КЭЛ. – Я не умею молчать! 4 страница

ГОРН. – Охранники ничего не сделают. У них слишком хорошая работа, поверь мне, они за нее держатся. Зачем им бежать в полицию или в деревню - чтобы место свое потерять? Они и пальцем не шевельнут, ничего они не увидят и не услышат.

КЭЛ. – Один раз они его уже пропустили, теперь пропустили снова. Вон, за деревом, он снова там; я слышу, как он дышит. А охранники, я им не верю.

ГОРН. – Они либо не заметили, как он вошел, либо задремали. Что-то их совсем не слышно. Спят. Они и пальцем не шевельнут.

КЭЛ. – Спят? Старик, ты ничего не видишь. А я их вижу. Они повернулись к нам, они на нас глядят. Хоть они и стоят с полузакрытыми глазами, но я-то вижу, что они не спят и глядят на нас. Вон, один только что отмахнулся от комара; другой ногу чешет; а вон тот, - опс, - на землю сплюнул. При таком ярком свете у меня ничего не выйдет.

ГОРН (не сразу). – Хорошо бы сломался генератор.

КЭЛ. – Да, хорошо бы; совершенно необходимо. Иначе у меня ничего не выйдет.

ГОРН. – Нет, лучше дождаться утра; дадим сообщение на радио, грузовик в город отправим. Пойду пока мортиры расставлю.

КЭЛ. – Мор… что?

ГОРН. – Всю свою кухню, все что нужно для фейерверка.

КЭЛ. – Горн, скоро начнет светать! Все равно она закрылась в бунгало, она не захочет выходить его смотреть, она даже не захотела принять нашей помощи; вот подхватит столбняк, мы с ней еще намаемся. Странная женщина, шрамы у нее теперь на всю жизнь останутся; а была, между прочим, вполне ничего. Странно это. А ты… Старик, кому он теперь нужен, твой фейерверк.

ГОРН. – Мне, мне нужен; я устраиваю его для себя, я купил его для себя.

КЭЛ. – Что мне делать? Мы должны быть вместе, старик, пора уже его отыметь.

ГОРН. – У тебя получится. Главное, будь осторожен.

КЭЛ. – Теперь я абсолютно хладнокровен, знать бы еще, что мне делать.

ГОРН. – Все черные похожи, разве нет? Деревня требует тело; значит, им нужно его отдать; они не оставят нас в покое, пока его не получат. Если мы с этим затянем, они отправят за ним двух типов; и тогда нам с ними уже не справиться.

КЭЛ. – Погоди, они же увидят, что это не рабочий. Они-то друг друга узнают.

ГОРН. – Могут и не узнать. Если не узнают по роже, кто потом скажет: это он, или: это другой? Узнать можно только по ней, по роже.

КЭЛ (не сразу). – Без ружья у меня ничего не получится; я не люблю драться, они же сильные, сволочи, натренированные. А с ружьем, старик, останется улика, дырка в голове, вот какая обнаружится улика, с такой уликой полиция нас сразу вычислит.

ГОРН. – Значит, лучше дождаться утра. Предлагаю действовать по закону, мой мальчик, так будет лучше всего. Поговорим с полицией, устроим все наилучшим образом, по закону.

КЭЛ. – Горн, Горн, я его слышу, он здесь, он дышит. Что мне делать, что я должен делать? Я не знаю. Не бросай меня.

ГОРН. – Его может переехать грузовик. Кто потом скажет: это выстрел, или: это молния, или: это грузовик, а? Где выстрел, какой выстрел; если сверху проедет грузовик, потом ни за что не разобрать.

КЭЛ. – Слушай, я иду спать. У меня уже голова распухла.

ГОРН. – Идиот.

КЭЛ (угрожающе). – Не называй меня идиотом, понял, ты, никогда больше не называй меня идиотом.

ГОРН. – Кэл, малыш, успокой свои нервы! (Не сразу.) Я хочу сказать, что если мы сейчас позволим этому, нашему, уйти в деревню, они вернутся вдвоем-втроем, поди потом разберись с двумя-тремя! Есть другой вариант: завтра распорядиться, чтобы его тело отнесли в деревню и сказали: вот вам тот парень, в которого вчера на стройке ударила молния, а потом, видите, грузовик переехал. И все будет в порядке.

КЭЛ. – Тогда они у нас за этого отчета потребуют, они спросят: куда подевался этот?

ГОРН. – Этот не рабочий, за этого мы отчитываться не обязаны; мы его никогда не видели. Ничего о нем не знаем. Ну так что?

КЭЛ. – Сложно это, вот так хладнокровно.

ГОРН. – А когда их будет несколько, и охранники их всех пропустят, что мы тогда будем делать, а?

КЭЛ. – Я не знаю, не знаю, скажи мне, старик.

ГОРН. – Лучше избавиться от лисы, чем читать проповеди курам.

КЭЛ. – Да, начальник.

ГОРН. – Он размяк. Он больше не опасен, этот парень. Нажрался так, что на ногах не стоит.

КЭЛ. – Да, начальник.

ГОРН (шепотом). – Аккуратно, в переносицу.

КЭЛ. – Да.

ГОРН. – А потом грузовиком, только аккуратно.

КЭЛ. – Да.

ГОРН. – Осторожность, осторожность и еще раз осторожность.

КЭЛ. – Да, начальник, да.

ГОРН. – Кэл, малыш, видишь ли, я решил не дожидаться, пока стройка закроется.

КЭЛ. – Начальник!

ГОРН. – Да, малыш, именно так; видишь ли, мне все здесь осточертело; Африка эта, ничего я в ней не понимаю; здесь определенно нужны другие методы, а я – я в этом ничего не понимаю.

