В услужении и на службе

Самый ранний источник с упоминанием о Меншикове относится к 1694 г. 29 августа царь отправил письмо архангель­скому воеводе Федору Матвеевичу Апраксину. В перечне лиц, посылавших привет адресату, значился Алексашка Меншиков. «Алексашка» упомянут еще в одном письме, адресованном царем Андрею Андреевичу Виниусу в 1697 г.(1) Среди волонте­ров, отправившихся за границу для обучения кораблестрое­нию, Алексашка стоял первым в списке того десятка, который возглавлял десятник Петр Михайлов — царь. Меншиков не расставался с ним ни на минуту. Вместе с Петром он работал на верфи Ост-Индской компании в Голландии, одновременно с ним получил от корабельного мастера аттестат, удостоверяв­ший, что он овладел специальностью плотника-кораблестрои­теля. Из Голландии Петр отправился в Англию для обучения инженерному искусству кораблестроения. Его и здесь сопро­вождал неразлучный друг Алексашка. Вместе с царем он на­ходился в толпе волонтеров, составлявших свиту великого по­сольства, присутствовал на торжественных приемах, осматри­вал достопримечательности столиц западноевропейских стран — арсеналы, монетные дворы, кунсткамеры, промышлен­ные предприятия, учебные заведения. Как и Петр, он жадно впитывал увиденное, с поразительной легкостью усваивал азы артиллерийского дела, фортификации, кораблестроения. Это была практическая школа, расширявшая кругозор царского любимца в детские годы не получившего никакого образо­вания.

Известие о стрелецком мятеже вынудило Петра срочно вернуться в Москву. Здесь сразу же начался стрелецкий ро­зыск. Известно участие Меншикова в казнях стрельцов — он хвастал, что самолично отрубил головы 20 обреченным. О воз­росшем влиянии Меншикова на царя свидетельствует инци­дент, происшедший на пиру у царского фаворита Лефорта в один из первых дней пребывания в столице. Находясь в состоянии крайней раздражительности, Петр в пылу гнева вынул шпагу и, ударив ею по столу, закричал Шеину: «Так я уничтожу твой полк, а с тебя сдеру кожу до ушей!». При­чина ярости Петра состояла в том, что боярин Шеин, коман­довавший верными правительству войсками, разгромив бун­товавшие стрелецкие полки под Новым Иерусалимом, проявил подозрительную для царя поспешность в расправе с зачин­щиками бунта. Вместе с казненными вожаками навечно была похоронена тайна подготовки бунта и возможной причастно­сти к нему царевны Софьи, с 1689 г. находившейся в заточе­нии в Ново-Девичьем монастыре. Царь был твердо убежден в том, что бунт был инспирирован Софьей, но убедительные доказательства на этот счет отсутствовали, ибо тех, кто мог пролить свет на события, не осталось в живых, а те, кто да­вали показания под жесточайшими пытками, оказались людь­ми, не посвященными в сокровенные замыслы стрелецких руководителей.

Шеин дал царю еще один повод для недовольства — Петру стало известно, что этот боярин производил в офицеры и по­вышал в званиях за взятки. Судя по всему, Петр, размахи­вавший шпагой, находился в исступлении, и эксцесс мог за­кончиться трагедией.

Успокаивать разбушевавшегося царя кинулись учитель царя Зотов, князь-кесарь Ромодановский, Лефорт. Но Зотов получил удар по голове, Ромодановскому царь ранил руку. Петр занес шпагу, чтобы расправиться с Шеиным, но генера­лиссимуса спас от гибели Лефорт, схвативший царя за руку; самому Лефорту тоже досталось несколько ударов. Никто не мог погасить гнев Петра, и неизвестно, каким было бы продолжение этой неприглядной сцены, если бы не вмешался Меншиков. Он увел царя в соседнюю комнату и устроил так, что от прежнего возбуждения не осталось и следа (2).

В качестве денщика Меншиков занимался устройством незатейливого быта царя. В начале 1700 г. царь пишет ему: «Мейн герценкин. Как тебе сие письмо вручитца, пожалуй, осмотри у меня на дворе и вели вычистить везде и почи­нить» (3). Далее следовали распоряжения о смене полов, заго­товке льда, постройке погреба и т. д.

Но обязанности денщика Алексашки не ограничивались выполнением хозяйственных поручений. После смерти Ле­форта в 1699 г. Меншиков становится доверенным царя в его амурных делах. Вместе с Петром он частенько навещал Не­мецкую слободу, куда влекла царя дочь виноторговца Анна Монс. Сам Данилыч сердечную привязанность обрел не в Не­мецкой слободе, а при дворе сестры царя Натальи Алексеев­ны. Там среди девиц, окружавших царевну, ему пригляну­лась одна из трех сестер Арсеньевых — Дарья Михайловна.

