Дневники вампиры. Жажда крови 2 страница

– Рад знакомству. – Я поклонился девушкам. – Меня зовут Реми Пикар, – продолжил я, незаметно покосившись на торчавший из нагрудного кармана билет.

– Реми, – тихо повторила более высокая девушка, запоминая.

Я почувствовал, что у меня режутся клыки. Я был голоден, а она так хороша… я сжал губы и заставил себя стоять спокойно. Рано.

– Наконец‑то! Тетушка Минни никогда не оставляет нас одних, – сказала старшая девушка. На вид ей было лет шестнадцать, – она считает, что нам нельзя доверять.

– А вы считаете, что можно? – поддразнил я, начиная флирт. Комплименты и ответы на них посыпались градом. Если бы я был человеком, я мог бы надеяться на пожатие руки или прикосновение губ к щеке, но теперь я мог думать только о крови, текущей по их жилам.

Я сел рядом со старшей девушкой. Младшая внимательно за мной наблюдала. От нее пахло гардениями и свежим, только что из печи, хлебом. Запах ее сестры – они должны были быть сестрами, судя по одинаковым каштановым волосам и быстрым голубым глазам, – был богаче, он напоминал мускатный орех и опавшие листья.

– Меня зовут Лавиния, а ее – Сара Джейн. Мы переезжаем в Новый Орлеан. – Она положила свое кружево на колени и сказала печально: – Вы знаете этот город? Боюсь, что буду ужасно скучать по Ричмонду.

– Наш папа умер. – Нижняя губа Сары Джейн задрожала.

Я кивнул, проводя языком по зубам и чувствуя прорезавшиеся клыки. Сердце Лавинии билось намного быстрее, чем у ее сестры.

– Тетушка Минни хочет выдать меня замуж. Реми, расскажите, как это. – Лавиния указала на кольцо у меня на безымянном пальце. Вряд ли она догадывалась, что оно не имеет никакого отношения к брачным узам, зато позволяет мне охотиться на девиц вроде нее при дневном свете.

– Жить в браке хорошо, если вы встретите правильного человека. Как вам кажется, вы его встретите? – Я уставился ей в глаза.

– Я… не знаю. Думаю, если он будет похож на вас, я буду считать, что мне повезло.

Я чувствовал щекой ее горячее дыхание и понимал, что не могу больше себя контролировать.

– Сара Джейн, держу пари, вашей тетушке нужна помощь, – произнес я, глядя в бирюзовые глаза девушки. Она помолчала секунду, а потом извинилась и отправилась на поиски тетушки. Не знаю, подчинил ли я ее, или она просто послушалась меня, потому что она была ребенком, а я – взрослым.

– Ой, какой вы озорник, – Лавиния хлопала глазками и улыбалась.

– Да, – резко ответил я, – да, моя дорогая.

Я обнажил клыки, с удовольствием наблюдая, как ее глаза расширяются от ужаса. Лучшее в кормлении – это предвкушение, наблюдение за беспомощной, дрожащей, находящейся в моей власти жертвой. Я медленно наклонился, оттягивая момент. Прикоснулся губами к мягкой коже.

– Нет! – Она задыхалась.

– Тссс. – Я притянул ее ближе и коснулся клыками кожи, сначала нежно, потом сильнее и наконец вонзил зубы в шею. Ее стон перешел в крик, и я закрыл ей рот ладонью, глотая сладкую жидкость. Она тихо застонала, но скоро могла уже только беспомощно пищать, как котенок.

– Следующая остановка – Новый Орлеан, – голос кондуктора прервал мои грезы.

Я посмотрел в окно. Солнце висело низко, а почти мертвое тело Лавинии было очень тяжелым. За окном, как будто во сне, вставал Новый Орлеан. Я видел океан, безграничный и бесконечный. Похожий на жизнь, о которой я мечтал: бесконечные годы, бесконечные кормления, бесконечные красивые девушки со сладкими вздохами и сладкой кровью.

– «Горячей и желанной каждый миг, неутомимой, вечно молодой», – прошептал я. Эти строки Китса как будто были написаны про мою новую жизнь.

– Сэр! – Кондуктор постучал в дверь. Я вышел из купе, вытирая рот ладонью. Это был тот же кондуктор, который остановил нас с Дамоном у самого Мистик‑Фоллз, и я заметил тень подозрения на его лице.