Так что когда тебе придется закрывать дела, господи, Кэл, слушай меня внимательно: ничего не скрывай от дирекции, не делай глупостей, расскажи им все, привлеки их на свою сторону. Они способны все понять, все; они способны все уладить. Даже с полицией обо всем можно договориться: пусть только обратятся в Компанию. Для тебя должно существовать только одно - дирекция твоей Компании, всегда это помни.

КЭЛ. – Да, начальник.

ГОРН. – Через пару часов солнце встанет; я пошел запускать фейерверк.

КЭЛ. – Старик, а женщина?

ГОРН. – Утром уедет с грузовиком. Я больше не хочу о ней слышать. Ее никогда не было. Мы одни. Все, пока.

КЭЛ. – Горн!

ГОРН. – Что?

КЭЛ. – Слишком светло, невозможно светло.

Горн поднимает взгляд к сторожевым вышкам и неподвижно стоящим охранникам.

XVIII

Перед приоткрытой дверью бунгало.

ГОРН (говоря в приоткрытую дверь). – Через несколько часов грузовик поедет в город отвозить документы; он посигналит; будьте готовы; шофер отличный.

А пока не выходите, опасно; закройтесь в своей комнате и не двигайтесь, что бы вы ни услышали, до самого сигнала. Когда вы поедете, я уже буду на работе, так что: пока.

Вернетесь во Францию, сходите к доктору; надеюсь, он все восстановит; да, может быть, хороший врач сумеет все восстановить и вернуть вам презентабельный вид.

Прошу вас после вашего возвращения не болтать лишнего. Думайте что хотите, только не причиняйте вреда Компании. Все-таки, она оказала вам гостеприимство; не забывайте об этом; не вредите ей: она не виновата в том, что с вами случилось. Я прошу вас об этом как… как об одолжении. Я все ей отдал, все; она для меня все; думайте обо мне что хотите, но не вредите ей, иначе это останется на моей совести, только на моей.

Я вполне заслуживаю вашего одолжения; обратно вы летите самолетом, билет на который оплатил вам я; вы приняли от меня билет сюда, теперь примете обратный билет. Ну вот и все…

Пока. Я вас больше не увижу; мы с вами больше не увидимся. Нет. (Уходит).

Леона появляется на пороге с чемоданами в руках. Раны на лице все еще кровоточат. Внезапно свет гаснет на несколько секунд, затем становится слышно, как снова включается генератор. Появляется Кэл, Леона закрывает лицо рукой, и замирает без движения, пока Кэл на нее смотрит.

XIX

Снова перебои со светом, которые иногда прерывают Кэла.

КЭЛ. – Не беспокойся, бэби, не беспокойся, это генератор. С такой махиной непросто справиться; похоже, он накрылся; так бывает; Горн, наверно, этим уже занимается, не беспокойся.

(Приближается к ней.) Я вымылся. (Принюхивается.) Думаю, от меня больше не пахнет. Лосьоном побрызгался. Или все-таки пахнет? (Молчание.)

Бедная крошка; как ты теперь найдешь работу, тебе это будет непросто, я представляю, особенно в Париже; да, дело дрянь. (Пауза.) В Париже сейчас, наверно, снег идет, да?

Правильно делаешь, что уезжаешь; хотя, я так и знал; я знал, что он тебе опротивеет. До сих пор не понимаю, что ты в нем нашла, в Горне. Как вспомню, какой я тебя увидал, издалека, когда ты выходила из машины - в красном, вся в красном! – элегантно так, с парижским шиком, все по последнему слову моды, такая хрупкая вся! И какой я вижу тебя сейчас… Горн, придурок! Нельзя пускать детей в кабаки и притоны, нет; должен же он был это знать. Нужно оставлять их играть в саду или на террасе и запрещать им заглядывать в кабаки. И все-таки, бэби, все-таки ты принесла нам, тем, кто здесь работает, немного человечности. В конечном итоге, я понимаю его, старину Горна, старого фантазера. (Берет ее за руку.)

Во всяком случае, я рад, что тебя встретил, бэби, рад, что ты сюда приехала. Наверняка ты плохо обо мне думаешь, наверняка, я иллюзий не строю. Но какое мне дело до твоего отношения, раз ты возвращаешься в Париж, и мы никогда больше не увидимся? Наверняка будешь своим друзьям гадости про меня говорить, но недолго, и наверняка будешь помнить обо мне только плохое, а потом и вовсе забудешь. Но я, во всяком случае, рад был с тобой пообщаться. (Целует ей руку.)

Когда еще мы увидим здесь женщину, настоящую женщину, такую, как ты, бэби? Когда еще придется развлечься с женщиной? Когда я увижу женщину в этой дыре? Я теряю жизнь, здесь, в этой дыре; я теряю годы, которые в другом месте могли бы быть лучшими моими годами. Когда человек остается один, совсем один, то в конце концов, забывает о своем возрасте; когда я тебя увидел, то вспомнил, сколько мне лет. Теперь должен снова забыть. Кто я здесь такой, кем продолжаю быть? Никем. Все ради денег, бэби: деньги отбирают у нас все, даже память о том, сколько нам лет. Смотри. (Показывает ей свои руки.) Правда, не скажешь, что это руки молодого человека? Ты когда-нибудь видела руки инженера во Франции? Но что толку быть молодым, когда нет денег, а? В общем, большой вопрос, зачем, да, зачем я живу.

На этот раз, свет окончательно гаснет.

Не беспокойся; это генератор; не двигайся. Я должен идти; прощай, бэби. (Через некоторое время.) Не забывай меня, не забывай меня.

XX