Дневники вампиры. Жажда крови 8 страница

Дверь за мной хлопнула, и Келли отпрыгнула.

– Это я, – я боялся, смущался и радовался одновременно.

– Привет, – робко сказала она. На ней были синее платье, меховая накидка и низко надвинутая на лоб шляпа, а на плече висел большой саквояж. Она дрожала. Больше всего мне хотелось взять ее на руки и отнести наверх, где мы могли бы согреться под моим одеялом.

– Ты куда‑то собираешься? – Я кивнул на саквояж.

– Надеюсь, – она взяла мои ладони в свои, – Стефан, мне неважно, кто ты. Меня это никогда не волновало. И я хочу быть с тобой, – она заглянула мне в глаза, – я… я люблю тебя.

Я уставился в землю. В горле встал комок. Когда я был человеком, то думал, что люблю Катерину, пока не увидел ее в цепях и наморднике, с пеной на губах. Это зрелище не вызвало во мне ничего, кроме отвращения. А Келли видела меня без сознания, истекающего кровью из‑за ожогов от вербены, мучимого охранниками, лупящего брата на арене, и она любила меня. Разве такое возможно?

– Можешь не отвечать, – поспешно добавила Келли, – я должна была тебе сказать. И я в любом случае уезжаю. Я не могу оставаться с отцом после того, что случилось. Я иду на вокзал, и ты можешь пойти со мной. Ты не должен. Но мне бы этого хотелось, – лепетала она.

– Келли! – Я прервал ее, приложив палец к губам. Ее глаза расширились – в них был то ли страх, то ли надежда.

– Я пойду с тобой куда угодно. Я тебя люблю и буду любить до конца своей жизни. Лицо Келли расцвело радостью:

– Ты имел в виду, до конца своей не‑жизни. – В ее глазах плясали веселые искры.

– Как ты узнала, где я живу? – Я почувствовал смущение.

Келли зарделась:

– Я следила за тобой. Когда ты убежал после первой битвы с вампиром. Я хотела знать о тебе все.

– Теперь знаешь.

Не в силах больше сдерживаться, я обнял ее и наклонился к ее губам, не боясь услышать, как течет кровь или как ее сердце начинает биться быстрее в предвкушении. Она обняла меня крепче, и наши губы встретились. Я жадно целовал ее, упиваясь мягкостью ее губ. Мои клыки не росли; все, чего я хотел, – быть рядом с ней, с человеком. Она была теплая и мягкая и на вкус напоминала мандарины. Я представил наше будущее. Мы уедем как можно дальше из Нового Орлеана, возможно, в Калифорнию, или даже уплывем в Европу на корабле. Мы поселимся в маленьком домике, будем держать какой‑нибудь скот, которым я смогу питаться, и вдали от любопытных глаз проживем вместе всю жизнь.

На краю сознания билась мысль: а не превратить ли ее в вампира? Мне была отвратительна мысль о том, чтобы вонзить клыки в ее белую кожу, обречь ее жаждать крови и бояться солнечного света, но я не мог и думать о том, что она состарится и умрет у меня на глазах. Я потряс головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Я подумаю об этом потом. Мы оба подумаем.

– Стефан, – прошептала она, но шепот перешел в стон, и она выскользнула из моих объятий, обрушившись на землю. Мясницкий нож торчал у нее из спины, из раны лилась кровь.

– Келли! – я упал на колени. – Келли!

Я отчаянно рванул зубами вену на запястье, пытаясь напоить ее своей кровью и исцелить. Но прежде, чем я успел прижать запястье к ее губам, невидимая рука дернула меня за воротник рубашки.

Знакомый низкий смех прорезал ночной воздух:

– Не так быстро, братишка.

Я обернулся, готовый к удару, и оскалил клыки. Но прежде, чем я успел пошевелиться, Дамон схватил меня за плечи и швырнул через улицу. Я тяжело ударился о мостовую, рука выгнулась под неестественным углом. Я поднялся на ноги. Келли лежала на траве, рыжие волосы рассыпались, под ней темнела лужа крови. Она тихо застонала, и я понял, что это агония.

