Письма Святителя Григория Богослова 10 страница

213. К Фекле (200)

(Уверяет ее в своей преданности и утешает в скорбях (389 г.))

Небольшую твою приписку по­лучил я, как большое письмо. И вы мои, и я ваш — так сочетает нас Дух! Зная это, и моли­тесь о мне, и во всем полагайтесь на меня с уверенностью, что не имеете человека, кото­рый бы был с вами искреннее и столько же за­ботился о вас, сколько и о себе, если еще не убедили вас в этом давнишнее наше знакомст­во и действительный опыт. А о ваших скорбях нужно ли писать мне? Разве только изъявлю желание, чтобы вы, приняв это за случай оказать высокую любовь к мудрости, были в страданиях терпеливы, и тем противоборствовали причиняющим вам скорби; потому что иначе поступать и невозможно, и не благочестно.

214. К ней же (202)

(На приглашение ее в обитель отвечает, что имеет желание посетить ее и видит терпение с каким переносит кончину брата Сакердота, и утешает общим рассуждением, что не должно скорбеть об умерших сродниках)

Я и сам рвался к твоему благого­вению, несмотря на недуги моего тела, желая и навестить тебя, и одновременно похвалить за терпение, с каким любомудрствуешь, лишась блаженнейшего брата своего, потому что это несомненно. Но поскольку задержан я одним обстоятельством, то стало необходимо напи­сать к тебе; и вот полюбомудрствую с тобой несколько о твоей потере. От кого дан был нам добрый Сакердот — сей, и ныне, и преж­де, истинный предстатель Божий? От Бога. Где же теперь Сакердот? У Бога; и не без охо­ты, насколько мне известно, уступил он зави­сти и борениям лукавого. От кого и мы? Не от того же ли Бога? И куда переселимся? Не к тому же ли Владыке? И, о, если бы с разным дерзновением поклонниками того же Господа, и отсюда были мы отозваны, и туда преселены, в сравнении с будущею надеждой, претерпев здесь немногие страдания, и, может быть, еще для того, чтобы через самые здешние злострадания познать благодать! Что такое отец, матерь, брат, отшедшие прежде нас? Они составляют число достохвальных путни­ков, за которыми вскоре последует и Фекла, о раба Божия и начало совершенств; последует после кратковременного ожидания, какое нужно, чтобы их почтить терпением и для многих послужить примером любомудрия в том же самом. Посему похвалим то же владычество, и домостроительство уразумеем выше, не­жели прочие. Прими сие взамен свидания со мной, и постоянно держись этих мыслей, хотя сама собой изобретешь и лучшие. А если удостоюсь видеть лично тебя и всех, которые с тобой и около тебя, то тем вящее благодарение Благодателю!

215. К ней же (201)

(По возвращении от нее, вразумляет, что ее скорбь будет нарушением данного Богу обета любомудрия)

