Частные лингвистические теории, разрабатываемые в рамках когнитивной науки 15 страница

Что касается самого феномена, то еще в 1989 году Ю.Н. Караулов предложил структуру языковой личности. <...> в структуре языковой личности выделяются три уровня, три составляющих: вербально-семантический, когнитивный и прагматический. Первым занимаются давно и успешно, последние два стали объектом пристального внимания исследователей в последние десятилетия, что связано с развитием психолингвистики, теории речевой коммуникации, теории речевых актов, когнитологии и когнитивной лингвистики. Подобное положение дел обусловливается, со всей очевидностью, тем, что представители самых разных научных дисциплин (лингвистики, психологии, философии и т.д.) проявляли и проявляют все возрастающий интерес к тому, что стоит за языком, за речью, за речевой деятельностью, т.е. к самому человеку, при этом не только как к носителю некоего сознания, осуществляющему некую деятельность, но как к носителю – в том числе – сознания языкового, осуществляющему – в ряду других видов деятельности – деятельность речевую.

В связи с проблемой языковой личности вновь оказался актуальным вопрос, над которым размышляли многие ученые еще со времен Фердинанда де Соссюра, – вопрос о соотношении языка и речи. Сегодня эта проблема рассматривается рядом исследователей сквозь призму языковой личности, а языковая личность, соответственно, осмысляется в свете указанной дихотомии. Логичным результатом подобных исследований стал тезис о наличии не только феномена языковой личности, но и феномена речевой личности. <...>

Человек говорящий

<...> языковая личность и речевая личность суть феномены парадигматические, и если языковая личность есть сама парадигма, то речевая личность представляет собой элемент такой парадигмы. Но, как известно, система проявляет себя в функционировании, следовательно, помимо системного аспекта, существует и аспект функциональный. Функционирование системы (парадигмы) – это (в различных лингвистических традициях) «реализация, Parole, речь», или – в терминах А.А. Леонтьева – «язык как процесс». И этому компоненту соответствует, на наш взгляд, не языковая личность и не речевая личность, но личность, участвующая в коммуникации, причем не вообще, но здесь и сейчас, т.е. «коммуникативная» личность. Таким образом, нам представляется целесообразным разделить и некоторым образом (насколько это возможно на сегодняшний день) определить следующие понятия:

человек говорящий – личность, одним из видов деятельности которой является речевая деятельность;

языковая личность – личность, проявляющая себя в речевой деятельности, обладающая определенной совокупностью знаний и представлений;

речевая личность – личность, реализующая себя в коммуникации, выбирающая и осуществляющая ту или иную стратегию и тактику общения, выбирающая и использующая тот или иной репертуар средств (как собственно лингвистических, так и экстралингвистических);

коммуникативная личность – конкретный участник конкретного коммуникативного акта, реально действующий в реальной коммуникации.

<...> Подобное разграничение возможно и, как представляется, необходимо только в рамках научного исследования в целях теоретического осмысления данного феномена, поскольку очевидно, что каждый человек, как «человек говорящий», в каждый момент своей речевой деятельности выступает одновременно в трех ипостасях: как языковая личность; речевая личность и коммуникативная личность.

Остановимся на явлении языковой личности <...>, т.к. именно эта ипостась человека говорящего связана с когнитивными феноменами, актуализирующимися и проявляющимися в процессе коммуникации, и человек говорящий, рассматриваемый в первую очередь как языковая личность, является носителем определенных знаний и представлений. <...>

Задание. Попробуйте реконструировать «речевой портрет» современного носителя русского языка (или охарактеризовать «усредненную» языковую личность), используя в качестве исследовательского материала статьи ассоциативных словарей русского языка, представляющие совокупность реакций на слова-стимулы Народ и Хлеб. Сопоставьте материалы «Словаря ассоциативных норм (1977) и «Русского ассоциативного словаря» (1994 – 1996): какие изменения в «лексическом портрете» русских вы наблюдаете? Каковы, с вашей точки зрения, причины этих изменений?

Приводимые ниже фрагменты теоретических работ помогут вам определить возможные направления анализа результатов массового ассоциативного эксперимента.

