Глава 3 тревожные перепутья

Дрейк не смог вернуться из колледжа раньше начала июля, потому что ему предстояло сдавать выпускные экзамены. Но он позвонил мне через несколько дней после того, как отправил свое письмо, чтобы убедиться, что я его получила, и рассказать мне более подробно о Фарти.

– Тони Таттертон показал мне комнату, в которой жила Хевен, когда она впервые приехала в Фарти, – сообщил мне Дрейк конфиденциальным голосом.

Он видел эту комнату! От одной мысли, что Дрейк побывал там, где происходили многие таинственные вещи, связанные с нашей семьей, мое сердце учащенно забилось. Дрейк был ближе всего к ответам на вопросы, преследовавшие нас. Были ли там какие-нибудь ключи к разгадке секретов, не замеченные им и которые я бы увидела.

– Эта комната принадлежала в свое время также твоей бабушке Ли. Я даже несколько запутался, так как Тони то рассказывал мне о Хевен, то тут же начинал говорить о Ли.

– Может быть, он путается и у него старческий склероз? – предположила я.

– Я этого не думаю. Он все еще занимается некоторыми делами «Таттертон той-компани», и, когда мы разговаривали о моей карьере и об экономике, Тони продемонстрировал остроту своего ума и осведомленность во всех последних событиях.

– Как он выглядит? Таким же, как и на фотографиях?

– Уже не таким. Он совершенно седой и, когда я встречался с ним, очевидно, не брился несколько дней. На нем была одежда, которая выглядела дорогой, но его пиджак требовал утюга, брюки – тоже, а галстук был в пятнах. Я не думаю, что дворецкий по имени Куртис уже годится на что-либо. Он плохо видит, и ему требуется вечность, чтобы перейти из одной комнаты в другую.

– Были ли там горничные? – спросила я, несколько пораженная. Я представляла себе, что такой богатый человек, как Тони Таттертон, должен быть окружен толпой слуг.

– Я не видел ни одной, но уверен, что должна быть какая-то горничная, которая убирает помещения, где он живет. Я видел повара, потому что он помогал приносить еду. Его имя… дай вспомнить… Рай Виски.

– Да, я помню, мама называла это имя, – вскрикнула я возбужденно. Простое упоминание имени оживило во мне несколько историй из запретного прошлого. – Он тоже должен быть очень старым.

– Вероятно, но по его виду это не так заметно, как в случае с дворецким. Повар был настолько рад появлению еще одного рта, который надо накормить, что положил на мою тарелку еды, вполне бы хватившей на троих. Мне он понравился. У него сильно развито чувство юмора, и я заметил, что он хорошо заботится о Тони.

– Как бы я хотела там присутствовать!

Мне казалось, что каждый миг моего пребывания в Фарти открывал бы что-то новое для лучшего понимания прошлого моей семьи. Я бы поднялась по тем ступенькам, вошла в комнату, которая принадлежала моей бабушке и моей матери! И, вероятно, увидела бы что-то, сразу поднявшее завесу над тайной. И я узнала бы, почему моя мать так невзлюбила Тони Таттертона и отказалась не только вернуться, но даже просто нанести визит в Фарти.

Больше всего я думала о том мире, который мы создали с Люком в нашем воображении. Окажется ли он похожим на тот, каким мы представляли его в своих мечтах? Будем ли мы там свободными и правдивыми, защищенными от всех грубых, противных, уродливых и извращенных вещей, которые делают иногда жизнь невыносимой?

Как замечательно было бы нарисовать его таким, каким он действительно был! Я представила себя сидящей на большой лужайке перед громадиной дома, раскинувшегося перед моим взором.

– Ты не захотела бы находиться там, – заявил Дрейк. – Поверь мне, это слишком печальное зрелище. Я обещал поддерживать с Тони Таттертоном связь, так что думаю позвонить ему через несколько дней. Предпочел бы воспользоваться возможностью работать в его компании, в качестве администратора, конечно. Но не говори об этом Хевен.

– Конечно.