– Мы в Новом Орлеане, да? – Я все еще чувствовал вкус крови Лавинии.

Пшеничноволосый кондуктор кивнул:

– А леди знают?

– Да, конечно. – Я не отрывал от него глаз, одновременно вытаскивая билет из кармана. – Но они просили их не беспокоить. И я просил о том же. Вы меня никогда не видели. Вы никогда не были в этом купе. Если кто‑то спросит, вы скажете, что, вероятно, какие‑то воры сели на поезд после Ричмонда. Они выглядели подозрительно. Солдаты Союза, – импровизировал я.

– Солдаты Союза? – повторил кондуктор, совершенно запутавшись.

Я вздохнул. Пока я не научусь подчинять людей, придется прибегать к более надежному способу стирания памяти. Я схватил кондуктора за шею и сломал ее, как стебель душистого горошка. Потом зашвырнул его в купе Лавинии и закрыл за собой дверь.

– Ага, солдаты Союза. Они творят ужасные вещи, правда? – спросил я в воздух. А потом, насвистывая, отправился забирать Дамона из вагона‑клуба.

Дамон сидел там же, где я его оставил. Перед ним стоял нетронутый запотевший стакан виски.

– Пошли. – Я грубо потряс его за плечо.

Поезд замедлял ход. Пассажиры собирали вещи и выстраивались в очередь за кондуктором, стоявшим перед черной железной дверью во внешний мир. Поскольку мы не были обременены поклажей, и сил у нас хватало, я решил, что лучше всего будет покинуть поезд тем же путем, которым мы вошли, – выпрыгнув из служебного вагона. Я бы хотел, чтобы к тому моменту, как обнаружится, что в поезде не все в порядке, мы были бы уже очень далеко от поезда.

– Хорошо выглядишь, братишка, – Дамон говорил легко, но меловая бледность и синяки под глазами выдавали, насколько он на самом деле устал и голоден. На мгновение я подумал, что лучше бы поделился с ним Лавинией, но тут же выбросил эту мысль из головы. Я должен вести себя твердо. Так отец воспитывал лошадей – не кормил, пока не переставали дичиться и не покорялись наезднику. Так же и Дамон. Его нужно сломать.

– По крайней мере один из нас должен сохранять силы. – Я повернулся к нему спиной и пошел в сторону последнего вагона. Поезд все еще тащился вперед, колеса визжали. Времени было мало. Мы пробрались через кучи угля к двери, и я с легкостью открыл ее.

– На счет три! Один… два… – Я схватил его за руку и прыгнул, ударившись коленями о жесткую землю.

– Обязательно надо покрасоваться? – Дамон поморщился. Я заметил, что во время падения его брюки порвались на коленях, а руки поцарапались о гальку.

– Тебе нужно есть. – Я пожал плечами.

Поезд загудел, и я решил осмотреться. Мы оказались на окраине Нового Орлеана, шумного дымного города, пахнущего маслом, древесиной и стоячей водой. Он был намного больше Ричмонда, самого большого города, который я знал. Но главное было не это. Воздух наполняло предчувствие опасности. Я усмехнулся. В этом городе мы сможем исчезнуть. Я двинулся по городу с нечеловеческой скоростью, хотя еще не привык к ней. Дамон тащился за мной, неуклюже, громко топая, однако не отставая. Мы прошли по Гарден‑стрит, главной артерии города. Вокруг стояли домики, чистенькие и яркие, похожие на кукольные. Во влажном воздухе звучали голоса; кроме английской и французской речи я слышал совершенно незнакомые мне языки.

Слева и справа я замечал идущие к воде переулки, по обе стороны каждой улицы располагались торговцы, предлагавшие все, от только что пойманных черепах до привезенных из Африки драгоценных камней. Даже солдаты в голубых мундирах, стоявшие с мушкетами на каждом углу, казались атрибутами праздника. Здесь царил карнавал – когда мы были людьми, Дамон очень любил такие праздники. Я обернулся. Губы Дамона сложились в слабое подобие улыбки, и я никогда раньше не видел у него таких сияющих глаз. Это было наше общее приключение, и теперь, когда память о Катерине, тело отца и Веритас остались далеко позади, может быть, Дамон сумеет принять свою новую судьбу.

– Помнишь, мы хотели путешествовать по всему миру? Теперь это наш мир.

