Глава 10. Порой она способна убить или свести с ума, но правда, какой бы горькой она ни казалась, – это первейшее условие для принятия верных решений

Правда беспощадна.

Порой она способна убить или свести с ума, но правда, какой бы горькой она ни казалась, – это первейшее условие для принятия верных решений.

Любая ложь, пусть во спасение, или сокрытие информации ведут в сумерки, за черту заблуждений, туда, где расплата приходит неожиданно, словно удар в спину, выстрел из-за угла…

Андрей Русанов, проект «Прометей»

Три месяца спустя. Граница периметра стасиса…

Стена зеленоватого, холодного света, пронизанного белыми прожилками искажений, издали напоминала мрамор.

Все прилегающее к периметру пространство усеивали обломки покореженной, уничтоженной в боях техники.

Егор горько усмехнулся. Он шел неторопливо, осматривался, вспоминал, узнавал некоторые детали окружающего.

Все в мире относительно. Мы думали, что победили время, но сами попали в его плен. Считали, что чужие постоянно атакуют. А на самом деле для них проходили десятилетия, а для нас внутри периметра – дни. Вот почему внешний мир так быстро и неузнаваемо менялся при каждой новой вылазке!

Каменный оползень рассекала граница сияния. Холодный свет переливался изумрудными оттенками.

Бестужев невольно остановился. Он понятия не имел, куда приведет его следующий шаг? «Стану ли я заложником стасиса, одной из неподвижных фигур, попавших в ловушку, или сумею пройти?»

Он разжал кулак, взглянул на ладонь.

Росток темпорала почти не светился. Юный побег, сотканный из энергии, то угасал, то вспыхивал вновь на протяжении долгого пути.

«Защитит или нет?»

Егор испытывал не страх, скорее робость.

Кто тебя ждет за периметром? Друзья? Но ты их предал.

Несешь им правду о Пандоре? А захотят ли они услышать ее? И станут ли вообще говорить?

Граница стасиса…

На миг он ощутил холод, затем покалывание.

Окружающий мир потускнел. Он, не отрываясь, смотрел на энергетическое растение, но ничего не происходило, неприятное покалывание улеглось.

«Ну? – он мысленно подстегнул себя. – Решай!»

Прежде чем сделать первый шаг в глубь периметра, Егор в последний раз осмотрелся.

Сквозь тусклое сияние ближайшие предметы выглядели расплывчатыми, нечеткими. Росток темпорала светился все ярче, он явно взаимодействовал с энергиями периметра!

Окружающий ландшафт внезапно начал меняться, кое-где исчезли броские ориентиры, пропали некоторые овраги, растительность мистическим образом подступила к границе холодного света.

«Временной сдвиг?! На это раз в будущее?!»

Он поднял взгляд.

В ночных небесах происходили немыслимые явления. Прямо на глазах у Егора стальная радуга вдруг исказилась, начала распадаться, – отдельные составляющие ее частицы либо исчезали, сливаясь с тьмой, растворяясь среди холодных звезд, либо, раскаляясь, входили в атмосферу, сгорая в ней без следа.

Вместо одной орбитальной станции он увидел сразу три похожих друг на друга объекта!

Они беззвучно скользили на фоне знакомых созвездий. Из мрака появлялись крошечные серебристые пылинки, спешили к станциям, маневрировали, затем вдруг сливались с ними.

«Космические корабли?

Я вижу будущее?!

Росток темпорала, взаимодействуя со стасисом, исказил время, позволил мне заглянуть на столетия вперед?!»

Егора объяла аура. Странное видение исчезло.

Бестужев сделал шаг вперед.

Бледный свет расступился, несколько изломанных ярких прожилок попытались дотянуться до него, вовлечь в стасис, но, коснувшись ауры, отпрянули, будто обожглись.

Росток темпорала светился все ярче, все напряженнее. Почка на нем набухла и лопнула, выпуская новый побег.

Егор понятия не имел, к чему приведет внезапное развитие энергетического растения, и невольно ускорил шаг, стараясь быстрее преодолеть преграду, зная, – толща периметра многослойна, коварна. Теперь он уже не сомневался, что гипотеза Паши Стременкова верна. Генераторы, работающие в глубинах защиты, давно вышли из-под контроля и черпают энергию из подпространства. Людям сюда доступ закрыт, но установки по-прежнему формируют стасис!

Знакомую дорогу пересекали трещины. Отмечая места боев, чернели остовы машин. Фигуры, похожие на изваяния, попадались все чаще, они застыли в различных позах, запечатлевших миг движения: вот за небольшим укрытием, сложенным из камней, замер эшранг. Он смотрит вверх, на следующий виток горного серпантина, глаза светятся гневом, одно крыло приподнято в красноречивом жесте, клюв приоткрыт. Рядом группа хондийских бойцов – они готовы ринуться в атаку.

«Помню ли я тот бой? Сколько прорывов периметра хранит память?»

Многое теперь находило объяснение. Недалеко от укрепления Егор заметил еще одну группу фигур. Серв, полукровка и киборг. В походном камуфляже. Отлично вооружены.

Он шел сквозь историю, заново познавая суть событий, которые раньше казались нелогичными, мистическими. Да, он вспомнил появление трех странных существ! Это произошло в разгар боя, когда корабль эшрангов почти прорвал периметр, нейтрализовав целый сектор генераторов стасиса.

«Мы думали: они стремятся уничтожить нас из ненависти, и отвечали тем же. На самом деле эшранги и хонди стремились спасти Пандору от катастрофы. Они ликвидировали опасные скопления кораблей, а мы, используя технологии армахонтов, усугубляли ситуацию, подталкивали планету к моменту возникновения пространственных и временны́х аномалий!

Они понимали, где кроется источник проблем? Стремились уничтожить установки периметра, искажающие время, влияющие на реальность Пандоры?»

Егор невольно замедлил шаг.

Эшранг, скованный стасисом, источал злобу. «Если сейчас подойти ближе, коснуться его аурой темпорала, стабилизировать время для нас двоих, сказать: «Я все понял», – угаснет ли ненависть в его глазах? Станет ли он говорить со мной или попытается убить, охваченный горячкой боя?

Скорее – последнее».

«Ищешь себе оправдание? – внутренний голос не дремал, ловил каждую мысль. – Они отчаянно боролись за жизнь. Мы делали то же самое. Каждый по-своему. Ни изменить, ни остановить этого невозможно. По крайней мере, тогда. В тот миг».

Егор вспомнил бар «Н-болг». Должны были пройти века, чтобы человек и эшранг, находясь в одном помещении, не вцепились в горло друг другу!

Он не прикоснулся к изваянию, пошел дальше, вверх по дороге, взглянул на троих окаменевших паломников. Они искали легендарное колониальное убежище, веря, что там обитают люди, ставшие вровень с богами.