Я побежал к ней, раздирая собственную рану, чтобы ей легче было пить. Но Дамон загородил мне дорогу и толкнул плечом в грудь. Я упал на землю, снова встал и взревел:

– Хватит!

Я бросился на него, готовый разорвать его на части, сделать то, чего он так долго хотел.

– Правда хватит? А как же обед? – На лице Дамона появилась улыбка. Я в ужасе наблюдал, как Дамон встает на колени, впивается в шею Келли и долго‑долго пьет кровь. Я пытался оторвать его, но он был слишком силен. Сколько людей он убил с момента нашего побега?

Я оттаскивал его, чтобы освободить Келли, но Дамон не двигался с места, как будто я дергал каменную статую.

– На помощь! Лекси! – заорал я, и Дамон отбросил меня быстрым ударом локтя.

Я обрушился на траву, а Дамон продолжал пить. И тут я понял, что стоны Келли затихли. – Как и ровное монотонное течение крови, которое я всегда слышал в ее присутствии. Я упал на колени.

Дамон повернулся ко мне. Его лицо было все в крови. В крови Келли. Я попятился, а он только усмехнулся:

– Ты был прав. Вампиры убивают. Спасибо за науку.

– Я убью тебя. – Я снова бросился на него. Я опрокинул его на землю, но Дамон воспользовался тем, что у меня ранена рука, и отбросил меня, так что я упал рядом с Келли.

– Не думаю, что я сегодня умру, спасибо, – сообщил он, – твое время принятия жизненно важных решений прошло.

Он встал, как будто собираясь уйти. Я подполз к Келли. Остекленевшие глаза были широко распахнуты, лицо побелело. Грудь все еще вздымалась и опускалась, но редко.

«Пожалуйста, не умирай», – подумал я, глядя в ее немигающие глаза в отчаянной попытке подчинить ее. Веки дрогнули. Могло ли это сработать?

«Я хочу, чтобы ты жила. Я хочу любить тебя живую», – думал я, вливая кровь из своих ран ей в рот.

Капли падали ей на лицо, а меня вдруг пронзила дикая боль. Я неуклюже растянулся на траве, а Дамон продолжал пинать меня в живот. Его глаза сверкали. Собрав все силы, я откатился на покрытую росой землю подальше от Дамона.

– Помогите! – крикнул я в сторону дома.

– Помогите! – передразнил Дамон ангельским голосом. – Мой маленький братик теперь уже не взрослый мужчина? А как же захват мира? Ты был слишком занят чаепитиями со своими маленькими друзьями и любовью с человеческими женщинами? – Он скривил губы.

Внутри что‑то оборвалось. Каким‑то образом я поднялся на ноги и пошел на Дамона, обнажив клыки. Я швырнул его на землю и укусил яремную вену, оставив длинную рваную царапину. Он упал, закрыв глаза, из шеи текла кровь.

На какое‑то мгновение он стал снова похож на моего брата. Ни налитых кровью глаз, ни звенящего от ненависти голоса. Только широкие плечи и темные волосы, всегда отличавшие Дамона. Но он больше не был Дамоном. Это было чудовище, одержимое жаждой разрушения. Он ни перед чем не остановится, лишь бы выполнить свою угрозу и сделать мою жизнь невыносимой.

Я огляделся и наконец заметил в нескольких футах маленькую ветку, обломанную бурей. Я схватил ее и занес над его грудью.

– Отправляйся в ад, – прошептал я, искренне желая именно этого.

Но, стоило последнему слову сорваться с губ, Дамон вскочил, оскалившись.

– С родственниками так не разговаривают, – усмехнулся он, кидая меня на землю, – а кол так не держат.

Он поднял ветку, и в его глазах что‑то сверкнуло.

– Это смерть, которой ты мне не дал. Медленная и мучительная. Я буду наслаждаться каждым ее мгновением, – пообещал он, со всей силы опуская кол.

И все скрыла темнота.

– Стефан, – прошептал бесплотный голос.

Я был в лабиринте в Веритас, густая живая изгородь вставала выше моей головы, солнце палило плечи. Воротничок был слишком тугим, шея чесалась – почему‑то на мне была лучшая воскресная одежда.

От поворота ко мне шел Дамон. Невинные голубые глаза были широко распахнуты.

– Побежали наперегонки? – предложил он.