Известен единственный портрет Дарьи Михайловны. Гра­вюра, выполненная А. Ф. Зубовым, изображает 44-летнюю княгиню с привлекательными чертами холеного лица. Трудно сказать, в какой мере изображение соответствовало оригина­лу и имела ли княгиня в молодости репутацию обворожитель­ной красавицы, но что она была женщиной сердечной, беззаветно любившей своего Данилыча и преданной домаш­нему очагу,— на этот счет имеется множество документаль­ных свидетельств.

В 1700 г. началась изнурительная Северная война. Главное внимание царя, особенно в первые годы войны, было прико­вано к театру военных действий. Надо полагать, что Менши­ков сопровождал Петра всюду, где того требовала обстановка.

В начале 1702 г. Петр получает от Шереметева известие о первой победе русских войск под Эрестфером и тотчас же отправляет к театру военных действий расторопного Менши­кова, чтобы сообщить боярину о присвоении звания фельд­маршала и вручить ему орден Андрея Первозванного.

Весной того же года Меншиков отправляется вместе с Пет­ром в Архангельск, имея должность гофмейстера царевича Алексея, а осенью участвует в осаде Нотебурга. Здесь он впервые проявил себя на военном поприще. Храбрость и рас­торопность Данилыча были столь очевидны, что Петр назна­чает его комендантом завоеванной крепости, переименован­ной в Шлиссельбург.

Петр едет в Москву и Воронеж, а оставленный в Шлис­сельбурге комендант развивает кипучую деятельность: посы­лает отряды на неприятельскую территорию, хлопочет о постройке кораблей и металлургических заводов. Царь поручил Меишикову разыскать место для основания верфи, В феврале он доносит Петру, что им найдено такое место на реке Свири, где стояли леса, пригодные для сооружения не только мелких, но и пятидесятипушечных кораблей. Так ста­раниями Меншикова были основана Олонецкая верфь, с ко­торой уже в августе 1703 г. был спущен первенец Балтийско­го флота фрегат «Штандарт».

Убежденность Петра в том, что без флота невозможно удержать Неву, стала убежденностью Меншикова. Знал он, разумеется, и о страсти царя к кораблестроению. Именно поэтому работы на Олонецкой верфи находятся в центре вни­мания Меншикова. Он в курсе всех событий, то и дело справ­ляется о постройке кораблей, их размерах, количестве выли­тых для них пушек, отдает распоряжения о заготовке леса, рассылает указы о мобилизации работников. Усвоил он и ма­неру обращения царя с подчиненными, требуя, чтобы его рас­поряжения выполнялись «с великим послешением», «неоп­лошно», «без всякого мотчания».

Но в отличие от Петра Меншиков, в это время еще не избалованный властью, к промахам подчиненных относился снисходительно, журил их слегка и не прибегал к угрозам. К олонецкому коменданту Яковлеву, своевременно не при­славшему 300 плотников в Шлиссельбург, он писал в февра­ле 1703 г.: «Я на вас надеюсь как на себя, вы мои секретные друзи и любимые мною не так в деле своем поступаете как мне угодно и волю мою не творите». Спустя несколько дней плотники прибыли, и усердие коменданта тут же было заме­чено: «Благодарствую вашу милость, что вы ко мне в Шлис­сельбург плотников и работников выслали и тою высылкою меня повеселили и за то ваше ко мне исправление любезный поклон до вашей милости отсылаю и за свое здравие по чарке горелки кушать повелеваю».

В другой раз олонецкий комендант, осмелившийся до­нести царю о неполадках, минуя Меншикова, получил уко­ризненное письмо, взывавшее к его дружеским чувствам: «Ты разсуди сам себе, хотя бы то и так было, дельно ль при­ступил к донесению мимо меня, в чем надобно было тебе опасну быть, в чем я от тебя не чаял, но еще паче всякого остерегательства надеялся, а ты вместо того пакость чинишь и с такими бездельными словами докладываешь» (4).

Не менее успешно Меншиков справился и с другими по­ручениями Петра. Для создаваемого Балтийского флота тре­бовалось много железа и корабельных пушек. Меншиков ор­ганизует поиски руд и закладывает два завода — Петровский и Повенецкий. Оба они были пущены в рекордно короткий ток — в начале следующего года на них уже отливали пушки (5). Так царский слуга постепенно становится соратником царя.

