От автора 10 страница. Под конец жизни она неожиданно полюбила слушать свои записи, и каждый день ставила пластинку то с «Синим платочком»

Под конец жизни она неожиданно полюбила слушать свои записи, и каждый день ставила пластинку то с «Синим платочком», то с «Давай закурим». Раньше же, когда кто‑то, желая сделать ей приятное, заводил патефон с песнями певицы, Клавдия Ивановна вздыхала: «Боже, как мне надоела эта Шульженко».

Если были силы, певица принимала приглашения молодых исполнителей на их концерты, участвовала в телевизионных «Голубых огоньках», бывала в Доме работников искусств. Последний раз она пришла сюда на встречу Нового, 1984 года, ставшего для нее последним. В тот вечер она много улыбалась, шутила, вспоминала, как в 1953 году ради новогоднего капустника в ЦДРИ отказалась выступать перед Василием Сталиным («По Конституции я тоже имею право на отдых», – ответила Шульженко по телефону на звонок генеральского адъютанта), и только смерть самого Сталина спасла ее от неизбежных «оргвыводов».

Отношения с сильными мира сего у певицы дружескими не были никогда. Властьимущие платили не желавшей ничего просить певице взаимностью. Кроме разве что Леонида Брежнева, который, тоже выходец с Украины, неизменно приветствовал Шульженко словами: «О, здравствуй, хохлушка!»

Одним из недругов легендарной женщины была министр культуры Екатерина Фурцева. Их отношения испортились после того, как Клавдия Ивановна, просидев больше часа в приемной министра, все‑таки вошла в кабинет, бросила в лицо хозяйке апартаментов: «Мадам, вы плохо воспитаны» и хлопнула дверью.

Фурцева этих слов не забыла и во время одного из концертов, когда на сцене появилась Шульженко, демонстративно встала и вышла из зала. Несколько лет спустя обида, нанесенная министру, вновь даст о себе знать: на просьбу Клавдии Ивановны улучшить жилищные условия, Фурцева ответила: «Скромнее надо быть. Таких, как вы, у нас много».

Рядом с Шульженко похоронен отец ее сына – Владимир КОРАЛЛИ (1906–1996). В свое время по Москве ходила эпиграмма: «Шульженко боги покарали, у всех мужья, у ней – Коралли». После 25 лет совместной жизни супруги официально развелись, но общаться продолжали. Когда Коралли собирался навестить бывшую жену, она предупреждала: «Володя, только на 40 минут, больше я не выдержу».

* * *

Как часто, бродя по аллеям Новодевичьего и припоминая истории, которые приключались с обретшими здесь последний приют, хочется воскликнуть: «Это невероятно!» Возле памятника академику Петру КАПИЦЕ (1894–1984) подобное желание посещает меня каждый раз.

Судите сами: в 1921 году Петру Леонидовичу удалось выехать из Советской России в Англию, где он приступил к работе в институте под руководством Резерфорда. В СССР оставалась его мать, которую ученый регулярно навещал во время каникул.

В 1934 году уехать за границу Капице уже не позволили. Поселившись в коммуналке, великий ученый начал работать над созданием Института физических проблем. При этом его семья оставалась в Англии, получив возможность вернуться в СССР лишь спустя два года.

В 1945 году Петр Капица вошел в состав Спецкомитета, занимавшегося разработкой ядерного оружия. Однако, вступив в конфликт с руководителем комитета Лаврентием Берия, подал в отставку. От ареста великого ученого спас сам Сталин. Но все равно до расстрела Берия академик находился в опале и не имел возможности заниматься наукой. Только в 1955 году Капица вернулся к руководству Института физических проблем.

В 1978 году он стал лауреатом Нобелевской премии. Все деньги положил на свой счет в одном из шведских банков, что стало революционным для Советского Союза. Никаких санкций за этот, вызывающий по советским меркам, поступок не последовало.

Одним из друзей Капицы был известный театральный режиссер Юрий Любимов. Юрий Петрович рассказывал мне, что в кабинете ученого висело чучело крокодила. Кстати, в свое время такое прозвище было у самого академика. Капица уважал крокодила – за то, что тот все время смотрит только вперед. А все, что мешается на пути, сбивает хвостом.

