Рецензенты: М. Е. Бычкова, В. А. Чемерицкий 3 страница

^{---------------------------}

⁶⁴ Ibid., s. 53–54.

⁶⁵ Ibid., s. 57.

⁶⁶ Ibid., s. 63–64.

⁶⁷ Сушицкий умер в 1920 г., его работа издавалась посмертно. Часть первая печаталась на русском и украинском языках, причем текст русского издания оканчивается на с. 84 и обрывается на полуслове. Часть вторая издана только на украинском. См.: Сушицький Ф. Західньо-руські літописи як пам'ятки літератури. Київ, 1921–1929. Ч. 1, 2. В тексте Сушицкий обычно называет изучаемые им летописи литовскими.

служенно высоко оценил Сушицкий предисловие Вахевича, предпосланное изданию Румянцевской летописи; о содержании т. XVII ПСРЛ. и принципах его издания сказано очень кратко.

Ко времени выхода в свет работы Сушицкого была как бы узаконена классификация белорусско-литовских летописей: их делили на две или три группы, причем хроника Быховца всегда называлась полным списком. В этой группе она всегда была единственной, поэтому Сушицкому не было нужды определять «полную», а лишь остальные группы. Он разделил летописи на краткие, сложные и полную. К кратким были отнесены Супрасльская, Слуцкая (Уваровская), Никифоровская, Академическая, Виленская летописи и летопись Дубровского; к сложным – Румянцевская, Красинского, Археологического общества, Тихонравова, Рачинского, Евреиновская и Патриаршая летописи; к полным – хроника Быховца. Различие между. краткими и сложными летописями заключается в том, что в сложных есть легендарное сказание, тогда как в кратких его нет. Основной краткой Сушицкий считал летопись Супрасльскую, основными сложными – Красинского и Румянцевскую ^ез.

По установившейся традиции Сушицкий полагал, что центром, где создавались летописи, был Смоленск, персонально же все это дело связывалось с деятельностью епископа Герасима ^6Э.

Большое внимание в работе уделено «полной» летописи, причем подробно отмечено, что нового имеется в этом памятнике по сравнению с другими. Вместе с тем он отмечал ошибочность (или бессмысленность) легендарной части, причем привел несколько генеалогических таблиц, основанных на материалах разных летописей, чтобы показать, насколько они разнятся между собой. Источниками легенд: Сушицкий считал сказания знатных литовских фамилий. Записи сказаний, очевидно, делались в XVI в., для чего использовались: иногда документы, дополненные собственной фантазией.

Сушицкий также попытался дать объяснение ряду географических названий в Литве, которые летописи выводили из имен легендарных героев. Однако сделал это он едва ли удачнее, чем летописцы, так как попытался объяснить названия, исходя не из литовского языка, а из немецкого или русского (название «Керново», по-литовски «Кярнаве», будто бы происходит от немецкого «Кегп», т. е. зерно) ⁷⁰.

В главе VII «Повести и рассказы литовской летописи» перечислены 21 произведение, которые, по мнению автора, вошли в состав «Литовской летописи».

В 1938 г. была издана монография А. А. Шахматова, написанная если не целиком, то в значительной своей части до революции. Одна из ее глав посвящена белорусско-литовским (западнорусским) летописям. Здесь автор коснулся исключительно общерусской части, говоря более точно – ее источников. Анализируя летописи Супрасль-

^{--------------------------}

^9а_лСушицький Ф. Західньо-руські літописи як пам'ятки літератури, ч. Л, с. 60, 61, 62, 67 и др.

⁶⁹ Там же, ч. 2, с. 159.

⁷⁰ Там же, с. 179.

скую, Слуцкую (Уваровскую), Никифоровскую, Академическую,. т. е. наиболее старые, Шахматов пришел к выводу, что основным; источником их были Новгородская 4-я, Софийская 1-я летописи,. митрополичий свод, доведенный до 1446 г., и западнорусские летописные источники. Протограф Супрасльской летописи, считал Шахматов, составлен в Смоленске ⁷¹.

