Глава десятая. Вниз камнем ястреб упадет.

Волк без раздумий нападет.

Так что бей.

Вниз камнем ястреб упадет.

Просто бей.

Снег выпал еще раз, а потом облака поднялись выше горы. Зима ослабила хватку, и солнце, казалось, придвинулось ближе к Эскелю. Оно светило немилосердно ярко, а небо поражало своей голубизной. Плотная корка снега размягчилась, показались островки земли, из которых полезла зеленая трава, пробираясь вверх по склону. Изменился даже запах ветра – он стал более насыщенным и пряным. На гору пришла весна.

Все чаще и чаще девушки отрывались от книг, чтобы полюбоваться вдохновляющим видом горной вершины, меняющей белый цвет на коричневый и зеленый. Мири думала о возвращении домой, и каждый раз у нее внутри все обрывалось. Она так сильно надеялась, что сумеет донести до жителей Эскеля тайны коммерции и изменить всю торговлю в родной деревне, что волновалась чуть не до дрожи. А потом, за день до того, как они планировали проложить дорогу домой, на празднование весны, Олана объявила проверку знаний.

– Я знаю, вы хотите завтра вернуться домой, – сказала наставница. – Этот ваш весенний праздник не является традицией Данленда, поэтому академия не обязана его соблюдать. Пусть экзамен определит, заслужено ли вами право навестить родных. Те, кто не сдаст, останутся в академии и займутся самостоятельной работой.

Проверка началась с чтения вслух, и Мири морщилась, когда Фрид с трудом справлялась с длинными словами, а Герти читала, не понимая текста. Олана задавала вопросы по истории, географии, королям и королевам, а девушки записывали ответы на глиняных табличках. Потом они вышагивали по классу, демонстрируя хорошие манеры, и вели беседы по парам. Олана оценивала достижения каждой ученицы на куске пергамента.

Экзамен был трудный, но Олана умудрилась сделать его еще труднее, объявив, что результаты станут известны только на следующий день.

– Вам будет полезно поразмышлять до утра над своими успехами, – сказала Олана.

В спальне Мири слышала, как девушки испуганно перешептывались до глубокой ночи:

– Я должна пойти домой.

– Я тоже. При любых условиях.

– Я знаю, что провалилась. Точно не сдала. Вопросы были такие трудные.

– Она нас ненавидит. Нарочно завалит, из вредности.

– Да тихо вы, иначе она завалит нас за разговоры.

На следующее утро ученицы в классе сидели так прямо, что не касались спинок стульев. От острого желания вернуться домой у Мири начала кружиться голова. «Если Олана не отпустит меня, – думала девочка, – наверное, придется бежать». Но она не была готова отказаться от академии, от всего, что она выучила, от надежд стать принцессой академии, даже от тайного стремления, в котором она не признавалась самой себе, – покинуть гору, подарить отцу домик с картины и стать принцессой.

– Что ж, – начала Олана, повернувшись к классу лицом и сцепив руки за спиной. – Что вы сами думаете?

Никто не ответил.

– Не вижу необходимости затягивать, – сказала Олана, и кто‑то прыснул. – Все провалились.

Девушки разом охнули.

– Кроме Мири и Кэтар.

Мири переглянулась с Кэтар и увидела, что та довольна собой.

– Вы двое можете идти. – Олана отпустила их взмахом руки.

Кэтар пошла к двери и повернулась, поджидая Мири. Но та не сдвинулась с места.

– Наставница Олана… – Мири сглотнула и заговорила чуть громче: – Наставница Олана, это несправедливо.

– Успешная сдача экзамена не дает тебе права высказываться, Мири, – сказала Олана. – Ступай сию же минуту или вообще никуда не пойдешь. Что касается остальных, то вы сильно отстали, и я не позволю вам опозорить меня перед главным делегатом и принцем. Ближайшие два дня я займусь другими делами в академии и предпочла бы вас не видеть, а значит, и не слышать.

Мири не покинула своего места. Если она уйдет с Кэтар, остальные девушки, наверное, никогда ее не простят, но если она останется, то не сможет сообщить свою новость до начала первых торгов нового сезона. Она прижала руки к стулу, намереваясь подняться и в то же время боясь это сделать. Кэтар преувеличенно демонстрировала нетерпение – таращила глаза, постукивала ногой.