* * *

Мраморная кипа листов бумаги – на могиле писателя Юрия НАГИБИНА (1920–1994). Он беспощадно относился к жизни. И она, кажется, платила ему взаимностью.

Хотя со стороны все выглядело более чем благополучно. Книги писателя выходили в Германии, Венгрии, Франции. В Италии он вообще был одним из самых популярных иностранных литераторов, удостоенным не только престижных литературных наград, но и чести написать книгу о Тинторетто, обожаемом итальянцами мастере.

Правда, в советские годы изданные за границей книги часто не доходили до самого Нагибина, отчего он, по его признанию, порою даже не верил в их существование. Да и заработанные гонорары он стал получать лишь в последние годы. До этого даже из находившихся на собственном счету 15 тысяч долларов он имел право получить максимум пятьсот.

Нагибин написал сценарии к десяткам фильмов. Картина «Дерсу Узала», которую снял великий Куросава, получила «Оскар». В ленте «Петр Великий», в работе над сценарием к которой он тоже принимал участие, снимались Максимилиан Шелл и Лоуренс Оливье. Так что имя писателя и сценариста было известно далеко за пределами одной шестой суши.

Два великих советских фильма – «Председатель» и «Бабье царство» – стали настоящим событием. И не только в мире кино.

Исполнителей главных ролей – Михаила Ульянова и Римму Маркову – потом стали считать чуть ли не символом русского человека. Который многое может вытерпеть, но если дойдет до края, то мало не покажется никому.

Таким же символом был и Юрий Нагибин – и выпить любил, и выругаться мог, и пахал без устали, и о счастье мечтал. А достигнув его, как всякий русский, начинал стыдиться.

Писатель в Советском Союзе – это тиражи, количество нулей в которых сегодня кажется сказкой; это гонорары, слава и звание «инженера человеческих душ», которое только что в трудовой книжке не было записано.

Особый разговор – это талантливый писатель в Советском Союзе. Потому как в этом случае ко всем перечисленным выше бонусам прилагалась совесть, муки которой от понимания происходящего часто сводили на нет все так называемые «сливки».

Юрий Нагибин был очень талантливым писателем, который родился и прожил жизнь в СССР. Он отдавал себе отчет в происходящем. После того как в Чехословакию вошли советские танки, он решил, что в этой стране у него не будет детей. Он жестко относился к строю и служащим ему людям. И в первую очередь к себе.

А потому имел право на критику. Шкалу собственной оценки он определил с самого начала, едва взявшись за «Дневник».

«20 марта 1942 года

Сегодня наша переводчица Килочицкая, святая курица, подходит ко мне и говорит:

– Юрий Маркович, я хочу вас предупредить – о вас очень плохого мнения. Говорят, что вы циничны, развращены и к тому же трус. Мне больно за вас, как за русского юношу.

– Любовь Ивановна, – сказал я, – к сожалению, это все святая правда.

– Но как же так? Я ничего этого не вижу.

– Вы слишком доверчивы. Умные люди проглянули меня в самую глубь ».

Последней, шестой, женой Нагибина стала Алла Нагибина, которая, по словам друзей писателя, была ему и женой, и секретарем, и медсестрой, и водителем. В одном из последних интервью Нагибин признался, что единственный рассказ, за который ему не стыдно – это «Рассказ синего лягушонка», история об Алле, последней любви.

Алла Григорьевна оставила воспоминания о последних днях мужа:

«Предчувствия у него возникали. Говорят, они есть у всех сердечников. Его кончину ускорила смерть собаки, эрдельтерьера Проши. У Юры было много собак, и все эрдели. Я думаю, что хозяин выбирает собаку такую, какой он сам. Ему нравилось, что эрдели до старости активны, молодые, сумасшедшие. В феврале 94‑го умер эрдель Проша. Я ночью вывезла его из дома, а утром сказала: „Проши нет“. Юра заплакал… Он связывал свое самочувствие с жизнью этой собаки. Я предложила: „Давай возьмем другую собаку“. – „У меня другой собаки не будет“, – отрезал Юра.