После революции первым, кто обратился к белорусско-литовскому летописанию, был В. И. Пичета, поместивший краткое сообщение о них в своей работе, посвященной источникам и историографии ⁷². Пичета, в то время ректор Белорусского в Минске и профессор Московского университетов, был первым ученым, прочитавшим (в 1918 г.) курс истории Белоруссии в высшем учебном заведении – в Белорусском народном университете в Москве ^7а. Очевидно, в связи с чтением этого предмета и был разработан курс по источниковедению истории Белоруссии. Белорусско-литовскому летописанию Пичета посвятил главу «Источники истории» ⁷⁴. Здесь Пичета перечислил восемь видов источников, первый из них – «литовско-белорусские летописи».

По мнению автора, летописи представляли собой свод отдельных исторических повествований – «заимствований из украинских летописей со включением в них разного рода народных преданий и сказаний, а также погодных записей». Что касается общей их направленности, то автор считал, что они отражали недовольство бело- • русско-литовского народа поляками ⁷⁵, т. е. политикой польского господствующего класса. Ничего не добавивший к тем сведениям, которые имелись в литературе, по включенный в общий курс источниковедения и историографии России, курс Пичеты знакомил читателей с непривычным в то время понятием «Источники [по истории] Белоруссии».

В послереволюционный период несколько небольших (К. Авижониса, И. Ионинаса, И. Жилюса) статей о летописях было помещено в литовской буржуазной печати ⁷⁶.

В последние десятилетия исследование летописей ведется главным образом в Белоруссии и Литве. В вышедшей в 1968 г. монографии М. А. Ючаса ⁷⁷ подведены итоги всем осуществленным в этой области исследованиям. Относительно небольшой объем (около 10 печатных листов) вынуждал автора к краткости изложения.

Ючас уделил много внимания вопросам публикации летописей и историографии, но эти разделы даны в начале глав, причем только в главе «Летопись Великого княжества Литовского» такой раздел назван историографическим, в остальных случаях разделы имену-

^{--------------------------------------}

⁷¹ -Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV – XVI вв. М.; Л., 1938, с. 331–345.

⁷² Пичета В. И. Введение в русскую историю: (Источники и историография). М., 1922 (на обложке – 1923)..

⁷³ Пичета В. И. История белорусского народа. – В кн.: Курс белоруссоведения. М., 1918 – 1920, с. 1–86.

⁷⁴ Пичета В. И. Введение..., с. 76–86

^7э Там же, с. 76.

⁷⁶ Jucas M. Lietuvos metrasciai.Vilnius, 1968, р. 54–55.

77 Ibid.

ются «Результаты исследований» или «Что известно о хронике Быховца». Тот же в общем характер имеет и вступительная часть к главе «Стрыйковский и его исследователи». Таким образом, в работе Ючаса вопросы историографии занимают почетное место, причем он коснулся работ и тех авторов, которых предыдущие исследователи обычно не затрагивали (упомянутых Авижониса, Ионинаса, Жилюса, А. Гваньини).

Основное внимание автора сосредоточено на трех вопросах. Первый вопрос – что представляет собой летопись Великого княжества Литовского и Жемойтского. Здесь значительное место уделено легендарной (мифической) части летописей и подробно рассмотрена мотивировка критиков легенды. Второй вопрос касается хроники Быховца. Тому же вопросу автор посвятил и специальную статью ⁷⁸. Наконец, третий вопрос касается «Кроники» Стрыйковского. Здесь автор проанализировал, какие летописи были использованы Стрыйковским, что им написано, исходя из личных наблюдений, в какой мере достоверны приводимые им сведения; в той же главе дается обзор использованных данных летописей польскими хронистами Длугошем, Меховским, Кромером, М. Бельским.

В 1971 г. вышел перевод на литовский язык хроники Быховца, сделанный Р.Ясасом ⁷⁹. Работа состоит из предисловия, где подробно изложена историография вопроса, самого текста и комментариев, причем комментарии значительно превышают по объему как текст, так и предисловие, вместе взятые. В комментариях очень подробно и компетентно анализируются основные данные хроники.

