Лекция № 1 11 страница

Глаза Мустафы вспыхивают, мысль о перспективах смягчает разочарование от происходящего. Впрочем, он не потерял ни единого евро на этом бою. Просто заработал не так много, как рассчитывал, но это поправимо. Мальчишка наверняка вернется и вот тогда…

Он отсчитывает деньги. Рустем, провожаемый криками восторга и злобными взглядами, оглядывается, отыскивая взглядом Мири. Она уже рядом, набрасывает куртку ему на плечи, и они вместе идут к машине. Он обнимает ее, но Мири чувствует, что это скорее от усталости, чем от нежности: так тяжело его тело опирается на ее хрупкие плечи. Такси находится прямо у въезда в лес, они садятся в машину, и водитель, ничего не сказав, втапливает педаль газа в пол, торопясь убраться подальше от места, где, как он прекрасно понимает, обстановка далека от безопасной.

Вот и славный город Мец. С чувством облегчения Мири смотрит на светящиеся витрины и людей, идущих по улицам. Она посоветовалась с водителем, и тот сказал, что отвезет их в приличную гостиницу. Но вначале Мири заскочила в магазинчик при заправке. Во Франции почти нет круглосуточных магазинов, это вам не Москва, но шофер как местный знал все тонкости, и девушка смогла купить сумку и побросать туда кое‑какое белье и самые необходимые вещи. Рустем оставался в машине, она уговорила его, хоть он и порывался пойти в магазин, словно позабыв о разбитом лице. Мири его состояние пугало, он вел себя, словно пьяный, но она надеялась, что к утру он придет в себя. Не успела она сесть в машину, как у водителя зазвонил телефон.

– Да? Двоих от гостиницы в пригороде? Вез.

Девушка молниеносно сунула руку в карман и показала шоферу несколько купюр.

– Да высадил уже, на въезде в город. Вроде они собирались на вокзал. Звонили кому‑то… Я еду на стоянку в старый район. Ладно, буду там через десять минут… Долго? А мне в сортир надо или ты хочешь, чтобы я в памперсах ездил?

Через две минуты шофер высадил их у отеля, принял щедрое вознаграждение и уехал.

Мири и Рустем получили номер без проблем, хоть портье и поглядывал на молодого человека с опаской. Не успели они войти, как Рустем сбросил с плеч куртку и пошел в ванную. Остановился перед зеркалом, некоторое время рассматривал себя, потом хмыкнул, стащил одежду и встал под душ. Мири слышала, как он шипел и тихонько ругался, видимо, от боли.

С того момента, как они приехали, он не сказал ей ни слова, но девушка буквально кожей чувствовала растущее напряжение и понимала, что накопленное в ходе боя возбуждение и адреналин требуют выхода. Поэтому Мири не удивилась, когда Рустем вышел из ванной, не потрудившись даже вытереться или завернуться в полотенце. Он встал перед ней, и Мири сообразила, что это последний шанс сбежать. Если она закричит или убежит из номера, Рустем скорее всего не станет добиваться своего. Но ведь он рисковал жизнью и ради нее тоже… И нельзя отрицать, что, несмотря на разбитое лицо, ссадины и кровоподтеки на теле, Рустем очень красив. Мири неподвижно сидела на кровати, рассматривая возвышавшееся перед ней тело мужчины и, когда он потянулся к ней, не стала сопротивляться. Он думал больше о себе, был нетерпелив, порой почти жесток, но она все же – неожиданно для себя – получила удовольствие. А главное – бешеный секс, когда их тела бились друг о друга, словно норовя причинить скорее боль, чем наслаждение, когда он носил ее на руках, а Мири верхом сидела на его бедрах, все это дало им обоим возможность выплеснуть страх, тревогу и беспокойство. Они так и заснули, переплетясь руками и ногами, кое‑как накрывшись покрывалом.