А.А. Леонтьев

ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ АССОЦИАЦИЯХ И АССОЦИАТИВНЫХ НОРМАХ

(Словарь ассоциативных норм русского языка. М., 1977)

В основе «Словаря ассоциативных норм русского языка» лежит хорошо известный в психологии ассоциативный эксперимент. Он заключается в том, что испытуемому дается слово-стимул и предлагается реагировать на это слово первым «пришедшим в голову» словом или словосочетанием. <...>

<...> теоретическая значимость исследования ассоциаций вообще и типичных для данного языкового коллектива, в частности, громадна. И не последнее место в числе тех, кто может получить необходимую информацию из исследования ассоциаций, занимают специалисты в области обучения языку. Имея объективные данные относительно типичных или стереотипных ассоциаций на слова русского языка, мы можем использовать эти данные в самых различных сторонах обучения – от составления словарей до отбора фразеологизмов, от установления оптимальных способов семантизации до анализа культуроведческих проблем. <...>

Чем удобны ассоциативные данные?

Во-первых, они дают результаты не избирательного, а действительно массового эксперимента, что позволяет использовать их как источник лингвистической и психологической информации. Если мы имеем 1000 испытуемых, то совершенно ясно, что, каковы бы ни были индивидуальные особенности этих испытуемых, общая тенденция «пробьется», хотя бы в наиболее частых ответах. Подобрав испытуемых так, чтобы они представляли различные группы внутри языкового коллектива (по различным признакам – возраст, пол, образование и т.д.), мы можем игнорировать все те признаки, все те факторы, которые не типичны для рядового члена языкового коллектива. Если мы используем в качестве испытуемых только официантов, то на слово стол они почти наверняка дадут массовую реакцию накрытый или свободный, или заказ. Если только хирургов – они дадут нам реакцию операция или больной. Задача как раз и заключается в том, чтобы избегнуть подобных крайностей и подобрать наших испытуемых так, чтобы структура этого «множества» не слишком отличалась от социальной, профессиональной, возрастной структуры языкового коллектива. Только при этом условии мы получим объективные «средние» данные, только при этом условии статистика ассоциаций будет отвечать истинному положению вещей. Впрочем, если нас интересуют только наиболее частые ответы, то они будут, как показывает опыт, весьма мало подвержены влиянию социально-профессиональных, культурных, поло-возрастных факторов. На слово длинный три четверти американских испытуемых заведомо отвечают короткий, а на слово небо столько же испытуемых реагируют словом голубое – тенденция не только общая для языкового коллектива, но и, так сказать, общечеловеческая <...>.

Во-вторых, ассоциативные нормы благодаря своей статистической «благонадежности» легко поддаются математической обработке. <...> фактор частотности слова-стимула весьма существенно, можно сказать, революционно влияет на характер «ассоциативного профиля» этого слова.

В-третьих, важно, что ассоциативные нормы дают в очень удобной форме специфический для данного языка и данной культуры «ассоциативный профиль» лексических единиц. Сопоставление ассоциативных норм для разных языков показало, что хотя наиболее частотные стимулы и дают однотипные реакции, но даже в этих случаях «профиль» в целом чрезвычайно различен. Если нам нужно найти метод, с наибольшей объективностью позволяющий вскрыть «культурную» специфику словарных единиц, вскрыть те побочные, непосредственно не релевантные для обобщения семантические связи, которые имеет данное слово, его семантические «обертоны», – без сомнения, таким методом является ассоциативный эксперимент, а ближайшим источником данных на этот счет – словарь ассоциативных норм. Например, в теннессийских экспериментах обнаружилось, что 31% студентов (не нью-йоркцев!) отвечали на стимул «statue» (статуя) «of Liberty» (...Свободы).

В-четвертых, ассоциативные нормы представляют собой мощное орудие социологического и социально-психологического исследования. <...>.