В Белоруссии летописями занимается В. А. Чемерицкий ⁸⁰. Название его труда совпадает с названием книги Сушицкого, но в основных выводах эти авторы резко расходятся. Сушицкий продолжал традиции, сложившиеся во второй половине XIX в., Чемерицкий пытается осмыслить коренные вопросы летописания по-новому, уделяя больше внимания политической обстановке в Великом княжестве Литовском. Существеннейшей новинкой, предложенной Чемерицким, является классификация летописей. Прежние исследователи делили все белорусско-литовские летописи на три группы (краткую, сложную и полную), причем к сложной относили летописи, в которых имелось легендарное сказание, – Красинского и Рачинского, не видя, в сущности, между ними разницы. Чемерицкий показал, что эти летописи разнятся между собой, притом и в части, содержащей легенду. Основной недочет прежней классификации, как полагает Чемерицкий, состоит в том, что предшествующие исследователи считали, будто это один свод в трех редакциях, тогда как, по мнению Чемерицкого, они представляют собой ряд сводов, возникших в результате переработки и объединения в одно целое нескольких отдельных произведений ⁸¹. Чемерицкий предложил разделить все летописи

^{-------------------------}

⁷⁸ Ючас М. А. Хроника Быховца,– В кн.: Летописи и хроники, 1973 г. М., 1974,. с. 220–231.

⁷⁹ Lietuvos metrastis. Bychovco kronica, Vilnius, 1971.

⁸⁰ Чамярыцш В. А. Беларускія леташсы як помнікі літаратуры. Мінск, 1969.

⁸¹ Там же, с. 18–25.

на четыре группы, представляющие отдельные летописные памятники. К первой группе он отнес летописи Виленскую, Дубровского,. Origo regis, Погодинскую, БАН №34.4.32 и ЦГАДА № 20/25, сохранившие «Летописец великих князей литовских»; к первому своду (вторая группа) – Никифоровскую, Академическую, Супрасльскую, Слуцкую; ко второму своду (третья группа) – летописи Красинского» Патриаршую Б ⁸², Тихонравова, Познанскую (Рачинского) и Евреиновскую; к третьему своду – хронику Быховца.

Больше всего внимания Чемерицкий уделил первому своду, в частности уяснению источников общерусской части этого свода. Здесь автор в ряде случаев вступил в полемику с А. А. Шахматовым и М. Д. Приселковым, которые, признавая большое значение Супрасльской и Слуцкой летописей для истории русского летописания, считали, что основным источником для них были Новгородская 4-я, Софийская 1-я и некоторые западнорусские источники.

Чемерицкий, не претендуя на окончательный вывод, считает, что первый свод основан на митрополичьей летописи 1446 г. и Московском своде 1409 г. (Троицкой летописи). Затем Чемерицкий установил, что заимствования составителей белорусско-литовских летописей, не имели механического характера, а делались весьма целенаправленно: летописец выбирал известия, имеющие отношение к истории Великого княжества Литовского. В тех случаях, когда в русских летописях содержались невыгодные для этого государства или отдельных деятелей характеристики, он исключал их. Летописец сокращал также растянутые места, исключал те, которые касались отдельных местностей России, предпочитая данные общегосударственные. Кроме того, события, изложенные за ряд лет, он иногда объединял, делая изложение более компактным. Летописец, используя русские летописи, пытался впервые воссоздать историю Литвы и Литовской Руси (Белоруссии и Украины) в ее связи с историей Руси Московской и в ее преемственности с Русью Киевской.

Для таких выводов автору потребовалось, кроме обычной в таком случае очень кропотливой работы над текстами летописей, основательно изучить политическую обстановку в Великом княжестве Литовском. Особенно необходимо это оказалось тогда, когда потребовалось объяснить некоторые темные места в летописях, например, отношение летописца к борьбе за Смоленск и Мстиславль между смоленским князем Святославом и Великим княжеством Литовским. Это место летописи написано русским, и не просто православным, а лицом духовным, которое в изобилии цитирует библейские тексты. Вместе с тем ето лицо враждебно к смоленскому русскому православному князю и дружественно к Литве, иноязычной и притом католической.

Как и почти все исследователи, Чемерицкий считает, что большинство произведений, из которых составлена Белорусско-литовская

⁸³ Патриаршими А, Б, В названы отрывки летописного характера, находящиеся в сборнике №790 ГИМ. При издании т. XVII ПСРЛ они были использованы для восполнения недостающих мест в летописи Археологического общества.