Мири проснулась, услышав стон. Она села на кровати и уставилась в темноту. Рустем лежал рядом, за окнами по‑прежнему было темно. Она на ощупь нашла шнурок на стене и включила бра. Лежавший рядом мужчина был бледен, кожа на лице приобрела землистый оттенок и блестела от пота.

– Что с тобой? – испуганно спросила Мири.

– Не знаю… – он пошевелился и застонал. – Но мне плохо… очень плохо. Думаю, у меня внутреннее кровотечение. Сразу после боя такие вещи не всегда чувствуешь… адреналин забивает все.

– Нужен врач, – Мири схватилась за телефон.

– С ума сошла?

– Нет, это ты с ума сошел! Павел Генрихович оплачивает твою работу, но он не покупал твою жизнь. Да и главное мы сделали – следы замели. Никто не станет искать тебя в больнице, их база данных вряд ли связана с билетной или какой там еще системой.

Рустем не стал возражать, и скоро его уже везли по ярко освещенному коридору клиники на больничной каталке. Мири шла следом, а потом недовольно наблюдала, как заспанный дежурный врач потыкал в живот Рустема пальцами, оглядел разбитые губы и многочисленные ссадины и что‑то буркнул сестре. И не спеша направился к дверям с табличкой «комната отдыха».

Мири бегом догнала эскулапа и схватила его за руку.

– Что с ним?

– Это ваш муж?

– Это мой друг.

– На вас напали?

– Нет, он неудачно упал. Что с ним?

– Еще не знаю… утром сделаем рентген.

– Утром? А если это внутреннее кровотечение и он не доживет до утра?

– Он не имеет страховки…

– Зато я имею! Более того, я гражданка Франции и свои права знаю. И ваши обязанности тоже. А мой друг – гражданин России. Я сейчас же позвоню в посольство, и когда сюда приедут из российского консульства, вам лучше иметь ответы на вопросы о здоровье пациента.

Врач хмуро смотрел на нее.

– Вам уже расхотелось спать? – не без сарказма продолжала девушка. – Тогда я скажу кое‑что, чтобы вам захотелось работать. Этот человек – телохранитель одного из боссов русской мафии, очень влиятельного босса. И это его любимый телохранитель, он относится к нему, как к сыну. Я бы вам посоветовала сделать все возможное и немедленно. У русской мафии, знаете ли, долгая память и длинные руки.

Убедившись, что врач потрусил в палату, Мири достала мобильник, несколько секунд смотрела на него в нерешительности. Потом, наплевав на собственную безопасность, набрала телефон Семена Исаевича и сказала:

– Вы меня слушаете? Рустем в больнице французского города Мец, это недалеко от границы с Германией. У него нет страховки, но мне удалось припугнуть врача. Не знаю, насколько его хватит, лучше бы вам поторопиться. Оплатите лечение и обеспечьте уход, иначе я сверну с полдороги и не поеду за вашим чертовым камнем.

– Николай ждет вас в отеле «Ле Флер» в Женеве с необходимой суммой денег, – услышала она голос Семена.

– Так что насчет Рустема?

– Я лично прослежу, чтобы о нем как следует позаботились.

– Да уж, будьте добры. Я проверю. До экспертизы.

Выходя из больницы, она бросила мобильник в урну у входа и подозвала такси.

Вспомнив все читанные в детстве книги о шпионах и немногие виденные фильмы, Мири, как смогла, замела следы. Она успела прихватить с собой сумку и оплатить номер в гостинице, пока ждала «скорую». И теперь отправилась прямиком на вокзал. Купила в кассе билет до Реймса, задав кассирше множество вопросов и постаравшись, чтобы ее запомнили. Но выйдя на перрон, села в поезд, идущий к Нанси, и купила билет у проводника.