Не забывает Меншиков и о своих бытовых удобствах. Уже в это время отчетливо проявилась его тяга к роскоши и комфорту. В Шлиссельбург к коменданту крепости потянулись обозы, нагруженные всякими припасами, из Архангельска он выписал заграничные экипажи, из Москвы — заморские напитки. Богатый солепромышленник Григорий Строганов удружил царскому любимцу органиста Афоньку.

Искусством жить в роскоши Данилыч овладел довольно быстро. Сохранился любопытный документ — выписка об из­держанных деньгах на приобретение различных товаров для царя и его фаворита. В 1702 г. для Петра были куплены два парика общей стоимостью 10 руб., в то время как для Меншикова— восемь на 62 руб. В 1705 г. общие расходы царя и его фаворита на приобретение материалов для экипировки составили 1225 руб. Петр довольствовался приобретением 40 ар­шин ивановского полотна на порты. Остальные деньги были издержаны на покупку штофов, тафты, кисеи, кружев, сукна, предназначавшихся для Меншикова, его сестры Анны Дани­ловны и сестер Арсеньевых (6).

В то время как зимой 1702—1703 гг. Меншиков сторожил Шлиссельбург, царь, находясь вдали от фаворита, осыпал его новыми милостями. Вместе с веселой компанией Петр от­правляется в подаренное Меншикову село Слободское, что близ Воронежа, где «веселились довольно». Царь сам соста­вил план небольшой крепости у села и придумал название для нее — Ораниенбург.

«Все добро,— писал царь,— только дай, дай боже, видеть вас в радости». Меншиков отвечал из Шлиссельбурга: «Все здорово и твоим, государя моего, повелением все управляетца».

В том же 1703 г. Меншиков, заждавшийся приезда Петра в Петербург, в письме к царю при объяснении причин за­держки прибегает к тому шутливому тону, который был при­нят в кругу близких к царю людей: «Разве за тем медлеиие чинится, что ренскова у вас ведаем есть бочек с 10 и больше и секу не без довольствия и потому мним, что, бочки испразня, да хотите приехать или, которые из них разсохлись, за­мачиваете или размачиваете, о чем сожалеем, что нас при том не случилось» (7).

В военной кампании 1703—1704 гг., когда русские войска овладели всем течением Невы и принудили к сдаче гарнизон Нарвы, Меншиков дважды отличился в сражениях. Одно из них произошло в устье Невы вскоре после овладения Ниен-шанцем. Шведский адмирал Нумере, не зная о том, что Ниеншанц пал и находится в руках русских, вошел с отрядом кораблей в устье реки. Два из них бросили якорь вблизи крепости.

В предрассветном тумане 7 мая 1703 г. от берега отча­лили 30 лодок с солдатами, вооруженными ружьями и гранатами. Половиной из них командовал Петр, другой — Мен­шиков. Подкравшись к кораблям, атаковавшие взяли их на абордаж и в считанные минуты завершили операцию. Она доставила царю огромную радость прежде всего потому, что это была первая морская победа. Ликовавший Петр возложил на себя орден Андрея Первозванного. Другой орден был вру­чен Меншикову. Данилыч получил еще одну привилегию, вы­соко поднимавшую его престиж: ему разрешалось содержать на свой счет телохранителей, своего рода гвардию. Подобным правом в стране никто не пользовался, кроме царя.

Петр поспешил оповестить своих друзей об успехе. Из­вестил об этом девиц Арсеньевых и Меншиков: «Против 7 числа господин капитан (Петр.— Н. П.) соизволил ходить и я при нем был же, и возвратился не без счастья. 2 корабля неприятельские с знамены и с пушки и со всякими припасы взяли, на первом 10, на другом 8 пушек». Здесь же сообще­ние о полученной награде. Примечательна подпись Менши-кова под этим письмом. Ранее он подписывался просто: Алек­сандр Меншиков. В письме, отправленном 10 мая 1703 г., нетрудно обнаружить следы пробудившегося честолюбия. В подписи под сугубо частным письмом он обозначил и свою должность и принадлежность к числу лиц, удостоенных орде­на: «Шлиссельбургский и Шлотбургский губернатор и кава­лер Александр Меншиков» (8).

Впрочем, современник приводит свидетельство непомер­ного честолюбия Меншикова, относящееся к 1698 г. «Один из министров,— читаем в дневнике секретаря австрийского посольства Корба,— ходатайствовал перед царем об его лю­бимце Александре, чтобы возвести его в звание дворянина и сделать стольником. На это, говорят, его царское величество ответил: „И без этого уже он присвояет себе неподобающие ему почести, его честолюбие следует унимать, а не поощ­рять"» (9).