летопись 1446 г., написаны в Смоленске и что вдохновителем этого дела был епископ (позже митрополит) Герасим, сторонник целостности Великого княжества, сторонник Витовта, а после его смерти и утверждения на престоле Сигизмунда Кейстутьевича тайный его сторонник, за что в конце концов и был сожжен Свидригайлом. Герасим оказался на стороне католика Сигизмунда, а не «князя Русских земель» Свидригайла потому, что в случае победы последнего славянские земли вышли бы из состава Великого княжества, и потому, что Герасим предвидел победу Сигизмунда. Летописец, очевидно, был лицом, близким к Герасиму, отражал в своей работе взгляды епископа, почему и приравнял князя Святослава, врага Витовта, к отрицательным библейским персонажам.

Переходя к «Летописцу великих князей литовских», т. е. к той части, которая начинается с перечисления сыновей Гедимина, Чемерицкий считает, что это произведение состоит из собственно летописи и повести о Подолии и что Оrigo Regis является предшественником «Летописца».

Второй свод представляет собой соединение «Летописца великих князей литовских» с «Хроникой Великого княжества Литовского», содержащей легендарное сказание.

Значительное место в монографии уделено хронике Быховца. По мнению Чемерицкого, составитель хроники заимствовал из «Хроники Великого княжества Литовского и Жмойтского» легендарную часть, немного переработав ее, затем взял ряд известий из Ипатьевской летописи или подобной ей, но потом, дойдя до реальной истории Великого княжества, пошел вслед за текстом первого свода, а еще далее за вторым. В некоторых случаях составитель хроники непосредственно пользовался Слуцкой летописью. Чемерицкий допускает возможность того, что рассказ о походе Ольгерда на Москву написан составителем хроники Быховца. Затем отмечается, что хроника содержит много данных, которых нет в других источниках.

Последней по времени работой (касающейся только хроники Быховца) является статья Ю. И. Драгуна ⁸⁴. Эта работа невелика по объему. Наиболее существенными в ней являются указания на хронологические неточности хроники.

Автор неверно представляет себе постановление Варшавской генеральной конфедерации от 29 августа 1696 г. о замене «русского» (т. е. старобелорусского) языка польским. Драгун пишет, что «копия с хроники Быховца была снята еще до издания закона 1697 г. о введении на территории Белоруссии польского языка и латинского алфавита» ^6Ь. Здесь сразу несколько ошибок: упомянутое постановление касалось не одной Белоруссии, а всего Великого княжества Литовского; об алфавите там ничего не сказано, так как об этом не имело смысла и говорить, поскольку поляки пользовались только

^{------------------------------}

⁸³ Чамярыцм В. А. Указ, соч., с. 79–81, 114, 115, 121, 160, 168, 169 и др.

⁸⁴ Драгун Ю. И. О «Хронике Быховца».– В кн.: Вопросы истории. История СССР и БССР. Древний мир и средние века. Минск, 1981, вып. 8, с. 20–28.

⁸ Там же, с. 22.

латинским шрифтом и, значит, переход со старобелорусского на польский автоматически означал переход с кириллицы на латиницу; в постановлении говорится не вообще об обязательном переходе всей письменности Великого княжества на польский, а лишь о том, что решения земских судов земский писарь должен писать по-польски ⁸⁶. Ко всему этому стоит добавить, что ко времени принятия конфедерацией этого постановления письменность в Великом княжестве почти целиком перешла на польский, кириллическое же письмо было забыто настолько, что когда приходилось переписывать! кириллические тексты, то их переписывали (не изменяя языка) латиницей (примером этого сложит хроника Быховца).

Однако самой большой небрежностью автора было то, что он пользовался не оригиналом хроники, а ее переводом.

Из историографического обзора видно, что предыдущие исследователи коснулись в той или иной степени едва ли не всех важнейших вопросов белорусско-литовского летописания. Значит ли это, что поднятые вопросы решены, не говоря о том, что о городских хрониках вообще никто ничего не писал (а это ведь тоже летописание) и все остальные проблемы далеки от решения? Впрочем, едва ли они «в окончательной форме» будут решены когда-либо, так как каждое поколение исследователей прочитывает источники и дает им оценку по-своему. *

^{-----------------------------------}

⁸⁶ Уо1итша 1е§ит. 5РЬ-, 1860, 1. V, з. 418.

