Глава 15.Свобода и приверженность 435

тому что она существует» {Hawking., 1990. Р. 124). Возможно, по мере того как мы будем узнавать все больше о себе, пара­докс свободы воли станет менее «хаотичным» и более «одно­родным*.

Я оглядываюсь на мое собственное суждение, сформули­рованное выше в этой главе: «Свободный человек действует произвольно, свободно, ответственно, играя свою значимую роль в мире, детерминированные события которого вплета­ются в его спонтанный выбор и волю". В свете высказыва­ний Капры и Хаукинга эти слова приобретают для меня до­полнительный смысл и новое более богатое содержание. Ког­да обнаруживаешь, что представления, порожденные психо­терапевтическим опытом, параллельны соображениям физи­ков-теоретиков, основанным на экспериментировании и ма­тематике, то это очень поддерживает. Да, наша свобода — парадокс, но парадокс, укорененный в самой природе все­ленной.

Rogers С.R., Kelt B.L., McNeil Я. The Role of Self-understanding in the Prediction of Behavior // J. of Consulting Psychology. 1948. Vol. 12. P. 174—186.

Skinner B.F. Walden Two. N.Y.: Macmillan, 1948.

Skinner B.F. Science and Human Behavior. N.Y.: Macmillan, 1953.

Skinner B.F. Behaviorism at Fifty // Behaviorism and Pheno­menology: Contrasting Bases for Modern Psychology / Ed. by T.W.Wann. Chicago: Univ, of Chicago Press, 1964.

Wertheimer M. Productive Thinking. N.Y.: Harper, 1945.

Литература

Сарrа F. The Tao of Physics. Boulder, Colo.: Shambala Press, 1975.

Copra F, The Turning Point. N.Y.: Simon and Schuster, 1982.

Crutchfield R.S. Conformity and Character // American Psycho­logist. 1955. Vol. 10. P. 191—198.

Frankl V.E. From Death Camp to Existentialism. Boston: Beacon Press, 1959.

Friedman M. The Problematic Rebel. N.Y.: Random House, 1963.

Hawking S. A Brief History of Time. N.Y.: Bantam Books, 1990.

Kierkegaard S. Concluding Unscientific Postscript // Ed. by Walter Lowre, Princeton: Princeton Univ. Press, 1941.

Olds J, A Psychological Study of Reward // Studies in Motivation / Ed. by D.C.McClelland. N.Y.: Appleton-Century Crofts, 1955.

Polanyi M. Scientific Outlook: Its Sickness and Cure // Science. 1957. Vol. 125. P. 480—484.

Polanyi M. Personal Knowledge. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1958.

436 Часть IV. Философско-аксиологические эссе

Глава 15. Свобода и приверженность

Глава 16. Цель - полноценный человек

К чему мы стремимся? Почему получается так, что мы желаем наилучшего (что бы мы под этим ни подразумевали) в семейной жизни, в школе, в университете? Я убежден: так получается потому, что мы стремимся к развитию наилучше­го человеческого существа. Однако в действительности мы крайне редко четко и полно выражаем точный смысл этой цели. Какого же именно человека мы хотим вырастить?

Несколько лет тому назад я попытался дать свой соб­ственный ответ на этот вопрос (Rogers* 1963). Я не считаю нужным оправдываться в том, что в данной главе излагаю гипотезу, выработанную в рамках психотерапии. На мой взгляд, наилучшее образование создает личность, очень по­хожую на ту, какую создает наилучшая психотерапия. В пси­хотерапии один психолог поможет вам найти тот ключ, ко­торым вы сможете открыть свои собственные двери и обрести самопонимание, другой просто вручит вам такой ключ, а тре­тий прочтет лекцию о важности открывания дверей. Так и в образовании: фасилитация — как действие и как филосо­фия — основополагающий момент в создании полноценно функционирующего индивида. В самом деле, учителям и пе­дагогам полезно поразмышлять об этом, используя матери­ал, внешний по отношению к школе. Это может помочь им более отчетливо увидеть в нарисованной мною картине то, с чем они согласны, и то, с чем не согласны.

Я подозреваю, что каждый из нас время от времени стро­ит умозрительные предположения относительно общих ка­честв и характеристик оптимальной личности. Если бы об­разование достигло больших успехов в содействии личност­ному росту и развитию (а мы этого очень хотим), то какого типа личность тогда бы возникла? Или (на языке той облас­ти, в которой у меня больше всего опыта): если, предполо-

жим, проведена и завершена оптимальная психотерапия, то какого типа личность возникнет в результате? Каков гипо­тетический предел, максимум психологического роста и раз­вития? Я хочу обсудить этот вопрос с точки зрения психоте­рапии, но верю, что мои гипотетические ответы в равной мере приложимы к образованию, семье и к любой другой сфере, нацеленной на конструктивное развитие людей.