Эти трое шли за мечтой, но попали во временно́й пузырь, оказались посреди непримиримой схватки, между двух огней. Да теперь он отчетливо вспомнил тот бой, свое удивление и гнев при виде изуродованных существ. Казалось, они атакуют вместе с эшрангами и хонди. «Все воспринималось тогда однобоко, но и возможности взглянуть на события со стороны, понять их истинную суть у меня не было! Я видел перепрограммированного серва и двух изуродованных людей, уродов, созданных эшрангами!»

Слой за слоем Бестужев медленно двигался сквозь череду боев, преодолевал слои периметра, понимая: здесь мы перемололи все боеспособные силы противника. В плену стасиса навек остались те, кто понимал суть процессов, охвативших Пандору!

Нет, он не испытывал горечи или раскаянья. Егор шел сквозь события, которые еще не потускнели в памяти, они по-прежнему жгли душу, напоминая о потерях, утратах, взывая к мщению, но отклик на них становился все глуше.

Уверенность таяла.

«Что я увижу, пройдя сквозь стасис? Что скажу людям? Отключите периметр? А возможно ли это? Что произойдет с Пандорой, когда вдруг исчезнет аномалия, запечатавшая планету во временны́х сдвигах? Куда пойдет энергия тысяч темпоралов, уравновесивших содеянное нами?»

Егору казалось: он застрял между разными эпохами, восприятие событий расслаивалось, как будто в его душе и рассудке произошел сдвиг.

История уже свершилась. Планета не разрушилась благодаря появлению загадочных темпоралов, но превратилась в перекресток, нет, слабо, очень слабо сказано, – не в перекресток, а в запутанную дорожную развязку, сложнейшую сеть, где мироздание исказилось, – теперь сотни неизведанных путей пересекаются в реальности Пандоры, ведут через пространство и время в немыслимые пределы!

«Я не в силах изменить или разрушить баланс, созданный Вселенной.

Тогда зачем иду туда? Взглянуть на тех, кто мне дорог?»

Росток развивался. Еще два побега окрепли, аура, окружающая Егора, стала ярче, насыщеннее.

Впереди появились знакомые скалы. Дорога изгибалась между ними.

Он упрямо шагал сквозь самые ранние события.

Первые установки периметра. За ними – неискаженное время, контрольно-пропускной пункт, незнакомый репликант в форме капитана корпоративной армии.

Последний шаг.

Сердце замерло. Сейчас погаснет аура, и я вновь увижу знакомые укрепления!

* * *

Сияние расступилось.

Свет окрепшего темпорала не угас, холодный призрачный огонь по-прежнему струился, повторяя контуры тела.

Он остановился, взглянул вокруг, ужаснулся.

Укрепления выросли, теперь между границей периметра и краем верхнего плато вздымалась стена настоящей цитадели.

Дорога вливалась в тоннель. Массивные ворота, запирающие его, оказались приоткрытыми, и Егор, ничего не понимая, пошел к ним, заметив неподвижную человеческую фигуру.

«Стасис?

Он прорвался сюда? Захватил укрепления?»

Нет. Чем ближе Егор подходил к воротам, тем явственнее понимал – время вокруг течет очень медленно. Вот почему не угасла аура темпорала!

Человек выглядел незнакомо.

Видимо, ворота приоткрыли, чтобы пропустить его внутрь. Ни лицо, ни одежда не вызывали воспоминаний.

«Что же тут произошло?»

Пока он шел, ворота чуть сдвинулись. Человек успел слегка повернуть голову.

Бестужев обогнал его, ступил в тоннель.

Участок горного серпантина, одетый в рубашку из стеклобетона, был залит ярким искусственным светом. Все выглядело мощным, основательным, монументальным. Две боевые машины совершенно незнакомой конструкции притаились сразу за входом.

Егор не стал тратить время и силы на их осмотр. Острое чувство тревоги толкало вперед. Он начал догадываться, в чем дело.

Если воздействие установок периметра охватило всю планету, то почему защищенный полями стасиса участок горной местности не должен испытать глобального воздействия?

Он ускорил шаг. Свет темпорала стал глуше, но не иссяк.

Вторые ворота оказались плотно запертыми. В мощных многотонных створах он увидел небольшую дверь в человеческий рост, свернул к ней.

Закрыто.

Егор подергал за ручку. Бесполезно. Нужно искать систему доступа.

На протяжении всего пути его сопровождала ватная тишина, а сейчас вдруг он услышал шорох.

Резко обернувшись в поисках источника звука, Бестужев не заметил ничего подозрительного. Взгляд обежал тоннель, вернулся к двери.

Там, где аура темпорала соприкоснулась с дверью, происходил непонятный процесс. На прочном сером материале появилось темное пятно, сантиметров тридцати в диаметре.

Металлопластик стремительно старел, разрушался!

Бестужева окатила дрожь. «Выходит, я прав, и внутри периметра образовалась еще одна аномалия?!»

Егор толкнул дверь. Замки не выдержали прикосновения, раздался скрежет, дневной свет хлынул в тоннель.

Он перешагнул порог.

* * *

Прекрасный город, утопающий в зелени садов и парков, открылся его взору.

На улицах десятки машин. Сотни людей. На них нет экипировки, никто не носит оружия.

Сознание надламывалось. Рвущиеся ввысь здания притягивали взгляд, в архитектуре мегаполиса четко прослеживалось смешение технологий – стеклобетон соседствовал с органическими материалами, характерными для хондийских построек, кое-где виднелись элементы конструкций, заимствованные у легендарных армахонтов. Дороги из какого-то черного материала напоминали о сети неразрушимых коммуникаций, сохранившихся на планете с древнейших времен, купола, венчающие некоторые из зданий, ярко напоминали элементы оранжерей орбитальных станций Н-болг, легковые машины по материалу и дизайну имели несомненное сходство с техникой эшрангов!

Люди не двигались.

Неужели действительно стасис?!

Егор подключил систему сканирования.

Нет, они движутся! – мысль обожгла. Неуловимо для невооруженного взгляда, но движутся! Значит, не стасис, но все же аномалия – время в границах периметра катастрофически замедлилось!

Он всматривался в лица, не узнавая их, но находя в чертах все, о чем когда-то мечтал. Спокойствие. Радость. Сосредоточенность. Кто-то улыбался в ответ собственным мыслям, иные явно шли по делам, другие просто гуляли.

Он долго стоял, не в силах перевести дыхание.

Поразительный контраст между современным, процветающим городом и опасными пустошами Пандоры завораживал, но мысли, теснящиеся в голове Егора, не несли однозначного радостного оттенка.

В душе росла тревога.

«Ты должен уйти. Ты не вправе коснуться этих зданий, войти в них. Ты не можешь увидеть тех, кто дорог, о ком думал, ты уже не принадлежишь этому времени, этой реальности!»

Он взглянул под ноги. Материал дороги, соприкасаясь с аурой темпорала, не разрушался под воздействием временно́го сдвига!

Егор немного успокоился, унял тревожные мысли, снова поднял взгляд.

Над городом царило устремленное к безоблачным небесам здание.