Меня снова удивило желание Дрейка не только сохранить все это в тайне от моей матери, но и продолжать поддерживать отношения с Тони Таттертоном, что, естественно, вызвало бы у нее полное презрение к юноше. «Каким же человеком должен быть Тони Таттертон, – подумала я, – если он мог произвести такое сильное впечатление даже на Дрейка».

– Ну, в общем, теперь я увижу тебя через несколько недель, – сказал Дрейк. – Боюсь, что придется пропустить большой прием по случаю дня рождения Фанни, о чем я сожалею. Она написала мне, что у нее будет постоянно играть оркестр, что уже приглашена куча народа, в том числе много друзей твоих родителей. Фанни даже наняла дизайнеров для украшения дома и увеселительных мест. Можешь представить, чтобы ты себе устроила подобное празднество?! Я узнал, она создает собственную труппу для одного из своих диковинных представлений. Сделай записи, с тем чтобы рассказать мне потом обо всех нелепых и смешных ее поступках. Фанни наверняка пригласит всех своих молодых ухажеров, которые соберутся вокруг нее, как женихи у ног королевы. Я уже заранее смеюсь, когда думаю обо всем этом.

– Это не смешно для Люка, – проговорила я, с грустью отмечая, что даже Дрейк насмехается над Фанни. – Он даже не хочет пойти! Он боится! – воскликнула я.

– Да? – произнес Дрейк с удивительной холодностью и совершенно безучастно. – Посоветуй ему спрятаться в своей комнате. Я позвоню тебе снова, как только поговорю с Тони, и расскажу обо всем интересном.

Не переставая думать о том, что он видел в Фарти, я скулила, как маленькая завистливая девчонка, и не могла сдержаться:

– Дрейк, ты единственный из нас, кто когда-либо был там, теперь ты вернулся и поедешь туда снова.

– Ты тоже сможешь там присутствовать благодаря моим рассказам, – успокаивал меня Дрейк. Его голос стал мягче, добрее. – И это не будет какой-либо игрой в фантазии. Скоро поговорим еще. Пока.

На следующий день я не могла дождаться, когда наступит дневной перерыв в школьных занятиях и я смогу рассказать Люку о звонке Дрейка. Я никогда не ожидала, что Люк будет так же возбужден, как и я. И хотя он не имел семейных корней в Фарти и не проявлял особой заинтересованности в раскрытии той таинственности, которая окружала прошлое моей матери, он все же был втянут во все это через наши фантазии.

Люк сидел и равнодушно жевал свои бутерброды, слушая меня, но я видела, что он очень рассеян и озабочен. Необычным для него было и то, что он отказался объяснить мне свое состояние. Я думала о Люке всю остальную часть занятий в школе, а когда прозвенел звонок с последнего урока, попросила его проводить меня домой, чтобы еще раз попытаться разузнать, что с ним происходит.

Стоял один из тех последних дней весны, которые чаще бывают в разгар лета, когда по бирюзовому небу лениво скользят белые пушистые облака. Когда мы с Люком шли по улице, до нас долетали звуки звенящих кусочков льда в стаканах с лимонадом. Старые люди, попивая напиток, сидели на своих крылечках и с любопытством смотрели на прохожих. Иногда мы слышали их реплики: «Это девушка Стоунуоллов» или «Не один ли это из Кастилов?».

Мне было крайне неприятно слышать, как они произносили слово «Кастил». В их устах оно звучало как ругательство, как что-то недостойное человека. Я знала, почему жители города свысока смотрели на семью Кастил. Причиной было не только поведение моей тетушки Фанни, но и тот факт, что Кастилы являлись уроженцами горного Уиллиса, которые не имели таких же образования и состояния, как у жителей города. Они с презрением относились к тому, как одевались и жили уиллисцы. Во многом их можно было понять, но почему они не видели, каким замечательным человеком был Люк и сколько всего ему пришлось преодолеть? Он был прав, однажды сказав: «Поднимайся на высокие горы!».

