Глава одиннадцатая. Водой из ковша я тебя напою,

Водой из ковша я тебя напою,

Неловко на пальцы воду пролью

И рядом останусь, хоть сердце в огне.

Улыбку свою ты подаришь мне?

В тот день на подходе к деревне их встречала песня. Десятки голосов выводили мелодию, а хлопки ладоней и барабанный бой отбивали такт. Девушки узнали мелодию и ритм танца под названием «Пустой бочонок» – первого танца, исполняемого на празднике весны.

– Шагайте живее, – сказала Эса. – Мы им нужны, иначе почти все парни останутся в танце без пары.

Девушки припустили бегом, и топот их ботинок по дороге напомнил грохот ночного камнепада.

– Мы здесь, мы вернулись! – закричали самые нетерпеливые.

Когда девушки приблизились к центру деревни, их приветствовали радостными криками. Люди, отбивавшие ладонями ритм танца, дружно захлопали при появлении беглянок, а родители, сестры и братья бросились их обнимать. Мири искала глазами Марду и отца и уже отчаялась их найти, как вдруг они вынырнули откуда‑то из задних рядов и подбежали к ней.

Отец поднял ее в воздух и закружил, словно она так и осталась маленькой девочкой. Марда тоже была рядом, целовала ее в щеки, растирала замерзшие руки. У Мири на глаза навернулись слезы, и она уткнулась головой в грудь отцу.

– Ты здорова? – спросила Марда.

Мири кивнула, по‑прежнему пряча лицо:

– Я просто очень соскучилась.

Такого хорошего праздника Мири не могла припомнить. Фрид сияла от гордости, став первой в состязании по метанию камней, – видимо, забыла, что побеждала каждый год с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Угощение оказалось даже лучше, чем Мири описывала Бритте, а радостные возгласы не смолкали ни на секунду. Все заслуживало аплодисментов.

Отец Фрид объявил о начале танцев с ленточками, взяв аккорд на своем трехструнном инструменте, а Дотер раздала всем потрепанные красные полоски ткани, которые были старше любого живущего в деревне деда. Янс, бледный серьезный юноша, повсюду таскался за Бриттой, словно репей, приставший к шнурку. Он умолял ее подарить ему еще один танец, а потом еще один, так что целый час она делила свою ленту с Янсом, подпрыгивая, кружась и улыбаясь. Такой веселой Мири никогда ее не видела.

Мири и самой пришлось так много танцевать, что она еле дышала. Она видела, как Петер танцевал с Беной, а затем с Лианой, и уже оставила всякую надежду, как вдруг обнаружила его на другом конце своей ленты. В другой раз она принялась бы болтать, подтрунивать над ним и смеяться, но его внезапное появление ее ошеломило, и Мири засомневалась, удастся ли ей сохранить маску беззаботности. Она уставилась себе под ноги, чувствуя, что сердце бьется быстрее барабанной дроби.

Спустя какое‑то время Петера больше не было видно среди танцующих. Мири ушла к отцу и, присев рядом, стала смотреть, как кружатся и скачут малыши. С наступлением ночи пришла пора историй. Деды с серьезным видом поведали, как Бог‑Создатель впервые обратился к людям, затем мамаши рассказали легенду, которая начиналась словами: «Давным‑давно на гору Эскель пришли бандиты».

После истории о бандитах слово взял Оз:

– А теперь давайте послушаем, что расскажут наши девушки, вернувшиеся домой.

Тогда поднялась Бена, самая старшая из учениц, и начала рассказ, в котором каждое следующее предложение доставалось другой участнице, а та сочиняла что хотела.

– Однажды лысая девушка ушла из дома, чтобы побродить по холмам, где ее никто не знал, – прокричала Бена и указала на Лиану, сидевшую у другого костра.

– Орлица по ошибке приняла ее за выпавшее из гнезда яйцо, схватила и потащила в свое гнездо, – прокричала Лиана, показывая на Фрид.

– Каменотес снял ее с орлиного гнезда, решив, что это хороший камень. – Фрид передала слово Герти.

Рассказ продолжался, каждая ученица академии придумывала что‑то свое. Мири села повыше, на пятки, надеясь, что ее заметят. Но никто даже не глядел в ее сторону. Бена участвовала уже в трех раундах, и даже Бритту один раз вызвали – она придумала удачную строчку про медведя, принявшего лысую девушку за шляпку гриба. Затем Эса выкрикнула: «Последняя строка!» – и указала на Мири.