Глава вторая

НАХОДКИ И ПУБЛИКАЦИИ ЛЕТОПИСЕЙ

Супрасльская летопись

Первой из белорусско-литовских летописей была найдена и опубликована Супрасльская летопись, хранившаяся в Супрасльском монастыре недалеко от Белостока (сейчас это Белостокское воеводство в Польской

Супрасльский монастырь был основан на земле Ходкевичей, и история монастыря, в особенности ранние ее этапы, тесно связаны с этой семьей. Затерявшаяся или забытая рукопись была обнаружена профессором Виленского университета И.Н.Даниловичем.

В создании Супрасльской летописи решающую роль сыграли две знатные фамилии: князья Одинцевичи, по заказу одного из которых летопись была, переписана, и Ходкевичи, фундаторы монастыря, в котором летопись была обнаружена.

Сборник, содержащий Супрасльскую летопись, начинается (л. 1-а – 2 сб.) с родословия князей Одинцевичей по женской и мужской линиям, в конце же сборника (л. 173) сообщается, когда рукопись была создана, кем и по чьему заказу. Согласно этой записи, переписчик закончил свою работу в 7028 (ЦП 9) г. 6 октября «на паметь святого апостола Фомы... замышлениемь благоверного и христолюбивого князя Симиона Ивановича Одинцевича», жена которого именовалась Екатерина, имена же детей, хотя о них и упоминается, не названы. О себе переписчик сообщал, что он называется Григорий Иванович.

Родословие князей Одинцевичей, как оно изложено в начале сборника, слишком сложное и путаное, чтобы считать его достоверным. В одном случае.родоначальником этой фамилии называется Федор Одинец, жена которого Аксинья была праправнучкой князя Михаила Черниговского. По другой версии, родоначальником фамилии был Иван Одинец, прибывший «з Немец» и получивший имения «у-во Друцку». (Выражение «у-во Друцку» следует понимать как «недалеко от Друцка» – в восточной Белоруссии.) Далее родословная сообщает, что князь Александр с сынсм Григорием уехал в Москву, «а отчизну свею Репухово и села иншие оставил у-во Друцку» ¹. О бегстве в Москву нескольких Одинцевичей сообщают и материалы Литовской метрики. Согласно этим данным, родоначальником Одинцевичей был князь Федор, живший в середине XV в. У Федора было четверо сыно-

^{--------------}

¹ ГСГЛ. №., 1^0, т, XXXV, с. 262-2*3.

вей, один из которых, князь Дмитрий, купил имение Гольцово и с того.времени стал именоваться Гольцовским. Сыновья Дмитрия (и внуки Федора) бежали в Москву ².

Во всех случаях, когда имеются данные о географическом положении владений Одинцевичей или хотя бы указания на район действий, называется восточная Белоруссия или Смоленщина: один из Одинцевичей был женат на княжне Соколинской ³, Соколинские же – одна из ветвей князей Друцких. В 1506 г. Семен Богданович Одинцевич получил подтверждение на владения в Полоцком повете ⁴. В 1522 г. Одинцевичи спорили за владения в том же повете ⁵. Другие материалы подтверждают, что владения Одинцевичей находились в восточной Белоруссии и что эта фамилия если не принадлежала к верхушке феодалов, то занимала среди представителей этого класса

положение выше среднего. Из материалов Литовской метрики известно, 'что Богдан Федорович купил вместе с сыном Семеном имение Островляны и что он был обязан выставлять 28 вооруженных всадников ⁶.

Когда была совершена покупка, неизвестно, но подтверждена великим князем литовским в 1524 г.⁷ Островляны находятся в Городокском районе Витебской обл., т. е. на севере Белоруссия ⁸. Что касается числа всадников, то оно показывает, что Богдан Одинцевич был богатым человеком, так как один всадник выставлялся с восьми крестьянских дворов. Значит, у князя Одинцевича в 1528 г. было не менее 224 крестьянских дворов. Для сравнения можно сказать, что князья Соколинские по тому же «попису» ставили 40 всадников, а Чарторыские – 55».