Сетуешь, как вероятно, о моем уда­лении; но для меня еще прискорбнее разлука с твоим благоговением. Однако же благодарю Бога, что мог дойти до тебя, и не жалуюсь на подъятый труд. Ибо увидел твердость твоей веры во Христа, и похвальное уединение, и любомудрое отшельничество; увидел, что ты, ус­транившись от всех радостей мира, ведешь за­творническую жизнь с единым Богом и со святыми мучениками, при которых поселилась, и себя принесла, и возлюбленных чад своих приносишь Богу в жертву живую, благоугодную. Сие-то да будет для тебя утешением в скорбях. Ибо и великий Давид в будущих бла­гах, к которым возводит свои помышления, скрывает здешние горести, когда говорит «яко скры мя в селении Своем в день зол» (Пс. 26, 5). И печаль только отлагает, когда «помяну» от Бога, «и возвеселихся» (Пс.76,4). Сетуют и те, которые преданы миру, даже го­раздо более, чем работающие Богу. Но их се­тование остается без награды, а нам за страда­ние обещана награда, когда терпим ради Бога. Ибо взвесим и скорби и наслаждения, и насто­ящее и будущее, тогда найдем, что первые не составляют и малейшей части в сравнении с по­следними, — настолько в избытке то, что для нас лучше! Посему, когда болеем, прекрасное для нас врачевание — воспоминать о Боге, о будущих надеждах и приходить в Давидо­во расположение духа — «распространяться в скорби» (см.: Пс. 4,1), а не «стужать» помыслами (2 Кор. 4,8), не покрываться печалью, как обла­ком, но тогда-то наипаче держаться упования и иметь в виду тамошнее блаженство, уготован­ное терпеливым. Особенно же не будет для нас трудно с терпением переносить бедствия и стать выше многих во время скорби; если размыслим, что обещали мы Богу и на что на­деялись, когда вступали в любомудренную жизнь. Богатства ли? Веселостей ли? Благоденствия ли в сей жизни? Или противного сему: скорбей, злостраданий, тесноты, того, чтобы все перено­сить, все терпеть в упование на будущие бла­га? Знаю, что сего, а не первого ожидали мы. Поэтому боюсь, не нарушаем ли заветов своих с Богом, когда одно иметь домогаемся, а на другое надеемся. Не будем же отказываться от своей купли; понесем одно, чтобы сподобиться другого. Нам причинили скорбь ненавистники? А мы соблюдем душу от раболепства перед страстями. Через сие одержим верх над оскорбившими. Рассуди и то, о ком мы скорбим, — не о преставившихся ли? Но чем можем уго­дить им? Не терпением ли нашим? Посему и принесем это в дар. Ибо я уверен, что души святых видят дела наши. А паче всего и прежде всего рассудим то, что неуместно как любомудрствовать без нужды, так в страданиях оказываться немудрыми и не служить для дру­гих образцом и благодарности в благодушии, и терпения в горе. Пишу же сие не с тем, что­бы учить тебя, как незнающую, но чтобы на­помнить тебе, как сведущей. А Бог утешения да сохранит тебя неуязвляемой в страданиях и мне дарует еще увидеть твое благоговение и убедиться самыми делами, что труд мой был не вотще, но что значу я для тебя несколько бо­лее, нежели другие, и что как скорбь была у нас общая, так и в любомудрии будешь ты мо­ею сообщницею, чего требуют, может быть, и седина наша, и труды наши ради Бога.

216. К Евагрию (153)

(Изъявляет свое удовольствие за одобрение сына его Евагрия, учившегося под надзором св. Григория)

Приятно было мне слышать о себе похвалы, потому что одобрение сыну моему Евагрию есть одобрение мне самому; всякая доблесть детей — слава для отца. Что до наук, я с своей стороны ничего, или мало разве, был полезен сыну твоему, потому что невелика моя учёность; вместо же всего (в этом не отрекусь) внушал ему одно, и самое главное — страх Бо­жий, а также убеждал презирать настоящее. И так и желал, и желаю ему всего лучшего, чтобы занятые от меня начала вырастил он в зрелые плоды, а также не без плода осталось и мое старание. Твоей же честности все мое благодарение за то, что удостаиваешь и по­мнить обо мне, и оказывать мне честь памят­никами своей дружбы, которые и сами по се­бе немаловажны, но еще за большее приняты мной.

217. К Пансофию (112)

(Радуется успехам Евагрия в любомудрии, и тому, что сие доставляет ему Пансофиеву дружбу)

Кто не хвалит растения, только что осыпанного цветами? Кого не веселит жат­ва, только что завязывающаяся и обещающая благовременный колос? Кого не веселит и но­ворожденная душа, едва только уготованная Богу, начинающая свергать с себя земные око­вы, чтобы вступить в единение с Богом и уз­реть самую истину того, чего ныне видят одни тени? Поэтому-то особенно радуюсь, смотря на возлюбленного брата и сослужителя Евагрия, который не слабо преуспевает в филосо­фии, потому что дело философии — любить мудрость. Но радуюсь также и тому, что сие доставляет мне твою дружбу. И еще больше буду радоваться, если чаще станешь писать ко мне и вознаградишь еще большими доказательствами дружбы.

218. К нему же (113)

(Благодарит за присланные символы праздника, за приглашение и жедание видеться)

Расстояние, какое между Ивирами и нами, составляет путь немалого числа дней. Но дружба и отдаленное делает близким. Как приятны присланные тобой символы праздника, как приятны твое приглашение и желание свидеться со мной! Чего же взамен его поже­лаю тебе столько же значительного? Будь так же добр. А если надобно сказать и еще нечто большее, то превзойди самого себя.