В Нанси Мири прямо с вокзала отправилась в дорогой спа‑салон. Пока ее купали, стригли, массировали и приводили в чувство, она заказала по телефону комплект белья и одежды, и услужливый в предчувствии чаевых курьер отправился в магазин. А потом Мири позвонила старому приятелю, воспользовавшись телефоном салона.

– Поросенок? Привет, это я. Ты не поверишь, но я соскучилась. Мы не виделись сто лет. Давай встретимся? Меня тут одолели сентиментальные воспоминания. Помнишь, где мы видели шикарный набор черепаховых расчесок и гребней, оправленных в серебро? Давай встретимся завтра у того самого магазина? Нет‑нет, все на месте, я была там в прошлом году… Договорились.

Она переоделась, взглянула в зеркало. М‑да… и раньше‑то лишнего веса не наблюдалось, а теперь вместо стройной брюнетки она стала миниатюрной блондинкой с короткой стрижкой. Густые волосы ежиком топорщились на голове, вызывая непривычное чувство легкости. Бабуля удивится. Интересно, узнает ли меня Антуан? Мири хихикнула и отправилась в отель, где нахально назвалась чужим именем. А на следующее утро, пока все кругом было еще окутано зимним сонным сумраком, она села в заказанную машину с шофером и отправилась на встречу с приятелем.

Дорога ровно ложилась под колеса; темнокожий водитель, облаченный в униформу, вежливо поинтересовался, какую музыку желает мадемуазель. Мири попросила что‑нибудь легкое – джаз, например. И теперь под песни Луи Армстронга и Эллы Фитцжеральд она неслась к финальной сцене своей драмы.

Поездка предстояла долгая, и любой нормальный человек полетел бы до Женевы внутренним рейсом, благо в Нанси имеется аэропорт. Но Мири не могла себе позволить действовать как обыкновенный человек. Оплачивая заказ на машину, она вздохнула – деньги, выигранные Рустемом, кончились. Но когда она доберется до Женевы, смысла скрываться уже не будет, и она сможет пользоваться кредитками. Впрочем, лучше перестраховаться и проникнуть в здание аукциона неузнанной. И лучше всего для этого использовать помощь все того же Антуана. Что может быть безобидней, чем благополучный буржуа, да еще антиквар по профессии.

Водитель – среднего роста и плотного сложения афроевропеец в хорошем костюме и белой рубашке с галстуком – сказал, что его зовут Рами Карвер, и передал ей карту с начерченной схемой маршрута. Итак, от Нанси им предстоит доехать до Дижона, там свернуть на Бурк‑ан‑Брес, затем к Нантю и через Бельгард‑сюр‑Вальсерин до Женевы. Часть дороги пройдет по горам, но это не страшно – сейчас перевалы свободны, если только небольшой туман… Поездка, по словам водителя, должна занять часов пять. Мири кивнула и сказала, что им обязательно нужно будет сделать привал на середине пути: пообедать и отдохнуть. Выбор места оставила за шофером. Тот обрадовался, сверкнул белозубой улыбкой и спросил, что мадмуазель любит больше – мясо или рыбу? Мири, подумав, сказала, что рыбу, и он пообещал ей сказочный обед в рыбном хозяйстве неподалеку от Бурк‑ан‑Бреса.

Мири не проявляла склонности к общению, и шофер сосредоточил внимание на дороге, а она погрузилась в свои безрадостные мысли.

На душе у девушки было неспокойно, и чем ближе они приближались к Женеве, тем мрачнее она становилась. Как‑то раньше не было возможности задуматься о цели поездки: они с Рустемом все время то бежали, то спасались, то заметали следы. Но, попав в привычную обстановку комфорта, тело Мири наконец расслабилось, а мозг словно заработал после долгого перерыва. Она вдруг задумалась: что сделает с камнем его новый хозяин? И кто станет обладателем «Ярости богов»? Павел Генрихович? Сие далеко не факт.