Из летописей известно, что князь Федор Одинцевич, сторонник князя Свидригайла, в 1431 г. в битве под Ошмянами попал в плен к Сигизмунду Кейстутьевиту ¹⁰. Возможно, это тот Федор, который, согласно Бонецкому, был родоначальником Одинцевичей, а по родословию – правнук Ивана, приехавшего «з Немец», Учитывая, что реально Одинцевичи происходили из князей Друцких, можно принять версию родословия, так как князья Друцкие известны с 1340 г.¹¹, а значит, существовали ранынг и Одинцевичи. Если считать на каждое поколение по 25 лет, то, согласно родословию, князь Иван Одинцевич жил примерно в середине XIV в.

--------------------

²Poczet rodow w Wielikiem kstwie Liet. w XV–XVI wieku. Warschawa, 1837, з. 248, 322, 324.

³ ПСРЛ, т. XXXV, с. 283.

⁴Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции. М., 1915, кн. 21, с. 78

⁵ Там же, с. 243.

⁶ Boniecki A. Ор. сit., з. 215.

⁷ Ibid.

⁹ Жучъевич В. А. Краткий топонимический словарь Белоруссии. Минск, 1974,

с. 277.

10. По данным Любавского, Одинцевичи по точу же «полису» 1523 г. ставили 33 коня (Любавский М. К Литовско-русский сейм. М., 1901, с. 357). Данных о Соколинских и Чарторыских см. у Любавского. 11. ПСРЛ, т. XXXV, с. 34,57, 76, 107, 141, 163, 189, 210 (в Евреиновской ошибочно в 1433 Г. – Там же, с. 231). ^;11 Воп&сЫ А. Ор. сЦ., з. 50.

Сторонниками Свидригайла в его борьбе за великокняжеский трон были почти исключительно крупные феодалы, притом главным образом православные, так как опорой этого князя были князья и бояре «русских волостей» Великого княжества.

В связи с участием в битве под Ошмянами князя Федора и его пленением любопытно, что родословие Одинцевичей оканчивается сообщением, что жена великого князя Сигизмунда, победителя под. Ошмянами, была «сестра рожоная» того князя Григория, который бежал в Москву. Далее в родословии сказано, что «князь великыи (Сигизмунд Кейстутьевич.– Я. У.) приобрел с нею сына Михаилушка... А князя великого Жикгимонта забили Черторызские, так великого князя сын Михаилушко втек до Москвы, и там окормлен и вмер» ¹².. («Окормлен» – значит отравлен.– Н. У.) Следовательно, невзирая, на близкое родство с князем Сигизмундом, Федор Одинцевич выступил против него, а так как за Свидригайла выступили главным образом⁵ феодалы Подвинья, Смоленщины и Киевщины, то это может служить еще одним доказательством того, что Одинцевичи были из тех районов.

Ряд других документов Литовской метрики свидетельствует о том, что представители фамилии Одинцевичей были связаны с востоком Белоруссии и Смоленщиной. Так, великий князь Казимир пожаловал 6 коп смоленского мыта князю Григорию Одинцевичу ¹³. В 1461 г. Федор Одинцевич {возможно, тот самый, который попал в плен в 1431 г.) получил от великого князя Казимира село Прихабы, «што за Костянътином Бабичом было» ¹⁴. Из книги Записей метрики известно, что смоленский боярин князь Иван Одинцевич получил 12 коп деньгами, а князь Семен Иванович Одинцевич – 10 коп ¹⁵.

Все это должно подтвердить высказанное ранее соображение, что- Одинцевичи сидели в восточной Белоруссии и на Смоленщине и что они принадлежали к богатым землевладельцам.

Был ли Семен Иванович Одинцевич (это лицо в известных нам источниках упоминается только один раз), получивший 10 коп, тем самым лицом, по поручению которого была переписана летопись?

К сожалению, записи о дарении настолько кратки, что по ним даже нельзя установить, был ли Иван отцом Семена Ивановича. В заголовке раздела книги Данин великого князя Казимира, в котором перечислены лица, получившие вместе с Одинцевичами пожалования, записано: «В Троцех, июль 21, индикт 4». Затем следуют записи о пожалованиях еще девяти человекам; всем им дарения были сделаны из смоленского -мыта. После этого имеется подзаголовок «Бояром смоленъским с казны давано», и в числе тех, кому «давано», числятся оба Одинцевича, т. е. здесь совершенно определенно сказано, что Одинцевичи были смоленскими боярами. Год выдачи пожалования не указан, но сделано оно было в правление великого князя Казимира, умершего в 1492 г.,

^{----------------}

¹² ПСРЛ, т. XXXV, с. 283.