219. К Феодосию или Феодору (114)

(О предположенном бракосочетании дочери его с Евфимием)

Мы подражаем живописцам, которые сперва набрасывают очерки изображаемого, а потом со второй и третьей руки окончательно их отделывают и накладывают краски. К чему клонится у меня этот пример? К тому, что между нами была уже чистая и не­притворная дружба, что ныне особенно редко, и не у многих найдется, и эту дружбу произве­ли в нас не столько родство, и общая родина, и, как говорит Гомер, «любезное товарищест­во», сколько сходство в нравах и то, что нравилось нам одно и то же. Это же всего более скрепляет дружбу и делает ее твердой. А те­перь роды наши сопрягаются (да благословит Бог это слово!), чтобы получила приращение наша дружба, и более стали мы принадлежать друг другу. И сие устраивает Бог, способствуя праведной любви. Поэтому и ты почитай меня своим ради любезнейшего сына нашего Евфимия, и я присваиваю тебя себе через любез­нейшую дочерь твою. А далее не знаю, в чью больше пользу и кому говорить: твоей ли досточестности к этому молодому человеку или ему о тебе, потому что отеческое благораспо­ложение к детям равно. По крайней мере, же­лаю вам, чтобы это супружество было во всем наиболее благополучно и таково, каким следу­ет ему быть, когда сочетает Сам Бог.

220. К Феодору (219)

(По делу о клятве, данной Георгием Паспасинским, излагает свое мнение о клятвах)

Да дарует Бог тебя Церквам к на­шей славе и к пользе многих! Ты столько осмотрителен и тверд в духовном, что делаешь более твердыми всех, которые думают о себе, что по летам имеют некоторое преимущество. Итак, поскольку соблаговолил ты принять ме­ня в участники духовного исследования, имею в виду дело о клятве, какую, по-видимому, дал Георгий Паспасинский, то объявляю твоему благоговению, что у меня на мысли. Многие, по моему рассуждению, сами себя обманыва­ют, считая клятвами только те, которые даны с заклятиями, а писанные, но без сильных вы­ражений, хотя и соблюдают по совести, одна­ко же, не признают за клятву. Ибо как всякая долговая расписка более обязывает, нежели простое условие, так писанную клятву будем признавать за нечто иное, а не за одну клятву. Короче сказать, клятва, по моему мнению, есть удостоверение спросившего и доверившего. Он не оправдывает того, что принудил Никанор, потому что принуждением был самый закон, его связывавший; или что впоследствии одер­жал верх в суде, потому что само преследова­ние по суду было уже клятвопреступлением. В этом убеждал я и брата Георгия, чтобы не придумывать предлогов к преступлениям и не выискивать причин, оправдывающих проступ­ки, но знать, что написанная есть клятва, и плакать перед Богом и перед твоим благого­вением о грехе, хотя и иначе думал он прежде, это обманывать самого себя. Об этом и сам я говорил с ним; а очевидно, что если ты пого­воришь, то приведешь его в большее сокру­шение, как великий врач душ, и подчинив его какому-нибудь правилу, на сколько времени решишь сам, таким образом окажешь ему че­ловеколюбие во времени. Мерой же времени будет мера раскаяния.

221. К нему же (220)

(Выражает свои благожелания)

Рад я советникам любви, особенно же в такое время, и в рассуждении человека, недавно присоединенного и в то же время крещенного и, чтобы угостить тебя словами Писания, «водруженнаго в юности» (Пс. 143, 12). Ибо так оно называет превосходство разумения перед возрастом. Потому как древние отцы, между прочим, желали детям росы не­бесной и тука земли (Быт. 27, 28), разве кому угодно и это понимать в смысле высшем; так я за все воздам тебе духовно. «Исполнит Гос­подь вся прошения твоя» (Пс. 19, 6), и будешь отцом таких детей (если уже должно выра­зить желание свое и короче, и ближе), каким сам ты показал себя родителям своим, чтобы сверх прочего и мне славиться тобой.

222. К нему же (221)

(Желанием любомудрствовать в безмолвии, слабостью здоровья и непостоянством погоды отказывается от приглашения участвовать в общих молитвах)

Рад я твоему прибытию, люблю быть вместе с тобой; однако же иное удумал сам о себе, то есть сидеть дома и любомудрствовать в безмолвии. Ибо это нашел для себя всего более полезным. Поскольку же и погода еще непостоянна, и болезнь меня не оставила, то прошу тебя, будь немного великодушен, по­молись о моем здоровье; со временем и я го­тов присутствовать при твоих молитвах.