«Корпорация «Прометей» – надпись, венчающая небоскреб, читалась отчетливо, была видна издалека.

Кварталы расступались. Широкая многополосная магистраль, созданная по технологии армахонтов, вела к главному офису возрожденной корпорации.

Егор снова взглянул под ноги, затем, не в силах сопротивляться неодолимому желанию, пошел в направлении небоскреба.

* * *

Душа Егора Бестужева, долго пребывавшая во мраке, сейчас балансировала между светом и тьмой.

Город казался воплощением сокровенной мечты. Но он доступен лишь взгляду.

«Мне здесь не жить».

Мысль горькая. Но с этим ничего не поделаешь. Энергия темпорала по-прежнему пронизывала его, создавая сдвиг времени.

«Я обречен на вечное одиночество?»

Он шел по дороге в направлении царящего над городскими кварталами небоскреба «Прометей», стараясь не задевать аурой замершие, как ему казалось, машины.

Только уникальное покрытие, воссозданное по технологии армахонтов, выдерживало временно́й сдвиг. Коснись он любого предмета, и тот разрушится.

Как же быть? Как же узнать, что происходило в границах периметра? Живы ли те, кто был мне дорог?

И вдруг его осенило: кибернетическая сеть! «Я не могу ничего коснуться физически, но кто запретит мне мысленное общение?»

Бестужев остановился, взволнованный, совершенно не уверенный, что у него получится, и оказался прав: запрос, отправленный через имплант, не получил отклика.

Виной тому разница во временных потоках или несовместимость оборудования? «Технологии наверняка ушли далеко вперед», – подумалось ему.

Но Егор не мог просто взглянуть на город своей мечты, развернуться и уйти.

Он даже не подозревал, какие потрясения уготованы ему.

«Нужно найти способ как-то передать информацию обо всем, что случилось со мной!

Технологическая телепатия?

Можно попробовать. Не важно, что городская кибернетическая сеть игнорирует меня, – прямое соединение между имплантами я установлю. Возможно, не услышу ничего, но передам свои мысли, вот только кому?»

Но безадресное обращение чревато серьезными последствиями. Егор не хотел, чтобы каждый житель города вдруг испытал сокрушительное воздействие, вторжение в разум. Сразу вспомнилось, как Малехов опрашивал людей в убежище. Нет, такой способ не годится.

Коды имплантов?

Да. Это выход. Наизусть он помнил только три из них. Родиона Бутова, Паши Стременкова и Романа Малехова.

Живы ли они?

Не часто Бестужев испытывал робость. Ему потребовалось время, чтобы сосредоточиться, сформулировать первый запрос.

Родион Бутов.

Дыхание участилось. Было страшно.

Отклик?!

Егор увидел обстановку просторной светлой комнаты. Огромное, занимающее всю стену окно выходило на парк. По всей видимости, Родион сидел у окна в кресле. Мысленные образы, туманные и нечеткие, сначала нахлынули, смешались и только спустя некоторое время начали разделяться, детализоваться.

Бестужев замер, не смея даже дышать.

Родька! Живой!

Он смотрел на мир его глазами. Родион не подозревал, что установлена связь с его имплантом! Сдвиг времени внес свои коррективы в явление технологической телепатии! Бутов не ощущал подключения, не понимал, что Бестужев тут, в городе!

Егор мысленно позвал его, но не получил ответа.

«Мои мысли текут в тысячи раз быстрее! Для Родьки пройдут миллисекунды, сколько бы я ни ждал! Он испытает кратковременное помутнение сознания, сбой имплантов, но не поймет, что же произошло на самом деле!

Как мне быть?

Ну не копаться же в его рассудке, пользуясь «преимуществом» временно́го сдвига!»

«Только взгляну», – решил Егор, интуитивно отыскав безвредный для Родиона способ: он подключился к зрительному нерву, использовал программу обработки мысленных образов, получил достаточно четкую картину всего, что видел в это мгновенье Родион, включая его периферийное зрение.

Комната как будто расширилась. Многие детали стали доступны взгляду.

Предметы меблировки выглядели непривычно. Удобно. Красиво, даже эстетично. Подобрано со вкусом.

Бестужев заметил блик на окне, мысленно присмотрелся и вдруг понял – это отражение!

Родька?!

Он постарел. Не повзрослел, а именно постарел. Значит, внутри периметра прошло лет тридцать, не меньше?

Главное – он жив. Жив и счастлив. Большего Егор знать не хотел, но периферийное зрение Родиона внезапно сформировало и другие образы.

Преодолев вспышку внезапной головной боли, Бестужев снова детализовал часть комнаты и увидел… Настю!

Он не мог ошибиться! Это была она!

Настя стояла вполоборота к Родьке, что-то говорила ему! Жива! Жива!!!

«Они вместе?!»

Егор с трудом справился с замешательством, вновь вернул четкость восприятия, еще раз осмотрелся, заметил на стене стереоснимок.

Родион, Настя и подросток лет пятнадцати.

Внизу надпись: «Егор Бутов. Совершеннолетие».

Мысли спутались, ментальная связь разорвалась.

Родион и Настя…

А что ты хотел? Это жизнь, Егор, радуйся, ведь они счастливы, у них есть взрослый сын, который носит твое имя!

Значит, помнят? Простили?

Он не думал, что все произойдет так тяжело, надрывно.

Бестужев стоял посреди улицы, среди замерших машин, остро переживая увиденное.

«Соберись!» – он мысленно прикрикнул на себя, но щемящая боль в груди стала лишь острее. Светлая, пронизанная солнечными лучами комната, парк за окном, Родион, Настя, стереоснимок – образы все еще кружили в сознании.

Он не решился на повторное соединение. Вне периметра стасиса простиралась иная реальность. Не хотелось выплескивать ее в рассудок Родиона.

Малехов?

«Да, – рассудил Егор. – Он заинтересованное лицо. Необходимо передать Роману Степановичу сведения о реальном положении дел. Это меньшее, что я могу и должен сделать!»

* * *

Бестужев глубоко вдохнул, как будто собирался нырнуть в воду.

Ему было тяжело. Он понимал: полноценного общения не выйдет. Придется «закачать» информацию в рассудок Малехова. Хотя, если он по-прежнему руководит городом, если сумел возродить корпорацию, неужели не в курсе, что на самом деле происходит за границей защитного периметра?!

Сейчас проверим, он послал мысленный запрос.

Устройства имплантов соединились между собой.

И снова Егор увидел смутную, постепенно обретающую четкость картинку, вздрогнул, удивляясь тому, как необычно воспринимает Малехов окружающее!

«У него что – глаза на затылке?! Или дополнительные импланты? Почему я вижу обстановку его кабинета в полном объеме, словно нахожусь внутри сферического информационного пространства?

Виртуальная реальность?

Нет. Однозначно – нет».