Я особенно любила эти пешие прогулки из школы домой в весеннее время, когда цветут деревья и кусты вдоль улиц и нежно-зеленые лужайки светятся чистотой, когда распускаются тюльпаны, ирисы и азалии, а террасы в домах чисто вымыты. Скворцы сидят как стражи на телефонных проводах и смотрят, как под ними движутся машины и люди. Малиновки, забравшись в кусты, высовывают через прохладные зеленые листья свои головки с любопытными глазками. Иногда проскакивают мимо случайные колибри, обладающие, кажется, неисчерпаемой энергией, независимо от жары. Весь мир в это время выглядит свежим и полным жизни.

Большую часть дороги к дому Люк шел с сжатыми губами и опустив голову. Когда я остановилась у дорожки, ведущей к Хасбрук-хаусу, я заметила, что он даже не понял, что мы уже пришли.

– Хочешь, посидим немного на веранде? – спросила я его с надеждой. Мне хотелось удержать его до тех пор, пока он не скажет, что его так беспокоит.

– Нет, я лучше пойду домой, – ответил он голосом, полным грусти.

– Люк Тоби Кастил! – не выдержала я и подбоченилась. – Ни ты, ни я не привыкли держать что-либо в секрете друг от друга, даже если это может причинить другому боль.

Он посмотрел на меня с таким видом, будто только что проснулся и обнаружил мое присутствие. Затем он отвел свой взгляд.

– Вчера меня приняли в Гарвард со стипендией, полностью покрывающей плату за обучение, – произнес он равнодушно.

– О Люк! Как это здорово!

Он поднял вверх руку, чтобы показать, что он еще не все сказал. Затем вновь посмотрел вниз и собрался с силами, чтобы продолжать. Я терпеливо дожидалась, чувствуя, что в горле у меня образовался комок.

– Я никогда не говорил своей матери, что подал заявление о поступлении в Гарвард. Всякий раз, стоило мне упомянуть об этом университете, она начинала произносить свои тирады о голубой крови и этой неблагодарной семье, которая считает, что она намного лучше, чем ее собственная. Мать принималась рвать и метать в адрес дяди Кейта и тети Джейн, кричать, что они никогда не навещают ее и не пишут и вообще не признают ее существования. Она обижена, что ее никогда не приглашали в Фартинггейл, даже на прием по случаю свадьбы твоих родителей. В своем сознании мать связывает воедино все: Гарвард, Таттертонов, состояние и тех, кого она называет «снобы из Бин-тауна».

– Но, Люк, это несправедливо по отношению к тебе, – старалась я утешить его.

Он кивнул головой.

– Во всяком случае, – продолжал он, – я ничего не сказал ей о поданном мной заявлении. Вчера конверт с извещением о моем приеме пришел по почте, и она вскрыла его. Потом, напившись, разорвала полученную бумагу. Я нашел обрывки на полу в своей комнате.

– О Люк, мне так жаль! – Я боялась даже подумать, каково ему было обнаружить такой важный документ разорванным на кусочки.

– То, что она уничтожила эту бумагу, не остановит меня. Но я расстроен по поводу тех гадких вещей, которые мать сказала однажды, будучи пьяной.

Не спрашивая, я знала, на кого были направлены гадкие слова Фанни.

– Это было о моем отце? – все же уточнила я.

Люк кивнул. Я сделала глубокий вдох, чтобы подготовиться к дальнейшему.

– Ты можешь не бояться рассказать мне.

Я закрыла глаза и заранее зажмурилась, ожидая услышать что-нибудь мерзкое.

– Я не стану пересказывать тебе всего, поскольку некоторые вещи были настолько злобными и отвратительными, что я не хочу даже вспоминать о них. Самое скверное она говорила, когда обвиняла меня в том, что я больше похож на Логана, чем на нее, что я более лоялен к его ханжеской боковой ветви семьи, чем к ней. Но действительно, Энни, твои родители относятся ко мне лучше, чем моя мать. Она почти не бывает дома, чтобы приготовить обед, но презирает меня за то, что я провожу так много времени в вашем доме!

– Но она не презирает тебя, Люк.

– Она презирает наполовину меня, наполовину Стоунуоллов. Напивается и уезжает с одним из своих молодых ухажеров, а затем обрушивается на меня за то, что мне не нравится, когда она бывает пьяной и в компании со своими приятелями.