Девушка поднялась с места, не в силах скрыть улыбку:

– Лысая голова сияла, как золотая корона, поэтому странствующий принц принял ее за принцессу академии и увез в свой дворец.

Все дружно расхохотались.

Праздник постепенно стихал, семьи собирались вокруг костров, пили чай, некоторые даже с медом, и пели колыбельные. Мири обводила взглядом лица, освещенные кострами, пока не увидела Петера, который держался в тени.

После возвращения из академии она и словом с ним не перекинулась и только теперь поняла, что, наверное, выглядела недружелюбной, пока они танцевали. Хорошо бы сейчас подбежать к нему и рассказать все новости. Но она почему‑то медлила, смущалась. Наконец поднялась, но в последний момент засомневалась.

«Никогда не сомневайся, если знаешь, что права, – напомнила себе Мири. – Просто действуй».

Ладошки горели огнем, но она сжала кулаки и попыталась придумать, что бы такое сказать. От отчаяния ей почему‑то пришли на ум уроки по искусству беседы: «Повторяй имя собеседника. Задавай вопросы. Высказывай наблюдения, не оценку. Возвращай разговор к личности собеседника». А еще она вспомнила слова Бритты: «Если хочешь произвести хорошее впечатление, относись к людям почтительно».

– Привет, Петер, – сказала Мири, подходя к одиноко сидящему юноше. – Как дела?

– Все в порядке, спасибо, – произнес он отрывисто, словно через силу.

Мири чуть не убежала. Рядом с ним у нее все внутри переворачивалось, она задыхалась и расцветала одновременно, а ее единственной ясной мыслью было, что ради его улыбки она готова вытерпеть что угодно.

– Можно присесть рядом?

– Валяй.

Она опустилась на блок линдера, стараясь не дотронуться до Петера.

– Мне бы хотелось узнать… как вообще здесь… в последнее время.

– Да все нормально. В доме стало чуть тише без Эсы.

Мири продолжала задавать вопросы, обращаясь к нему по имени, глядя в глаза, показывая каждым жестом, как внимательно она слушает своего собеседника. Спустя немного времени его ответы стали длиннее. А вскоре он уже откровенно рассказывал, что такой холодной зимы, как эта, ему не доводилось видеть.

– Вот уж никогда не думал, что буду скучать по моей младшей сестренке Эсе. – И игриво добавил: – Да и по остальным девушкам тоже.

Мири подумала: «Кого он имеет в виду – Бену или Лиану?»

Петер посмотрел на Мири, потом перевел взгляд себе на руки.

– А еще я никогда не думал, что каждый последующий день работы в каменоломне может стать хуже предыдущего.

– Что значит – хуже? Разве ты не любишь гору? Неужели тебе хотелось бы переселиться на равнину?

– Нет, конечно. – Он поднял кусочек линдера, валявшийся рядом с ее ботинком. – Вообще‑то, я не против работы в карьере, но иногда голова устает, и мне хочется… самому делать вещи, а не просто добывать камень. Я хочу заниматься тем, что у меня хорошо получается. По‑моему, это правильно.

У Мири сердце похолодело оттого, что он так открыто высказывается и мысли его так похожи на ее собственные. Но вместо того чтобы воскликнуть: «Я тоже! Я тоже так думаю!» – она припомнила правила ведения светской беседы и не стала переводить разговор на другую тему.

– Если бы у тебя был выбор, чем бы ты хотел заняться?

Он подумал с минуту, открыл рот, чтобы что‑то сказать, потом дернул плечом и отшвырнул осколок:

– Неважно. Пустяки.

– Петер, сын Дотер, выкладывай сию же минуту. А то я не буду дышать, пока не узнаю.

Он поднял новый обломок линдера и изучил его цвет. Мири ждала, когда Петер заговорит.

– Нет, в самом деле неважно. Просто мне всегда хотелось… Помнишь резьбу на дверях часовни? Я очень часто смотрю на нее так, как ты иногда смотришь на небо. – Он взглянул в лицо Мири, словно внимательно изучая резьбу, и девочка замерла. – Сколько себя помню, мне всегда хотелось создавать подобное, нечто большее, чем каменные блоки. Я иногда… Обещаешь не смеяться?