С овладением Ниеншанцем, близ которого была заложена Петропавловская крепость, забот у Меншикова прибавилось. Вновь завоеванная территория тоже была поручена его уп­равлению. Ответственным за сооружение одного из шести бастионов крепости Петр назначил Меншикова. Вблизи кре­пости был построен деревянный домик царя, сохранившийся до наших дней. Поодаль от него возводили дома вельможи — Гавриил Иванович Головкин, Яков Вилимович Брюс, Павел Петрович Шафиров. Среди зданий выделялся размерами дом петербургского губернатора Меншикова. Он назывался Посольским, потому что в нем принимали послов и отмечали празднества.

Под особым надзором губернатора находилось укрепление острова Котлина, запиравшего вход в Неву. В устье реки ростоянно маячили корабли эскадры Нумерса. Как только 1 октября эскадра удалилась на зимнюю стоянку, на Котлине «начали спешно возводить крепость по чертежу, присланному Петром из Воронежа. Дело в Петербурге и на острове Котлине спорилось, и Меншиков в июле 1703 г. доносил царю: «Городовое дело управляется как надлежит. Работные люди из городов уже многие пришли и непрестанно прибавляются». Губернатор не сомневался, что «предреченное дело и впредь будет поспешествовать».

Слух об основании русскими города в устье Невы рас­пространился среди западноевропейских купцов, и в ноябре 1703 г. на реке пришвартовался первый иностранный корабль, доставивший соль и вино. На радостях петербургский губернатор щедро наградил за отвагу шкипера, рискнувшего пробиться к городу, минуя шведских каперов: ему была выдана премия в 500 золотых, а каждому матросу по 30 талеров.

Все эти хлопоты занимали уйму времени, с утра до ночи Меншиков в непрерывных заботах, его высокую фигуру можно было встретить на болварках спешно возводимой Петропавловской крепости, в Адмиралтействе, за распределением крестьян и горожан, прибывших на строительные работы со всех концов страны, в полках, охранявших подступы к новому городу, на Олонецкой верфи. Расторопный Меншиков поспевал всюду. Свободного времени у него поубавилось настолько, что он затруднялся выкроить несколько минут, чтобы продиктовать письмо девицам: «А что вы пеняете, что нечасто вам пишу, а вы в том не подивуйте, потому что за не­досугом и то чинится, а вам мочно всегда писать» (10).

Петр доволен распорядительностью любимца — в его лице он обрел исполнительного помощника, не щадившего ни себя, ни других. Царь нуждался в советах Меншикова и не скрывал своего желания встретиться с ним. Будучи в Шлиссельбурге, Петр вызывает к себе Меншикова, видимо находившегося в Ладоге: «Зело мне нужда видетца с тобою». И тут же разъясняет, что он приглашает его вовсе не для разноса: «Для бога не думай о своей езде, что здесь нездорово; истин­но здорово, только мне хочетца видетца» (11).

В кампанию 1704 г. Меншиков участвует в осаде Нарвы. Во время осады Петр по совету Меншикова использовал воен­ную хитрость. В лагере русских войск стало известно, что комендант крепости Горн ждал прихода подкреплений. На виду у осажденных было разыграно «сражение» между спе­шившим им на помощь «шведским» отрядом и русскими вой­сками. Двумя полками солдат, облаченными в такие же си­ние мундиры, что и шведские войска, командовал Петр. Пол­ками в русских зеленых мундирах командовал Меншиков. Инсценировка сражения удалась вполне, шведы поверили, что к ним подоспела помощь, и комендант Горн велел открыть ворота, чтобы ударить по русским войскам с тыла. Выманен­ные из крепости шведы понесли значительные потери.

«Губернатор и кавалер» получил не только чины и долж­ности, но и царские пожалования вотчинами. Первое из них относится к 1700 г. — он стал владельцем деревни Лукиной в Московском уезде, населенной 115 душами мужского пола; в следующем году хозяйство Меншикова увеличилось еще на две вотчины, тоже пожалованные Петром. Кроме того, Мен­шиков округлял свои владения скупкой деревень. В 1700— 1701 гг. он приобрел в Московском уезде три вотчины, за одну из которых, самую меньшую, он уплатил 3 тыс. руб. (12).

Из каких источников Меншиков изыскивал средства для столь значительных расходов? Относительно казнокрадства Меншикова в эти годы сведения отсутствуют. Быть может, он и залезал в казенный сундук, но брал дозами, не вызы­вавшими зависти у других. О степени распространенности этого порока среди современников мы знаем по жестоким и в то же время безуспешным мерам борьбы Петра с ним. И все же главным источником, из которого Меншиков черпал деньги, была казна. Что касается подношений, то они хотя и текли в дом фаворита непрерывным потоком, удельный вес их в его бюджете был невелик.