Егор ничего не понимал. Роман Степанович стоит у окна, и, по идее, я должен видеть только панораму города! Кабинет Малехова располагается на одном из верхних этажей небоскреба – он анализировал ощущения. Из окна действительно открывался захватывающий вид, но, кроме прочего, Егор ясно, в подробностях воспринимал обстановку самого помещения, причем каждая деталь интерьера находилась в фокусе зрения!

«Передовые технологии?

Ну а как же иначе объяснить особенности его зрения?

Ладно, нужно успокоиться, сосредоточиться, сформулировать послание».

Егор испытывал растущее моральное напряжение, ощущал некое смутное противодействие, словно имплант Романа Степановича обладал защитой, которая пыталась закрыть его разум, но безнадежно запаздывала из-за временно́го сдвига.

«Он что-то скрывает?»

Мысль промелькнула машинально, почти неосознанно, но именно она получила внезапный, мощный отклик.

Егор не собирался вторгаться в рассудок Малехова, но неожиданный процесс развивался стремительно, помимо его воли!

Мысленно заданный вопрос получил ошеломляющий ответ.

«Что же происходит?!»

Образ сменился. Возникла совершенно иная обстановка. Егор внезапно понял, что стоит у панорамного окна, вернее – подле огромного экрана, транслирующего изображение космического пространства!

Он видел исполинские надстройки орбитальной станции Н-болг, ощущал скуку, был раздражен, чувствовал себя изгнанником!

Холодные мысли теснились в рассудке.

Царящие вокруг обломки не внушали оптимизма. «Все безнадежно. Мне никогда не выбраться из этой звездной системы!»

Разум Егора помутился, но чужие мысленные образы уже хлынули потоком, словно прорвали незримую плотину!..

«Устройство внепространственной сети разрушено. Единственная планета в результате битвы превратилась в мертвый, скованный льдами, неуютный мир.

Армахонты пали, наш сектор отрезан».

Чужие мысли несли холод, равнодушную созерцательность.

Внезапно на фоне привычной панорамы космоса полыхнула яркая, пронизанная прожилками энергетических разрядов вспышка, а спустя мгновенье в пространстве материализовался огромный космический корабль.

«Не может быть!» – промелькнула эмоционально окрашенная мысль.

Изображение на экране мгновенно укрупнилось.

«Нет, это не корабль армахонтов! Тогда чей?! Кто сумел повторить открытие древнейшей космической расы?!»

Непонятные символы, замеченные на броне исполина, складывались в бессмысленную для морфа надпись:

«Земля. Колониальный транспорт «Прометей».

* * *

Егора бил озноб.

Он чувствовал всевозрастающее сопротивление, но уже не мог позволить себе разорвать мысленную связь. Столь ненавистное ему явление «технологической телепатии» внезапно открыло доступ к памяти древнего существа, по всей видимости, ц’оста, который был свидетелем появления в этой звездой системе легендарного корабля предков!

«Но откуда Малехов раздобыл эти сведения? Пленил и мнемонически допросил морфа?»

Некоторые из направлений развития технологий, те, о которых помнил Бестужев, не отвергали такой возможности!

Он стремительно погружался в омут чужих воспоминаний.

«Немыслимо! Я вижу «Прометей»!» – потрясенно думал он, продолжая считывать мысленные образы.

Дальше события вдруг ускорились, пошли вразрез с теми знаниями, что сумели сохранить поколения пандорианцев.

* * *

Колониальный транспорт, поврежденный в бою^[10], терял энергию. За ним тянулся шлейф обломков.

Огромные пробоины зияли в корпусе «Прометея».

Корабль совершил серию маневров, начал сближение с планетой, окруженной кольцами обломков.

Яркие вспышки внезапно разделили сложную конструкцию. От «Прометея» отстыковались криогенные модули, оснащенные собственными двигателями! Они перестроились, прошли ниже скоплений обломков, а затем начали орбитальный виток, намереваясь осуществить посадку!

* * *

Следующая серия мысленных образов запечатлела бой.

Хондийские корабли появились со стороны станции Н-болг, атаковали колониальный транспорт!

Егор оцепенел. Он полностью погрузился в восприятие далеких событий. Схватка была короткой, неравной. И без того поврежденный корабль сопротивлялся недолго, вскоре от «Прометея» отделились аварийно-спасательные сегменты, три из них вошли в атмосферу Пандоры, еще два канули среди обломков прошлых битв, а один, по иронии судьбы, врезался в обшивку огромной орбитальной станции!

Морф, ставший свидетелем трагических событий, испытал жгучий интерес. Покалеченный корабль проплыл мимо Н-болга, начал удаляться во мрак космического пространства, а он неотрывно следил за траекторией спасательного сегмента, пока не заметил вспышку соударения.

«Это недалеко! – им овладел азарт охотника. Желание увидеть загадочное существо смешивалось с робкой надеждой: что, если корабль, игнорирующий общегалактическую транспортную сеть, еще можно восстановить?! – Нужно поймать спасшееся существо и допросить его!»

* * *

Сегмент врезался в давно разрушенный, необитаемый сектор станции Н-болг. Системы стасиса не сработали, но собственный запас прочности спасательного модуля оказался высоким, на борту четко сканировалось работающее оборудование.

Морф потратил немало времени и усилий, прежде чем ему удалось проникнуть внутрь.

К счастью, эта часть Н-болга давно не эксплуатировалась, и сородичи, населяющие станцию, не решились на поиски или просто пренебрегли возможностью исследовать уникальный, по мнению морфа, «артефакт».

Массивный люк наконец поддался.

Ему удалось подать внешнее питание на приводы шлюза, открыть его!

Не без волнения он переступил порог тесного, строго функционального, заполненного непонятным оборудованием сегмента.

Его взгляд сразу же выделил устройство с прозрачной каплевидной крышкой.

Подойдя ближ, морф заглянул внутрь.

Хомо?! – он был крайне заинтригован и удивлен. Об этой цивилизации так мало известно. Существа, обитающие в далекой звездной системе, на планете, которую называют «Земля», обладали одной уникальной отличительной чертой – они были очень похожи на армахонтов, скорее всего, являлись каким-то экспериментом древнейшей расы!

«Значит, их поразительное сходство – не простое совпадение? Как хомо сумели повторить технологию внепространственного привода?!»

Мысли морфа вторгались в сознание Егора Бестужева, накладываясь на фон его собственного глубочайшего потрясения.

Он узнал человека, заключенного внутри криогенной камеры спасательного сегмента.

Это был… Андрей Игоревич Русанов!

«Но как же так?! Мы ведь обнаружили его на борту одного из трех рухнувших на планету модулей!»

* * *

Егор потерял ощущение времени. Чужие мысли полностью овладели его рассудком.

Морф восхищался Русановым.

Точное определение человеческих чувств давалось нелегко, но образ мышления пленного хомо воздействовал, как наркотик, вновь и вновь толкал на рискованные слияния, избавлял от скуки, вливал яд дерзких стремлений в консервативный, воспитанный армахонтами уклад мышления.