Мири торжественно кивнула.

– Ты ведь знаешь, что я вырезаю мелкие фигурки из отходов линдера?

– Да, – сказала Мири, – однажды ты вырезал мне козочку. Я до сих пор ее храню.

Он улыбнулся:

– Правда? Я помню ту козочку. У нее была кривая ухмылка.

– Идеальная улыбка, – возразила Мири.

Эта улыбка всегда напоминала ей улыбку Петера.

– Пусть это ребячество, но мне нравится делать подобные вещи. Линдер поддается резьбе гораздо легче бута. Мне бы хотелось выполнять резьбу на цельных блоках, чтобы богачи с равнины украшали притолоки и камины в своих домах.

Идея была прекрасная, у Мири даже дыхание перехватило.

– Так почему же ты этим не занимаешься?

– Если бы отец застал меня за этим занятием, то выпорол бы за то, что трачу время без пользы. Добытого линдера нам едва хватает, чтобы запасать продукты, и вряд ли это положение скоро изменится.

– Как знать.

Она надеялась, что это замечание останется без внимания, но, видимо, ее тон заинтриговал Петера.

– Каким образом? – спросил он.

Мири вместо ответа пожала плечами. Разговор шел так гладко, что не хотелось отступать от правил ведения беседы. Петер настаивал, желая услышать, чем она занималась в академии всю зиму, и Мири снова попыталась перевести разговор на него.

Петер вздохнул от досады:

– Что‑то ты темнишь. Выкладывай, я хочу знать.

Мири колебалась, но сопротивляться ему дальше было невозможно, к тому же ей столько всего хотелось рассказать. Тут он улыбнулся своей улыбкой, чуть приподнимающей один уголок рта. Мири потрепала его кудри, как трепала любимую козочку после дойки.

– Смотри, как бы потом не пожалеть, – сказала она и обрушила на него подробнейший отчет о последних нескольких месяцах, выложив все, начиная от наказания палкой и первого снегопада до побега из академии.

Боясь наскучить Петеру длинным рассказом, она говорила очень быстро, ее язычок работал, как крылышки у колибри. Потом она перешла на свои опыты с языком горы, упомянув, что теперь может передать воспоминание, а не просто предостережение и что иногда это срабатывает и без каменоломни.

– Хотя временами ничего не получалось. – Она развела руками.

– Попробуй прямо сейчас.

Мири сглотнула. Когда она говорила языком горы с Эсой и Фрид, это было что‑то вроде игры, но с Петером все по‑другому – все равно что потянуться к его руке и заглянуть в глаза, даже если ей нечего ему сказать. Надеясь, что она не краснеет, Мири застучала костяшками пальцев по блоку линдера и запела про девушку, таскавшую питьевую воду в каменоломню. Она следовала за песней, подстраивая свои мысли под ее ритм, подыскивая хорошее воспоминание, но тут Петер остановил ее улыбкой:

– Что ты делаешь?

Вот теперь она действительно разрумянилась, ругая себя за то, что выбрала песню про ошалевшую от любви девицу.

– Я… мне показалось, ты велел сказать что‑то на языке горы.

– Да, но при этом совсем необязательно постукивать и петь, правда? – Петер ждал, что она согласится, но Мири лишь смотрела на него не мигая. – В каменоломне мы действительно частенько напеваем, когда работаем, но языком горы можно пользоваться и без пения.

– Да, конечно, – сказала Мири, улыбаясь. – Разумеется, я знала об этом. Только идиоту может прийти в голову, что нужно стучать по камню, чтобы передать свою мысль.

– Вот именно.

Он расхохотался, и она расхохоталась в ответ, пихнув его плечом. Петер всегда великодушно не обращал внимания на ее промахи.

– Поэтому не нужно постукивать, истинная песня звучит внутри.

Мири прижала ладонь к камню и уже без всякого пения обратилась к Петеру. Все равно что прошептала слова прямо ему в сердце. Перед глазами у нее все поплыло, тело охватила дрожь.