Ради этого чертова рубина заминировали самолет. Рустем говорил, что среди претендентов на обладание «Яростью богов» – израильская разведка и исламские экстремисты. Непонятно, зачем камень Павлу Генриховичу… Впрочем, он же ювелир. А ювелир чаще всего выступает как посредник между клиентом и продавцом. И что, если камень он приобретает не себе? Отправляясь в путь, она ехала на аукцион, на котором будет продаваться овеянный легендами, но всего лишь драгоценный камень. Однако слишком многие люди готовы рисковать ради него своими и чужими жизнями, а это значит, что они видят в «Ярости богов» не камень. Или не просто драгоценный камень. Они видят в нем оружие. Сердце сжалось. И что же будет, когда это оружие окажется в чьих‑то руках? Как там говорил Рустем: с тех пор как прежние хозяева «Ярости богов» претендовали на господство над миром, прошло много лет и технологии существенно изменились.

Шофер впереди поднял руку, и она вздрогнула: все внутри сжалось от страха. Но он всего лишь опустил щиток, который предназначен, чтобы прикрывать глаза от солнца. Мири заметила, что на внутренней стороне щитка наклеено фото. Большая семья. В центре сидит седая мамми – толстая негритянка, облаченная в цветастое платье. За ней стоят двое взрослых, а вокруг – детишки. Трое. Нет, четверо – вон рожица выглядывает из‑за плеча старшего брата. Наверное, это семья шофера.

«У меня нет детей, – думала Мири, – и по большому счету, я отвечаю только за себя. А вот если бы я спросила этого человека, в чьих руках он предпочел бы видеть камень, несущий могущество, рождающий в человеке жестокость, жажду власти и убийства? Наверное, самый достойный обладатель для такого рода сокровища – какой‑нибудь тибетский лама, столь далеко продвинувшийся на пути к нирване, что «Ярость богов» уже не властна над ним». Но среди участников аукциона – почему‑то она была в этом уверена – не будет буддистов. И просто любителей драгоценностей тоже не будет.

Мири вздохнула. «Я занимаюсь пустыми рассуждениями, – сказала она себе. – Что толку от того, что я с удовольствием отвезла бы этот камень к жерлу ближайшего вулкана? Я буду держать его в руках всего несколько минут. И на этом моя миссия закончится».

Рами уверенно вел машину. Дорога была почти пустынна, и он пару раз украдкой бросил любопытный взгляд на свою пассажирку. Жизнь – штука забавная, и в его шоферской карьере случались моменты, когда пассажиры откровенно с ним заигрывали. Рами был гетеросексуалом, а потому ответил вежливым, но твердым отказом какому‑то типу с аристократической внешностью, тонкие пальцы которого буквально унизаны были старинными перстнями. Но к дамам он всегда относился благосклонно, и они часто бывали не прочь скрасить монотонную дорогу небольшим приключением. Само собой, любит‑то он свою Марту, которая родила ему детишек и всегда ждет его дома с вкусным обедом. Кожа у Марты цвета молочного шоколада и она слаще всех… Но если дорога посылает небольшое приключение, так разве можно отказать?

Рами еще раз взглянул в зеркальце заднего вида. Пассажирка сидела в напряженной позе, брови нахмурены, вся – словно натянутая струна. На его вкус она слишком худа, хотя и в этом можно найти прелесть… Он представил, как смотрелись бы со стороны их тела: его темный и мощный торс и ее светлокожее стройное тело… Вздохнул, поерзал на сиденье. Не похоже, чтобы девушка пожелала проявить легкомыслие. Наверное, у нее проблемы: личико нахмурено, губы сжаты, руки судорожно стиснуты на коленях.