Итак, я ставлю вопросы: какова цель? Каков оптималь­ный индивид? Я часто задавался этими вопросами и чувство­вал нарастающую неудовлетворенность существующими отве­тами. Они слишком неопределенны, слишком относительны, чтобы иметь какую-либо ценность для построения науки о личности. Они непригодны, так как зачастую содержат скры­тое предубеждение. Я имею в виду распространенное представ­ление о человеке, завершившем психотерапию или же полно­стью зрелом, как о личности, наконец-то приспособленной к обществу. Но к какому обществу? Любому обществу, вне за­висимости от того, каковы его особенности? Для меня это неприемлемо. Я также имею в виду представление, подразу­меваемое во многих психологических работах: успешная пси­хотерапия означает, что человек перешел из одной диагнос­тической категории, считающейся патологической, в другую, считающуюся нормальной. Однако накапливается все боль­ше и больше свидетельств того, что в вопросе о диагностичес­ких категориях так мало согласия, что использование их в качестве научных понятий практически лишено смысла. Но даже если человек становится нормальным... это ли адекват­ный итог психотерапии? Более того, опыт последних лет зас­тавляет меня задуматься, не является ли сам термин «психо­патология* просто-напросто удобной корзиной для всех тех аспектов личности, которых диагносты (как группа) больше всего боятся в самих себе. В силу этих и других причин само по себе изменение диагноза — это не тот результат психотера­пии, который бы меня удовлетворил.

Теперь я обращаюсь к другому распространенному пред­ставлению в данной области — психическому здоровью. Че­ловека, оптимально психологически развитого, называют психически здоровым. Но кто определяет психическое здо-

438 Часть IV. Философско-аксиологические эссе

Глава 16. Цель — полноценный человек

ровье? Я подозреваю, что из клиники Меннингера и из Цен­тра по изучению человека мы получим весьма различающие­ся определения. И оба они, я уверен, будут сильно отличать­ся от определений, принятых в тоталитарных государствах. Сталкиваясь с подобными вопросами, я вдруг обнаружил, что и сам размышляю об особенностях человека, выходящего из процесса психотерапии. Я хочу поделиться с вами некото­рыми из этих моих гипотетических спекуляций. Чего бы мне хотелось, так это сформулировать теоретическое понятие опти­мальной конечной точки психотерапии и (что то же самое) об­разования. Я надеюсь, что смогу сделать это с помощью терми­нов, свободных от ряда недостатков, о которых упоминал выше, то есть таких терминов, которые рано или поздно смогут быть операционально определены и объективно проверены.

Основа подхода к проблеме

С самого начала я должен пояснить: все, что я говорю, формулируется на основе клиентоцентрированной или чело-векоцентрированной терапии. Вполне возможно, что всякая успешная психотерапия дает тот же личностный результат, однако сейчас я уверен в этом меньше, чем когда-то; следова­тельно, ограничивая область своих рассуждений, я буду предполагать: описываемый мною гипотетический индивид получил интенсивный и экстенсивный опыт клиентоцентри­рованной терапии, и эта терапия оказалась настолько успеш­ной, насколько это теоретически возможно. Это означает, что психотерапевт смог вступить в интенсивное личное и субъек­тивное отношение с этим клиентом, то есть отнесся к нему не как ученый к объекту исследования, не как врач, от которо­го ожидают диагноза и лечения, но как человек к человеку. Это означает: терапевт почувствовал этого клиента как чело­века, обладающего безусловной самоценностью, то есть как индивида, ценного вне зависимости от его состояния, пове­дения или переживаний. Это означает: терапевт смог так от­пустить себя в процессе понимания этого клиента, что ника­кие внутренние барьеры не мешали ему чувствовать, каково этому человеку в каждый момент их контакта, и смог пере-

дать клиенту кое-что из этого своего эмпатического понима­ния. Это означает: терапевт ощущал удобство такого полно­го контакта, даже не зная на когнитивном уровне, к чему он приведет; терапевт получал удовлетворение от создания та­кого климата, который давал бы клиенту свободу становить­ся самим собой.

Для клиента эта (оптимальная) терапия представляет со­бой все более и более разрастающееся исследование собствен­ных переживаний — странных, неизвестных и опасных; это исследование оказывается возможным только потому, что клиент постепенно осознает, что его принимают безусловно. Таким образом, он начинает знакомиться с элементами свое­го опыта, которые в прошлом не допускались в его сознание как слишком угрожающие, слишком нарушающие структу­ру Я. Он обнаруживает: находясь в таком полноценном кон­такте, он всецело отдается переживанию этих чувств и в ка­кой-то момент ощущает, что он и есть свой страх, или свой гнев, или своя нежность, или своя сила. И по мере того, как он проживает все степени интенсивности этих, изменяющих­ся в широком диапазоне, чувств, он открывает, что пережи­вает самого себя — все эти чувства и есть он. Он видит, что его поведение перестраивается в соответствии с его по-ново­му переживаемым Я, Он постепенно понимает: ему больше не нужно бояться того, что может содержаться в опыте, он может свободно приветствовать все это как часть своего из­меняющегося и развивающегося Я.