– Как странно… – Петер посмотрел на нее. – Ты это имела в виду, говоря о воспоминаниях? Очень было похоже на язык горы, но я привык слышать предостережения, которые мне посылают во время работы. А на этот раз мне почему‑то вспомнился тот день, когда я вырезал из линдера фигурку козы. – Глаза его расширились, мысли понеслись вперед. – Так наверное, это ты внушила мне воспоминание? Именно то, которое я знал, которое сам пережил, поэтому представил все так ясно… Мири, это поразительно.

– Даже не знаю, почему сейчас получилось…

Мири провела рукой по камню. Щербатый линдер неправильной формы, изъеденный следами резца, совсем не похожий на гладкие отполированные напольные плиты академии… Осененная новой идеей, она прижала руку к губам, сдерживая улыбку.

– Петер, кажется, я поняла. Наверное, это линдер.

– Что значит – линдер? Что ты имеешь в виду?

Мири поднялась с камня, чувствуя, что идея слишком велика и не помещается у нее внутри.

– Пол в академии сделан из линдера, как и этот блок, да и вся каменоломня… понимаешь? В тех случаях, когда у меня ничего не получалось, я, должно быть, находилась не в академии или вокруг был один бут. Наверное, язык горы срабатывает лучше всего, если рядом есть линдер.

– Ну‑ка, сядь на место и дай мне попробовать.

Он дернул ее за руку, и Мири опустилась на камень рядом с ним. На этот раз она оказалась чуть ближе, их колени слегка соприкасались.

Петер закрыл глаза, напряженно нахмурился. Мири перестала дышать. Поначалу ничего не происходило. Затем она вернулась в мыслях в тот день на пастбищном холме, когда Петер скоблил ножиком осколок линдера, а она плела венок из цветков мири. Это было ее собственное воспоминание, яркое, живое, полное цвета. И она поняла, что его внушил ей Петер. Она почувствовала это, как аромат пекущегося хлеба.

– Поначалу я не сообразил, как это делать, – признался Петер. – Привык повторять предостерегающие команды, которые то и дело слышу в каменоломне.

– Однажды ты мне сказал, что язык горы – это песня, звучащая внутри. Вот так я и поняла, что нужно делать.

– Ух… – Петер потряс головой. – Многое произошло, пока тебя не было.

– Я бы рассказала больше, будь я уверена, что справлюсь до рассвета.

– Не сомневаюсь. Должно быть, нелегко тебе пришлось – помалкивать столько недель.

Мири ущипнула его за плечо.

– Так и представляю, как ты у окошка высматриваешь нашу деревню, – продолжил Петер, – и веришь, что, если присмотреться внимательнее, обязательно что‑нибудь разглядишь. У тебя всегда был взгляд ястреба, изучающего горы – не бежит ли мышь по дальнему склону, а если ты смотрела на небо, то казалось, будто ты можешь сосчитать все перья в крыле воробья.

Мири не ответила. У нее было такое чувство, будто она барахтается в воде и то всплывает на поверхность, то идет ко дну. Неужели Петер наблюдал за ней исподтишка, так же как она наблюдала за ним?

– Я никому не рассказывал про резьбу по камню, – признался Петер. – Даже не знаю, как ты вытянула из меня мою тайну.

Мири засмеялась:

– Это потому, что я упрямее любой козы. Но не бойся, я никому не скажу.

– Знаю, что не скажешь. В этом я уверен. – Он взял ее за косу и провел кончиком по своей ладони. Его лицо стало задумчивым. – А ты носишь волосы распущенными?

– Иногда, – проскрипела Мири. Во рту было сухо, не сглотнуть. – Например, в прошлом году на осенний праздник.

– Точно. – Взгляд Петера стал отрешенным, словно он вспоминал это. – Я скучаю по тем временам, когда мы были детьми, а ты? Вот было бы здорово снова забраться на вершину, скажем в выходной.

– Ладно. – Мири не шевелилась, боясь спугнуть Петера, который мог вскочить и убежать, как одинокий волк. – Как только я закончу учебу в академии.

Петер отпустил ее косу, но Мири еще долго не могла дышать. Он взглянул на ладони, словно что‑то потерял.

– Все‑таки учеба. Выходит, ты можешь выйти замуж за принца?