Мы не говорили еще об одной существенной стороне ассоциативных норм, а именно – об их использовании в медицине, прежде всего в психиатрии. Дело в том, что многие виды психических заболеваний проявляются, между прочим, в расстройстве системы ассоциаций и относительно легко диагностируются при помощи ассоциативного эксперимента. Однако для того, чтобы иметь возможность судить о характере отклонений, надо хорошо знать, от чего отклоняется больной; если его речевое поведение – это патология, то где лежат границы нормы?

Таким образом, «Словарь ассоциативных норм русского языка» может быть использован для разных целей, как теоретических, так и практических.

Л.Н. Чурилина

КОНЦЕПТ «ЛЮБОВЬ» КАК ФРАГМЕНТ КОЛЛЕКТИВНОЙ И ИНДИВИДУАЛЬНОЙ КАРТИНЫ МИРА: АССОЦИАТИВНЫЙ АСПЕКТ

(Лексическая структура художественного текста: принципы антропоцентического исследования. СПб., 2002)

1.3.0. <...> Уникальным источником материала для реконструкции концептов как фрагментов «коллективного сознания» является «Русский ассоциативный словарь» [РАС 1 – 6]. Неоспоримое преимущество ассоциативного тезауруса как словаря особого типа в процессе реконструкции концепта определяется тем, что словарь этот, по утверждению Ю.Н. Караулова, «включает весь или почти весь языковой опыт наивно говорящего индивида», и потому «оказывается богаче деталями, а в ряде случаев превосходит толковый словарь и в каких-то семантически существенных моментах» [Караулов]. Это дает основание рассматривать «Русский ассоциативный словарь» в качестве своеобразной модели сознания человека и базы «для анализа путей и закономерностей формирования языкового сознания в онто– и филогенезе» [РАС 1: 5].

Специфика массового ассоциативного эксперимента, на материале которого построен [РАС], заключается в том, что в процессе его проведения индивидуальные черты языковой личности неизбежно стираются, «индивидуальность превращается в "коллективную", или усредненную, языковую личность, что заставляет говорить о "нормах", свойственных той языковой общности, к которой принадлежит эта личность» [Караулов]. В ассоциативном поле эксплицируется активируемый «у каждой индивидуальности лишь потенциально» [Там же] участок коллективной ассоциативно-вербальной сети. Лишенное конкретных индивидуальных черт «лицо» выступает «как собирательная национально-языковая личность» [Караулов], а ассоциативное поле слова, соответственно, может рассматриваться как «фрагмент образов сознания, мотивов и оценок русских» [РАС 1:6].

1.3.1. Ассоциативное поле «Любовь» в «Русском ассоциативном словаре» как лексический эквивалент национального концепта. Лексическое наполнение ассоциативного поля «Любовь» определяется составом нескольких статей, представленных в «Русском ассоциативном словаре». Так, в нечетных томах [РАС 1,3, 5], фиксирующих правонаправленные отношения (S > R), нами выявлено 11 словарных статей, прямо связанных с презентацией концепта «Любовь». Каждая из этих статей представляет собой отдельное ассоциативное поле, роль слов-стимулов в структуре этих полей выполняют словоформы: любовь, о любви, в любви, любить, не люблю, влюбиться, влюбленные, любимая, любимый, любовник,любовный. В совокупности эти ассоциативные поля содержат 791 реакцию (словоформу). Кроме того, в четных томах [РАС 2, 4, 6], представляющих левонаправленные отношения (R < S), выявлена 371 статья, в составе которых объединены слова-стимулы (2098 словоформ), вызвавшие в качестве реакции какую-либо из форм слов любовь / любить или членов возглавляемого ими словообразовательного гнезда (типа: полюбить, разлюбить и под.).