Таково краткое описание того, чем могла бы стать клиен-тоцентрированная терапия в своем оптимальном варианте. Я привел здесь это описание просто как введение к основно­му предмету моего обсуждения: какие личностные особеннос­ти разовьются у индивида в результате данного типа опыта?

Характеристики личности после терапии

Как же выглядит конечная точка оптимальной психоте­рапии, максимум психологического роста? Я попытаюсь отве­тить на этот вопрос, основываясь на знании, полученном из

Часть IV. философеко-аксиологические эссе

Глава 16. Цель — полноценный человек

клинического опыта и исследований, и каждый раз доводя это знание до некоторого предела, чтобы лучше разглядеть тип личности, который возник бы, если бы терапия была предель­но эффективной. Пока я вырабатывал свой ответ, он представ­лялся мне довольно целостным; однако в целях ясности из­ложения я разобью описание на три пункта.

1, Этот человек был бы открыт для своего опыта. Эта фраза приобретает для меня все более определенный смысл. Это прямая противоположность защите — реакции организ­ма на фрагменты опыта, воспринимаемые или предвосхища­емые как неконгруэнтные структуре Я. В целях поддержа­ния структуры Я такие фрагменты опыта получают в созна­нии искаженную символизацию, уменьшающую эту некон­груэнтность. Таким образом индивид защищается против любых изменений Я-концепции.

Однако у человека, открытого фрагментам личного опы­та, каждый стимул, вне зависимости от того, возникает ли он в организме или в окружающей среде, свободно трансли­ровался бы по нервной системе без каких-либо искажений со стороны защитных механизмов. Не было бы никакой нуж­ды в механизме подпорогового восприятия, предупреждаю­щем организм о любом переживании, угрожающем Я. На­против, был ли стимул сенсорным сигналом (сочетанием фор­мы, цвета или звука в окружающей среде), следом памяти, органическим ощущением страха, удовольствия или отвра­щения, индивид реализовал бы его и сделал полностью дос­тупным сознанию.

Возможно, я смогу придать этому понятию более живой смысл, если проиллюстрирую его фрагментом психотерапев­тического интервью. В приводимом ниже примере молодой интеллигентный человек рассказывает в ходе сорок восьмой сессии о том, как он стал белее открытым по отношению к своим телесным ощущениям и другим чувствам.

Клиент. Мне не кажется, что кто-либо смог бы понять все те изменения, которые я чувствую. Но недавно я действи­тельно почувствовал, что стал более уважительно и объектив­но относиться к своему физическому состоянию. Я имею в виду, что не жду от себя слишком многого. Это выглядит так:

раньше я чувствовал, что должен бороться с усталостью, ко­торую я ощущал после ужина. Теперь же я весьма явственно чувствую, что действительно устал, то есть не делаю себя усталым, а всего лишь нахожусь на более низком физиологи­ческом уровне. Выяснилось, что я просто постоянно критико­вал свою усталость.

Терапевт. Так что теперь вы можете позволить себе быть усталым и не чувствовать вместе с этим что-то вроде критики усталости.

Клиент. Да, что я не должен быть усталым или что-то вро­де этого. Я очень глубоко почувствовал, что могу просто не бороться с этой усталостью, и вместе с этим приходит под­линное переживание того, что я стал спокойнее, что быть ус­талым — это не ужасно. Я думаю, что также могу вытянуть конец этой ниточки, поняв, почему я должен быть как мой отец и так же как он смотреть на многие вещи. Например, когда он говорил, что болен, и хотел отложить какое-то дело, казалось, что, внешне желая что-то сделать с этим, он поми­мо воли как бы говорил: «0, черт возьми, опять неприятность». Знаете, что-то в этом роде.

Терапевт. Как если бы в самом физическом заболевании было нечто, на самом деле вызывавшее довольно сильное раз­дражение.

Клиент. Да, я уверен, что мой отец так же неуважительно относится к своей физиологии, как относился к ней я. Про­шлым летом я сильно потянул спину. Я слышал, как она хру­стнула и все такое. Поначалу я все время чувствовал острую боль. Я вызвал врача, и он сказал, что это несерьезно и должно пройти само собой, если какое-то время я не буду слишком сильно наклоняться. Ну, это было уже несколько месяцев тому назад, однако недавно я заметил: черт, это настоящая боль, она не проходит, и во всем этом, на мой взгляд, нет моей вины...

Терапевт. Это не доказывает, что вы в каком-то смысле плохой...