– Мне жаль, Люк, но скоро ты уедешь в колледж и будешь далеко от всего этого, – утешала я его, хотя мне причиняла боль сама мысль, что мы должны расстаться.

– Дело в том, что у меня нет к ней ненависти, Энни. Я презираю то, что она иногда делает с собой, и мне жаль ее за ту жизнь, которую она ведет. Поэтому я много и успешно трудился для того, чтобы мать имела возможность гордиться мною и ходить с высоко поднятой головой. Что, конечно, она и сделает при первом же случае, – добавил он.

Я улыбнулась. Тетя Фанни не колеблясь будет хвастаться любым своим успехом перед кем угодно в Уиннерроу.

– Но вместо того чтобы радоваться моему приему в Гарвард, да еще с полной стипендией, мать обвиняет меня, дескать, я бросаю ее.

– Она изменит свое мнение, – заверила я его.

«Бедный Люк, – думала я. – Он так много трудился, чтобы все мы могли гордиться им, а его собственная мать разорвала эту гордость на кусочки и бросила ее на пол, как какой-то мусор. Как разрывалось, наверное, его сердце». Мне хотелось утешить юношу, успокоить его душевную муку, обнять его и помочь ему снова почувствовать себя счастливым. Я могла бы это сделать, если бы… если бы не существовало так много препятствий для проявления моих чувств.

– Я не знаю. Во всяком случае, не жду ничего хорошего от предстоящего празднования ее дня рождения. Она пригласила всех мужчин, с которыми выходила куда-нибудь, и несколько друзей из низших классов только для того, чтобы втереть их в наше семейство. – Он покачал головой. – И никому это не доставит ни радости, ни удовольствия.

– Моя мать все уладит, – успокоила я его. И восхищение матерью подняло мое настроение. – Она может быть леди при любых обстоятельствах. Я надеюсь, что у меня будет хотя бы половина силы моей мамы, когда я достигну ее возраста.

Люк с пониманием кивнул и посмотрел на меня глубоким, проникающим взглядом, свойственным ему в минуты принятия какого-либо решения.

– Это у тебя будет. Ты очень на нее похожа.

– Спасибо. Нет никого другого, на кого я хотела бы быть похожей. И не беспокойся относительно праздничного приема. Я буду там с тобой, чтобы помочь, если тетя Фанни вдруг поведет себя не лучшим образом, – обнадежила я его. Мои глаза излучали такую же энергию, а выражение лица стало таким же решительным, как и у мамы, когда та уже что-то твердо решила сделать.

– Ты не видела ее, Энни, когда она выходит из себя, – предупредил Люк. Потом он встряхнул головой и улыбнулся, его лицо просветлело. – В любом случае, спасибо тебе, что выслушала меня. Ты всегда была рядом, когда я нуждался в тебе, и это всегда мне помогало. Ты не представляешь, как много это для меня значило, Энни. Просто быть уверенным в том, что ты готова помочь мне идти дальше, взбираться на высокие горы, стремясь увидеть открывающийся с них вид. Когда меня приняли в Гарвард, я подумал про себя, что Энни будет гордиться этим и именно из-за Энни я так сильно хотел этого и хочу так много работать над собой. Иногда я думаю, что ты – единственная семья, которая есть у меня. Спасибо тебе, Энни.

– Ты не должен благодарить меня за это, Люк Тоби-младший. – Мне не понравилось, что это прозвучало как обращение хорошего товарища. Я была для Люка больше чем товарищем. И хотела быть больше чем товарищем. – Ты тоже часто выслушиваешь о моих неприятностях.

Он улыбнулся на мое замечание. Его глаза потеплели, взгляд их смягчился, и они стали похожи на небо над нашими головами.

– Я буду скучать по тебе, когда ты уедешь в Европу изучать искусство. Хотя и знаю, насколько это важно для тебя, – добавил он нежно. – Учеба поможет тебе стать замечательным художником, что, собственно, написано тебе на роду.

– Я буду регулярно посылать тебе письма, хотя уверена, что буквально через неделю у тебя появится местная подружка.

