Эпитет как способ художественной экспликации

ОБРАЗНЫХ ПРИЗНАКОВ КОНЦЕПТА «СТРАХ»

В ПОВЕСТИ СТЕФАНА ЦВЕЙГА «ЖГУЧАЯ ТАЙНА»

Современная отечественная лингвистика антропоцентрична. Ее антропоцентрический путь развития предсказал еще в конце 80-х годов прошлого века известный ученый Б.А. Серебренников, мотивировав свой прогноз следующим образом: «При антропологическом подходе к изучению языковых явлений необходимо решение такой фундаментальной задачи, как определение влияния человека на его язык и языка на человека, его мышление, культуру, его общественное развитие в целом» [Серебренников, 1988, с. 9]. Многим читателям хорошо известна серия коллективных монографий «Человеческий фактор в языке», изданных в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века Институтом языкознания РАН. В этих книгах дискутируются проблемы соотношения языка и мышления, слова и понятия, слова и концепта, языковой и когнитивной картин мира. Данные монографические издания стимулировали интенсивное формирование отечественной антропоцентрической / антропологической лингвистики, в рамках которой выделились, в том числе, лингвокультурология и лингвоконцептология, стремительно и успешно развивающиеся с середины 90-х годов по настоящее время.

Очевиден тот факт, что лингвокультурология и лингвоконцептология стали приоритетными для научных изысканий в последние два десятилетия. Важнейшее место в данных парадигмах, как доказано в многочисленных работах отечественного эмотиолога В.И. Шаховского, занимает эмоциональный концепт [Шаховский, 2007, с. 3–13; Шаховский, 2008; Шаховский, 2009, с. 29–43].

Круг неизученных концептов становится все у же и у же. Сегодня ученые все чаще привлекают к лингвокультурологическому анализу диады концептов, в том числе и эмоциональных [Дженкова, 2012, с. 7–23; Храмова, 2010], максимально коррелирующих друг с другом в лингвосемиотическом пространстве культуры, вербальные репрезентации которых обнаруживают разноплановые сходства как в их фило-, так и в онтогенезе. Имеют место и удачные исследовательские попытки описания концептуального поля в разных лингвокультурах [Долгова, 2006]. Наиболее перспективным, однако, нам видится изучение индивидуально-авторских концептов, что мы мотивируем следующими суждениями. Во-первых, сам по себе перечень ценностей культуры лимитирован (ценностная составляющая концепта есть его облигаторный признак), значит, концепты в их лингвокультурологическом понимании количественно исчерпаемы. Во-вторых, совсем до недавнего времени изучались, главным образом, усредненные ценности, т.е. ценности, которые разделяются большинством носителей того / иного языка. Вне поля зрения исследовательской практики оставались индивидуальные ценностные ориентиры. За рамками приоритетности лингвоконцептологии, сосредоточившей свои усилия на описании этнического менталитета, менталитета социальных групп того / иного лингвокультурного сообщества, оказалась задача изучения концептосферы индивидуальной, т.е. системы индивидуальных ценностей, часто оформленных образами, которыми мыслит не среднестатистическая языковая личность, а элитарная личность – известные ученые, писатели, некоторые общественные и государственные деятели, обогатившие своими концептами как минимум групповые концептосферы, а в ряде случае и общенациональные. Насколько мы можем судить, в современной лингвоконцептологии имеет место дефицит работ, авторы которых при описании индивидуально-авторских концептов фокусируют свое внимание на их ассоциативно-образных характеристиках, привлекая к анализу в качестве материала художественно-выразительные ресурсы языка. В нашей статье мы остановимся на когнитивном описании выраженного эпитетами индивидуально-авторского концепта «страх» в повести «Жгучая тайна» («Brennendes Geheimnis», 1911 год) Стефана Цвейга (1881–1942 гг.), известного австрийского писателя первой половины XX века.