Клиент. Нет. Но, возможно, одна из причин того, как мне казалось, что я уставал все больше, чем должен был бы уста­вать, состоит в этом постоянном напряжении и тому подобное. Я уже договорился с одним из врачей больницы, чтобы он осмотрел меня, сделал рентген или еще что-нибудь. Я дога­дываюсь, вы могли бы сказать, что я просто-напросто стал очень чувствителен, или стал более объективно чувствовать такого рода вещи. Я могу совершенно определенно сказать: все это распространяется также на то, что и сколько я ем.

442 Часть IV. Философско-аксиологические эссе

Глава 16. Цель — полноценный человек

Как мне представляется, из всего этого в совокупности по­лучается реальное и существенное изменение. И, конечно же, это затрагивает мои отношения с женой и двумя детьми. Ну, вы бы никогда не догадались об этом, пока не смогли бы уви­деть меня изнутри, как на самом деле вы меня видите; просто нет ничего более замечательного, чем действительно и допод­линно чувствовать любовь к своему ребенку и одновременно получать ее. Я не знаю, как выразить это. Мы — каждый из нас — испытываем нечто вроде растущего уважения к Джу­ди, и мы заметили, что по мере того, как мы в это втягиваем­ся, в ней происходят громадные изменения, и кажется, что эти изменения весьма глубоки.

Терапевт. Мне кажется, вы говорите, что можете более вни­мательно слушать самого себя. Если ваше тело говорит, что оно устало, вы слышите это и верите этому, вместо того что­бы подвергать все это критике; если есть боль, вы можете ее слышать; если переживание представляет собой действитель­но любовь к вашей жене или ребенку, вы можете почувство­вать это, и, кажется, все это проявляется также в тех измене­ниях, которые происходят с ними.

В этом относительно небольшом, но символически значи­мом фрагменте беседы можно увидеть многое из того, что я пытался сказать об открытости опыту. Первоначально кли­ент не мог свободно почувствовать боль или болезнь, потому что быть больным означало быть не принимаемым. Не мог он почувствовать также нежность и любовь к своему ребен­ку, потому что подобные чувства означали слабость, а он должен был поддерживать свой фасад сильного человека. Но теперь он мог быть подлинно открытым опыту своего Я: он мог быть усталым, когда был усталым; мог чувствовать боль, когда было больно; мог свободно переживать чувство любви к своей дочери; мог чувствовать и выражать также свое раздражение по отношению к ней, о чем он скажет в другом отрывке беседы. Он мог полно проживать фрагменты опыта своего целостного бытия, вместо того чтобы просто не допускать их в сознание.

Стремясь прояснить, что я понимаю под открытостью опыту, я использовал понятие доступности осознанию. Это должно быть правильно понято. Я не считаю, что индивид

будет осознавать абсолютно все, что происходит в нем (это было бы похоже на сороконожку, контролирующую все свои ноги). Напротив, он будет свободен как в субъективном пере­живании, так и в осознании своего чувства. Он может реаль­но испытать субъективное состояние любви, или боли, или страха. Или же он может абстрагироваться от этой субъек­тивности и осознать: «Мне больно», «Я боюсь», «Я люблю». Принципиальный момент состоит в том, что но будет барье­ров и запретов, способных предотвратить полноценное пере­живание всего того, что происходит в нем; доступность осоз­нанию — хороший показатель отсутствия таких барьеров.

2. Этот человек имел бы экзистенциальный жизненный настрой. Я убежден в этом, да оно и вполне очевидно: для человека, который был бы полностью открыт своему опыту и существовал бы совершенно без защит, каждый момент жизни был бы новым. Сложное сочетание внутренних и внешних стимулов, существующее в каждый данный момент, никогда не существовало ранее именно в этом виде. Логично предположить, что наш гипотетический индивид осознал бы: «То, чем я стану, и что я сделаю в следующий момент, возни­кает из этого момента и не может быть предсказано заранее ни мной, ни другими». Наши клиенты нередко выражают подобные чувства. Один из клиентов на этапе завершения терапии несколько озадаченно сказал:

\/ Я не завершил работу интеграции и реорганизации са­мого себя, однако теперь это лишь смущает, но не обескура­живает, поскольку я понимаю, что такая работа — продолжа­ющийся процесс... Чувствовать себя в действии и время от времени понимать, куда идешь, даже если ты не всегда осоз­наешь, где именно находится конечный пункт, — все это вол­нует, иногда расстраивает, но при всем том глубоко вооду­шевляет.

Один из способов описания этой текучести и изменчивос­ти, которая присутствовала бы в таком экзистенциальном проживании, состоит в том, что скорее Я и личность возни­кают из опыта, нежели опыт истолковывается, преобразовы­вается или искажается, для того чтобы соответствовать зара-

444 Часть IV. Философско-аксиологические эссе