Я все‑таки поехала куда‑то к черту на рога, взяла щеночка, привезла домой. Юра лежал. Я бросила эрделя ему в кровать. Он мне в ответ резко закричал: “Это предательство Проши!” Я закрыла дверь, ушла. Потом прихожу – он держит щенка в руках, как хрустальную вазу, бережно и нежно. За три дня до смерти он сказал: “Когда я сдохну, ты все продай и уезжай отсюда”.

Он умер 17 июня. А легко или тяжело, никто не знает. Я зашла к нему в 9 утра взять щенка. Юра пожаловался: “Он мне всю ночь спать не давал”. – “Ну ты поспи”, – сказала я ему. Кто‑то позвонил, я спустилась вниз, поговорила по телефону… потом услышала вскрик, поднялась к нему – Юра не дышал… Не думаю, что он не почувствовал этой предсмертной боли. Легких смертей не бывает. Болеть он не умел. Даже говорить о болезнях не любил. Никогда не жаловался. И я очень надеялась на его генетическую силу. Зря надеялась…

Юру похоронили на Новодевичьем кладбище. Памятник ему я придумала сама. Это скромный памятник из красного мрамора, подстолье в старинном стиле с мягкими переходами овалов. На эту плоскость решила положить кипу белой бумаги из белого мрамора. Верхний угол немного откинут ветром. И на листе – его экслибрис, Юрина роспись. Вокруг могилы сажаю ярко‑красные бегонии. Они цветут до октября…».

Сам Нагибин хотел бы быть похороненным на Востряковском кладбище, рядом с матерью и отчимом. Но, как оказалось, сослагательного наклонения не бывает не только у жизни.

* * *

Народный артист СССР Юрий ЛЕВИТАН (1914–1983) – первый среди дикторов, удостоенный высшего актерского звания.

Его блистательная карьера началась отчасти случайно: Левитана попросили прочитать текст на радио. Работал Юрий Борисович ночью, так как именно в это время стенографистки на Дальнем Востоке записывали содержание статей, которые утром должны были увидеть свет в печати на другом конце страны.

Так получилось, что именно в это время Сталин, который, как известно, работал по ночам, включил радио и услышал голос начинающего диктора. Вождь тут же позвонил и спросил, кто читает передовицу «Правды». На другом конце трубки не знали – хвалить Левитана или нет, почему Сталин о нем спрашивает. В итоге ответили, что текст читает стажер, первый раз, и может, в последний.

Но Сталин высказал пожелание, чтобы именно этот молодой человек отныне читал по радио его речи.

В итоге Юрий Левитан стал главным голосом страны: именно он объявлял о начале войны, читал сводки Совин‑формбюро. Голос Юрия Борисовича обладал не только глубиной и выразительностью, но и, как оказалось, невероятной силой. Недаром именно Левитана Гитлер считал своим врагом номер один, Сталин был под номером два.

Радостную новость о Победе страна узнала тоже от Юрия Левитана. Тогда радиостудия находилась в помещении Центрального телеграфа на улице Горького. А когда разлетелась весть о Победе, вся Москва вышла на Красную площадь. Не остался в стороне и Юрий Левитан. Через какое‑то время неожиданно для себя он понял, что не может выбраться из ликующей толпы. Левитан взмолился: «Ребята, пропустите, мне на работу надо». И услышал в ответ: «Какая работа, сейчас Левитан о победе объявит, оставайся, будем праздновать!»

С трудом диктор сумел добраться до здания ГУМа, где находилась резервная студия радиокомитета, и оттуда прочитал свой великий текст.

Смерть настигла легендарного диктора после его встречи с ветеранами Курской битвы – инфаркт случился прямо во время митинга.

Жизнь потомков Левитана сложилась трагично. Дочь диктора, Наталья Сударикова, в 2006 году была убита собственным сыном. Молодого человека признали невменяемым и отправили на лечение. А спустя семь лет было обнаружено и его тело.

* * *

На Новейшей территории Новодевичьего, по соседству с десятым участком, где в основном находятся захоронения актеров и писателей, расположен участок номер девять. Монументальные памятники установлены на могилах военачальников, офицеров, летчиков. Словом, тех, кто сделал все для того, чтобы в мае 1945‑го закончилась война.