Молва о близости Меншикова к царю, о влиянии, оказы­ваемом любимцем на Петра, стала достоянием не только придворных, но и проникла в широкие круги дельцов того времени. Одни одаривали посредничество царского любимца за уже обделанное дельце, другие подносили так, на всякий случай, чтобы заручиться его поддержкой в предвидении тога часа, когда придется обратиться к его услугам, третьи о чем-либо просили и тут же поощряли усердие фаворита авансом. Органист Афонька, подаренный Строгановым, не являлся исключением. Как-то Меншиков остановился в Троице-Сер-гиевой лавре. Монастырские власти проявили интерес к толь­ко что завоеванной крепости Шлиссельбург. Губернатор подарил им три плана крепости. Как тут можно было ему удержаться от искушения, если братия одарила его 300 руб.

Подарки типографских планов завоеванных крепостей Шлиссельбурга и Выборга вылились в особый вид вымогательства. Меншиков «с шапкой по кругу» объехал, видимо, уйму монастырей и посадских общин, что принесло ему, по собственному признанию, 19 410 руб. чистоганом. В других случаях подносили по мелочам: какой-то архимандрит прислал сельдей, руководитель Мундирной канцелярии Матвей Голтвин бил челом принять 200 свежих яблок, бочонок слив и бочонок яблок в патоке. Войсковой атаман Василий Фролов, занявший этот пост не без помощи Менши-кова, почти ежегодно присылал по скакуну. Преемник Фролова Иван Краснощекое отправил Меншикову «презенту калмычат младых мальчика и девочку», а также турецкого табаку; министр в Курляндии Петр Бестужев прислал в подарок платки. Более крупные подношения Меншиков получал от сибирского губернатора Матвея Гагарина, но светлейший, как ни напрягал память, так и не мог вспомнить, в чем со-стояли эти подношения (13). Вероятно, Меншиков, особенно в годы, когда находился в зените могущества, получал и де­нежные подарки, но источники факты такого рода, естествен­но, не регистрировали.

Впрочем уже в начале столетия у Меншикова наряду с честолюбием обнаружилась еще одна черта его характера — страсть к стяжанию. Крупные взятки он брать не рисковал, о чем свидетельствует случай с Виниусом. Думный дьяк Андрей Андреевич Виниус, обрусевший голландец, отец ко­торого основал еще в 1636 г. первый в России вододействующий металлургический завод, относился к числу близких к Петру людей, входил в так называемую компанию царя, состоявшую из самых доверенных лиц. Он занимал множество должно­стей — руководил Сибирским, Аптекарским и Пушкарским приказами, в его ведении находилась также и почта, В 1703 г. предстояло освобождение Виниуса от ряда постов, и он ради сохранения за собою Сибирского приказа, приносившего ему, видимо, наибольшие доходы, решил дать Меншикову взятку примерно в 10 тыс. руб. Меншиков деньги взял, обещал со­действие, но тут же донес об этом царю: «Зело я удивляюсь,— с возмущением писал Ментиков,— как те люди не познают себя и хотят меня скупить за твою милость деньгами» (14). В итоге карьера Виниуса оборвалась, он был лишен всех должностей и доверия царя.

В последующие годы подобных сентенций в эпистолярном наследии Меншикова мы не встречаем. В данном же случае Меншикова удержала от соблазна сложная гамма чувств. Отказался он от взятки потому, что предложенный ему куш был непомерно большим, и он психологически еще не был подготовлен к подношениям таких размеров. В этом состоял просчет Виниуса, ибо, предложи он взятку поскромнее, быть может, все обернулось бы по-другому. Но, кроме того, Мен­шиков руководствовался еще двумя соображениями: во-пер­вых, он упрочивал доверие Петра не только в личных отно­шениях, но и в качестве верного и преданного помощника на административном поприще; во-вторых, положение фаворита обязывало участвовать в интригах, подставлять ножку своим соперникам и своевременно сметать их с пути.

В начале 1704 г. Меншиков еще более закрепил свое по­ложение «товарища» Петра при помощи пленницы Марты. В августе 1702 г. Шереметев овладел Мариенбургом. Сре­ди взятых в плен оказалась семья пастора Глюка, державшая в услужении сироту Марту. Сначала Марта попала в руки какого-то сержанта, затем оказалась у Шереметева, а в конце 1703 г. ее отнял у фельдмаршала Меншиков. У Меншикова Марту, которую стали называть Катериной Трубачевой, за­метил Петр. Меншиков охотпо уступил ее своему «товарищу». Быть может, знакомство Петра с Екатериной было случайным. Но не исключено, что Меншиков сознательно использовал Екатерину в качестве противовеса Анне Монс. Между ним и фавориткой царя сложились неприязненные отношения, и он был заинтересован в разрыве Петра с дочерью виноторговца из Немецкой слободы. Со временем Катерина Трубачева прочно овладела сердцем царя. Своим возвышением она была обязана Меншикову и чувство признательности ему сохра­нила на всю жизнь.