Исследования длились долго. День за днем, год за годом он вторгался в рассудок человека, копался в нем, с замешательством внимая чуждым и поначалу обрывочным мысленным образам, пока наконец не осознал главного, решающего: Русанов – абсолютный социопат, циник, антисистемный элемент, наделенный властью в обществе, которое он откровенно презирал, но не гнушался использовать.

Очередное слияние прошло крайне болезненно.

Пленник одряхлел, сдал физически и морально. Он постепенно превращался в пустышку, апатичную безропотную куклу, в нем уже не ощущалось той воли к жизни, ярости и ненависти, что так манили осторожного по природе морфа.

Русанов угасал, но его личность, сотни раз прочитанная вдоль и поперек, прижилась в рассудке ц’оста.

Отделившись от тела пленника, разорвав связь с его опустошенным разумом, морф вдруг ощутил давнюю смертную скуку. Он стоял посреди древнего отсека орбитальной конструкции, где прозябал последние полтора столетия, изгнанный другими ц’остами, обреченный и позабытый.

На обзорном экране просторной каюты по-прежнему царило изображение планеты, окруженной кольцами, состоящими из обломков космических кораблей.

Здесь издревле правили армахонты. Их цивилизация достигла могущества мирным путем. Они не завоевывали Вселенную. Армахонты обладали уникальной технологией сжатия пространственно-временно́го континуума. Путешествуя между звездными системами, они не колонизировали планеты, лишь выстраивали транспортную сеть, а когда встречали на своем пути иную космическую расу, то предлагали выбор: принять законы созданного ими Галактического Содружества и получить доступ к десяткам тысяч Обитаемых Миров или отказаться, что равносильно полной изоляции.

Никакого военного давления. Армахонты были абсолютно уверены: их технологию мгновенного перемещения на астрономические расстояния невозможно скопировать либо создать с нуля.

Исследуя рассудок человека, морф пришел к ошеломляющим выводам.

Армахонты ошибались. Они оказались скверными психологами, считая, что не оказывают никакого давления на молодые цивилизации! На самом деле предлагаемый ими выбор был жесток, по сути! Он действовал, подобно сокрушительному прессу, ошеломлял, останавливал динамику научно-технического прогресса, уничтожал надежду на самостоятельную экспансию, неизбежно выталкивал на поверхность и обострял застарелые морально-этические проблемы!

В рассудке человека морф нашел ясные ответы на многие ранее недоступные его пониманию вопросы.

Взглянув на ситуацию глазами Русанова, он четко осознал: система, созданная армахонтами, хоть и просуществовала сотни тысяч лет, но изначально несла в себе зародыш краха. Многие цивилизации так и не смогли сделать осознанный выбор. Они соглашались подчиниться единому для Обитаемой Галактики закону с мыслью: поживем – увидим. Рецидивы действительно случались, но армахонты считали их процент ничтожным, допустимым в масштабах постоянно расширяющейся транспортной сети.

Не математика, а психология движет событиями! – это откровение он тоже почерпнул из образа мышления Русанова.

Древняя раса утратила хватку, границы созданного армахонтами Содружества приблизились к окраинным звездам Галактики, практически все пригодные для жизни миры были классифицированы, картографированы и распределены между цивилизациями, которым требовалось все больше жизненного пространства, они нуждались в новых планетах, но получали в ответ лишь туманные обещания.

Морф пристально рассматривал обломки, словно впервые видел эту удручающую, пронизанную мрачной эстетикой картину.

«Неудивительно. Совершенно неудивительно, что эшранги попытались узурпировать власть, – думал он. – Новый порядок всегда приходит через хаос. Они понимали это и постарались действовать чужими руками, подбили на бунт молодые цивилизации сектора. Эшранги рассчитывали, что потрясения не затронут их, а большая часть техники армахонтов уцелеет, когда сектор будет изолирован от Содружества».

Они не смогли правильно оценить масштабы спровоцированной катастрофы. Транспортная сеть армахонтов оказалась разорванной, многие устройства, формирующие гипертоннели, уничтожены.

Пострадали все, но ц’осты в большей степени. Морфы издревле проживали на борту станций Н-болг, и в наступившем хаосе именно они принимали удар за ударом.

Он продолжал рассматривать планету, но мысли человека прочно овладели сознанием, они вплетались в рассуждения, меняли моральную окраску событий.

Хомо – уникальные существа. Они только приступили к освоению Дальнего Космоса, когда обнаружили законсервированные устройства армахонтов, оставленные в их звездной системе. Исследование этих артефактов позволило людям совершить величайший технологический прорыв, они создали примитивный, но действующий гипердвигатель, совершили несколько пробных прыжков к ближайшей звезде и, сами того не подозревая, попали в жернова разгорающегося конфликта.

Морф представлял Землю как кладезь технологий. Все, что запрещали армахонты: эксперименты с пространственно-временно́й тканью Вселенной, развитие робототехники, создание искусственных интеллектов, являлось основными направлениями научно-технического прогресса Человечества. Земную цивилизацию разорвали бы на части, растащили бы по кускам, но эшранги – истинные виновники всех бед – не позволили это сделать, они блокировали все ведущие к Солнечной системе маршруты.

Информированная часть земного общества пережила шок. Нужно сказать: круг посвященных был узок, а их действия – решительны. Единственный рабочий образец гиперпривода разобрали, документацию уничтожили, космические корабли, отправленные к границам Солнечной системы, нашли и ликвидировали созданное армахонтами стационарное устройство пробоя метрики.

Люди считали, что таким образом обезопасили себя, но они ошиблись. Армахонты всегда дублировали устройства, формирующие внепространственную сеть. Эшранги продолжали наблюдать за Человечеством, не вмешиваясь, позволяя совершать открытия, – они неплохо устроились, снимая сливки земных технологий.

На фоне известных событий морф просто не мог не восхищаться действиями Русанова, его цинизмом, волей, образом мышления, напористостью!

Термин «корпорация» – одна из устойчивых форм единства, характерная для землян, – щекотал нервы, подталкивал, нашептывал: «Ты сможешь»!

Он мысленно представлял интеллектуальную мощь, сжатую в кулак волей руководителя, лидера, хозяина!

Власть над людьми. Для непосвященного – сложный процесс, со множеством нюансов.

Ты сможешь!

Медленно действующий яд чуждых морфу стремлений струился по жилам, отравлял постепенно, действовал исподволь.

После крушения «Прометея» прошли десятилетия.

Русанов постарел. Он все меньше и меньше подходил на роль лидера, превратился в изможденную тень.

Глаза морфа сузились. Искажения пробежали по телу, формируя гуманоидный облик.

Земля сдалась. Власти предержащие ушли в глухую защиту. Средства массовой информации сеяли ложь. Исполинские города постепенно росли, смыкаясь друг с другом, образуя техногенный панцирь планеты. Миллиарды обитателей кварткапсул прозябали в святом неведении. Лишние люди, которых нельзя убить, но несложно накормить и развлечь, используя оставшиеся не у дел передовые космические технологии.