– Ой, не знаю, – сказала Мири, только сейчас обнаружив, что у нее затекло все тело от слишком долгого сидения. – Я пытаюсь хорошо учиться, так что, возможно, он обратит на меня внимание. То есть ему придется выбирать из многих девушек… и я не стараюсь быть хуже остальных, чтобы не стать принцессой. Просто… уверена, он меня не выберет.

– Почему же? – удивился Петер. – Ты ведь самая сообразительная в классе.

– Я вовсе не хотела, чтобы ты так подумал…

– Уверен, так и есть, – перебил ее Петер. – И будь он даже наполовину принцем, он сразу все поймет и захочет увезти тебя на равнину, где ты будешь одеваться в роскошные платья. Но по‑моему, ты и без них хороша. – Он поднялся. – Впрочем, ладно. Мне пора к своим.

Мири хотела сказать что‑то важное, прежде чем он уйдет.

– Я никому не расскажу про резьбу по камню, – выпалила она. – Но я думаю, это замечательно, и ты замечательный.

Петер буквально врос в землю. Молчание затянулось и стало нестерпимым. Мири запаниковала, чувствуя, как горят щеки.

– Ты мой лучший друг, сама знаешь, – сказал Петер.

Мири кивнула.

– Жаль, ничего не могу тебе подарить по случаю возвращения домой. – Он похлопал по карману рубахи, словно стараясь найти хоть что‑нибудь.

– Все в порядке, Петер, совсем необязательно…

Он быстро наклонился, чмокнул ее в щеку и исчез.

Мири простояла на месте еще три куплета следующей песни, звучавшей вокруг костра. На ее лице застыла улыбка, но она была настолько ошеломлена, что не замечала этого.

– Все прошло хорошо, – прошептала она себе, улыбнувшись еще шире.

– Ты чего такая довольная? – Бритта уселась рядом с ней и передразнила блаженную улыбку подруги.

– Ничего, – сказала Мири, но не удержалась и посмотрела в ту сторону, куда убежал Петер, а Бритта проследила за ее взглядом.

– Ну да, – рассмеялась она. – Вижу‑вижу, какое тут ничего.

Мири в ответ тоже рассмеялась и снова почувствовала, что краснеет. Щеки так долго горели, что давно должны были превратиться в пепел. Она быстро поменяла тему:

– И что тебе больше всего понравилось – угощение, истории, танцы или один влюбленный юноша по имени Янс?

Бритта покачала головой, отказываясь отвечать прямо:

– Все чудесно. Лучше любого праздника на равнине.

Мири ткнула ее локтем:

– Вот как ты заговорила! Настоящая горянка.

– Я бы хотела ею стать, – призналась Бритта.

– Ты уже ею стала, – заверила подругу Мири. – Других церемоний не понадобится.

Барабаны и пение стихли, и отец Герти, Оз, созвал деревенский совет. Молодежь отошла от костров, предоставляя заниматься делом старшему поколению. Сжавшееся от волнения и страха сердце напомнило Мири, что ей придется выступить.

– Идем, Бритта, мне может понадобиться твоя помощь.

До сих пор Мири ни разу не бывала на советах. Она устроилась Между Бриттой и отцом, положив голову ему на плечо. Разговор шел о недавно добытых блоках линдера, об увечье, полученном одним из работников из‑за его беспечности, о дальнейших разработках камня и запасах на зиму.

– Но сколько бы мы ни добыли линдера, Оз, этого все равно не хватит, – сказал отец Петера. – После отъезда девушек у нас меньше рабочих рук. Да что там, мой собственный парень теперь больше времени проводит с козами и в доме, чем на каменоломне, так что, считай, за сезон мы добыли на один камень меньше. Я прав, Ларен?

Отец Мири кивнул:

– Я тоже ощутил нехватку работников.

Мири поднялась с места:

– Я хочу что‑то сказать.

Отец удивленно вскинул брови, но промолчал, а Оз жестом показал, что она может продолжать.

Мири прокашлялась:

– В академии я нашла книгу, в которой объясняется, как наш линдер продают на равнине. Оказалось, этот камень такой ценный, что только король скупает его для своих дворцов, а единственное место во всем Данленде, где добывается линдер, находится здесь. Из‑за того, что спрос на линдер высок, а предложение ограниченно, он стоит огромных денег.