С Героем Советского Союза Алексеем МАРЕСЬЕВЫМ (1916–2001) я познакомился накануне его 85‑го дня рождения. Нужно было сделать интервью для газеты. Мне продиктовали домашний адрес легендарного героя (в школе я, как и все, разумеется, читал книгу Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке) – улица Тверская, элитарный, как сказали бы сейчас, дом, украшенный мемориальными досками в память известных жильцов. Я ожидал увидеть какие‑то невероятные хоромы, в которых живет самый известный летчик страны. А оказался в небольшой квартирке, с узким, как мне показалось, коридором, по которому Алексей Петрович передвигался, опираясь руками в стены.

В былые годы Маресьев был, что называется, нарасхват – все хотели взять у него интервью, пригласить на встречу. А потом наступило какое‑то затишье. Да что там, многие считали, что героя уже нет в живых. Рассказывали, как однажды в Комитет ветеранов войны, которым он руководил, пришел мужчина и, увидев портрет Маресьева, произнес: «Хороший был человек, Царствие ему небесное». Услышав в ответ, что Алексей Петрович жив и только что вышел из этого здания, посетитель не растерялся: «Ну тогда дай Бог ему здоровья».

Мы о многом говорили с Маресьевым, я почувствовал, что живется ветерану совсем непросто. Он, конечно, никоим образом не показывал то, что ему тяжело. Но из пауз, которые то и дело возникали в его монологе, из взгляда, которым он встречал мои, возможно, наивные вопросы, я понимал разницу между обложкой жизни и ее реальным содержанием. В конце разговора Алексей Петрович сказал: «И хватит уже делать из меня легенду. Я человек, а не легенда».

Под таким заголовком и вышел материал, его опубликовали аккурат на 9 мая. А потом, через несколько дней, планировалось устроить юбилейные торжества в честь Маресьева. Помню, я возвращался с дачи в Москву, когда услышал по радио обрывок новостей: «Похороны Маресьева состоятся на Новодевичьем кладбище». Какие похороны? Он же собирался отмечать день рождения!

Потом я узнал, что праздник должен был состояться в Центральном театре армии. Гости уже ждали юбиляра, он вышел из дома, сел в машину и… ему стало плохо, инфаркт.

На доме на Тверской появилась еще одна мемориальная доска. Через полгода после ухода Маресьева не стало его 44‑летнего сына, а еще через год к своим мужчинам присоединилась вдова летчика, Галина Валентиновна, которая так радушно угощала меня чаем…

* * *

Тридцатью годами ранее на девятом участке похоронили писателя Бориса ПОЛЕВОГО (1908–1981). Это после его «Повести о настоящем человеке», написанной всего за 19 дней, о подвиге Алексея Маресьева узнал весь мир.

Настоящая фамилия писателя – Кампов. Псевдоним, по которому он вошел в историю, родился из перевода латинского «campus» на русский. Так Борис стал Полевым.

Всенародная слава к писателю пришла после «Повести о настоящем человеке». Полевой стал лауреатом Сталинской премии. В Большом театре даже шла опера, сочиненная композитором Сергеем Прокофьевым по мотивам этой книги.

Ходили разговоры о том, что отношения Полевого и его главного героя были напряженными, мол, именно потому Маресьев не пришел на похороны писателя. Сам Алексей Петрович рассказывал мне, что на самом деле отношения были хорошие. И то, что он не приехал на похороны Полевого, вовсе не означало ссору или обиду. Просто, по словам летчика, в тот день его не было в Москве, и он смог лишь прислать букет цветов.

* * *

А теперь предлагаю повернуть налево и вновь вернуться на территорию, с которой мы начали нашу прогулку. В строну Центральной аллеи ведет широкая дорожка, первый памятник на которой (он будет слева) – Никите ХРУЩЕВУ (1894–1971).

Никита Хрущев был отправлен в отставку в 1964 году. Вместо правительственного особняка на Воробьевых горах теперь уже бывшему правителю выделили квартиру в Староконюшенном переулке. Там он появился всего пару раз, а жил за городом, на даче в Петровом Дальнем. Когда Хрущева не стало, власти приняли решение похоронить его на Новодевичьем. Это был первый случай в истории СССР, когда пусть и бывшего, но главу государства хоронили не у Кремлевской стены.