А пока Меншиков приютил ее в своем семействе — она жила вместе с его сестрой, Анисьей Толстой, и девицами Арсеньевыми. Это дамское общество на первых порах коро­тало время либо в Москве, либо по вызову приятелей отправ­лялось в нелегкое путешествие к театру военных действий,

Дамы ведут оживленную переписку с Меншиковым и Петром, справляются об их здоровье, поздравляют с праздниками и днями рождения, жалуются на скуку от «разлучения», отправ­ляют подарки. 27 октября 1705 г. Меншиков пишет Дарье Михайловне из Тикотина: «За писание ваше благодарствую, а особо за присылку шлафмица (ночного колпака.— Н. П.), которой зело любовно принят; так и посланный от вас галздук господину капитану (Петру.— Н.П..) вручил, которой также тот галздук милостиво принять благоволил».

Ответы Меншикова на нежные письма Дарьи Михайловны, поначалу суховатые, постепенно приобретают теплоту и вза­имное выражение привязанности. «Только не могу больше блажить против милости твоей,— пишет Дарья Михайловна своему возлюбленному.— Желаю сердечно видеть тебя, ра­дость свою, и неотлучно б быть при милости твоей всегда». Меншиков отвечает из Витебска: «Для бога скорее приез­жайте и нигде в пути не медлите, потому что мне без вас Зело скучно, о чем сами изволите рассудить» (15).

В течение шести лет, начиная с 1705 г., между Петром и Меншиковым, судя по их переписке, поддерживались самые теплые отношения и, кажется, не возникло ни одного повода, чтобы омрачить их.

Уместно отметить одну особенность переписки Петра с Меншиковым. Эпистолярное наследие царя велико, оно включает несколько тысяч записок, распоряжений, писем, отправленных многочисленным корреспондентам. Петр любил и умел писать письма. Среди многих сотен корреспондентов особое место занимает Меншиков. Всем остальным царь писал кратко, четко и, как правило, без эмоций. Он поручал сделать то-то и то-то и донести об исполнении поручения. Иное дело — письма к Меншикову. Они отличаются и по тону, и по форме. Это письма не царя к подданному, а дружеские послания, дающие читателю основания полагать, что перед ним два равных по положению корреспондента, обмениваю­щихся взаимными советами, сетующих на трудности. Деловая часть писем Петра к Меншикову перемежается с сообщения­ми о состоянии здоровья, о погоде, о дорогах, о жажде встре­чи, наконец, о переживаниях в связи с неудачами или успехами.

Меншикову царь повелевал так же, как и прочим поддан­ным. Но указы Петра к Меншикову напоминают скорее прось­бы — в них отсутствуют угрозы за невыполнение, нет и них и повелительного тона, характерного для посланий Петра дру­гим лицам. Петр был уверен, и эта уверенность подтверждалась повседневно, что Данилыч, если того требует обстанов­ка, сделает больше, чем ему поручено, и будет действовать смело, энергично, а также проявит собственную инициативу в развитии идей, заложенных в письме-указе.

Ни к кому Петр не обращался так нежно, не проявлял столько заботы и предупредительности, как к Меншикову, Как он только его ни называл! «Мейн липсте камрат», просто «товарищ», «Мейн Херценкинд», «Мin Неr», «Меin Неr Leutenant». Характерно, что Меишикову, единственному из корреспондентов царя, дозволено было обращаться к нему так: «Майн герц каптейн», «Мой господин капитан». Петр пользуется любым поводом, чтобы выразить глубокую привя­занность и доверие к своему приятелю. Осенью 1704 г. царь пишет: «У нас все добро и весело, только одно лишение от вас меж веселости точку прешкоды ставит». В феврале 1705г. из Митавы: «За сим желаем вам от господа бога всякого блага и радостного паки свидания, понеже ныне все веселье от нас вы увезли». Еще более выразительны письма царя, отправленные в мае того же года из Москвы. В первом из них он жалуется на болезнь, но более всего тоскует о раз­луке с Алексашей. Три дня спустя новое послание в таком же духе: к болезни присоединилась еще «тоска разлучения с вами; долго я терпел, но ныне уже вяше не могу. Изволь­те ко мне быть поскоряй, чтоб мне веселее было, о чем мо­жешь разсудить».