В результате в нашем распоряжении оказался значительный объем материала – более тысячи разных словоформ. Направленность исследования на выявление лексических средств презентации национального концепта «Любовь» позволяет рассматривать весь отобранный материал как совокупное ассоциативное поле «Любовь», связанное с языковой объективацией основных признаков (граней) концепта. Этот материал не организован логически и иерархически, он представляет собой «мозаический набор скрытых в языковых структурах, конструкциях и текстах сведений и умозаключений об устройстве мира, мотивировки которых зачастую опираются только на традицию, общепринятость, устойчивость, воспроизводимость и повторяемость, – на прецедент» [Караулов]. Такая «мозаичность» и неорганизованность позволяет говорить об ассоциативном поле как о гипертексте, или нелинейном тексте, единой непрерывной текстовой ткани, сеть связей в которой устанавливается «не между элементами, частями изначально единой текстовой конструкции, а между <...> следами фиксации мысли как таковыми» [М.М. Субботин]. Гипертекст дает возможность комбинировать составляющие его единицы «в том или ином порядке, основываясь на задаваемых заранее переменных связях между ними» [Караулов 1999].

Основанием для классификации лексического материала – представленных в ассоциативном поле словоформ – служат направления ассоциирования, или направления движения мысли коллективного субъекта, отражающие различные грани концепта как целостного образования.

Избранный подход к классификации составляющих совокупное ассоциативное поле слов позволит описать «верхний» слой концепта «Любовь» как фрагмента «наивной картины мира» носителей русского языка. «Верхний», актуальный на определенной стадии существования, слой концепта являет собой результат его эволюции и предполагает сохранение преемственности формы и содержания [Ю.С. Степанов]. Следовательно, любое звено в развитии концепта неизбежно связано с предшествующими ему звеньями, или слоями, как в формальном, так и в содержательном отношении.

Определению места, занимаемого концептом «Любовь» в национальной картине мира, должно послужить сопоставление семантического и ассоциативного полей «Любовь» как вариантов вербальной презентации концепта с точки зрения способов лексической презентации каждым из них взаимного соотношения концептов в рамках национальной концептосферы.

Заранее оговорим, что в сфере нашего внимания оказываются только ассоциативные биномы, связанные с экспликацией представления о любви как о сфере межличностных отношений; поэтому реакции типа «любить – яблоки, театр, отечество, природу» и под., реализующие значение «пристрастие к чему-либо, предпочтение чего-либо», остаются за пределами анализируемого материала. <...>

При анализе материалов совокупного ассоциативного поля, представленного в [РАС], мы не будем разграничивать собственно лингвистические (парадигматические и синтагматические) и экстралингвистические (тематические) ассоциации [А.П. Клименко; И.Г. Овчинникова], поскольку те и другие в той или иной мере основываются на «взаимодействии денотата (или сигнификата) слова-стимула с другими объектами реального мира», или «отражении этого взаимодействия сознанием субъекта» [Овчинникова].

1.3.2. Ассоциативное поле «Любовь» как фрагмент картины мира «коллективного субъекта»: состав и структура. В составе совокупного ассоциативного поля «Любовь», может быть выделено ядро – группа словоформ, находящихся с именем поля в гиперо-гипонимических или синонимических отношениях: чувство, чувствовать, отношение, относиться, состояние, эмоции, ощущать; увлечение, увлекаться, интерес, интересоваться, роман, флирт, нравиться, обожать, привязаться, обольстить, жаловать, втрескаться, втюрыться. Очевидно, что ряды синонимически сближенных слов и слов-гиперонимов, используемых в традиционном лексикографическом представлении и в ассоциативном тезаурусе, за небольшим исключением, практически совпадают.

Представлена в ассоциативном поле и своеобразная градационная шкала чувств-антиподов: от привычной, с точки зрения лексической системы, антонимической пары любовь / ненависть, любить / ненавидеть к нелюбви, неприязни, брезгливости, отвращению и, наконец, равнодушию и безразличию, в традиционном лексикографическом представлении не относимых к прямым антиподам любви.

Любовь рассматривается как источник других, самых разнообразных, эмоций и состояний субъекта, как положительных: счастье, летать от счастья, радость, радоваться, праздник, удовольствие, наслаждение, сладкий, блаженство, приятно, здорово, хорошо, замечательно и др.; так и отрицательных: страдание, страдать, страдалец, горе, горевать, мука, мучиться, мучение, мучительница, тоска, ад, несчастье, разочарование, слеза, терзание, печаль, печалиться и др. Причем говорить о преобладании положительных или отрицательных эмоций / состояний, связываемых в «наивном» сознании с любовью, нет оснований: они представлены в равной степени (в системном представлении явное предпочтение отдается эмоциям с положительной модальностью). Главной причиной возникновения отрицательно окрашенных эмоций являются, по свидетельству тезауруса, измена, разлука и ревность: измена, изменить, обман, забыть, забвение, предательство, пренебречь, бросать, оттолкнуть, уйти, покидать, разлука, далекий, ревность, ревновать и др.