Конечно, я согласился.

Мы бежали, пока не начали задыхаться, пока легкие не загорелись от усилий и смеха. Дамон счастливо улыбался, а потом надвинулись тучи, и вокруг потемнело. Черты брата начали меняться. Глаза потемнели, губы стали алыми, как кровь. Он прижал меня к земле и навис надо мной, и это была не игра. Он что‑то достал из кармана и ударил меня в грудь, и я лежал на мягкой траве, и мой последний стон постепенно затихал.

Вдруг я увидел нас сидящими на крыльце. Между нами пристроилась Катерина, сверкая озорными темными глазами. Она отрывала лепестки от маргаритки. Ее нога была так близко, что я слегка задевал ее бедром. Она то придвигалась ко мне, то убирала ногу, и я наконец понял ее игру: цветок поможет ей выбрать одного из нас. Когда остался всего один лепесток, ее глаза встретились с моими, и я понял, что выиграл. Она наклонилась меня поцеловать, и я закрыл глаза, готовый к прикосновению мягких губ.

Вместо этого я почувствовал удар кола в сердце. Распахнув глаза, я увидел брата. Он смеялся и загонял дерево все глубже, и цветочные лепестки измялись, когда я упал.

Уронив голову набок, я увидел девушку, которая истекала кровью рядом со мной. Волосы у нее были огненно‑рыжие, а кожа под россыпью веснушек – мертвенно‑белая.

Келли! Я попытался закричать. Но Дамон заткнул мне рот, продолжая снова и снова вонзать нож в спину Келли.

– Стефан! – снова позвал голос, на этот раз громче. Я узнал это певучее контральто. Лекси.

– Нет, – простонал я. Я не мог допустить, чтобы Дамон убил еще и ее, – убирайся!

– Стефан. – Она подошла ближе, опустилась на колени и поднесла бокал к моим губам.

– Нет, – снова сказал я.

Она грубо потрясла меня за плечи, и я открыл глаза. Стены покрывала потрескавшаяся красная краска, а напротив меня висел портрет в золотой раме. Я сел, ощупал лицо руками, а потом посмотрел вниз. На мне все еще было кольцо. Я потрогал камень – он был вполне реален.

– Лекси? – еще слышно сказал я.

– Да! – Она улыбнулась с явным облегчением. – Ты очнулся.

Я осмотрел себя. Рука все еще болела, под ногтями засохла кровь

– Я жив?

– Не совсем, – призналась она.

– Дамон?

– Мы не смогли его поймать, – тускло сказала Лекси, – он убежал.

– Келли? – Я не хотел этого слышать, но должен был узнать.

Лекси долго рассматривала свои ногти, а потом подняла на меня янтарные глаза:

– Мне жаль, Стефан. Мы пытались… Даже Бакстон пытался ее спасти… Но было уже слишком поздно, – закончил я. Внезапно заболела голова. – Где она сейчас?

Лекси отвела мои свалявшиеся волосы с виска. Ее пальцы внезапно показались очень холодными.

– В реке. Весь город ее ищет, – она осеклась, но я понял все, чего она недоговорила.

Весь цирк знал о моей дружбе с Келли. Если ее ищут, то мое присутствие опасно для Лекси и ее семьи.

Но, даже если бы меня ничто не гнало, я не смог бы остаться. С Новым Орлеаном было связано слишком много боли и воспоминаний, которые я даже не начал еще осмысливать.

Я упал на подушки.

– Сначала ты должен поесть, – прошептала Лекси, помогая мне сесть, и добавила с грустной улыбкой: – Твоя любимая козья кровь.

Я прикоснулся губами к жидкости. Она была мерзкой, совсем не похожей на сладкую и вкусную человеческую кровь, но хотя бы теплой. И в ней чувствовалось нечто такое, чего никогда не будет в человеческой крови: привкус искупления. Чем больше я буду пить, тем меньше человеческой крови окажется в моем желудке. Однако я не был настолько наивен, чтобы полагать, что сумею избавиться от вины. Я убил слишком многих за то короткое время, что был вампиром, разрушил слишком много жизней. И смерть Келли была делом моих рук, хоть я и не пил ее крови. Я должен был отвернуться от нее, сказать, что не желаю ее видеть. Но я оказался слишком слаб.

