Усиливается по мере того, как он видит стабилизацию сил

реваншизма в своей стране. В этой ситуации его тревожит именно

психология рядового немца, самой широкой массы западногерманского

бюргерства.

Вопрос о том, «где началось бы их сопротивление»,— центральный

нерв бёллевского морализма. Человек глубоко религиозный

(Бёлль—католик по вероисповеданию), он, однако, менее всего

склонен довольствоваться моралью непротивления злу насилием.

Напротив, он настойчиво ищет в душах своих соотечественников

не смирение, а ненависть к силам зла.

Но эти поиски сопротивления приводят к тревожным, разочаровывающим

результатам. Не случайно ситуация «несостоявшейся

мести» почти буквально повторяется в «Бильярде» (в истории

эмигранта-антифашиста Нетлингера), равно как и ситуация самого

прямого, физического воздействия: Иоганна Фемель осуществляет

свое давнишнее желание и стреляет в боннского министра, принимающего

парад реваншистов. Нельзя не заметить явной утрированности, как бы театральной символичности этих аффектированных жестов. Они если и дают временную отдушину ненависти, накопившейся в героях, но ни на йоту не затрагивают власти всесильного, вездесущего зла. Логика такого сопротивления уже балансирует на

грани абсурда.

Эту грань демонстративно переступает герой следующего романа

Бёлля—«Глазами клоуна» (1963). На самом трагическом изломе

своей жизни, в момент предельного одиночества, оставленный

любимой женщиной, изверившийся в религии, святости семейных

уз, возможности человеческого взаимопонимания, клоун Ганс

Шнир оформляет свой последний — под занавес — протест в подчеркнуто

«неутилитарном», вызывающе абсурдном жесте: садится с

протянутой шляпой на ступеньках боннского вокзала и поет пародийный

куплет. Тема «непреодоленного прошлого» вступает в многозначительное

соприкосновение с темой «шута»: здесь не только

последовательно отсекаются какие бы то ни было возможности