Любовь выступает в роли объекта оценки, как эмоциональной, так и интеллектуальной. В любовь можно не верить: не верю, нет, не бывает, нам только снится; можно признавать ее ложным, придуманным чувством: мираж, миф, фантазия, пустота, ложь, вздор, вранье, брехня, глупость; рассматривать как дань привычке или игру: привыкнуть, флирт, игра, поиграть; ж, наконец, как физиологический инстинкт: размножение, семя.

Оцениваемая рационально, любовь достаточно устойчиво связывается с идеей нарушения нормы – безумие, болезнь: без ума,безумно, сойти с ума, обезуметь, без памяти, дурдом, рехнуться; любящие / влюбленные – дураки, дебилы, идиоты, странные, сумасшедшие; болезнь, болеть, больные, недуг, лекарство. Оцениваемая эмоционально, любовь также не относится к разряду чувств с безусловно положительной модальностью; с одной стороны, любовь: это прекрасно, прекрасным чувством, прекрасна, светлая, чистая, чудо, чудесная, редкость, ценность и др.; но с другой стороны: это неприлично, нет ничего хорошего, зло, бесстыдный, бессовестный и др.

Особое место в рассматриваемом ассоциативном поле занимает метафора, или метафорический способ представления концепта. Явление это отнюдь не случайное. Эмоции, по мнению большинства исследователей, концептуализируются в языке именно через метафоры <...>. Как пишет В.Н. Телия, «рождение метафоры тесно связано с концептуальной системой носителей языка, с их стандартными представлениями, с системой оценок, которые существуют вне языка и лишь вербализуются в нем». Склонность носителей языка к использованию метафоры при попытках вербализовать эмоции объясняется в первую очередь тем, что сами эмоции недоступны прямому наблюдению, поскольку их весьма сложно, а иногда и невозможно, «перевести в слова», что заставляет говорящего сравнивать эмоцию, им описываемую, с другим явлением, с его точки зрения, – похожим [В.Ю. Апресян, Ю.Д. Апресян].

Метафора, представленная в ассоциативном тезаурусе, т.е. возникшая у испытуемого спонтанно в ходе эксперимента, представляет собой «сгусток» мысли, «еще не оформленную массу мысли» [Телия], требующую «расшифровки», «разгадки».

Наиболее устойчивым способом метафоризации в ассоциативном тезаурусе оказывается уподобление любви различным стихиям, благодаря чему актуализируются такие свойства чувства, как сила, глубина и неконтролируемость:

• Любовь – огонь: огонь, огонек, огненная, горячо, пламя, пламенная, гореть, разгореться, жгучая, зажигать, греть, погаснуть идр. <...>;

• Любовь – буря: буря, ураган, порыв, прорвать;

• Любовь – вода: океан, море, река, течение, источник, родник, тонуть, утонуть; роль «водной» метафоры в представлении концепта заключается и в актуализации непостоянства, «текучести» чувства.

Значимыми для интерпретации концепта оказываются и метафоры другого, не «стихийного», плана:

• Любовь – живое существо: с персонификацией любви, с попыткой придать ей статус «существа», независимого от человека – субъекта чувства, связаны ассоциативные пары: язык любви, вздох любви, голос любви, дыхание любви, любовь гложет, любовь – злодейка;

• Любовь – вино: до пьяна, опьянять; эта метафора направлена на актуализацию такого признака, как утрата субъектом способности контролировать себя, свои чувства;

• Любовь – лабиринт, любовь – туман, любовь – кристалл: метафоры, объективирующие сложность, запутанность, необъяснимость, многогранность чувства;

• Любовь – дорога, тропа любви: многозначные метафоры, имплицитно отсылающие к представлению о любви, как о долгом и трудном пути (= жизни), который любящим предстоит пройти вместе; близкой по смыслу является и метафора любовь – крест (ср. идиомы нести свой крест, тяжелый крест);

• Любовь – храм: метафора, эксплицирующая представление о любви как о чувстве высоком, одухотворенном (ср. также входящие в состав ассоциативного поля признаковые слова: неземная, святая, чистая, благородная).