Русанов пошел поперек течения. Он презирал существующую систему, но не гнушался брать от нее все лучшее.

Владелец «Сибири» – самой крупной и успешной корпорации Земли – с детства мечтал о звездах. Политику, направленную на спасение цивилизации, он считал порочной, недальновидной. Среди накипи мегаполисов, не страшась испачкаться, он искал единомышленников – ученых с высоким уровнем интеллекта, но нереализованным потенциалом.

Русанов верил в силу науки, понимал истинную власть денег, трезво оценивал движущую мощь человеческих амбиций. Он не гнушался правилами естественного отбора, позволяя сотрудникам вступать в смертельные схватки за ту или иную должность. Он заставлял каждого ежедневно доказывать свою пригодность и тут же изменял правила, создавал заповедные условия для мягкотелых гениев, – эдакие внутрикорпоративные резервации сотрудников, способных решить сложнейшие научные и технические задачи, но совершенно не приспособленных к жизни. Для них корпорация стала оплотом, крепостью, прочными стенами аквариума, из глубин которого так приятно и безопасно наблюдать за климатическими, продовольственными, миграционными и финансовыми потрясениями!

Итогом его многолетних усилий стал «Прометей», – первый в истории Земли частный колониальный проект.

Русанов покупал информацию, занимался промышленным шпионажем, полностью владел сведениями об истинном положении дел, знал, что Земля находится в плотном кольце «братьев по разуму».

Русанову верили. За ним шли в силу разных мотивов, он умело манипулировал людьми, действовал за гранью, получая все: власть, драйв, реализованную мечту.

Он собрал уникальную команду, воссоздал требуемые технологии, но тем не менее одиозный колониальный проект потерпел крах.

* * *

Пленник пошевелился, сел, окинул обстановку каюты мутным старческим взглядом, невольно сжался, заметив морфа.

Спутанные, седые, отросшие ниже плеч волосы Русанова, неопрятная длинная борода, одежда, превратившаяся в лохмотья, покрытые морщинистой кожей трясущиеся руки – все говорило о сломленной воле, безысходности существования, глубокой старости.

Морф обернулся, отрастил глаз.

Садист и жертва редко разговаривали друг с другом. Первые слияния проходили крайне болезненно, на пределе физической выносливости человеческого организма. О психике и говорить нечего. Русанов сопротивлялся, но его воля уже ничего не решала, а жгучая ненависть лишь забавляла любопытного, скучающего, жадного до информации морфа.

Андрей Игоревич потерял счет времени. Субъективно жизнь превратилась в сплошную пытку.

На самом деле ц’ост берег пленника, в промежутках между слияниями милосердно вводил его в состояние искусственной комы. Морф лишь следовал своей природе, не находя ничего дурного в содеянном. Как голодный человек не задумывается о страданиях животного, убитого ради пищи, так и он утолял информационный голод наиболее простым, эффективным и естественным для ц’остов способом: сливался с источником в мучительной метаморфозе, постепенно овладевал его рассудком, пока не научился листать память Русанова, словно открытую книгу.

– Что пялишься, тварь?.. – надломленный голос старика редко звучал в этих стенах, обычно морф парализовывал его голосовые связки, не желая отвлекаться на крики и проклятия.

Глаз исчез. По телу ц’оста пробежала волна искажений, а когда облик стабилизировался, Русанов онемел.

Он увидел себя, молодого, но крайне истощенного.

– Так будет выглядеть человек после сорока девяти лет криогенного сна? – морф говорил его голосом, использовал мимику, жесты!

– Паразит…

– О, вот только без этого, ладно? – морф скривился, словно съел что-то гадкое. – Мы не паразиты! Ты ведь прекрасно понимаешь нашу природу? – он слегка наклонил голову, вопросительно приподнял бровь. – Слияние с разумным существом оставляет след, частицу моего знания, моей памяти. Или ты говоришь в переносном смысле? – Ц’ост уселся в кресло, закинул ногу на ногу. – Да, мы не создали цивилизации в человеческом понимании термина. Не построили городов, не изобрели орудий труда.

Русанов мучительно закашлялся.

Он познал природу ц’остов. Они эволюционировали в аду. Другое сравнение не приходило на ум. Их способности к мгновенной регенерации и мимикрии постепенно усложнялись, развивались на протяжении миллионов лет. В процессе естественного отбора морфы выработали два уникальных механизма выживания. Во-первых, они научились копировать, а затем ассимилировать ДНК других биологических видов, что привело к потере определенной формы тела. В зависимости от изменчивых условий окружающей среды ц’осты трансформировались, меняли метаболизм и облик, что сделало их фактически неуязвимыми.

Следующая исключительная особенность морфов стала результатом развития высшей нервной деятельности. Если первобытные люди овладели огнем и начали использовать различные предметы в качестве примитивных орудий труда, чем положили начало цивилизации, то ц’осты научились внедряться в другие организмы, управлять их рефлексами, использовать окружающие формы жизни для собственных нужд.

Однако у этой способности морфов существовало серьезное ограничение. Чем сложнее нервная система организма, тем больше усилий требовалось для контроля над нею. Процесс взаимодействия с животными, обладающими зачатками интеллекта, протекал мучительно и, как правило, имел фатальные последствия – подконтрольное существо вскоре погибало.

Ц’осты редко и неохотно шли на слияние. Они предпочитали использовать собственное тело, видоизменять его в соответствии с потребностями, «играть генами», добиваясь поразительных результатов.

Русанов с дрожью смотрел на свою копию, не понимая, издевается над ним ц’ост или снова задумал какую-то пакость?

– Сорок девять лет, хомо, – неожиданно произнес морф. – Оцени мой труд. Я действовал достаточно осторожно, осмотрительно, не убил тебя и не покалечился сам.

Старик лишь беззвучно шевелил губами.

– Жаль, что процесс оказался столь долог. Твое тело и разум окончательно одряхлели.

– Зачем ты изучаешь меня? – сипло выдавил Русанов. Силы давно его покинули, он хотел лишь одного: снова впасть в забытье, но морф что-то ввел в организм, не позволяя сознанию угаснуть.

– Сначала из любопытства. Мы заперты в этой звездной системе. Планета скована льдами, она навевает лишь скуку. Сородичи меня изгнали. Я социопат, такой же, как ты, – морф отвечал охотно. – Затем мне стало по-настоящему интересно, – продолжил он. – Ты ведь мог изменить историю, но поддался фобиям, слабости, страху!

– На «Прометей» напали! – глухо ответил Русанов.

– Не лги! Ты первым открыл огонь по хондийским транспортам! Рассудок не выдержал? Понимаю. Теперь понимаю, но ведь уже ничего не вернешь! Колониальный транспорт, способный перемещаться между звездами, игнорируя разрушенную сеть армахонтов, уничтожен! – Морф взволнованно встал. – Но у меня появилась цель! И средство для ее достижения!