В день похорон на воротах Новодевичьего появилась странная надпись: «Закрыто на санитарный день». Власти, как всегда, дули на воду, и опасались провокаций, боялись, что появятся иностранные корреспонденты. В итоге именно иностранные корреспонденты на похороны и попали. Тогда как проститься с Хрущевым было много желающих. После XX съезда партии и великого доклада о «культе личности» Никита Сергеевич был настоящим героем.

Через тринадцать лет не стало жены Хрущева Нины Петровны. На памятнике написана ее двойная фамилия – КУХАРЧУК‑ХРУЩЕВА (1900–1984).

Она была достойным и интересным человеком. Еще до войны начала изучать английский язык. И когда Хрущев – первым из советских правителей – отправился с визитом в Америку, Нина Петровна полетела с ним. И могла сама, без переводчика, общаться с американцами. Те были тронуты: оказывается, советские вожди – такие же люди, как они, у них есть семьи.

Рада Хрущева, дочь Никиты Сергеевича и Нины Петровны, рассказывала мне: «Мама надолго пережила Никиту Сергеевича. Ей пришлось уехать из Петрово‑Дальнего. Но на улицу ее не выгнали. Дали половинку дачи – как вдове, по линии Совета министров СССР. У них в Жуковке был целый поселок, где жило много вдов и отставных. Там, например, до самой своей смерти жил Вячеслав Михайлович Молотов (министр иностранных дел в правительстве Сталина, проживший 96 лет. – Прим. И.О.). Того, что выделили, Нине Петровне оказалось вполне достаточно.

Получилось, что власти боялись Никиту Сергеевича и после его смерти. Похороны отца – тому свидетельство. Власти подстраховались: 13 сентября 1971 года Новодевичье кладбище закрыли, объявив “санитарный день”. Боялись… Хрущева, стечения народа, который на кладбище не пустили. Боялись иностранных корреспондентов, а они‑то как раз и сумели попасть на похороны. Но и простые люди сумели пройти через кордоны. Есть замечательный рассказ о том, как двое писателей, дрожа от страха перед угрозой очутиться в кутузке, все‑таки пробрались на Новодевичье. И описали…

Место для могилы выбирал мой брат, Сергей. Собственно, оно находится перед самой стеной. Дальше ничего не было. Тогда Новодевичье было свободно. Позже брату пришла мысль пригласить скульптора Эрнста Неизвестного, чтобы тот изготовил надгробный памятник Никите Сергеевичу.

Сергей с Неизвестным, правда, не был лично знаком, но зато контакты поддерживал наш общий близкий друг, Серго Микоян (сын другого сталинского соратника Анастаса Микояна. – Прим. И.О.). Решили просто поехать, поговорить. Эрнст, насколько я помню, сначала отказался. А потом согласился. Сказал – сделаю. И сделал очень даже хорошо.

Понравился ли памятник мне, однозначно и не скажешь. Мы на эту тему не разговариваем. Я вообще не люблю помпезных вещей – ни на кладбище, ни в жизни. Поэтому когда Неизвестный мне показывал эскизы, я прямо сказала: это все, наверное, замечательно, но не в моем вкусе. Да и окончательное решение было не за мной. Последнее слово оставалось за мамой. Ей и Сергею, наверное, скульптура пришлась по сердцу.

А у меня на этот счет свое мнение. Помню, я тогда сказала Эрнсту, что предпочла бы могилу, как у Льва Николаевича Толстого в Ясной Поляне – просто зеленый холм. Неизвестный на это заметил: моя гордыня еще больше придуманного им памятника. Что ж, наверное…

Ну а когда умерла мама, уже нам с братом пришлось решать массу проблем. Маму ведь не разрешали хоронить на Новодевичьем, а тем более памятник ставить. Господи, мы в итоге дошли до ЦК! И сегодня мама и папа похоронены вместе.

Фамилия Нины Петровны была Кухарчук. Она подписывалась по‑разному, иногда и Хрущевой. А на могиле написана двойная фамилия: Кухарчук‑Хрущева.