Не успела Мири на что‑то решиться, как с места поднялась Эса с пылающим лицом, придерживая левую руку правой, и выпалила:

– Нет!

Олана обратила на нее ледяной взгляд:

– Что такое?

– Я сказала… я сказала, – запинаясь, проговорила Эса. Она часто заморгала, и у нее из глаз потекли слезы. – Я сказала «нет». Я сказала, что пойду на весенний праздник, и мне все равно, что будет потом.

Мири уставилась на Эсу, не в силах вздохнуть, как бывает, если упадешь на спину. Эса была из числа тех девочек, которые ни разу не опоздали к столу, не получили ни одного наказания, всегда помалкивали и проявляли послушание.

Было заметно, что Эса уже ни на что не надеется. Она даже как‑то сжалась, ожидая неминуемого наказания. Она ведь понимала, что ее не отпустят, но уже не могла остановиться в своем протесте.

«Никогда не сомневайся, если знаешь, что права». Мири собиралась пойти на праздник весны и хотела, чтобы с нею пошли все девушки. Если бы они побежали разом, то ни Олана, ни солдаты не смогли бы их остановить.

– Несколько часов в кладовке, возможно, избавят тебя от дерзости, – говорила в эту минуту Олана.

Мири поняла, что нужно действовать, пока Олана не позвала солдат и не заперла Эсу. После нескольких месяцев прохладных отношений она боялась, что не сумеет убедить девушек убежать домой. Кроме того, у нее не будет возможности долго говорить – Олана мигом прикажет солдатам увести ее прочь. Нет, она нутром понимала, что единственный способ донести до девушек призыв к побегу – это воспользоваться языком горы.

Мири не знала, получится ли у нее, она до сих пор ни разу не пыталась передать через линдер такую необычную фразу. Но если язык горы использовал воспоминания, так почему с его помощью нельзя передать нечто большее, чем простое предостережение? Почему нельзя велеть кому‑то бежать?

Она топнула ногой по плите из линдера и запела вслух в надежде отвлечь Олану от наказания Эсы:

– «Волк без раздумий нападет. Так что бей. Вниз камнем ястреб упадет. Просто бей».

Эту песню поют при вбивании клиньев, когда важен каждый удар. Стоит одному рабочему в линии замешкаться, как трещина пойдет криво и испортит целый блок линдера. Действовать нужно решительно.

Олана с недоумением уставилась на Мири, и та невольно засмеялась, не переставая напевать и притопывать.

– Хватит, – рявкнула Олана.

– «Закат наступит точно в срок, так что действуй», – продолжала петь Мири, а сама лихорадочно пыталась найти общее воспоминание, которое вдохновит всех девушек на одновременный побег. – «Дождю назначен свой урок. Просто действуй».

И тут она вспомнила. «Волк и кролик», игра, которую знают все в деревне. Дети садятся в круг, а один ребенок – волк – начинает гоняться за другим – кроликом – снаружи круга, пытаясь дотронуться до его волос. Если волк дотронется до кролика в любом другом месте, такое касание не засчитывается. Кролик кричит: «Кролики, бегите!» – и все дети бросаются врассыпную.

Мири ухватилась за это воспоминание и пропела его, притоптывая в такт, направляя мысли прямо в линдер.

Перед глазами у нее поплыло; воспоминание об игре стало ясным и четким, как будто все происходило прямо сейчас. Половина девушек поднялись с мест, а остальные задергались, подскочили на стуле или принялись трясти головами, как будто им в уши попала вода. Только Бритта и Олана никак не отреагировали.

– Что происходит? – Олана испуганно огляделась. Ее озадачило странное поведение учениц. Она даже растерялась, не зная, что предпринять. – Почему вы вскочили с мест?

Мири снова пропела языком горы свое воспоминание, тогда поднялись и остальные. Даже Бена и Кэтар понимающе заулыбались. Мири взяла Бритту за руку и прошептала:

– Теперь мы идем домой.

Эса улыбнулась сквозь слезы:

– Кролики, бегите.

Девушки завизжали от восторга и ужаса, а потом кинулись из класса и выбежали на крыльцо.

За их спинами надрывалась Олана:

– Если уйдете сейчас, не думайте возвращаться! Слышите?