223. К неизвестному (120)

(О том, что желающий не погрешать в своих обязанностях должен во всем советоваться с Богом)

Что говоришь? Убеждаю ли тебя этими словами, и ты переменишь предмет изу­чения, станешь заодно со мной, который не­когда был в одном ряду с тобой, а теперь, ес­ли позволишь сказать, стал выше тебя? Или должен я напевать тебе гораздо долее? Нет, чудный, не жди этого. Ибо тому, кто имеет у себя большую часть, стыдно не приобрести всего; начало бывает уже половиной целого дела, а где больше половины, там чему другому быть, как не целому? Поэтому, если моих советов достаточно, то прекрасно; ничего больше и не требуется. Если же тебе все еще нужен советник, и притом лучший, и, как Соломон ве­лит тебе пить вино «с советом» (см. Притч. 31, 4), чтобы не падать от опьянения и головокружения, так я, изменив немного совет, говорю: с Богом советуйся, и не согрешишь в своих обязанностях.

224. К неизвестному (121)

(О том, что скрывать свое любомудрие есть высшая степень любомудрия)

Ты, любезный сын, имел у себя доброго отца, как слышу о тебе. Воспрянь только, успевай и царствуй; мы же готовы хва­лить тебя, хотя еще и не признаешься в своем любомудрии. Ибо смотрим больше не на то, что говоришь, а на то, что делаешь. А и это са­мое — не признаваться в своем любомудрии весьма мудро, как критик Дионисий говорит о риторе Лисий, что его безыскусность была крайне искусственна.

225. К Урсу (122)

(Объясняет причины, по которым не может быть у него)

Приятно приветствовать друзей; а еще приятнее — приветствовать через друзей же, к числу каковых принадлежит досточестнейший сын Анисий. Он известит тебя и о мо­ем здоровье; если только назвать здоровьем кратковременную перемену к лучшему. Сооб­щит также и то, о чем я его просил, а именно, что хотя быть у тебя, чего требуешь дружески и искренно, и насладиться твоею любовью для меня весьма приятно и даже, будь уверен, при­ятно не менее чего-либо другого, составляюще­го предмет моих желаний, как известно сие и тем, кому описываю я твое радушное угоще­ние; однако же пусть рассудит твое благоразу­мие, возможно ли это, а притом и прилично ли, и не обвинят ли меня в неблаговременности, не покажусь ли для иных обременительным, как явившийся без основания и без какой-нибудь видимой причины; потому что нельзя уве­рить многих, что любомудрствую непритворно и все свое отдаю Богу?

226. К Эллевиху (123)

(Просит его, как военоначальника, уволить из военной службы чтеца Маманта)

Какие потери терплю от болез­ни! Надобно было прийти к тебе, обнять тебя, вспомнить старинную приязнь и тайную друж­бу; но не таково состояние моего тела. Потому обращаюсь к тебе с письмом и встречаю при­ветствием. А поскольку надобно и одарить чем-нибудь, то вот мой подарок — чтец Мамант, у которого отец — воин, но который посвящен Богу за его нрав. Уступи его Богу и мне, а не считай в числе беглых. Дай ему письменное увольнение, чтобы и другие не беспокоили; а тем самому себе подашь благопоспешные на­дежды и в войне, и в военачальстве. Да, умоляю тебя, позаботься о сем. У кого в руках самое важное и от кого все зависит, тем особенно должно заботиться о Боге и о Его помощи.

227. К Македонию (124)

(В благодарность за благодеяния посылает ему обещанного певца)

Какие потери терплю от болез­ни! Надобно было прийти к тебе, обнять тебя, вспомнить старинную приязнь и тайную друж­бу; но не таково состояние моего тела. Потому обращаюсь к тебе с письмом и встречаю при­ветствием. А поскольку надобно и одарить чем-нибудь, то вот мой подарок — чтец Мамант, у которого отец — воин, но который посвящен Богу за его нрав. Уступи его Богу и мне, а не считай в числе беглых. Дай ему письменное увольнение, чтобы и другие не беспокоили; а тем самому себе подашь благопоспешные на­дежды и в войне, и в военачальстве. Да, умоляю тебя, позаботься о сем. У кого в руках самое важное и от кого все зависит, тем особенно должно заботиться о Боге и о Его помощи.