Значимость эмоциональной сферы в жизни человека делает любовь предметом размышлений, разговоров, темой творчества: вечная тема, мыслить, с мыслями, думать, поэма, роман, повесть, проза, песня, романс, музыка, говорить, все говорят, много сказано и др. Однако в то же время любовь предстает как чувство, которое «боится» разговоров, требует соблюдения некоторой тайны: громко не говорят, не надо громких слов, помолчим, ни слова, без слов, скрытность, секрет. Любовь – это маленький мир для двоих, не терпящий чужого вмешательства: пара, парочка, двое, для двоих, лишний, мирок, наедине; ср. также метафорическое представление концепта «Любовь – остров».

Любовь предполагает установление между субъектами чувства определенных отношений. С любовью в наивной картине мира связываются доверие (вера, верить, доверить, довериться, доверять, верно), уважение (уважение, уважать), понимание (понимание, понимать), честность (честность, честный), забота (заботиться, заботливый, беспокойство, беречь, лелеять), жалость (жалеть, жалко, сожаление), нежность (нежность, нежный).

Любовь относится в русском языковом сознании к разряду жизненно важных чувств, определяющих смысл человеческого существования. Экспликации взаимной соотнесенности концептов «Любовь» и «Жизнь» служат представленные в ассоциативном поле цепочки реакций типа: любить – смысл – жить, жизнь, существовать; любовью – по жизни, жив; любовь – потребность, требовать; право; важно, необходимо, необходимость, обязательно, в крови и др.

Высокая оценка значимости чувства (главный, святое, истина, настоящее и др.) предопределяет то, что любовь становится предметом надежд и устремлений человека: любовь – стоит того, чтобы ждать; ждать, ожидание, долгожданный, подождать; не люблю – а хотелось, хочется; мечта, мечтать, надежда, надеяться, стремление; по любви – голод; просьба, просить, добиваться, мольба, жажда и др.

Эксплицируется в совокупном ассоциативном поле и соотнесенность концептов «Любовь» и «Смерть»: любовь может погубить (смерть, умереть, покончить с собой и др.), но может и возродить человека к жизни (возрождать, спасение, бессмертие). Достаточно последовательно проявляется в ассоциативном тезаурусе связь концептов «Любовь» и «Борьба»: завоевание, оружие, солдат, армия, победа, преграда, фронт, уничтожить, интриги, месть и др. Опасности, с которыми связана любовь-борьба, могут заставить человека избегать этого чувства, бояться его: бояться, бежать, спрятаться, отвергнуть, отказать и др. Таким образом, отмечаемая лексикографическими источниками возможность соотнесения семантических полей «Любовь», «Борьба», «Смерть» находит в ассоциативном тезаурусе гораздо более полное и последовательное выражение. Концепты «Любовь», «Жизнь», «Смерть», «Борьба» предстают в национальном сознании в неразрывном единстве.

Актуальная в системном представлении связь концептов «Любовь» и «Семья» подтверждается значительным числом словоформ, входящих в рассматриваемое совокупное ассоциативное поле: семья, семейка, кровь, кровный, родители, мать, мама, отец, дитя, дети, ребенок, родня, жениться, замужество, брак, союз, жених, невеста, супруги, муж, жена и др. Отражено в ассоциативном тезаурусе и взаимное пересечение концептов «Любовь» и «Дружба» (друг, подруга, дружба, товарищ, приятель и др.), «Любовь» и «Секс» (близость, связь, контакт, акт, поцелуй, обнимать и др.). Такой аспект любви, как «половая любовь», определяет появление в составе ассоциативного поля наименований частей человеческого тела (тело, грудь, о ногах, рука, лицо, губы и др.). С актуализацией в сознании испытуемых именно этой ипостаси любви связано появление в качестве ассоциаций и словоформ типа: в постели, кровать, мягкая кровать, койка, спать, простыня, раздеть, удовлетворение и др. Синонимами имени поля в этом случае оказываются слова секс (человек для секса), эротика, страсть.