Выбор указанной выше повести Ст. Цвейга для интерпретации феномена страха продиктован ее высокой психологической напряженностью, выражающейся, в том числе, и в значительной номинативной плотности этой эмоции, равно как и в индексе частотности употребления лексем, ее обозначающих. Концепт «страх», как показывает исследованный материал, обозначается в повести доминантной лексемой “Angst“ (страх) и ее многочисленными синонимичными лексическими единицами – “Furcht“ (страх, боязнь), “Schreck“ (испуг), “Grauen“ (ужас), “Schauer“ (трепет), “Entsetzen“ (ужас), “Scheu“ (боязнь, робость), “Befangenheit“ (скованность), “Bangen“ (боязнь, тревожность), каждая из которых обладает достаточно объемным деривационным полем: ängstlich, verängstigen, angstvoll, fürchterlich, furchtbar, erschrecken, schreckhaft, grauenhaft, schauernd, entsetzlich и др. Общее количество членов синонимического ряда и их производных равно 35. Индекс частотности употребления данных лексических единиц в повести Ст. Цвейга 128. Для сравнения приведем коэффициент употребления лексем и их производных, обозначающих концепты “Freude” (радость) – 5, “Lust“ (удовольствие) – 6, “Glück” (счастье) – 23.

Мы полагаем, что количественные показатели вербализации концепта могут служить критерием его выделения в качестве базисного. Концепт «страх» относится к числу базисных в концептосфере повести «Жгучая тайна». При этом нужно заметить, что концепт обозначается и эксплицируется не только лексемами, совпадающими с самим его наименованием и многочисленными синонимами, членами тематических групп и рядов, но и лексемами, его описывающими. В качестве примера назовем лексему “ Herz” (сердце): Der Schlüssel, der ihn eingesperrt hatte, steckte glücklicherweise von außen, er drehte ihn um, stürzte ins Zimmer und schon hin aufs Bett. Ein paar Minuten musste er rasten, denn das Herz schlug ungestüm an seine Brust, wie ein Klöppel an die klingende Glockenwand [Zweig, 2004, s. 88]. В приведенном примере дается описание чувства страха, испытываемое главным персонажем повести Эдгаром, нарушившем запрет матери выходить из комнаты санатория, расположенного в курортном местечке Зоммерринг (der Sommerring). Посредством фразеологизма “das Herz schlägt” эксплицируется ощущение страха подростком Эдгаром.

Как показывает материал, концепт страха наиболее часто обозначается ключевой лексемой “ Angst“. Индекс частотности ее использования в повести «Жгучая тайна» равен 39. Указанная лексема нередко употребляется в микроконтексте с эпитетами, выступающими в функции определения, что обусловлено стремлением автора ярко, выразительно передать эмоции, ощущения персонажей художественного произведения.

Анализ контекстов, в которых употребляются ключевая лексема “ Angst“ и ее синонимы “ Furcht“, “ Schauer“ с оценочными эпитетами, позволяет определить следующие доминантные семантические группы в концептосфере повести Ст. Цвейга: 1) борьба со страхом (напр., unterdrückte Angst vor der eigenen Leidenschaft); 2) таинство страха, его необъяснимость (напр., geheime Angst; seine dunkle Angst); 3) нерациональность, бессмысленность переживания страха (напр., dumme Angst, sinnlose Angst, törichte Angst); 4) интенсивность страха (напр., grausam brennende Angst; furchtbare Angst, stürmische Angst); 5) внутренний характер протекания страха (напр., innere Furcht); 6) вкусовые качества страха (напр., das süße Grauen). Статус доминантных названных выше семантических групп в повести «Жгучая тайна» обусловлен авторской интенцией – показать многогранную палитру глубоких переживаний Эдгара, главного действующего персонажа произведения, сложный и противоречивый путь его социализации как индивидуума. Наблюдая за поведением матери, за которой искусно ухаживает молодой сердцеед-барон, двенадцатилетний подросток приоткрывает занавес взрослого мира, обнаруживая в нем откровенную ложь и жестокий обман, царящие в обществе. Проникновение в мир взрослых приводит Эдгара к болезненным переживаниям: его разочарование поведением матери и барона, изначально выстроившего столь необходимую ему стратегию дружбы с подростком для знакомства с матерью мальчика Матильдой, сменяется чувством отчаяния, страха, а затем и желанием мести, протеста, борьбы против мира взрослых. Подчеркнем при этом: чувство страха постоянно сопровождает Эдгара практически на протяжении всей повести. Более того, оно по мере развития сюжета овладевает и его матерью, испугавшейся возможного разоблачения в семье ее флирта с молодым человеком на курорте, и даже самим бароном, боявшимся за свое реноме из-за открытого конфликта со ставшим непредсказуемым Эдгаром.