Дамон коротко кивнул:

– Катерина рассказывала мне о Новом Орлеане. Она жила здесь.

– Она бы хотела, чтобы ты завоевал этот город – чтобы жить здесь, быть здесь, чтобы найти себя и свое место в мире.

– Поэт… – ухмыльнулся Дамон, но последовал за мной.

– Может быть. Но я говорю правду. Все это – наше, – я раскинул руки.

Дамон кивнул, как будто решив что‑то для себя:

– Ну что ж, отлично.

– Отлично? – повторил я, боясь поверить. Впервые с момента нашей драки в карьере он смотрел мне в глаза.

– Да. Я пойду за тобой. – Он обвел рукой квартал. – Итак, где мы остановимся? Чем займемся? Покажи мне этот прекрасный новый мир.

Дамон изогнул губы в улыбке. Я не понимал, издевается ли он надо мной или говорит серьезно, но предпочел поверить во второй вариант.

Я втянул воздух ноздрями и тут же уловил запах лимона и имбиря. Катерина. Плечи Дамона напряглись – он тоже должен был это почувствовать. Не говоря ни слова, мы развернулись и помчались по безымянному переулку за женщиной в атласном сиреневом платье и большой шляпе, прикрывавшей темные кудри.

– Мэм! – окликнул ее я.

Она повернулась. Бледные щеки оказались густо нарумянены, а глаза – подведены углем. На вид ей было около тридцати, и морщины уже прочертили ее чистый лоб. Завитые волосы спадали по обе стороны лица, а низко вырезанное платье открывало веснушчатую грудь гораздо сильнее, чем позволяли приличия. Я сразу понял, что это шлюха, из тех, о которых мы шептались мальчиками и на которых украдкой показывали друг другу, сидя в баре в Мистик‑Фоллз.

– Хотите хорошо провести время, мальчики? – без интереса спросила она, переводя взгляд с меня на Дамона и обратно. Это была не Катерина, они даже не были похожи, но я увидел в глазах Дамона оживление.

– Думаю, найти жилье будет нетрудно, – прошептал я.

– Не убивай ее, – шепнул в ответ Дамон, почти не двигая губами.

– Пойдемте. Я знаю девушек, которые с удовольствием проведут с вами время. Вы похожи на мальчиков, которые ищут приключений. Ведь так? – Она подмигнула.

Надвигалась гроза, и я уже слышал далекие раскаты грома.

– Мы никогда не прочь развлечься с красивой женщиной.

Краем глаза я заметил, как Дамон сжал челюсти. Я знал, что он борется с жаждой. «Не надо бороться». Мы шли за ней по булыжной мостовой, и я очень надеялся, что Дамон нападет на нее.

– Мы пришли, – она открыла большим ключом чугунную дверь спрятавшегося в тупике многоквартирного дома, окрашенного в цвет барвинка. Дом был в хорошем состоянии, но строения на другой стороне улицы казались заброшенными. Краска на них облупилась, а садики заросли сорняками. Я услышал веселую мелодию, которую кто‑то наигрывал на пианино.

– Это мой пансион, «У мисс Молли». Разумеется, мы окажем вам самый сердечный прием, если вы в настроении. – Она хлопала длинными ресницами. – Зайдете?

– Да, мэм. – Я втолкнул Дамона в дверь и захлопнул ее за нами.

На следующий вечер я сидел довольно уставившись на закат солнца над гаванью. Мисс Молли не преувеличивала: девушки в ее доме были очень гостеприимны. На завтрак у меня была девочка с длинными шелковистыми волосами пшеничного цвета и усталыми голубыми глазами. Я до сих пор чувствовал на губах вкус ее отдающей вином крови.

Мы с Дамоном провели день слоняясь по городу, рассматривая кованые балконы Французского квартала – и девушек, которые махали нам оттуда, – швейные мастерские с выставленными в витринах рулонами роскошного шелка и магазины дорогих сигар, где улаживают дела пузатые мужчины.

Из всего увиденного мне больше всего понравилась гавань, сердце города, где стояли корабли и шла погрузка и выгрузка экзотических товаров. Уничтожьте гавань – и вы уничтожите город, он станет таким же беспомощным, как девушка мисс Молли с утра.

Дамон тоже смотрел на суда, задумчиво потирая подбородок. Лазуритовое кольцо сверкало в закатном свете.