Любовь относится в наивном представлении к делу (дело, делать, деятельность), причем достаточно сложному, требующему от человека определенных знаний и усилий; экспликации зоны пересечения концептов «Любовь», «Наука», «Искусство» и «Дело» служат однословные и неоднословные реакции типа: не могу, мочь, дано не каждому, талант, практика, опыт, уметь, учиться, познание, понятие, представление, азбука, искусство и др.

Тесно связанными в ассоциативном тезаурусе оказываются концепты «Любовь» и «Время». Справедливости ради следует отметить, что значительная часть лексических единиц, входящих в ассоциативное поле, характеризует любовь как чувство достаточно протяженное во времени: вечно, вечность, навеки, всегда, навсегда, долго, всю жизнь, на всю жизнь, до гроба, до конца, бесконечность и др. (ср.: в состав семантического поля «Любовь» вошли преимущественно единицы с семантическим компонентом 'долго'). Однако любовь может быть и достаточно четко локализована на временной оси, о чем свидетельствуют реакции типа: час, ночь, вечер, месяц, период, пора, сезон, год, отпуск и др., что исключает представление о любви как чувстве «уникальном», «единственном» в жизни человека (ср. также реакции: временно, на время, мимолетно, внеочередная, заново).

Связь концептов «Любовь» и «Пространство» опирается большей частью на активизацию в сознании испытуемых представления об определенной ситуации, хранящейся в их индивидуальном опыте (беседка, лавочка, сад, трамвай, сарай, мельница, поля и др.); однако нельзя исключать и более глубинных связей, проявившихся в упоминаемых уже метафорах: остров любви, тропа любви, любовь – дорога.

Взаимно соотнесенными, равно как и в лексикографическом представлении, оказываются концепты «Любовь» и «Свобода»; любовь при этом связывается не только с представлением о долге, но и с утратой человеком личной независимости, что оценивается скорее отрицательно, ср.: взаимозависимость, долг, неравенство, раб, хозяин, узы, опутать, путы, сети, паутина, цепи, оковы, заключенный, поневоле. В то же время любовь – чувство абсолютно свободное: свободная, запретов нет, нет преград, пределов нет.

Неожиданное сближение, не фиксируемое в семантическом поле, обнаруживают концепты «Любовь» и «Деньги» (название концепта условно, поскольку состав эксплицирующих его словоформ достаточно пестрый): экономика, обмен, взамен, платить, и деньги, рубль, достаток, процент, цена, и бедность, сыт не будешь и др.

Находящаяся на периферии смыслового пространства и практически не отражаемая современными толковыми словарями взаимная соотнесенность концептов «Любовь» и «Бог» отчетливо проявляется в ассоциативном тезаурусе. В качестве средств объективации соотношения этих концептов можно рассматривать и лексические единицы (словоформы), безусловно относящиеся к семантическому полю «Религия» (Бог, крест, икона, покаяние), и единицы, составляющие периферийную зону, зону семантического перехода между полями «Любовь» и «Религия» (сочувствие, сострадание, спасение, милосердие, доброта, помощь); ср. также реакции типа: любить – всех, люди, ближнего, противника; любовь – к человеку, к людям, ближний; любовь – братья, братство.

Подведем некоторые итоги. Любовь в ассоциативном тезаурусе, отражающем наивное представление «коллективного субъекта» о мире, предстает как чувство крайне противоречивое, одновременно «духовное» и «телесное». Преобладание «духовной» связи характеризует дружбу и братство, в широком смысле этого слова, – христианскую любовь к людям, к ближнему, являющуюся, по-видимому, неотъемлемой частью концепта «Любовь» в русском национальном сознании. Преобладание «телесного» начала характерно для «половой любви».