Как бы мне хотелось сказать ему, что я всегда буду его подружкой, но разве я могла? Ведь мы были братом и сестрой, и казалось, что весь мир стоит между нами и тем, чего мы действительно хотели. Я знала, Люк чувствовал примерно то же, что и я, и в нас обоих существует нечто такое, что стонет и рыдает и хочет, чтобы мы оставались всегда вместе.

Но приходилось притворяться и говорить друг другу о подружках и дружках, хотя в душе каждый молил Бога, чтобы этого не произошло.

Улыбка на лице юноши исчезла, и он стал таким же серьезным, как дьякон в воскресенье.

– Я не знаю. После того как ты была мне другом всю мою жизнь, она должна быть полным совершенством.

Его блестящие голубые глаза были обращены на меня, полные тепла и обожания. Но это был не просто братский взгляд. Я почувствовала, как кровь приливает к шее и щекам. Да, мы смотрели друг на друга как двое молодых возлюбленных – в этом не было никакого сомнения. Каждая частица моего существа вопила о том, чтобы я обняла его. Я почти чувствовала его губы на моих губах. Он ждал, надеясь на какой-либо знак поощрения с моей стороны. Я должна была остановиться, пока мы не зашли слишком далеко.

– Я позвоню тебе позднее, – прошептала я взволнованным голосом и побежала по дорожке к парадному входу в Хасбрук-хаус. Когда я оглянулась, Люк все еще стоял на том же месте. Он помахал рукой, и я ответила ему тем же. Прошмыгнув в дом, я быстро взбежала по лестнице в свою комнату. Мое сердце никогда не колотилось так сильно! Ну почему Люк должен быть моим сводным братом, ведь нас связывало так много общего – наше счастье и наша печаль?!

Как бы мне хотелось, чтобы он был посторонним человеком, уезжающим в Гарвард. Я бы направилась с визитом к Тони Таттертону в Фартинггейл, и мы бы встретились с Люком случайно в Бостоне, где-нибудь в универсальном магазине. Он подошел бы ко мне и сказал: «О, это вам совсем не к лицу. Идите сюда. – Затем достал бы шаль цвета морской воды и добавил: – Вам требуется оттенить голубизну ваших глаз».

Я бы обернулась, взглянула на самое красивое в мире лицо и сразу бы влюбилась.

«Извините, что я так навязчив, но я не мог просто стоять и смотреть, как вы совершаете ошибку». Он говорил бы все это с обычной самоуверенностью и у меня подкосились бы ноги.

«Тогда я должна поблагодарить вас, – произнесла бы я, похлопав кокетливо ресницами. – Но сначала я должна узнать ваше имя».

«Люк. А вас зовут Энни. Я уже побеспокоился узнать его».

«В самом деле?» Я была бы польщена и поражена. Потом мы пошли бы выпить кофе и говорили, говорили. Мы ходили бы в кино и обедали вдвоем в каждый мой приезд в Бостон. Затем Люк посетил бы меня в поместье, только обстановка там была бы не такой, какой описал ее Дрейк, а какой мы представляли себе в наших фантазиях: замок с множеством волшебных комнат. Если бы я только могла уснуть со своей мечтой, а проснувшись, обнаружить, что это не фантазия, а реальность. Увы, это было невозможно.

Со временем мы как бы приближались к вершине очень крутой горы. Заканчивали среднюю школу, и вскоре нам предстояло устремиться в наше будущее, которое может легко направить нас по совершенно различным направлениям. И тогда мы не сможем даже обернуться назад…

Я стояла у окна своей спальни и смотрела, как уходил Люк. Потом легла на кровать, слушая птичьи серенады, прерываемые стуком моего сердца. Мне стало так грустно, что, казалось, я проплакала несколько часов. Мягкий, обеспокоенный голос матери спас меня от дальнейших слез.

– Энни, что случилось? – Она быстро вошла и села на кровать подле меня. – Дорогая?

Почувствовав приятное прикосновение ее руки, озабоченно гладившей длинные темно-коричневые пряди моих волос, я подняла на нее свои полные слез глаза.