Я, как в последнее время человек с ограниченными возможностями, на Новодевичье въезжаю на машине. Там ведь не только родители, но и бабушка с маминой стороны, и сестры (это отдельное захоронение). Шесть лет назад умер племянник Никита. И теперь рядом с могилами мамы и отца – захоронение Никиты младшего и памятный знак в память о брате Леониде (ведь могилы у него нет). До последнего времени осуществить это было трудно…»

Леонид ХРУЩЕВ (1919–1943) погиб в воздушном бою.

* * *

Эпоху правления Хрущева в народе назовут «оттепелью». Так назывался роман писателя Ильи ЭРЕНБУРГА (1891–1967), похороненного неподалеку от Никиты Сергеевича.

Соавтором памятника писателю можно называть Пабло Пикассо. Когда Эренбург жил в десятых годах Париже, то был хорошо знаком с Пикассо. Как‑то, уже в сороковых, они оказались вместе в Варшаве, и Пикассо нарисовал на листке бумаги портрет своего друга. Эренбург удивился – почему работа была закончена всего за несколько минут? Да потому что я тебя знаю сорок лет, ответил художник.

После смерти Эренбурга рисунок великого испанца поместили на памятник литератора.

Илья Григорьевич долгие годы провел за границей – как до большевистской революции, к которой поначалу отнесся отрицательно, так и в тридцатые годы. Самой любимой страной советского классика была Франция. Именно Эренбургу принадлежит крылатая фраза: «Увидеть Париж и умереть».

* * *

На соседнем участке – бюсты и громадные памятники советским военачальникам. И лишь одна маленькая плита, на которой выгравирована мхатовская чайка и выбито: «Михаил ЯНШИН (1902–1976)». Почему великого актера похоронили именно здесь, среди генералов и космонавтов, загадка.

Хотя если перевести заслуги Михаила Михайловича на военный язык, то он будет никак не младше генерала армии. Чего стоит один Лариосик из «Дней Турбиных».

Яншин был мужем актрисы Вероники Полонской. Их роман начался, когда они, еще студентами, получили главные роли в спектакле «Соломенная шляпка». А затем были легендарные «Дни Турбиных», после которых вся Москва повторяла имена Михаила Яншина и Николая Хмелева. 21 ноября 1926 года состоялось венчание Яншина и Полонской, а затем свадьба. Шафером стал Михаил Булгаков.

Яншин был большим поклонником бегов, которые посещал вместе с молодой женой. Там‑то и состоялось знакомство Полонской с Владимиром Маяковским – поэта и актрису познакомил Осип Брик. Начался страстный роман…

Имя Вероники Витольдовны было указано в посмертной записке Маяковского среди членов его семьи. Сама Полонская рассказывала в интервью, что была беременна от Маяковского. И вот – самоубийство поэта. Конечно, для Яншина публикация посмертной записки Маяковского была унизительна. И без того Москва судачила о романе поэта и замужней актрисы, теперь слухи получили официальное подтверждение. При этом брак Яншина с Полонской распался лишь в 1933 году.

Затем супругой Михаила Михайловича стала актриса и певица, исполнительница цыганских романсов Ляля ЧЕРНАЯ ( настоящее имя – Надежда Кисилева, 1909–1982). Актриса тоже похоронена на Новодевичьем, в одной могиле со своим следующем мужем, актером Художественного театра Николаем ХМЕЛЕВЫМ (1901–1945).

* * *

Мы подошли к могиле человека, который практически срежиссировал свою панихиду. Я говорю про актера и шансонье Марка БЕРНЕСА (1911–1969).

Он уже лежал в больнице, был смертельно болен, но буквально за три дня до смерти записал песню на стихи Расула Гамзатова «Журавли», причем сразу, с первого дубля. И заметил своей жене, Лилии Бодровой‑Бернес: пусть на панихиде не будет никаких речей, а просто звучат четыре песни: «Три года ты мне снилась», «Романс Рощина», «Я люблю тебя, жизнь» и «Журавли». И так оно и было.

Об этом мне рассказала сама вдова актера и певца. Я написал какую‑то статью про Бернеса, после выхода которой у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Женщина, по голосу я понял, что уже пожилая, спросила, на основании каких источников я писал про встречу Бернеса с его женой. Я ответил, что расспрашивал об этом Никиту Богословского, многолетнего друга актера. Незнакомка продолжила: «А почему бы вам не спросить об этом у самой жены Бернеса? Как ее найти? Приходите в гости, записывайте адрес». Так состоялось мое знакомство с Лилией Михайловной, она ушла из жизни в 2006 году.