Для того, чтобы ярко и глубоко передать всю сложную гамму мироощущений действующих персонажей, в особенности Эдгара, Ст. Цвейг использует выступающие в функции определения многочисленные оценочные эпитеты, описывающие ассоциативно-образные признаки эмоционального концепта «страх», и, следовательно, аксиологически характеризующие поведение протагонистов повести. Данные эпитеты употребляются в функции атрибута с номинантами эмоции страха в едином контексте. Использование автором повести эпитетов служит эффективным и эффектным средством художественного изображения эмоций действующих лиц, а значит, и их психологическое портретирования.

Страх квалифицируется в экспериментальной психологии как отрицательная эмоция, переживание которой дискомфортно для человека. Не менее хорошо известно, что в обществе порицается проявление страха. Его преодоление человеком положительно санкционируется в социуме. Видимо, этими двумя факторами (собственно психологическим и социальным) объясняется стремление человека справиться со страхом, преодолеть его. В следующем примере мы можем видеть желание Эдгара, недавно познакомившегося с бароном, подавить свой страх: Etwas Wildes und Sprunghaftes, vielleicht noch bedingt durch die kürzlich überstandene Krankheit, gab seinen Reden fanatisches Feuer, und es schien, dass sein Linkischsein nur mühsam unterdrückte Angst vor der eigenen Leidenschaft war [Zweig, 2004, s. 20]. Подростку с трудом удается преодолеть страх – психологический барьер в общении с малознакомым человеком. Наречие mühsam позволяет заключить, что Эдгару стоило больших усилий преодоление этой эмоции.

В силу своей природы человек страшится, опасается тех объектов мира, которые ему неизвестны. Неизвестность всегда таит в себе опасность, что, как думается, и объясняет наличие в языке сочетания слов с семантикой «неизвестное» и номинанта эмоции страха и активное употребление этих словосочетаний в речевой практике. Приведем и прокомментируем соответствующий пример из повести «Жгучая тайна»: Edgar wartete und wartete, geduldig zuerst, dann wild erregt und schließlich schon dem Weinen nah. Aber argwöhnisch war er noch immer nicht. Sein blindes Vertrauen in diesen wundervollen Freund vermutete ein Missverständnis, und geheime Angst quälte ihn, er möchte vielleicht den Auftrag falsch verstanden habe [Zweig, 2004, s. 44]. В этом пассаже произведения мастерски переданы глубокие переживания Эдгара, тщетно ждущего барона, не пришедшего на встречу с ним в условленное место. Подросток в смятении, он терзаем сомнениями, его мучит идущий из глубины души некий таинственный страх – правильно ли он поступил, выполнил ли он просьбу барона? Приведенный фрагмент повести эмотивно насыщен. Употребление в нем эмотивной лексики (wild – дикий, quälen – истязать, wundervoll – прекрасный), с одной стороны, показывает эмоциональное состояние протагониста, а с другой – повышает прагматический эффект высказываний, эмоционально воздействует на восприятие читателя, вызывая в его сознании множество образов и ассоциаций.

Следующей семантической группой, занимающей важное место в коммуникативном пространстве повести Ст. Цвейга, является «нерациональность, бессмысленность переживания страха». В приводимом ниже отрывке повести изображена сцена тайного бегства Эдгара от матери к родной тёте в расположенный недалеко от курорта Зоммерринг городок. Подросток мучается мыслью о том, как объяснить свое внезапное появление у родственников, сам факт бегства от матери. Им овладевает чувство «глупого страха» (törichte Angst), когда он, стоя у калитки, не решаясь войти во двор, слышит, как в доме кто-то открыл двери. Эдгар бежит прочь, не отдавая себе отчета в своем поступке: Wie diesen ersten Blick aushalten, wenn er berichten musste, dass er heimlich seiner Mutter entflohen sei? Und wie gar das Ungeheuerliche seiner Tat erklären, die er selbst schon nicht mehr begriff! Innen ging jetzt eine Tür. Mit einem Male befiel ihn eine törichte Angst, es möchte jemand kommen, und er lief weiter, ohne zu wissen wohin [Zweig, 2004, s. 112].