– Я почти спас ее.

– Кого? – Я резко развернулся к нему. В груди затеплилась надежда. – Ты подкараулил и съел кого‑то?

Брат вперил взор в горизонт.

– Нет, конечно, нет. Я имею в виду Катерину.

Конечно. Я вздохнул. Из‑за событий этой ночи Дамон еще сильнее разозлился. Пока я наслаждался компанией и сладкой кровью девушки, имя которой я никогда не узнаю, Дамон удалился в отдельную комнату и вел себя так, как будто действительно находился в обычном пансионе.

– Ты должен питаться, – сказал я в сотый раз за день, – сделай наконец выбор.

– Ты не понимаешь, Стефан? – ровно спросил Дамон. – Я не хочу делать выбор. Я хочу вернуть то, что было раньше, – мир, который я понимал, а не которым повелевал.

– Почему? – Я не мог понять. Порыв ветра донес запахи железа, табака, талька и хлопка.

– Пора есть? – криво ухмыльнулся Дамон. – Ты пока причинил недостаточно зла?

– Кого волнует судьба шлюшки из грязного борделя? – Я нервно махнул в сторону моря. – Мир полон людей, один умирает, другие рождаются. Что изменится, если я отправлю одну грешную душу навстречу ее судьбе?

– Ты неосторожен, – пробормотал Дамон и облизал сухие, потрескавшиеся губы, – ты ешь, когда захочешь. Катерина никогда так не делала.

– Да. Но Катерина мертва, – это прозвучало гораздо жестче, чем я рассчитывал.

– Она бы возненавидела тебя теперь. – Дамон перемахнул ограду и встал рядом со мной.

Запах железа стал сильнее, он как будто сжимал меня в объятиях.

– Нет, она бы возненавидела тебя, – парировал я, – ты боишься самого себя, не следуешь своим желаниям, теряешь Силу.

Я думал, он будет спорить или даже ударит меня. Но он только кивнул. Между полуоткрытых губ виднелись кончики клыков.

– Я сам ненавижу себя. И не мог бы ждать от нее иного, – просто сказал он.

– Что с тобой? Ты всегда был такой живой, всегда был готов к приключениям. Это лучшее, что с нами случалось. Это – подарок; единственный, который Катерина сделала тебе.

По улице прошаркал старик, а секундой позже в другую сторону пронесся мальчик‑посыльный.

– Выбери кого‑нибудь и поешь. Сделай любой выбор. Все лучше, чем сидеть здесь и смотреть, как жизнь проходит мимо.

С этими словами я встал и отправился на запах железа и табака. Клыки зудели от предчувствия новой крови. Дамона я потащил с собой, и он шел, отстав на пару шагов, пока мы не оказались на идущей под уклон неосвещенной улочке. Единственным светлым пятном была девушка в белой форме сиделки. Она курила, прислонившись к кирпичной стене.

Едва она увидела Дамона, печаль на ее лице сменилась улыбкой. Конечно. Хоть он и стал вампиром, ни одна женщина не могла отвести глаз от копны темных волос, длинных ресниц и широких плеч.

– Закурите? – Она пускала дым кольцами, которые постепенно растворялись в тумане.

– Нет, – поспешно ответил Дамон, – приступай, братик.

Я проигнорировал его и сделал шаг вперед. На ее одежде виднелись пятна, и я не мог оторвать глаз от контраста темно‑красного и снежно‑белого. Сколько бы я ни видел крови, ее красота не переставала меня завораживать.

– Вечер выдался тяжелый? – Я прислонился к стене рядом с ней.

Дамон схватил меня за руку и потянул в сторону освещенного госпиталя:

– Пойдем.

У меня напряглось все тело.

– Нет! – Легкого движения руки хватило, чтобы впечатать его в стену.

Сиделка уронила сигарету. Пепел ярко вспыхнул и погас. Я почувствовал, как выдвигаются клыки. Самое время.

Дамон поднялся на ноги, пригибаясь, как будто я хотел ударить его снова.

– Не хочу на это смотреть. Если ты это сделаешь, я тебя никогда не прощу.

– Мне пора на смену, – пробормотала сиделка, отступая на шаг, словно готовясь бежать.

Я взял ее за руку и притянул к себе. Она коротко вскрикнула, но я зажал ей рот ладонью.