Она посмотрела на отца – одобрил ли он ее выступление. Отец внимательно слушал, но его лицо ничего не выражало. Мири продолжила:

– Остальное королевство меняет товары на деньги, серебряные и золотые монеты, а не просто на продукты и запасы. В столице блок линдера стоит одну золотую монету, а на нее, в свою очередь, можно купить пять бушелей пшеницы.

Она умолкла, ожидая реакции, но никто не заговорил. Тогда отец тронул ее за руку.

– Мири, – тихо сказал он.

– Я знаю, что прошу поверить в книгу, написанную одним из жителей равнины, но я в нее верю, папа. Зачем кому‑то писать хорошее про гору Эскель, если это неправда?

Слово взяла Бритта:

– Мири показывала мне книгу, и я тоже думаю, что там все правда.

Оз покачал головой:

– Легко поверить, что торговцы обманывают нас при любой возможности, но нам‑то что делать?

– Откажитесь менять линдер на продукты, пусть платят золотом или серебром, причем дают приличную цену, – сказала Мири. – Тогда, если они привезут мало товаров, чтобы обменять на наш линдер, мы с их деньгами спустимся с горы и купим гораздо больше.

– В городке в трех днях пути отсюда есть большой рынок, – подхватила Бритта. – Прошлым летом по дороге сюда мы останавливались на ночевку в таверне. На серебро и золото там можно купить намного больше, чем торговцы привозят в вашу деревню.

Оз почесал в бороде.

– Я понимаю, что гораздо выгоднее делать закупки в других местах, но что, если торговцы не возьмут наш линдер за золото?

– А тогда, – заговорила Дотер, сверкнув глазами, – мы пригрозим отвезти наш линдер на равнину. Если будем сами торговать камнем на том рынке, то заработаем еще больше.

– О нет, – подал голос отец Кэтар. – У нас нет ни повозок, ни мулов, да и в рыночной торговле мы ничего не смыслим. Что, если мы притащим туда все наши блоки, а их никто не купит? Что, если из‑за всех этих дел торговцы обидятся и больше не приедут?

Аргумент показался весомым, все боязливо притихли. Мири поджала пальцы ног и заставила себя снова заговорить:

– Не думаю, что Энрик и ему подобные позволят зайти делу так далеко. Я уверена, торговцы зарабатывают кучу денег на нашем камне. Они знают, что мы можем продать линдер за лучшую цену на равнине и оставить их не у дел. – Мири снова посмотрела на отца и спросила с надеждой в голосе: – Что думаешь, папа?

Отец медленно кивнул:

– Думаю, стоит рискнуть.

И у Мири вырвался вздох облегчения.

Вспыхнул разговор, который продолжался до тех пор, пока не догорел последний уголек. Взрослые обсуждали каждую деталь, как все обставить, на какие риски пойти. При этом они то и дело спрашивали у Бритты совета – она все‑таки больше знала о торговле на равнине. Кое‑кого беспокоило, что жители деревни не смогут отличить настоящие серебряные и золотые монеты от дешевых фальшивок, которые им могут попытаться всучить.

– Мой отец был купцом. Я смогу проверить, обманывают вас или нет, – пообещала Бритта. – Но что, если король проявит нетерпение и пошлет сюда своих людей добывать линдер?

Послышались смешки.

– Если у всех жителей равнин такие тоненькие ручки, как у торговцев, – пошутил отец Фрид, – то им придется отдыхать после каждого удара колотушкой.

Мири поскорее спрятала свои худые руки под накидкой.

– Вот об этом беспокоиться не нужно, Бритта, – сказала Дотер. – Пусть себе приходят, они забудут об этой идее сразу, как треснет их первый блок. Линдер у нас в крови.

Обсуждение продолжалось, и Мири, прислонившись к отцу, сонно глядела на затухающий костер. Он погладил ее по волосам. «Линдер у нас в крови», – сказала Дотер. «У нас». Мири уцепилась за эти слова, желая всем сердцем, чтобы они относились и к ней, но все еще сомневаясь. Возможно, если ее идея насчет торговли окажется успешной, тогда она обретет чуть больше уверенности.

Ее взгляд, устремленный на золотистое пламя, скользнул в темноту, куда не достигал свет костра. Там где‑то Петер, он слушает, надеясь, что у него появится возможность заняться резьбой.