Старик ждал пояснений. На минуту в его водянистом взгляде проступило осмысленное выражение, даже промелькнула мстительная насмешка – похоже, рискованные слияния серьезно травмировали психику самонадеянной твари…

– Корпорация! Интеллектуальная мощь, сжатая в кулак волей лидера! – запальчиво выкрикнул морф. – Мы создадим промышленность, отыщем обломки «Прометея», восстановим корабль! Я вырвусь отсюда!

«Бесноватый… – неприязненно подумал Русанов. – Бесноватый псих…»

Ц’ост придерживался иного мнения.

– Усмехаешься? – он подошел, схватил человека за спутанную бороду, резко приподнял его голову. – В глаза смотри! Я – это ты!

– Ты опоздал… на пятьдесят лет…

– Ничуть! – морф остался доволен собой. – Разве не ты отправил на планету людей и технику для организации первичного поселения? Разве отделяемые криогенные модули не совершили успешную посадку еще до появления хондийских кораблей?

Русанов лишь слабо усмехнулся.

– Там сменилось четыре поколения, если колония выжила. Никто меня даже не вспомнит. Какую легенду ни состряпай – призрак из прошлого останется призраком!

– Злишь меня? Хочешь сбить с толку? Не выйдет! Колония выжила! Я наблюдаю за ними! Они деградировали, окружены поселениями эшрангов и хонди, «Прометей» превратился в легенду, они называют планету «Пандорой», а места посадки криогенных модулей – «Курганами Спящих»!

Лютый холод внезапного прозрения обжег Русанова.

– Они не разбудили экипаж?!

– Наконец-то ты понял! Спящие! Костяк корпорации! – торжествовал морф. – Люди, всецело преданные Русанову! Ученые, которых ты отбирал так тщательно!

Старик сгорбился, опустил голову.

– Не выйдет у тебя ничего… – тихо произнес он. – Крионика не способна творить чудеса. Сорок девять лет… там замороженные останки, в лучшем случае…

– Посмотрим. Я оптимист. И морф, если ты забыл. Колония сейчас на грани гибели. Меня примут, как символ надежды!

– Или пустят пулю в лоб, – мрачно предрек Русанов. – Ты плохо знаешь людей.

– Нет. Я изучил тебя. Стал тобой. Все продумал! На планету рухнули три спасательных сегмента с «Прометея». Люди на борту не выжили. Придется занять место одного из погибших, включить аварийный маяк и подождать, пока колонисты найдут меня! Пара месяцев в криогенной камере – лишь неизбежное неудобство! Пусть они сами отыщут подтверждение легенды, узнают, что «Прометей» не миф, а я – жив!

Русанов подавленно молчал.

Морфу не откажешь в изобретательности. В схожей ситуации он действовал бы точно так же.

– Жаль, что ты постарел, хомо, – силуэт ц’оста вдруг исказился, утратил облик человеческой фигуры, – тонкое длинное щупальце коснулось затылка Русанова. – Твое время истекло.

* * *

Правда.

Она способна раздавить, уничтожить.

Егор не знал, сколько времени провел в плену образов, выхваченных из чужого сознания.

Его собственные мысли смешивались с воспоминаниями морфа, накладывались на них, ведь именно они – Егор, Родион и Павел – приняли сигнал аварийного маяка и отыскали во льдах аварийно-спасательный сегмент «Прометея»!

Он отчетливо помнил все.

Как помнил и морф, который стал Русановым.

Он вскрыл «Курганы Спящих», подарил надежду пандорианцам, но сам превратился в заложника собственных действий.

Люди отказывались ему подчиняться.

Они не хотели возрождения корпорации.

Морф находился на грани отчаянья, все пошло не по плану, и лишь одно обстоятельство позволяло сохранить надежду: на планете началось внезапное потепление.

Он изучил неожиданный процесс, сумел понять его суть: естественное таяние льдов сместило корабли эшрангов и хонди. Обломки, на борту которых еще работали устройства защиты, причудливым образом совместились, наложение полей стасиса привело к началу катастрофического явления: возник первый пробой метрики, планета начала нагреваться, получая энергию из подпространства.

Катастрофа.

Морф полностью ее предвидел. Мог пресечь на корню, стоило лишь выйти на контакт с эшрангами, пояснить им суть происходящего, заставить растащить обломки, образовавшие опасную конфигурацию, но… он думал только о власти, о возрождении корпорации!

«Беда объединит людей. Они станут сговорчивыми, податливыми, – думал морф. – Я должен лишь составить план спасения, а затем позволить бывшим сотрудникам корпорации заглянуть в глаза смерти!»

Задача для морфа выполнимая, щекочущая нервы, обещающая абсолютную власть, желанную консолидацию интеллектуальной элиты!

Как заманчиво будет провести людей по краю пропасти, заставить работать без устали, посмотреть, на что они пойдут ради выживания? Лучших условий для научного прорыва и не придумаешь!

Судьба Пандоры его не заботила.

Эшранги и хонди заслужили грядущую катастрофу. Наконец-то он получил возможность расплатиться с ними за века прозябания на борту полуразрушенной станции. Пусть их смоет всемирный потоп! Возникшая аномалия подсказала дальнейший путь. «Экспериментируя с пространством и временем, я смогу использовать знания людей, технологические достижения их цивилизации». Уже тогда он планировал захват хондийского крейсера, создание аномальных зон, где машины будут работать в условиях ускоренного времени!

Егор наблюдал обрывочные, сводящие с ума картины, ощущая всевозрастающее сопротивление.

Образы тускнели.

Морф защищался от вторжения в свой рассудок, но пока проигрывал.

Бестужев с болью увидел, как падает в пропасть андроид, заменивший ему погибших родителей.

Он успел впитать отчаянье морфа, когда внезапное землетрясение нарушило герметичность колониального убежища, лишило людей надежды, остановило создание гибридного существа, способного взять под контроль хондийский корабль.

Морф понял – все его планы рушатся! Люди все меньше доверяли ему, вместо того, чтобы работать, они опустили руки, слушали крамольные речи Щедрина, вновь подбивавшего их на бессмысленный, кровавый бунт!

Имитация Русанова его больше не устраивала.

Людям нужен новый лидер!

Выбор остановился на Романе Малехове. Морф уничтожил прототип, предварительно скопировав его образ, и продолжал незаметно формировать события, – вжился в новый облик, сделал ставку на пандорианцев и не ошибся… тварь!

Мысленная связь истончилась, а затем исчезла вовсе.

* * *

Вся жизнь промелькнула перед глазами Егора Бестужева.

Он с ненавистью взглянул на здание корпорации «Прометей».

Ярость всколыхнулась в душе и тут же угасла. Сколько человек погибнет, если я пойду туда? И не факт, что морф окажется в списке жертв!

Мысли путались.

Он создал этот прекрасный город! Воплотил нашу мечту!

Нет. Не он.