Рами Карвер вернулся мыслями к жене, и лицо его приняло мечтательное выражение. Через месяц они поедут к родственникам в Америку… Рами там родился и, несмотря на дороговизну, периодически наезжал в гости к старикам. Мама любит внуков, скучает без них. Отец тоже скучает, хоть каждый год становится все более рассеянным и уходит куда‑то в себя… Врачи говорят: это возрастное. Но старый солдат все равно держится молодцом. Рами относился к родителям с нежностью. Именно из‑за отца он пошел служить в армию, а потом завербовался в Иностранный легион. Отец много рассказывал о войне. Он был совсем молод, когда во время Второй мировой попал в Европу в составе армии генерала Паттона. Рядовой Сэмюэль Карвер, как и многие его сослуживцы, боготворил своего военачальника. Солдаты считали, что именно под командованием Джорджа Смита Паттона у них есть реальная возможность выжить в этой войне и вернуться домой.

– Где генерал Паттон? Доложите, что нам срочно нужно видеть генерала!

Голос майора звенел от едва сдерживаемого волнения, и генерал сморщился. Он никогда бы не признался, что у него вот уже который день болит голова и временами накатывает тошнотворная слабость. Деду в таких случаях помогал чай с травами и ложкой бренди, который готовила бабушка. Как только дед становился особенно замкнутым и принимался ворчать по любому поводу, бабушка внимательно вглядывалась в его лицо и спрашивала:

– А не сделать ли тебе чайку?

Дед передергивал костлявыми плечами, но бабушка все понимала без слов. Она колдовала над кружкой и чайником, приговаривая, что лучше чая может быть только кофе, но сейчас вот в самый раз чайку… Затем она вручала маленькому Джорджи кружку, и тот нес ее деду, вдыхая вкусно пахнущий пар. Джордж восхищался дедом. Старик Паттон всю жизнь был военным и служил своей стране. Сейчас так же служил и отец мальчика, а потому Джордж видел его редко. Но он умел уловить главное: настоящая мужская работа – это служба в армии. И мальчик уже знал, что будет военным, знал это всегда, потому что по‑другому и быть не могло. Он старался подражать деду во всем: прямо держал плечи, никогда не плакал, даже если случалось расквасить нос или ободрать коленку. Дед нюней и слюнтяев терпеть не мог.

Если бы можно было выпить сейчас бабушкиного чаю и хоть ненадолго прилечь… но это вам не мирный дом в Вирджинии, здесь чужая страна и война. И он, боевой генерал, должен подавать пример мужества. Нельзя позволить себе слабость, нельзя, чтобы кто‑то подумал, что он слюнтяй.

Черт бы побрал этих чинуш, этих пораженцев! Сидят в офисах, протирают штаны, отсиживаются в тепле – и смеют указывать ему, боевому генералу, как вести войну!

Джордж Смит Паттон свято верил в то, что про войну он знает самое главное: нужно поддерживать железную дисциплину в войсках и никогда даже мысленно не произносить слово «отступление».

Чего только ни придумывают люди, никогда не видавшие войны! Оборонительная тактика, видите ли! Чушь собачья! Он так и сказал тому дураку, что указал ему на недостаток топлива. «Что будут делать ваши танкисты, когда кончится горючее?» – «Они возьмут в руки автоматы и пойдут вперед пешком! Потому что единственная верная тактика – это наступление!»

А эти новомодные рассуждения о психологии? Раньше, если боец не имел ранений и руки, ноги у него были на месте – он считался годным, и воевал, как все. А теперь? Генерал скривился, вспомнив ту сцену в военном госпитале, после которой его чуть не выкинули из армии. Пара молодых слюнтяев лила слезы из‑за того, что им пришлось пережить на поле боя. Слезы! Потому что они испугались! А докторишка бубнил что‑то про посттравматический синдром, психологическую травму и прочее. Гнев взял тогда вверх над разумом, и генерал залепил плачущему парню здоровую затрещину. Так его самого учил дед и, надо сказать, это всегда помогало. Но тут набежали журналисты, и началось черт‑то что.

Генерал словно воочию видел распахнутые глаза того паренька, его кривящиеся губы и как он держался за голову. Разве это солдат? Такие люди позорят страну! Они дали присягу, они клялись и должны идти и умереть за Америку, если такова будет воля Господа.