¹³ РИБ. СПб., 1910, т. XXVII, стб. 198.

¹⁴ Там же, стб. 20. Селения Прихабы существуют в настоящее время в Белыничском районе Могилевской обл., а также в Расонском и Сенненском районах Витебской, обл. (Жучкевш В. А. Указ, соч., с, 309).

¹⁵ РИБ, т. XXVII, стб. 211.

соседние же документы датированы 1486 г.¹⁶ Учитывая наличие слов «индикт 4», можно предполагать, что Одинцевичи получили свои копы в 1489 г.

Значит, исходя из имеющихся материалов, нельзя утверждать, что Семен Иванович был заказчиком, но почти с уверенностью можно говорить о том, что рукопись была создана или в восточной Белоруссии, или, что более вероятно, в западной Смоленщине.

Какими же путями она попала в Супрасль, находившийся на крайнем западе Белоруссии?

В XVI в. Одинцевичи занимали разные и довольно высокие посты уже в центральной или западной Белоруссии (может быть, это явилось следствием того, что Великое княжество Литовское потеряло Смоленск). Так, князь Семен Богданович Одинцевич в 1532–1541 гг. был гродненским городничим, а его сын Андрей в 1549–1550 гг. – минским городничим, князья Василий и Григорий Одинцевичи в 1548 г. были великокняжескими дворянами, т. е. служили при дворе великого князя ¹⁷.

Вполне возможно, что представители рода Одинцевичей, занимая посты в западной Белоруссии (Гродно), привезли туда рукопись, переписанную в восточной части, но когда и каким путем она попала в Супрасльский монастырь, остается невыясненным.

Если об Одинцевичах данные неясны и немногочисленны, то этого нельзя сказать о Ходкевичах. Данный род, знаменитый в истории Великого княжества Литовского, дал едва ли не самых талантливых полководцев, не говоря о том, что Ходкевичи принадлежали к богатейшим 'фамилиям в Великом княжестве. Еще Ходкевичи наряду с Радзивиллами были известны как самые непримиримые противники Люблинской унии.

Фамилия Ходкевичей происходит от Ходка, что значит в сокращенном произношении имя Ходор или Федор. Родоначальником Ходкевичей числится Ходко Юрьевич, известный с 1436 г. Сын Ходка Иван в 1470 г. был королевским маршалком, в 1476 г.– витебским наместником, а в 1482 г.– киевским воеводой. Во 'время нападения татар на Киев он попал в плен и умер в неволе. Сын воеводы Александр Иванович и был основателем монастыря. В течение почти 50 лет (с 1501 по 1549 г., когда он умер) Александр Ходкевич занимал ряд важнейших постов в государстве (наместник пунский, староста брестский, маршалок, воевода новогрудский и пр.). Из четырех сыновей Александра (из которых старший – Иван – рано умер) Иероним с 1538 по 1561 г. занимал посты от держа в цы ошмянского до виленского каште-ляна, Григорий с 1544 г. – подкомория литовского и тыкотинского старосты, с 1566 г. он уже великий гетман, Григорий был одним из «самых известных членов фамилии Ходкевичей; Юрий Александрович я 1554 г. был стольником и державцей ошмянским, а в 1566 г. Троцким каштеляном ^1В.

-----------

¹¹⁶ Там же.

¹¹⁷ Boniecki A. Ор. сit 5. 216–217.

¹⁸ 1Ы.1, 8. 20–24; АСД. Вильна, 1870, т. IX, с. 456.

У Григория Ходкевича, женатого на княжне Вишневецкой, было два сына и две дочери, одна из которых – Софья – была женой Филона Кмиты, старосты оршанского и номинального воеводы смоленского, оставившего интересные литературные памятники – письма к разным лицам (умер в 1572 г.). Самый младший из сыновей Александра – Юрий – был дважды послом Великого княжества Литовского в Москву; вторично он был женат на дочери князя Юрия Слуцкого.