Девчонки хохотали, убегая. Утро еще не кончилось, и прохладный воздух ранней весны приятно пощипывал кожу. Мири все‑таки вернется домой и расскажет отцу о коммерции. Ей хотелось обнять весь мир.

– Может, поторопимся? – спросила Герти, оглядываясь. – Что, если нас поймают солдаты?

– Одна из нас в один прекрасный день станет принцессой, – сказала Мири. – Что они могут с нами сделать – проколоть своими мечами?

Тринадцатилетняя Джетта завизжала, а остальные посмеялись над ее испугом. Солдаты не стали их преследовать, и вскоре девушки перешли на шаг, болтая обо всем, что они пропустили дома за последние месяцы и что им нужно сделать для весеннего праздника. Мири взяла Бритту за руку, а Эса и Фрид к ним присоединились.

– Мне кажется, мы с самого начала играли с Оланой в «Волка и кролика», – сказала Мири, – но когда она стала придираться к Эсе, это касание уже не засчитывается. Я рада, что мы убежали.

– Я тоже, – подхватила Эса. – А то сидеть бы мне в кладовке, как пить дать.

– Пора покончить с правлением крысы, сеющей террор. – Мири украдкой посмотрела на Эсу и снова опустила взгляд на дорогу. – Я так и не извинилась за то, что накликала на всех беду, а позже мне было стыдно об этом говорить. Я думала, вы никогда меня не простите, но мне действительно жаль.

Фрид взглянула на нее с удивлением:

– А я думала, ты все это время сердилась на нас.

– Правда?

– Никогда не выходила на перемену, оставалась в классе, читала и с нами не разговаривала. Мне казалось, ты сердишься за то, что мы вместе не ополчились на Кэтар.

Мири расхохоталась, довольная:

– А я думала, вы сердитесь на меня, потому не разговариваете.

– Мири, я сейчас умру от любопытства, – сказала Эса. – Это ведь ты в классе заговорила языком горы? Мне кажется, что ты. Но как тебе это удалось? Мне прежде никто не внушал «Кролики, бегите!», тем более за пределами каменоломни!

Они шли по каменоломне, заброшенной сто лет назад, но сквозь грязь и обломки бута все еще поблескивали островки линдера, слишком тонкие для разработки. Мири наклонилась над небольшим кусочком, начала постукивать по нему кулаком и думать об одном случае из детства. В возрасте трех лет они с Эсой ускользнули из‑под опеки Дотер и убежали на край обрыва, где было очень опасно. «Берегись!» – прокричала тогда Дотер, прежде чем оттянуть обеих от края. «Берегись», – мысленно повторяла про себя Мири теперь.

Фрид открыла рот от изумления, а Эса закивала, улыбаясь.

– Вот уж не думала, что такое возможно за пределами нашей каменоломни, – сказала Фрид.

– Что ты сейчас видела? – поинтересовалась Мири.

– Видела? – удивилась Эса. – Как это? Я услышала предостережение, что нужно отойти от края.

– Но что‑нибудь ты представила? Быть может, вспомнила? – Мири вновь постучала по камешку, напевая вслух и про себя.

– Я вспомнила тот раз, когда мы с тобой чуть не свалились со скалы, а моя мама оттянула нас от края.

– Я тоже! – торжествующе заявила Мири. – А ты что вспомнила, Фрид?

– Когда Оз вскарабкался на высокий блок в каменоломне, но потерял равновесие и упал. Я все это видела.

Мири захлопала в ладоши:

– Значит, это правда. Мне давно казалось, что язык горы действует с помощью воспоминаний. Если у двоих оно одно и то же, как у нас с Эсой, то мы представляем одну и ту же картину. Если нет – тогда язык горы вызывает похожее воспоминание.

– Наверное, поэтому жители равнин не слышат язык горы, – догадалась Бритта. – У нас нет общих воспоминаний.

– Я несколько месяцев билась над загадкой языка горы, – сказала Мири, – но так и не поняла, почему он иногда срабатывает за пределами каменоломни, а иногда нет.

Эса, прикрыв глаза ладошкой, взглянула на девушек, шагавших впереди.

– Давай подумаем об этом позже. Я умираю, как хочу орехов в меду.

Четверо подруг поспешили догнать остальных и всю дорогу домой горланили весенние песни.