Меншиков позволял себе кокетничать. На одно из писем Петра он отвечал в марте 1705 г.: «Не погневись, мой госу­дарь, что мало и не часто к милости твоей пишу. Истинно рад бы писать часто, да опасен того, чтоб милости вышей часты­ми бездельными письмами не надокучить. И впредь, кроме дела и самой нужды, ни о чем писать к милости вашей не буду, только что разве о здоровье вашу милость безвестна не оставлю» (16). Петр, однако, требует от своего «товарища», чтобы он писал почаще, он хотел знать, как у него идут дела и каково его самочувствие. «Для бога прошу, чтобы чаще вы писали»,— не велит, а умоляет царь своего друга в апреле 1706 г.(17)

До сих пор мы наблюдали за деятельностью Меншикова, находившегося рядом с Петром. Он участвовал в лихом на­лете на неприятельские корабли, осаждал и штурмовал Нар­ву. То была проба сил Меншикова-военачальника. Теперь Петр доверяет своему «товарищу» действовать самостоятель­но, и он успешно выполняет главную в то время задачу петербургского губернатора — лишить шведов возможности вернуть земли по течению Невы и защитить будущую столицу. Сначала он в июле 1704 г. организовал отпор нападению шведов на Петербург. Неприятеля, подошедшего к крепости, стретили таким плотным огнем артиллерии, что он вынуж­ден был поспешно ретироваться, понеся большие потери. С таким же успехом действовали подчиненные Мепшикова при обороне Кронштадта. Высадившийся там десант вынужден был вернуться на свои корабли. Умелые действия губернатора Петр вознаградил чином генерал-поручика.

После овладения Нарвой театр военных действий переместился в Польшу. Шведские войска в погоне за Августом II колесили по территории этой страны с 1701 г., грабя население и нанося бесчисленные поражения саксонцам. Петр был заинтересован в сохранении союзнических отношений с Августом II, ибо, когда Карл XII, по образному выражению царя, увяз в Польше, Россия получила передышку для восстановления утраченной артиллерии и обучения армии современным приемам ведения войны.

Наконец, в 1704 г. Карл XII совершил детронизацию Августа — отнял у него польскую корону и вручил ее своему ставленнику Станиславу Лещинскому. Среди польских магнатов и шляхты возникло два лагеря: один из них поддержи­вал Станислава Лещинского, опиравшегося на шведские шты­ки, другой — оставался верным Августу II.

Августу было совершенно очевидно, что водрузить на свою легкомысленную голову корону польского короля без энер­гичной помощи со стороны России ему не удастся. Но столь же очевидно было и Петру, что чем дольше станет сопротив­ляться Август, тем продолжительнее будет отсрочка вторже­ния шведов в Россию. Именно из этих соображений Петр охотно заключил союз с польским королем Августом II в только что отвоеванной Нарве.

Договаривавшиеся стороны обязались воевать «до безопас­ного и обоим государствам полезного мира» и не вступать в сепаратные переговоры. А так как Август не обладал бое­способным войском, то Россия обязалась отправить в его распоряжение 12-тысячный корпус и выдавать польскому ко­ролю ежегодную субсидию в 200 тыс. руб.

Осенью 1704 г. в Польшу были двинуты два соединения русских войск: одно под командованием Аникиты Ивано­вича Репнина, другое — фельдмаршала Шереметева. Позже, в 1705 г., когда Шереметев был отправлен на подавление Астраханского восстания, общее командование русскими войсками в Польше Петр поручил недавно нанятому на русскую службу фельдмаршалу Огильви, В Польшу был отправлен и Меншиков в качестве командующего русской кавалерией. Здесь он энергично громил сторонников Станислава Лещинского, за Что был пожалован Августом орденом Белого Орла. Но главную награду для своего фаворита исхлопотал Петр. По его поручению русская дипломатия долго и настой» чиво добивалась от венского двора титула для Меншикова. Еще в 1702 г. канцлер Федор Алексеевич Головин поручил русскому послу в Вене Петру Алексеевичу Голицыну исходатайствовать Меншикову титул «гофа». Перед расходами ведено было не останавливаться, ибо Головин обещал их возместить. Канцлер соблазнял посла возможностью получить за труды изрядное вознаграждение: «А от него б (А. Д. Меншикова.— Н. П.) тебе заплата будет добрая, что и сам возможешь разсудить. И другим бы было во угождение» (18). Под «другими», видимо, подразумевался царь.

Титул графа Меншиков, видимо, все же получил, ибо в обращениях к нему в 1703—1704 гг. он употреблялся. Наконец, в 1706 г. австрийский император удовлетворил желание русского царя, наградив царского фаворита дипломом князя Священной Римской империи. Бывший пирожник стал светлейшим князем.