– Мама, я не знаю, – простонала я. – Иногда я просто не могу удержать свои слезы и чувствую себя ужасно. Я понимаю, что должна быть счастливой. Скоро закончу школу и отправлюсь в продолжительную поездку по Европе, где я увижу все эти замечательные места, о которых большинство людей знают только по книгам или журналам. И у меня так много разных вещей, которых нет у других девочек моего возраста, но…

– Но что «но», Энни?

– Но внезапно все стало происходить слишком быстро. Люк готовится отправиться в колледж и станет совсем другим. Мы вряд ли когда-либо увидимся с ним снова! – воскликнула я.

– Но это означает, что ты делаешься взрослой, дорогая. – Она улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

– И все предметы и вещи, всегда казавшиеся мне такими большими и важными, представляются теперь маленькими и… простыми. Веранда…

– Что веранда, Энни? – Мать ждала ответа с застывшей на губах улыбкой, а я искала слова, которые имели бы смысл как для меня, так и для нее.

– Теперь это… просто веранда, – наконец выговорила я.

– Ну, она всегда была такой.

– Нет, она была чем-то большим, – настаивала я. «Она значила гораздо больше, – пронеслось у меня в мыслях. – Это было место наших грез, а грезы так быстро исчезают».

Она покачала головой.

– Каждый в твоем возрасте, Энни, проходит через это. Жизнь может казаться жуткой на перепутье. Все это время ты была маленькой девочкой, которая находилась под всеобщей защитой. Тебя все любили и оберегали. Теперь же от тебя требуется, чтобы ты стала взрослой и несла сама за все ответственность.

– Это происходило и с тобой, мама? – спросила я.

– Да, но боюсь, что это было гораздо раньше.

– Потому что твой отец предал тебя и твоих братьев и сестер?

– Еще до этого, Энни. У меня не было больших возможностей оставаться маленькой девочкой. Прежде чем я поняла, что происходит, я должна была заменить мать для Кейта и Джейн.

– Я знаю это и что Фанни тебе была совсем не помощница, – напомнила я. Я слышала об этом раньше и боялась, что и теперь не узнаю ничего нового.

– Это правда. – Она рассмеялась. – Ее вряд ли можно было назвать помощницей. Фанни всегда могла отказаться от начатого дела так же легко, как сорвать с себя что-либо из одежды. Но твой дядя Том много помогал мне. Том был удивительный мальчик, сильный и очень развитый для своего возраста. Как бы я хотела, чтобы ты знала его, – добавила она задумчиво. Взгляд ее глаз, так похожих на мои, устремился куда-то вдаль.

– Но твоя жизнь стала значительно лучше, когда ты уехала жить в Фарти, не правда ли? – подсказала я, надеясь, что она может рассказать мне что-либо еще.

Мать вздрогнула, как бы вернувшись из какого-то другого мира.

– Не сразу. Не забывай, что я была девочкой из Уиллиса, неожиданно приехавшей жить в фантастический, лишенный простоты, роскошный мир, что меня послали в превосходную школу. Ее посещали только богатые, относящиеся свысока ко всему окружающему девочки, которые давали мне понять, что я там лишняя. – Ее лицо стало суровым при воспоминании об этом. – Богатые девочки могут быть очень жестокими, потому что их деньги и состояние защищают их, как кокон бабочку. Никогда не будь высокомерной, Энни, и относись с сочувствием к тем, кто имеет меньше, чем ты.

– О да, мама, – заверила ее я.

Конечно, мать упорно вселяла в меня это чувство с тех пор, когда я научилась говорить.

– Да, я уверена, что ты так и будешь поступать. – Она нежно улыбнулась. – Как ни старался твой папа, ему так и не удалось испортить тебя, – добавила она, и ее глаза засветились любовью.

– Мама, ты когда-нибудь расскажешь мне, почему ты так сильно ненавидишь Тони Таттертона? – Я проглотила слюну и больно прикусила язык, чтобы не проговориться ей о письме Дрейка и его посещении Фарти.

– Я жалею его больше, чем ненавижу, Энни, – сказала она твердым голосом. – Он, возможно, один из самых богатых людей на восточном побережье, но для меня он – жалкое существо.

– Но почему?