– Хороший мальчик, – сказала Лекси, когда я осушил бокал.

Чувствовал я себя при этом не слишком хорошо. Я был болен, боялся и не знал, что делать дальше. Дамон все еще ходит по этой земле, и кровь Келли течет в его венах. Желудок сжался.

– Я не знаю, что делать, – признался я, ища ответа в глазах Лекси. Но она молчала.

– А я не знаю, что тебе сказать, – наконец призналась она, – но я знаю, что ты хороший человек.

Я вздохнул, собираясь напомнить ей, что я вообще не человек, а чудовище, но она встала и собрала посуду с тумбочки.

– Хватит разговоров. Отдыхай, – она поцеловала меня в лоб, – и, Стефан, постарайся не видеть снов.

Когда я проснулся, уже наступил день – судя по лучу света, пробивавшемуся сквозь щель между занавесками. Я спустил ноги на твердый пол и потянулся к груде одежды, которую Лекси принесла из магазина. Кажется, это было целую жизнь назад.

Я надел новую рубашку, зачесал волосы назад и убрал остальную одежду в импровизированную сумку из рваной рубашки, привезенной из Мистик‑Фоллз. Кроме этой рубашки, от моей прошлой жизни ничего не осталось. Я оглядел комнату, останавливаясь на знакомых залежах пыли в углах. Интересно, сколько вампиров побывало в этом доме, и найдет ли Лекси очередного молодого вампира, чтобы взять его под крыло? Я надеялся, ради него и ради нее, что ему в Новом Орлеане будет лучше, чем мне.

Лекси сидела в гостиной, держа в руках портрет брата. Как только я вошел в комнату, она подняла взгляд.

– Стефан.

– Прости меня, – перебил я. И я действительно просил прощения за все. За прибытие в Новый Орлеан. За вмешательство в ее жизнь. За опасность, которую я принес в крошечную тихую гавань, которая еще оставалась у вампиров.

– Ничего. Я горжусь знакомством с тобой. – Ее взгляд стал серьезным. – Мне жаль Келли – и твоего брата.

– Он мне больше не брат, – быстро сказал я.

Лекси поставила портрет на столик.

– Может, и нет. Но ты сам говорил, что он был с тобой всю твою человеческую жизнь. Ты можешь это вспомнить и простить ему все остальное?

Я вздрогнул. Я не хотел вспоминать Дамона. Ни сейчас, ни когда‑либо еще.

Лекси пересекла комнату и положила руку мне на плечо.

– Стефан, скучать по людям и своей человеческой жизни больно. Но потом станет легче.

– Когда? – Голос дрогнул.

Она посмотрела на портрет, стоящий на столике:

– Не знаю. Это происходит постепенно. – Она замолчала, а потом засмеялась, так легко и открыто, что мне захотелось сесть и никогда не уходить из этого дома. – Дай догадаюсь. Ты хочешь, чтобы это случилось прямо сейчас.

Я улыбнулся:

– Ты хорошо меня знаешь.

Лекси нахмурилась:

– Тебе нужно научиться терпению, Стефан. У тебя впереди вечность.

Повисла тишина. Слово «вечность» звенело в ушах.

Я рывком обнял Лекси, вдохнул ее запах – запах дружбы, и вышел из дома, не оглядываясь.

На улице я принялся корить себя за сентиментальность. Мне надо было многое сделать, а жалость к себе служила оправданием для того, чтобы отложить дела. Я остановился на том месте, где умерла Келли. Там не было пятен крови – никаких следов того, что она вообще жила. Я встал на колени и оглянулся, прежде чем поцеловать мостовую.

Потом я побежал – все быстрее и быстрее. Вставало солнце, и город просыпался. Мальчишки‑рассыльные сновали туда‑сюда на велосипедах, солдаты Союза маршировали по улицам, держа винтовки в руках, как детей, уличные торговцы располагались на тротуарах, в воздухе пахло сахаром и дымом.

И, конечно, кровью и железом.