Генерал вздохнул. Ему показалось, что в палатке стало темнее. Душно как перед грозой. Пусть пройдет дождь, после него всегда легче дышится.

Он вспомнил тот день, когда Господь действительно им помог. Это было как библейское чудо. Много дней они шли под дождем и хмурым небом, но вот стало ясно, что враг рядом. Однако ливень делал наступление невозможным: солдаты не могла целиться, ноги вязли в грязи, техника буксовала, связь не работала. Будь он другой закваски, впал бы в отчаяние, но нет, генерал Паттон верил, что если долг перед отечеством привел его сюда, то он, выполняя свою работу, выполняет и Божью волю. А потому он вызвал к себе каноника О ^, Бредли и приказал ему молиться.

Отто О ^, Бредли сперва никак не мог понять, чего хочет генерал, а кое‑кто из офицеров откровенно крутил пальцем у виска. Но Паттону было не до слюнтяев. Он выставил священника из палатки под дождь, выстроил личный состав и встал перед строем. Так они и стояли, с обнаженными головами, поливаемые дождем, слушая хриплый голос каноника, который вел службу. Говорил он по памяти, ибо читать Библию под ливнем все равно возможности не было.

Солдаты тихонько переминались, но никто не роптал. Не сказать, чтобы генерала любили, нет, он никогда не проявлял отеческой заботы и не жалел солдат. Но почему‑то многие верили, что именно его командование даст им шанс выжить и вернуться домой. И вот теперь солдаты околевали под дождем и время от времени поглядывали на старика Джорджа, а тот торчал перед строем, прямой как палка, в мокром насквозь обмундировании и по лицу его было вино, что он ни на что не надеется, и ни о чем не молится. Он просто ждет, пока его команда будет услышана и дождь кончится.

И случилось то, что многие шепотом называли чудом. Ибо к концу службы налетел ветер, приподнял низкое небо, тучи как‑то полегчали, потянулись отарой серых овец к горизонту… и дождь кончился.

Генерал словно очнулся, обернулся к подчиненным и сухо велел представить каноника О ^, Бредли к награде. И продолжать наступление.

– Генерал отдыхает, что у вас за дело? – сердито шипел адъютант, не пуская к дверям вломившегося в помещение офицера.

– Кто там, Райли? – хрипло спросил генерал, с трудом разомкнув тяжелые веки.

– Майор Шеппард, спецподразделение.

– Давайте его сюда.

Паттон оглядел молодцеватого майора и усмехнулся. Да уж, в спецподразделении они все такие: сытые, отдохнувшие и преисполненные собственной важности. На передовую бы его.

– Доложите, – хмуро буркнул он.

– Господин генерал, вверенный мне отряд проводил осмотр замка Бургфаррнбах. Это рядом с местечком Фюрт. По поступившим от военной разведки сведениям, немцы устроили в замке тайник. Тайник был нами обнаружен и его содержимое извлечено.

– И что там было? – без всякого любопытства спросил генерал.

– Ящик с драгоценностями… то есть с историческими реликвиями. И несколько ящиков с бумагами.

– Покажите.

Солдаты втащили в комнату несколько деревянных ящиков. Внутри одного были тщательно упакованные в ткань и вощенную бумагу предметы из золота, украшенные камнями. К внутренней стороне крышки ящика была прикреплена опись.

Майор Шеппард, присев перед ящиком, начал читать: «Корона Священной Римской империи, коронационное Евангелие 800 года от Рождества Христова, императорский крест‑реликварий…»

– Довольно, – остановил его генерал. – Что в других ящиках?

– Документы, сэр!

– Открывайте.