Для слов, обозначающих эмоции, как нами было установлено ранее [Красавский, 1993, с. 88–95], характерен такой тип семантических отношений, как градация. Многие из номинантов эмоций содержат в семантической структуре признак интенсивности. В повести «Жгучая тайна» страх чётко градуируем. Примером интенсивности его переживания может служить следующий пассаж: Edgar trat atmend zurück vom Fenster. Das Grauen schüttelte ihn. Noch nie war er in seinem Leben ähnlich Geheimnisvollem so nah gewesen [Zweig, 2004, s.83]. Не страх, а чувство ужаса (das Grauen) охватило Эдгара, услышавшего поздним вечером из своей комнаты возбужденные голоса матери и барона в коридоре санатория.

Употребление эпитетов в художественном тексте способствует созданию в нем эмоционального напряжения. В данном случае мы можем также вести речь о градации, точнее – о контекстуальной градации. Приведем пример: Plötzlich blieben sie stehen. Auch Edgar hielt sofort inne und presste sich enge an einen Baum. Ihn befiel eine s türmische Angst. Wie, wenn sie jetzt umkehrten und vor ihm das Hotel erreichten, wenn er sich nicht retten konnte in sein Zimmer und die Mutter es leer fand? [Zweig, 2004, s. 85].Оценочныйэпитет “ stürmisch“ (бурный)градуирует эмоцию страха, граничащую в данном контексте с эмоцией ужаса. Определение “ stürmisch“ выполняет уточняюще-оценочную функцию. Оно образно характеризует страх, ассоциируя его в сознании читателя с бурей, ураганом, с чем-то быстро и интенсивно протекающим. Примечательно, что сами производные номинантов эмоций в произведении Ст. Цвейга могут выступать как эпитеты, образно характеризующие концепт страха: «Wie kann man so etwas sagen, wie kann man so etwas sagen.«Ihr Gehirn war ausgetrocknet, nur die Lippen stammelten blutlos immer wieder die beiden Sätze. Sie begann jetzt plötzlich eine furchtbare Angst zu haben und wusste eigentlich nicht, ob vor dem Baron oder vor dem Kinde [Zweig, 2004, s. 74]. Данный пассаж взят из диалога Эдгара и его матери Матильды. Сын предупреждает ее об опасности, исходящей от барона. Замечание и взвешенность суждений сына приводят её в замешательство. Она боится теперь и барона, и собственного внезапно в считанные дни повзрослевшего сына. Эпитет “ furchtbar “ оценочен. Им образно конкретизируется эмоция страха. В данном случае, как и в выше приведенном примере, имеет место контекстуальная градация эмоции. Употребление деривата номинанта эмоции “ furchtbar “ (furchtbar – Furcht) как эпитета и синонимичного ему номинанта эмоции “ Angst “ служит задаче усиления прагматического эффекта в художественном тексте. В ассоциативно-образную составляющую концепта «страх» входит когнитивный признак «нечто ужасное», «страшное», «глубинное».

Оценочный эпитет “ brennend “, на наш взгляд, не менее образно характеризует страх, вызывая в сознании читателя ассоциацию этой эмоции с пламенем, огнем: Die grausam brennende Angst jagte sie, der Mann hinter möchte ihr folgen und sie fassen [Zweig, 2004, s. 39]. Страх уподобляется пламени, быстро разгорающемуся и распространяющемуся огню, преследующему человека. Заметим: страх в приведенном примере персонифицирован. Ему приписываются антропоморфные признаки. В данном отрывке повести Матильду намеревается преследовать барон, к которому она не равнодушна. Однако боязнь женщины огласки возможной любовной связи с молодым человеком служит для нее психологическим барьером.

Следующей семантической группой, релевантной для индивидуально-авторского концепта “Angst” Ст. Цвейга, является «внутренний характер протекания страха». В приводимом ниже примере показана сцена ночной прогулки барона и Матильды. Оба персонажа испытывают чувство страха, поскольку боятся преследования Эдгара. Прижавшись друг к другу, они стараются скрыться в лес от Эдгара: Edgar sah schräg über dem Weg die wandelnden Silhouetten, oder vielmehr die eine, denn so aneinander gepresst gingen sie, als drängte sie eine innere Furcht zusammen [Zweig, 2004, s. 82]. Возникает ощущение, судя по контексту, что страх глубоко сидит в персонажах, он как бы вырывается наружу, плотно прижимая их при этом друг к другу (aneinander gepresst).