228. К Авлавию (131)

(Обличает его в излишней привязанности к софистике)

Слышу, что ты полюбил софистическое искусство, и для тебя чудным стало делом, например: говорить свысока, смотреть значи­тельно, выступать подняв голову и с надмен­ностью. Слышу, что желание твое устремлено туда — к Марафону и Саламину, этим вашим украшениям, и что ни о чем не думаешь более, кроме того, чтобы Мильтиадов и Киногиров, Каллимахов и Телемаков — все снарядить по правилам софистики и как можно ближе к сво­ей цели. Если при этом ставить во что-нибудь и добродетель, ты уже наш, и что служит тво­ему прославлению, то пусть идет вперед своим путем. Но если ты вполне софист и забываешь о моей дружбе и о том, что неоднократно го­варивали мы между собой о прекрасном, то не скажу чего другого неприятного, а сказать сле­дующее не будет, может быть, нескромным: знай, что, недолго позабавившись перед моло­дыми людьми, весьма много посмеешься сам над собой, когда придет время взяться за ум, но будет уже поздно.

229. К Мелетию (143)

(Давнее прекращение переписки с ним уподобляя сну, сравнивает себя с Ахилловыми конями, отрясающими с себя прах)

Столько уже времени, и ни одного еще письма не получал я от тебя, как ни желательно было сие, и сам я не писал, хотя, ду­маю, и ты также ждал от меня писем. Какая недеятельность! Чтобы не сказать, какое бес­чувствие! Что до сна, едва ли сравнится с на­ми и Арганфоний, так мы заспались. Где прежнее наше товарищество? Где эти общие речи и беседы? Где тот сладкий неиссякающий источник, из которого они черпались? По­этому, хотя и поздно, я встаю, отряхаю с се­бя прах, по примеру Ахилловых коней, повременю, впрочем, говорить: отряхаю и гриву, чтобы ты не принял этого за шутку. А заботишься ли ты о нашей дружбе, это сделается явным, когда напишешь.

230. К Анисию (144)

(Благодарит Бога, что поездка Анисиева была благоуспешна, желает и себе того же)

Пришло ко мне письмо твое с известием о твоем здоровье и о том, что поезд­ка твоя была благоуспешна. И за это все бла­годарение Богу! А если бы и я мог о себе написать что-нибудь подобное, то еще большее благодарение!

231. К Олимпиану (165)

(Требует назад книги «Аристотелевы письма», замечая, что мог бы и подарить ее, если бы не боялся, что он, как неподкупный судья, примет это за подкуп)

Книгу, которую брал ты у меня, а именно «Письма Аристотеля», мог бы я не требовать назад, но оставить у тебя как дар, свойственный ученому, и как приличный па­мятник дружбы. Но чтобы ты, как страшный вития и превосходный судья, не взнес на меня жалобу о преступлении против начальства и об оскорблении оного тем, что намереваюсь подкупить судью, который так неподкупен и выше всякого дара, то пусть воротится назад то, что дано тебе мной. В награду же от твоей учености прошу не чего-либо иного (ибо что можешь дать мне, который из того любомудрия, чтобы ничего не иметь?), а одного письма тво­его, чтобы это было в буквальном смысле воз­награждением, когда за одолжение писем и платить будешь письмами.

232. К Георгию (182)

(Просит объяснения по делу о диаконе Евфалии, который заключил в узы и бил какого-то Филадельфия; требует и самого виновного к ответу)

Недужное врачуют, а не сокрушают. Поэтому как же содиакон наш Евфалий, ни сана не уважив, ни свойства не почтив, бедного Филадельфия подверг и узам, и побоям, как показывают и знаки побоев? Дивлюсь этому. Посему не оставив без внимания этого происшествия, но когда придешь сам, объясни мне случившееся. Пусть явится и диакон дать ответ на обвинение и понести примерное на­казание за жизнь им притесненного. Ибо не потерплю, чтобы почти на глазах моих осме­ливались на подобные неприличия.

233. К Петру (186)

(Просит его молитв о себе, удрученном старостью и болезнью)

Очень удалились мы друг от друга, не имея ни личных свиданий, ни письменных сношений. Впрочем, надеюсь, что разлучены мы между собой телом, а не духом. А теперь, когда открылся случай, и приветствую твое благоговение, и прошу молитв обо мне, утружденном старостью, болезнью и борением между жизнью и переселением из жизни.