В зимнюю стужу начала 1706 г. армия Карла XII, находившаяся в Силезии, совершила стремительный марш на восток и в середине января оказалась у стен Гродно. Меншиков, получив известие о движении шведов к Гродно, доносил царю: «Ваша милость не извольте беспокоиться: мы здесь совершенно готовы, полки наши сюда собираются и вскоре совсем управимся».

Действительно, Карл, обследовав укрепления Гродно, пришел к выводу, что штурмом ему городом не овладеть. Шведские войска расположились за несколько десятков километров от Гродно.

Донесение Меншикова, полное оптимизма, не успокоило царя. Вслед за получением известия о марше Карла XII к Гродно он решил немедленно ехать к армии. «Надобно смотреть,— писал царь Меншикову 13 января, т. е. в день выезда из Москвы,— чтоб неприятель не отрезал наших войск от границы... чтобы неприятеля отнюдь не допустить зайти сзади себя» (19).

Попасть в Гродно Петру не удалось — он и выехавший к нему навстречу Меншиков оказались отрезанными от армии. Положение усугублялось тем, что Огильви не разделял опасений Петра относительно судьбы сосредоточенных в Гродно лучших полков русской армии. Царь требовал вывода войск из Гродно, в то время как Огильви считал необходимым дать шведам сражение, в котором надеялся одержать «совершенную и верную победу». На худой конец Огильви настойчиво рекомендовал отсидеться в Гродно до лета, и тогда шведов можно было бы одолеть наверняка.

С легкомысленными рассуждениями наемного фельдмаршала Петр согласиться не мог и, не надеясь на пунктуальное выполнение им своих повелений, отправляет в Гродно Меншикова с обширнейшими полномочиями. Главная задача Меншикова — вывести 40-тысячную армию из мышеловки. В письмах, адресованных Огильви и Репнину, было сказано, чтобы они выполняли все распоряжения светлейшего с такой же беспрекословностью и с таким же усердием, как и указы, исходившие непосредственно от царя.

Воспользоваться своими полномочиями в полном объеме Меншикову не довелось — он встретил армию три дня спустя досле того, как она оставила Гродно. На следующий день после приезда, 28 марта, он устроил смотр войскам. Хотя и пришлось утопить тяжелую артиллерию в Немане и расстаться с грузами, замедлявшими движение, главная задача, поставленная Петром в тщательно разработанном им плане выхода из окружения, была выполнена. Царь писал Меншикову из Петербурга: «Истинну сказать, от сей ведомости вовсе стали здесь радосны; а до того, хотя и в раю жили, однако всегда на сердце скребло» (20).

Русская армия двигалась к Киеву, который Меншиков решил укрепить на случай прихода шведских войск. «Я ездил вокруг Киева,— доносил он Петру,— также около Печерского монастыря, и все места осмотрел. Не знаю, как вашей милости понравится здешний город, а я в нем не обретаю никакой крепости». Меншиков остановил свой выбор на Печерском монастыре, который, впрочем, нуждался в сооружении дополнительных укреплений.

Между тем Карл XII отправился было в погоню за русскими войсками, но вскоре обнаружил тщетность своей попытки настичь их и навязать им генеральное сражение. Предоставив своей армии двухмесячный отдых, шведский король круто повернул на запад и отправился к границам Саксонии, где решил принудить Августа отказаться от польской короны.

В переписке Меншикова с царем конца 1705 — начала 1706 г. встречаются загадочные слова. 23 декабря 1705 г. Петр пишет: «Еще вас о едином прошу: ни для чего, только бога и души моей, держи свой пароль». Меншиков отвечает: «А что изводишь, ваша милость, меня подкреплять, чтоб мне пароль здержать, и о том не изволь, государь, сумневатца: истинно не преступлю твоего повеления». Петр остался удовлетворен ответом: «Что вы изволите пароль свой держать, за то зело благодарен» (21).

О каком «пароле» шла здесь речь? Под «паролем» подра­зумевались взаимные обязательства царя и Меншикова: пер­вый должен был жениться на Екатерине, второй — на Дарье Михайловне Арсеньевой, С тех пор, как была пышно отпразд­нована свадьба в Киеве, в письмах Петра исчезло требование к Меншикову блюсти «пароль». Сам царь, женившийся пятью годами позже, употреблял слово «пароль» в последний раз в 1711 г. в ответе Меншикову на его поздравление по случаю помолвки с Екатериной: «Благодарствую вашей милости за поздравление о моем пароле».

Едва успели завершиться свадебные торжества, как Мен­тиков вновь в походе — превратности войны забросили его опять в Польшу, где Карл, двинувшийся в Саксонию, оставил генерала Мардефельда с 8 тыс. шведов. Их-то и решил разгромить Меншиков.