В повести «Жгучая тайна» страху приписываются вкусовые свойства: Es dauerte lange. Sie mussten sehr, sehr langsam gegangen sein. Vorsichtig spähte er aus dem umschatteten Rahmen. Jetzt kamen sie langsam daher, Mondlicht auf den Kleidern. Gespensterhaft sahen sie aus in diesem grünen Licht, und wieder überfiel ihn das süße Grauen, ob das wirklich ein Mörder sei…. [Zweig, 2004, s. 85]. Кратко прокомментируем данный эпизод текста. Эдгар, устроив слежку за тайно встречающимися на свиданиях матерью и бароном вне стен санатория, по-детски наивно полагает, что любовник вынашивает план ее убийства (ein Mörder). При мысли о выявлении возможного преступника, о раскрытии его плана действий Эдгара охватывает чувство «сладкого ужаса» (das süße Grauen). Данное индивидуально-авторское словосочетание представляет собой оксюморон, применение которого обусловлено интенцией Ст. Цвейга показать уникальность мира переживаний протагониста – с одной стороны, Эдгар рад открытию тайны встреч его матери и барона, а с другой – он крайне испуган самим результатом своей слежки.

Подытожим изложенное выше. Концепт «страх» занимает значительное место в когнитивном пространстве повести Ст. Цвейга «Жгучая тайна», что обусловлено в первую очередь самой идеей этого произведения – показать сложную траекторию социализации молодого человека в обществе с двойной моралью. Столкновение протагониста Эдгара с двойными стандартами поведения близких ему людей шокирует подростка, провоцирует переживание страха, обиды и отчаяния. Художественное воплощение идеи повести реализуется в многочисленных обозначениях концепта страха, образные признаки которого раскрываются эпитетами, выполняющими уточняющую и оценочную функции.

Высокий индекс частотности употребления слов, обозначающих страх в повести, свидетельствует о базисном статусе индивидуально-авторского концепта «страх» Ст. Цвейга. Слово “ Angst “ служит ключевой лексемой для номинации одноименного концепта. Это слово достаточно часто употребляется в микроконтекстах с оценочными эпитетами, что объясняется интенцией Ст. Цвейга выразительно передать эмоцию страха персонажей повести (прежде всего Эдгара).

Использование в повести эпитетов – эффективное и эффектное средство художественного изображения эмоций действующих лиц и их психологического портретирования. Страх ассоциируется прежде всего с такими явлениями, как борьба, тайна, нерациональность, буря, огонь и вкус.

Литература

Дженкова Е.А. Концепты «стыд» и «вина» в немецкой лингвокультуре // Немецкая концептосфера: национальные и индивидуально-авторские концепты: коллективная монография. – Волгоград, Парадигма, 2012. – С. 7–23.

Долгова И.А. Концептуальное поле «терпение» в английской и русской лингвокультурах: автореф. дис. … канд. филол. наук. – Волгоград, 2006.

Красавский Н.А. О градации как типе семантических отношений в терминосистеме эмоций (на материале русского и немецкого языков) // Вопросы романо-германской и русской филологии (лексикология): межвуз. сб. науч. тр. – Пятигорск, изд-во ПГПИИЯ, 1993. – С. 88–95.

Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке. Язык и мышление. – М.: Наука, 1988.

Храмова Ю.А. Концептуальная диада «лицемерие-искренность» (на материале русского и английского языков): автореф. … дис. канд. филол. наук. – Волгоград, 2010.

Шаховский В.И. Лингвистика эмоций // Филологические науки. – 2007. – №5. – С. 3–13.

Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций: монография. – М.: Гнозис, 2008.

Шаховский В.И. Эмоции как объект исследования в лингвистике // Вопросы психолингвистики. – 2009. – № 9. – С. 29–43.

Zweig Stefan. Brennendes Geheimnis. – Berlin, Fischer Taschenbuch Verlag, 2004.

В.А. Маслова