Мы. Каждый из погибших на этом пути, каждый, кого искалечили имплантации, кто рисковал жизнью, терял любимых…

Егор не видел выхода. Он узнал правду и теперь мучительно пытался понять, что с ней делать?

Сотни людей вокруг. Их лица светлы. Они счастливы.

Но есть и другая сторона реальности. Та Пандора, что лежит за границей периметра стасиса.

Мир, исковерканный ненавистью, искаженный аномалиями, закрытый, изолированный и в то же время ставший перекрестком еще не освоенных, опасных путей, пролегающий через разрывы пространства и сдвиги времени!

Что еще придумает морф? В кого перевоплотиться, какие задачи поставит перед собой, кем пожертвует?

Изолированный анклав не сможет просуществовать долго. Реальность Пандоры прорвется сюда рано или поздно. Но морф не сдаст без боя свой мирок. Он пожертвует всеми и начнет сначала, если проиграет!

Взгляд Бестужева темнел, в нем появились колючие искорки.

Сияние темпорала становилось все яростнее.

Он представил морфа в человеческом обличье, стоящего у окна.

«Тварь… Он ведь мог предотвратить все! – метнулась одинокая, яростная мысль. – Мог, но не захотел! Не было бы ни климатической катастрофы, ни имплантации нерва, моя душа не сгорела бы от ненависти», – вся боль прожитого вдруг хлынула в сознание, затопила рассудок.

Егор зажмурился.

Мысленно набрал номер импланта Романа Малехова.

Снова увидел прекрасный город с высоты шикарного кабинета.

Морф, скрестив руки на груди, по-прежнему стоял у окна и, как показалось на миг, пристально смотрел в сторону проспекта, на фигуру, которая для всех должна была выглядеть призраком, размытым, едва заметным движением воздуха.

Незримый канал обмена данными, похожий на туго натянутую струну, возник между двумя имплантами.

Бестужев мысленно представил, как энергия темпорала напитывает его, превращая в огненную нить.

Связь прервалась. Расширитель сознания мгновенно взял увеличение.

Оконный проем деформировало. Пластик растрескался, а на том месте, где только что стояла древняя, циничная тварь, медленно вспухало облако мельчайших брызг.

Егор пошатнулся, открыл глаза, развернулся и, уже не глядя по сторонам, медленно пошел назад, к периметру.

Последний всплеск необузданной ярости медленно гас.

Они выживут. Справятся. Сами решат, как развиваться, куда направить силу возрожденных технологий.

Он уходил, понимая, – сам факт его присутствия создает аномалию, может разрушить тут все.

Сияние темпорала стало глуше. Росток больше не давал побегов, но энергетические нити по-прежнему окружали Егора, льнули к нему, формируя ауру сдвига времени.

Прежде чем шагнуть в ведущий к периметру стасиса тоннель, он оглянулся, стараясь запомнить город именно таким – светлым, пронзительным… и недоступным.

Эпилог

Пандора. Предгорья…

Аура угасала.

Росток темпорала умирал. Его энергия, казавшаяся неисчерпаемой, иссякала.

Мутная стена периметра осталась за спиной. Егор прошел еще немного, оглянулся, затем свернул на смотровую площадку, расположенную чуть ниже края плато.

Раньше сюда приходили, чтобы взглянуть на ледник. Хорошая была позиция, ледовое ущелье просматривалось как на ладони.

Он остановился на краю обрыва, бросил взгляд вниз, но увидел лишь горы камней, когда-то принесенные ревущими, стремительными потоками воды.

Чуть дальше и ниже за отлогими пустошами виднелась полоска зелени.

Егор долго смотрел вдаль, затем подключил сканеры, внимательно изучил каменные осыпи.

Отклик.

Он нанес маркер на карту, вернулся на дорогу, начал спуск.

Вокруг высились скалы. Аура окончательно померкла, лишь к ладони правой руки еще льнуло робкое, почти незаметное сияние.

Росток угасал. Он отдал всю свою энергию, позволив Егору дважды пройти периметр стасиса.

К вечеру Бестужев добрался до нужного места, посмотрел вверх.

Небеса стремительно темнели. Изломанная полоска обрыва вилась на фоне стальной радуги.

Он опустился на колени, с трудом отвалил первый камень, за ним следующий, постепенно втягиваясь в ритм усилий.

* * *

Лишь к утру в глубине внушительной ямы блеснула деталь эндоостова.

Время было безжалостно к андроиду. Его одежда и пеноплоть превратились в прах, остался лишь прочный скелет, оплетенный паутиной сервоприводов.

Бестужев вытащил его, долго осматривал, сокрушенно качая головой. Эндоостов пронизывали микротрещины. Ядро системы разрушено. Лишь нейрочипы выглядели неповрежденными.

Он начал осторожно извлекать их из гнезд.

Егор знал, где взять для андроида новый корпус. У Аллеи Темпоралов. Там, где он оставил серва и машину.

Оставалось лишь надеяться, что искусственный интеллект сумеет восстановить свою личность, вспомнит полувековой путь саморазвития.

Бестужев извлек последний нейрочип, положил его в карман, к остальным, и, не оглядываясь, зашагал в направлении кромки леса, туда, где начиналась древняя дорога.

Егор возвращался в мир, созданный его ненавистью, но теперь в его душе и разуме не было места лжи, фобиям, осталась лишь звенящая, горькая правда.

Он возвращался не ради мести, не ради иллюзий – сделанного и прожитого уже не вернуть, но ведь можно принять действительность, примириться с ней, взглянуть на ужасающий мир со здоровым любопытством, не пытаясь огнем и мечом переиначить его?

Перекресток мироздания…

Сотни неведомых путей, ведущих через пространство и время…

Он собирался пройти хотя бы одним из них.

Нерв встрепенулся. Он внимал мыслям Бестужева, отвечал робким покалыванием в ладонях, словно не верил, что их непримиримая вражда осталась в прошлом.

У кромки леса Егор обернулся.

Отсюда был виден периметр стасиса. Воображение дорисовывало очертания скрытого за ним города.

«Однажды я вернусь, – мысленно пообещал Егор, глядя на зеленоватые мерцающие сполохи. – Вернусь и расскажу, что увидел на другом краю Вселенной».

Рассвет хлынул со всех сторон.

Стальная радуга еще сияла в светлеющих небесах, таяла, отливая холодом, но Бестужев знал – наступит время, и она исчезнет, останутся лишь огромные, величественные инженерные сооружения, между которыми снова будут сновать крохотные искорки космических кораблей.

Думал ли он о возвращении армахонтов?

Нет.

Та эпоха ушла, и глупо искать путь в прошлое, надеясь переиначить настоящее.

* * *

Над головой Бестужева, среди бледнеющих звезд, далеко от Пандоры, во мраке космоса скользила тень.

Огромный, безжизненный космический корабль дрейфовал в ожидании своего часа.

На его покрытой шрамами и пробоинами броне еще читались буквы, складывающиеся в надпись:

«Земля. Колониальный транспорт Прометей».