Всякая ограниченность, согласно созерцанию ее и согласно ее понятию, есть ограниченность всецело определенная, а не просто ограниченность вообще. 5 страница

==542

Ложна та философия, которая вкладывает в него это понятие, выдуманное впервые в ее обиходе. Таким образом, только ты сам и создал себе этот обман, легко устранимый и в истинной философии искоренимый в своей основе, и как только ты овладеваешь своей философией, как бы пелена спадает с твоих глаз, и обман больше никогда не возвращается. Тогда ты будешь полагать, что не знаешь в жизни ничего, кроме того, что ты конечен, и конечен таким именно определенным образом, который ты должен объяснить себе наличностью такого-то мира вне тебя; и тебе так же мало придет в голову прорывать эти границы, как не придет в голову не быть более самим собой. Также и Лейбниц мог быть убежденным, ибо, будучи правильно понят - он прав, а почему бы ему не понимать самого себя правильно? Если величайшая легкость и свобода духа позволяют предполагать убежденность, а искусство приспособлять свой способ мышления ко всем формам, применять его непринужденно ко всем частям человеческого знания, рассеивать с легкостью все поднявшиеся сомнения и вообще обращаться со своей системой скорее как с орудием, чем как с объектом, непредвзятость, веселость и бодрость духа в жизни позволяют заключать о согласии с самим собой, то, быть может, Лейбниц был убежденным, и был единственным убежденным человеком в истории философии *.

* Глубокомысленный очерк сущности философии Лейбница с сопоставлением ее с философией Спинозы содержится в новейшем сочинении Шеллинга "Идеи к философии природы", во введении, с. LXVI и ел. и с. XLI и ел.

Я упомяну еще в двух словах об одном удивительном смешении. Это - смешение Я как интеллектуального созерцания, из коего наукоучение исходит, и Я как идеи, коим оно завершается.==543

В Я как интеллектуальном созерцании содержится исключительно форма яйности (derIchheit), возвращающееся на самого себя действование, которое, конечно, само становится его же содержанием; и это созерцание в достаточной мере описано выше. Я в этом виде существует только для философа, и тем, что постигают его, возвышаются до философии. Я как идея находится налицо для самого Я, рассматриваемого философом; и он выдвигает его не как свою собственную идею, а как идею единственного и, однако, вполне образованного человека; точно так же как бытие в собственном смысле имеет место не для философа, а только для подвергнутого исследованию Я. Последнее лежит поэтому в совершенно ином ряду мышления, чем первое.

Я как идея есть разумное существо, отчасти поскольку оно в самом себе вполне представило всеобщий разум, действительно и насквозь разумно и только разумно - следовательно, перестало также быть индивидуумом, каковым оно было только в силу чувственного ограничения; отчасти поскольку разумное существо вполне реализовало разум также и вне себя, в мире, который поэтому тоже оказывается положенным в этой идее. Мир, как мир вообще, как субстрат с известными определенными механическими и органическими законами, содержится в этой идее; а эти законы вполне пригодны к тому, чтобы выражать конечную цель разума.

Идея Я имеет лишь то общее с Я как созерцанием, что и в том, и в другом Я мыслится не как индивидуум; в последнем потому, что яйность еще не определена к индивидуальности, в первом, наоборот, потому, что вследствие образования по всеобщим законам индивидуальность исчезла. Но в том они противоположны друг другу, что в Я как созерцании содержится только форма Я и совсем не обращается внимания на собственно ему присущий материал, который мыслим только через его мышление о мире, тогда как в последнем, напротив, мыслится полностью материя яйности. Из первого вся философия исходит, и это ее основное понятие; к последнему она и не направляется;

==544

Фихте об Идее Я как Идеале.
Практика и теория расходятся.
Яйность без практического осуществления – только рассудок.

только в практической части эта идея может быть выставлена как высшая цель для стремлений разума. Первое есть, как сказано, первоначальное созерцание и становится понятием способом, описанным в достаточной мере; последнее - лишь идея; оно не может мыслиться определенно и никогда не будет действительным, но мы должны лишь бесконечно приближаться к этой идее.

Таковы, сколько мне известно, те недоразумения, на которые следует обратить внимание и для исправления коих можно надеяться сделать кое-что через ясное исследование. Против некоторых других способов противодействовать новой системе нет, да и не нужно никаких средств.

Если, например, система, коей начало и конец, как и вся сущность, направлены на то, чтобы забыть индивидуальность теоретически и отвергнуть практически, выдается за эгоизм, притом выдается за эгоизм людьми, которые именно потому и не могут возвыситься до понимания этой системы, что они сами - скрытые теоретические и явные практические эгоисты, если из системы выводится заключение, что автор ее злой человек *, а из злостности автора снова выводится заключение, что система ложна, то против этого нельзя ничего поделать с помощью доводов; ибо говорящие это сами знают прекрасно, что это неправда, и у них имеются совсем другие причины к тому, чтобы говорить это, а не то, чтобы они сами в это верили. Сама система беспокоит их, разумеется, менее всего; но довольно того, что автор сказал, может быть, даже в другом месте нечто такое, что им не нравится, и только бы он - Бог весть как и где! - так или иначе стал им на дороге.

* "Разве этот способ аргументировать еще не вышел из употребления?" - спросит, может быть, наивный человек, недостаточно знакомый с новейшими событиями в литературе. "Нет, - отвечу я, - он более употребителен, чем когда-либо прежде, и применяется преимущественно против меня, пока только устно, с кафедр и т. п., в скором же времени будет употребляться и в письменных произведениях. Намек на это можно найти в ответе рецензента сочинения Шеллинга о Я во "Всеобщей Литературной Газете" на антикритику г-на Шеллинга; хотя, правда, против этой антикритики едва ли можно было предпринять что-либо, если не подымать хулы на автора и его систему."

==545

Они действуют в полном согласии со своим образом мышления и своими интересами; и было бы безрассудным предприятием, если бы захотели уговорить их переменить свою природу. Но если тысячи и тысячи, не знающие о наукоучении ни слова и не имеющие призвания что-либо о нем знать, не евреи и не сообщники евреев, не аристократы и не демократы, не кантианцы ни старой, ни какой-либо новой школы, даже не оригинальные умы, у которых автор наукоучения отнял и перебил бы важное открытие, с которым они только что собирались выступить перед публикой, - если эти-то жадно схватывают упомянутое утверждение, повторяют его, повторяют постоянно, не имея, казалось бы, никакого интереса, кроме того, чтобы их считали за ученых и вполне посвященных в тайны новейшей литературы, то относительно этих позволительно надеяться, что они ради самих себя окажут некоторое внимание нашей просьбе получше подумать о том, что они говорят и почему они говорят это.