234. К Феотекну (198)

(Увещевает его, как не давно сподобившегося благодати не мстить обидевшим его в лице жены и дочери)

Знаю, что трудно не смущаться мыслями, когда обида еще жива и гнев не остыл; потому что и раздражение, и печаль бывают слепы, особенно же, когда можно негодовать и по праву. Но поскольку и сам я в числе обиженных и оскорбленных, даже и негодую не менее, то посему имею право требовать, чтобы и совет мой не был оставлен без уважения. Несносно то, что потерпели мы, и если угодно, присовокупили, что потерпели, чего не терпел еще никто из людей. Но ради этого не станем причинять обиды себе самим, и не возненавидишь благочестия со вредом своим. Много значит жена, дорога и дочь, но не до­роже души. Подумай, что недавно удостоился ты благодати; а немалая опасность — осквер­нить кровью дар и опять иметь нужду в новом очищении. Поэтому не будем умышлять худого сами на себя, не утратим дерзновения перед Богом, оказавшись огорченными и чрезмерно негодующими на обидевших. Предоставим че­ловека Богу и тамошним наказаниям, а себе приобретем человеколюбивого Судию, оказав­шись сами человеколюбивыми; сделаем снисхождение, чтобы и нам было сделано снисхож­дение. Да не обольщает тебя суетная мысль, что нет вины справедливо отмстить и пре­ступника выдать законам. У римлян свои за­коны, а у нас свои, но те неумеренны, жесто­ки, не щадят даже и крови; у нас же законы милостивы, человеколюбивы и не позволяют предаваться гневу и на обидчиков. Их будем держаться, им станем следовать, чтобы, ока­зав малую милость, потому что маловажна и никакой не имеет цены здешняя жизнь, по­лучить взамен великое от Самого Бога, то есть Его человеколюбие и тамошние надежды.

235. К гражданским начальникам (197)

(Выговаривает им, что диакона Феотекна обложили податью, как ремесленника)

Кажется мне, что не пощадили бы вы и сумы синопского Диогена, если бы жил он при вас, но и на него наложили бы ру­ки, ставя ему в вину его образ жизни, философский плащ, посох и то, что, по своему лю­бомудрию, ничего он у себя не имеет, но ходит от дверей к дверям, проживая даром; и как случилось, когда намереваетесь и на брата Феотекна наложить пошлину, какую берут с зани­мающихся ремеслами. На какое первое и важнейшее из прав его указать мне? На то ли, что он диакон? Или что он беден? Или что он странник и принад­лежит более другим, нежели нам? Или что за­служивает уважение по жизни, как иерей и сожитель мучеников? Но известно вам и то, что кормит странников, даже не по силам, и, может быть, тем только и виновен, что один из живущих там силится быть благодетель­ным. Что из этого всего важнее, судите сами; за все же это окажите снисхождение челове­ку и не подайте о себе мысли, что, доставляя малую выгоду обществу, причиняете сами ве­ликий вред, нагого, как говорится, не одевая, а раздевая.

236. К Евланнию (210)

(Выговаривает за то, что давно не пишет)

Долгое время молчал ты, хотя человек ты самый словоохотливый, о том и заботишься, в том и поставляешь искусство, чтобы всегда говорить и выказывать себя в речах. Но, вероятно, Неокесария причиной твоего молчания передо мной, и, следовательно, дол­жен принимать я за милость, что помнишь еще о своем отечестве, потому что нечем добрым и помянуты так говорят слышащие. Но в ста­рину был ты в числе ненавидимых за меня, а не в числе терпевших, чтобы ненавидели ме­ня другие. Посему будь ко мне таков же, и пи­ши, где бы ты ни был, и вспоминай обо мне, как следует, если только я значу для тебя что-нибудь. Но есть и некоторое право требовать равной любви в вознаграждение тому, кто стал первый любить.

237. К Фекле

(Просит прислать вина для строителей церковной ограды)

В минувшем году была на родине сильная стужа, и на виноградных лозах побила усики, которые уже разветвились к образова­нию из себя гроздьев; оставшись же бесплод­ными, и наши чаши сделали они безвлажны­ми и пересохшими. Но что заставило меня так жалобно тебе описывать бесплодие растений? Чтобы сама ты, по слову Соломонову, стала для нас виноградом зреющим (см.: Песн. 2,13), и летораслией плодовитой, которая не гроздями украшена, но источила уже для жаждущих вла­гу из гроздьев. Кто же эти жаждущие? Строи­тели церковной ограды. Не имея возможности напоить их гор­ным напитком, прибегаю к твоей многогроздной руке, чтобы ты приказала своим источни­кам излиться на нас рекой. Сделав это вскоре, оживишь у многих пересохшие уста, а прежде всего, как нельзя больше, обрадуешь меня, ко­торый аттически выпрашивает себе на бед­ность.

238. К Ливанию софисту (203)

(От имени матери, посылающей к Ливанию сына)

Я - матерь, послала к отцу детище — матерь по природе — к отцу по урокам красноречия. Потому, чтоб заботилась о нем я, позаботься ты.