Замки с ящиков уже были сбиты, и генерал слушал бормотание Шеппарда, который читал несколько первых строк описей. Документы имперской канцелярии, переписка, архивы… В следующем ящике описи не было и порядка в нем, даже на первый взгляд, было гораздо меньше. Перебрав несколько листов бумаги, майор Шеппард, который отлично владел немецким, нерешительно сказал:

– Похоже на личный архив Гиммлера, сэр.

Паттон подошел и заглянул в ящик. Бумаги в нем были навалены кое‑как, много было мятых листков, каких‑то папок. В углу торчала деревянная шкатулка. Генерал достал ее и открыл. На черном бархате тускло блеснул камень. Паттон взял его и покрутил в пальцах. Не ограненный, не слишком правильной формы, кроваво‑красный самоцвет тускло блеснул в свете лампы. Боевой генерал не слишком разбирался в драгоценностях, но понял, что это не просто побрякушка. Камень был тяжел и его тускло‑кровавый отблеск ударил по глазам. Генерал поморщился: и без того голова болит. Почему‑то ему было неприятно держать эту вещь в руках, и он удивился, чем вообще тут занимается и на что тратит свое время. Война еще не кончена, только два дня назад взят Нюрнберг.

Город, разбомбленный американской авиацией еще в начале года, обладал несерьезным гарнизоном, не превышавшим тысячу немецких солдат, измученных войной. Было очевидно, что они не смогут противостоять свежим частям третьей и седьмой американских армий. С точки зрения военной тактики, это был просто еще один немецкий город, который предстояло занять. Но чем ближе виделась победа над фашизмом, тем большее значение имели политические моменты. И главнокомандующий американской армией генерал Эйзенхауэр считал взятие Нюрнберга, города, который многие называли самым немецким из всех городов, любимым городом Гитлера, важным прежде всего с точки зрения стратегии.

Нюрнберг не смог оказать серьезного сопротивления. Бургомистр его, Вилли Либель, застрелился. Американцы взорвали огромную каменную свастику на Дутцентайге – здании, где проходили партийные съезды фашистов. Момент этот был тщательно запечатлен и фотографии обошли весь мир.

А в Америку отправились 142 похоронки, 700 солдат были ранены, 68 пропали без вести.

И армиям предстояло двигаться дальше, отмечая свой путь кровавым следом, торопливо хороня убитых и действуя по приказу людей, находившихся чертовски далеко от театра военных действий.

Губы генерала сжались, он сунул камень обратно в шкатулку, швырнул ее в ящик и приказал адъютанту Райли опечатать ящики и под усиленной охраной отправить в главный штаб.

– Майор Шеппард будет сопровождать транспорт. Дайте ему Карвера, Смитли и еще двоих… Пусть в штабе разбираются с этими погремушками, – буркнул он. – А мне некогда. Я должен воевать, чтобы все это закончилось как можно скорее. Когда соберутся офицеры?

– Совещание через полчаса, сэр!

– Вот и прекрасно! Принесите мне карты с планами наступления и… и принесите мне чаю!

– Слушаюсь, сэр!

Жизнь забросила Рами Карвера во Францию, там он встретился с Мартой, и вот теперь они живут в благополучной французской провинции, в красивом доме, у него хорошая работа и прекрасные дети… Сэмюэль‑младший, названный в честь деда, слишком много времени проводит за компьютером. Мальчишка наотрез отказался заниматься бейсболом, а на вопрос отца, чем он собирается зарабатывать на жизнь, уверенно ответил, что его примут в любой университет, потому что он компьютерный гений. Этим можно было бы пренебречь, но ведь Сэм и правда подрабатывает в какой‑то фирме и получает хорошие деньги.

Рами очнулся от своих мыслей, услышав звонок мобильного телефона.