Вдова Бернеса рассказывала о муже, и передо мною вставал образ живого, непосредственного человека, который и пошутить мог, но умел и поставить на место. Как‑то ему предложили выступить на французском телевидении. Бернес спросил, в котором часу планируется его выступление. Узнав, что в пять вечера, поинтересовался, в какое время передают песни главного французского шансонье Шарля Азнавура, которого обожал. Оказалось, что Азнавур поет в прайм‑тайм, в девять вечера. В итоге Бернес от выступления отказался.

У певца не было высшего актерского звания, о котором он мечтал. Лилия Михайловна пыталась то шутками, то серьезными доводами убедить мужа, что он и без указа народный артист. Но для Бернеса было важно именно официальное признание.

Указ был готов к подписанию, в понедельник о награде должны были сообщить в газетах. Но в субботу Марка Наумовича не стало.

* * *

Сегодня кажется удивительным, насколько талантливейшим артистам советской эпохи было важно иметь почетное звание и не на словах, а, что называется, на бумажке являться народными. И таких примеров, когда зритель по‑настоящему боготворил певца или актера, а тот не имел официальной награды, великое множество. Например, Лидия РУСЛАНОВА (1900–1973), – самая популярная певица целой эпохи, так и не получившая звания народной артистки СССР. Мы возле ее могилы.

Визитной карточкой Лидии Андреевны были конечно же «Валенки» – с концертами она объехала весь Советский Союз, пела на фронте, выступала перед Рейхстагом в павшем Берлине. Присутствовавший на том концерте маршал Жуков снял с себя орден и вручил его Руслановой. Вскоре это станет одним из пунктов обвинений певицы.

В 1949 году был арестован ее муж, генерал Владимир КРЮКОВ (1897–1959). Официальной причиной ареста стало «Трофейное дело» о якобы незаконном вывозе ценностей из оккупированной Германии. В списке конфискованных вещей были десятки картин, автомобилей и предметов роскоши, в том числе драгоценные камни, которые всю жизнь собирала Лидия Русланова. Саму певицу арестовали через десять дней после ареста мужа.

Впрочем, говорили, что реальной причиной лишения свободы Крюкова было желание найти компромат на маршала Жукова, в ближайшее окружение которого входил генерал. Знаменитые на весь Союз супруги судом были признаны виновными и осуждены на несколько лет лагерей.

Первой на свободу вышла Лидия Русланова, затем освободили Владимира Крюкова. Пересмотр их дел стал возможным лишь после смерти Сталина.

Первое время Русланова отказывалась возвращаться на сцену, считала, что публика ее не примет. А когда все‑таки дала согласие на концерт в Зале имени Чайковского, случилась сенсация – билеты были раскуплены в считаные минуты, а перед концертным залом патрулировала конная милиция.

Генерал Крюков так и не сумел оправиться после заключения. В 1959 году его не стало. Лидия Русланова сама отпела панихиду в церкви, что для тех лет было, конечно, поступком вызывающим. Но никаких санкций в отношении обожаемой не только народом, но и властью, певицы не последовало.

Лидия Андреевна продолжала давать концерты до 1973 года, последнее выступление на стадионе в Ростове‑на‑Дону состоялось всего за месяц до ее смерти.

Проводить великую русскую певицу на Новодевичье пришли тысячи почитателей ее таланта.

* * *

Рядом с могилой певицы и генерала – словно разломанный пополам камень, украшенный святым для музыкантов всего мира именем: Святослав РИХТЕР (1915–1997).

Как‑то во время очередной прогулки по Новодевичьему ко мне обратилась одна из слушательниц с просьбой рассказать, почему немецкий музыкант похоронен не на родине в Германии. Я ответил, что Рихтер не был немцем и не считал Германию своей родиной. Увидев недоверие к моим словам, я выразил сожаление, что у слушателей нет свободного дня, в течение которого я мог бы подробно рассказать им о судьбе Святослава Теофиловича.