Я быстро добрался до вокзала, где на платформе уже стояла толпа. Мужчины в визитках сидели на потертых деревянных скамьях в зале ожидания и читали газеты, а женщины нервно сжимали свои сумочки. На вокзале царило ощущение праздника, мимолетности. Идеальное место для охоты. Прежде чем я успел что‑то сделать, клыки выдвинулись из десен.

Спрятав лицо в ладони, я досчитал до десяти, борясь с охватившим меня голодом и ожидая, когда клыки вернутся к нормальному виду.

Наконец, я присоединился к людям на платформе и встал в дальнем ее конце. Рядом со мной слились в объятиях двое влюбленных. Солдат запустил ладонь в рыжеватые волосы девушки, а она, приподнявшись на цыпочки, вцепилась в его плечи, как будто вовсе не собиралась отпускать.

Я смотрел на них, думая, что в какой‑нибудь другой жизни между мной и Келли могла бы произойти такая же сцена. Она могла бы поцеловать меня, провожая на войну, а потом ждать моего возвращения.

Раздался свисток, и поезд вкатил на станцию, выплюнув грязное облако и вырвав меня из моих грез.

Вслед за солдатом я сел в поезд, размышляя, ждет ли их с девушкой счастье. Утешение я нашел в мысли, что даже если и не ждет, то по крайней мере я в этом не виноват.

Я зашел в купе пассажирского вагона.

– Ваш билет, сэр? – протянул руку кондуктор.

Я посмотрел на него, и мне стало отвратительно от мысли о том, что придется воспользоваться Силой.

«Пропусти меня».

– Я показывал его вам, – громко сказал я, – вы, должно быть, забыли.

Кондуктор кивнул и отошел в сторону. Поезд тронулся, унося меня в новую жизнь, где я никогда никого не подчиню себе без крайней необходимости и никогда больше не попробую человеческой крови.

Эпилог

Когда я перестал пить человеческую кровь, я стал намного лучше слышать человеческое сердцебиение, сразу понимая по его скорости, грустит ли человек, беспокоится или влюблен. Не то чтобы я много общался с людьми. Покинув Новый Орлеан, я на самом деле стал ночной тварью, спал днем и выходил на улицу, только когда люди уже мирно спали в своих постелях. Но иногда я слышал быстрый стук сердца и понимал, что кто‑то вылезает из окна или проскальзывает в дверь, чтобы встретить любимую и провести с ней несколько мгновений.

Слышать это было тяжелее всего. Я всегда вспоминал о Келли, о ее бешено колотящемся сердце и быстрой улыбке. О том, какая она была живая, как не побоялась полюбить меня, зная о моей истинной сущности. Когда я вспоминал наш план побега, то мог только горько смеяться над собой – как я мог подумать, что он сработает? Это была такая же глупая ошибка, как влюбленность в Катерину, как вера в то, что вампиры и люди могут любить друг друга, что разница между нами ничтожна, и на нее можно не обращать внимания. Но в третий раз я не попаду в эту ловушку. Если вампир и человек осмелятся полюбить друг друга, за этим всегда последуют смерть и разрушение. А крови на моих руках хватит не на одну вечность.

Я никогда не узнаю обо всем зле, которое Дамон приносит в мир. Когда до меня доходят слухи о чьей‑то таинственной смерти или я вижу в газете статью о кровавой драме, я сразу думаю о своем брате. Его я тоже слушаю, всегда готовый услышать его «братишка», произнесенное с подчеркнутой медлительностью.

Но в основном я слушаю самого себя. Чем дольше я питался звериной кровью, убивая старых белок или лисиц, тем быстрей угасала моя Сила, и теперь у меня осалишь лишь тени былых возможностей. Вместе с Силой я лишился острого чувства радости жизни, но и вина, груз которой мне предстоит нести до конца моих дней, немного притупилась. Такова была сделка – одна из многих, которым мне пришлось обучиться, и одна из очень многих, которые мне придется заключить на протяжении грозящей мне вечности.

Я дал клятву вечно продолжать движение, не задерживаться на одном месте слишком долго и ни к кому не привязываться. Это единственный путь, на котором я не причиню много зла. Потому что Господь спасет нас всех, даже если когда‑нибудь я снова влюблюсь в человека…

[1]Клементин – гибрид мандарина и горького апельсина

[2]Ему нужна помощь.

[3]Мы поможем.