Она в упор посмотрела на меня. Может, она чувствовала, что Дрейк написал мне и рассказал по телефону? Я была вынуждена отвести глаза, но на самом деле мать смотрела не на меня, а сквозь, видя картины своего прошлого. Я заметила, как менялось ее лицо: вот она сжала губы и прикрыла глаза, потом на ее губах заиграла улыбка, а затем лицо матери приняло сердитое выражение.

– Мама?

– Много лет тому назад, – медленно начала она, – один человек сказал мне, Энни, что люди иногда обманывают себя, полагая, будто желание и необходимость и есть любовь. Он был прав. Любовь – это что-то более дорогое, но гораздо более хрупкое. Такое хрупкое, как… как самая маленькая, самая нежная, тончайшего изготовления игрушка. Если нажать на нее слишком сильно, она рассыплется в твоих пальцах, но если держать ее слишком слабо, ветер унесет ее из твоих рук и разобьет о холодную землю. Прислушивайся к своему внутреннему голосу, Энни, и будь абсолютно уверена, что этот голос исходит из твоего сердца. Ты будешь помнить об этом, Энни?

– Да. Но почему ты говоришь мне это? Оно имеет отношение к твоей жизни в Фарти? – Я затаила дыхание.

– Когда-нибудь я расскажу тебе все, Энни. Обещаю. Просто не пришло еще время. Поверь мне, дорогая.

– Я верю тебе, мама. Больше, чем кому-либо еще на свете, – призналась я, хотя и не могла сдержать своего разочарования. Столько лет я слышала это обещание! А когда придет это время? Мне уже исполнилось восемнадцать лет, я уже вполне взрослый человек. Мама подарила мне свои самые дорогие брильянты, свою самую дорогую для нее модель коттеджа. Когда же она расскажет мне подлинную историю своей жизни?

– Моя Энни, моя драгоценная, драгоценная Энни. – Она притянула меня к себе и прижалась своей щекой к моей. Потом она вздохнула и поднялась. – Я еще не купила подарка на день рождения твоей тети Фанни. Хочешь помочь мне подобрать что-либо для нее?

– Хорошо. Однако Люк так расстраивается из-за этого приема.

– Я знаю. Почему мы угождаем ей – остается для меня тайной. Но не вздумай недооценивать свою тетю Фанни. И хотя говорит, как дикий горец, она далеко не глупая. Фанни заставляет нас чувствовать вину еще до того, как мы получим шанс сказать свое «нет». Другого такого человека вообще не существует, – добавила она, весело улыбаясь.

– Поговори с ней о Люке, мама. Сделай так, чтобы она не заставляла его чувствовать себя виноватым из-за того, что он собирается ехать в Гарвард учиться.

– Его приняли? – В ее голосе был восторг.

– Да. И с полной стипендией!

– Как замечательно! – Мама горделиво расправила свои плечи. – Еще один потомок дедушки Тоби Кастила отправляется в Гарвард, – объявила она с пафосом, будто произносила речь перед всеми горожанами. Потом ее глаза потеплели. – Не беспокойся о Фанни. Она может сказать или сделать что-либо драматическое, но в душе она гордится Люком, и я уверена, что моя сестра найдет повод посетить его и пройти по университетской территории, как королева.

Мама скрестила свои руки на груди, как часто это делала тетя Фанни, и откинула назад голову.

– Видите ли, мой сын учится здесь, так что я могу гулять по этой траве, когда я этого захочу, – произнесла она, коверкая слова, подражая тете Фанни.

Мы обе рассмеялись, и она снова прижала меня к себе.

– Так-то вот лучше. Теперь ты такая Энни, какой и должна быть, – счастливая, нежная и оживленная. Ты олицетворяешь все, что я могла желать для себя самой, дорогая, – произнесла она с нежностью. Мои слезы были теперь слезами счастья.

Милая мама, как быстро она смогла разогнать окутавшие меня темные облака. Мой мир снова наполнился ярким золотистым сиянием солнца, и песни птиц уже не были песнями скорби. Я обняла и расцеловала ее, потом пошла в ванную комнату, чтобы смыть подтеки от слез на своих щеках и направиться вместе с мамой выбирать подарок для тети Фанни.