– Да, диспетчер. Это Рами Карвер, машина номер… Что? Да, я скажу. – он выключил музыку и, взглянув в зеркальце, возвысил голос. – Мадемуазель! – Девушка на заднем сиденье испуганно уставилась на него. – Звонил диспетчер. Он говорит, ваши друзья обратились в компанию, уточняя наш маршрут, потому что произошла путаница, и они побоялись разминуться с вами… Они просили сохранить расспросы в тайне, чтобы не портить сюрприз, но диспетчер счел нужным… Мадемуазель, вам плохо?

Мири с трудом перевела дыхание. Черт, они опять нашли ее! Не важно, кто на этот раз – Моссад, исламисты, террористы… Боже, что же делать?

– Это не друзья, – прошептала она. – Это погоня.

– Погоня? – Рами удивленно присвистнул.

– Да, и я должна… я не могу встретиться с этими людьми! Скажите, мы можем изменить маршрут?

– В принципе, да. Но это не так просто. В машину встроен специальный компьютер. Согласовав с вами маршрут, я передал его диспетчеру. Это делается для безопасности водителя и пассажиров, вы ведь понимаете, да?

– Да, но…

– Подождите! Я могу поехать другой дорогой, скажем, через перевал Лермиль, и на какое‑то время это может сбить погоню со следа. Но дальше все зависит от технической оснащенности и упорства ваших преследователей. Компьютер из машины все время передает сигнал на спутник. Даже при всем желании я не могу отключить маяк. Поэтому проследить машину не составит труда, если иметь необходимое оборудование и знать частоту… Это ревнивый приятель?

– Нет. Это люди, которые… стремятся сорвать крупную сделку. Не допустить в ней моего участия. И с навыками слежения у них проблем нет. Что же мне делать?

Надо отдать должное армейской выучке: в чрезвычайных ситуациях Рами соображал быстро.

– Нам надо добраться до рыбного хозяйства. Это недалеко от Бурк‑ан‑Брес. У меня там есть приятель, и мы что‑нибудь придумаем.

Дорога через Альпы живописна, слов нет, но в некоторых местах она довольно узкая и разъехаться на такой дороге тяжело. А уж обгон – и вовсе дело проблематичное. Рами вел машину на разумной скорости, не превышая предписанной правилами нормы; ему совершенно не улыбалось лишиться работы. Утро выдалось довольно серое, в воздухе капельками висела влага, и склоны окрестных гор кутались в полупрозрачные туманы, как в теплые платки. Видимость для этого времени года вполне приличная, бывало и хуже, но лучше не отвлекаться. В какой‑то момент внимание Рами привлекла машина, двигавшаяся в том же направлении, что и его БМВ. Автомобиль несся по серпантину, словно по скоростному шоссе, едва вписываясь в повороты. Он находился ниже и отставал на несколько витков серпантина, но Рами напрягся. На такой скорости… либо он свалится в пропасть, либо довольно быстро их догонит.

– Скажите, ваши конкуренты… что им нужно? – осторожно спросил Рами пассажирку.

Девушка уставилась на него испуганно.

– Им нужно, чтобы я не доехала до Женевы, – прошептала она.

– Ага, то есть они могут быть вооружены и готовы… к решительным действиям?

Мири кивнула.

– Меня уже пытались убить, – сказала она, чувствуя себя усталой и несчастной. Потом вспомнила снимок с детишками и добавила: – Если вы не хотите рисковать, просто остановите машину, я выйду.

– И что будете делать? – с интересом спросил Рами.

Она только пожала плечами.

– Знаете, я думаю, что нас догоняют именно ваши приятели, – сказал шофер. Девушка крутнулась на месте, оглядывая пустынную дорогу… – Они отстают на виток‑другой, – пояснил Рами, – но движутся быстро… слишком быстро для такой дороги. Я буду говорить, что делать, а вы уж постарайтесь быть хорошей девочкой. Мне нельзя останавливаться и выходить, потому что компьютер все запишет, и потом у полиции возникнут вопросы. А так: еду себе и еду потихоньку… Вы ведь потом подтвердите, что мы никого не видели и ничего противозаконного не делали?