– Больше вам не придется об этом беспокоиться, – заверил я и вонзил клыки ей в шею.

Кровь отдавала гниющими листьями и антисептиком, как будто больничные смерть и тление пропитали все ее тело. Я сплюнул теплую жидкость в канаву и швырнул девушку на землю. Ее лицо исказил страх.

Глупая девочка. Ей надо было почувствовать опасность и сразу же убежать. Это даже не похоже на охоту. Ничтожество. Она закричала, и я взял ее за горло и сжимал, пока не услышал приятный хруст сломавшихся позвонков. Голова повисла под неестественным углом. Кровь все еще капала из раны.

Больше она не издаст ни звука.

Я повернулся к Дамону, на лице которого был написан ужас.

– Вампиры убивают. Мы убиваем. – Я спокойно посмотрел в голубые глаза Дамона.

– Ты убиваешь. – Он снял с себя куртку и набросил ее на мертвое тело. – Не я. Только не я.

Злость билась во мне, затмевая все остальные чувства.

– Слабак! – выплюнул я.

– Возможно. Но лучше быть слабаком, чем чудовищем, – голос Дамона окреп, – я не собираюсь участвовать в этой вакханалии. И если наши пути когда‑нибудь пересекутся, клянусь, я отомщу тебе за все эти убийства.

Он повернулся на каблуках и побежал, почти сразу исчезнув в тумане.

4 октября 1864 года

Когда я был человеком, то думал, что сильнее всего на нас с Дамоном повлияла смерть матери. Когда она умерла, первое время я именовал себя полусиротой, запирался в комнате и воображал, что моя жизнь уже закончилась – в десять лет. Отец считал, что горевать недостойно мужчины, поэтому утешал меня Дамон. Он катался со мной верхом, брал меня в игры взрослых мальчиков и побил братьев Гиффин за то, что они смеялись надо мной, когда я заплакал по время игры, в бейсбол. Дамон всегда был сильным. Моим защитником. Но я оказался неправ. Сильнее всего на меня повлияла моя собственная смерть.

Роли поменялись. Теперь я сильный. Я пытался защищать Дамона. Но если я всегда был ему благодарен, то он презирал меня и обвинял в том, что стал вампиром. Я доставил его выпить Элис, барменшу в Мистик‑Фоллз, и ее кровь завершила трансформацию. Но разве это делает меня преступником? Думаю, нет, особенно если учесть, что таким образом я спас ему жизнь.

Дамон казался мне таким же, каким казался отцу: слишком высокомерным, слишком своенравным, слишком резким, чтобы принимать решения, и слишком упорным, чтобы менять их. Сегодня, стоя рядом с мертвой сиделкой за пределами тусклого круга света, отбрасываемого газовым фонарем, я понял: я один. Я круглый сирота. Именно так представилась Катерина, приехав в Мистик‑Фоллз и остановившись в нашем гостевом домике.

Так поступают вампиры. Разыгрывают беззащитность, втираются в доверие, а потом, вызвав нужные чувства, нападают.

Так буду делать и я. Я не знаю, как, я не знаю, кто станет моей следующей жертвой, но теперь я точно знаю, что должен защищать только себя. Дамон сам по себе, я сам по себе.

Я слышал, как Дамон с нечеловеческой скоростью скользит по городу. Вот он остановился, шепча имя Катерины, как мантру или молитву. И дальше тишина…

Он умер? Утопился? Или просто ушел так далеко, что я его больше не слышал?

Впрочем, результат в любом случае одинаков. Я один. Я потерял всякую связь с человеком, которым был когда‑то: Стефаном Сальваторе, верным сыном, любителем поэзии, всегда стоявшим за правду.

Интересно, означает ли это, что Стефан Сальваторе, о котором никто не вспоминает, теперь по‑настоящему мертв? А я могу быть… кем угодно.

Я могу каждый год переезжать из города в город могу посмотреть весь мир. Я могу примерить любое количество личностей. Я могу стать солдатом Союза. Я могу стать итальянским бизнесменом.

Я даже могу стать Дамоном.

Солнце рухнуло за горизонт, как пушечное ядро, погрузив город во тьму. Я свернул с одной освещенной газовыми фонарями улицы на другую, громко топая по булыжной мостовой. Ветер пронес выброшенную газету. Я наступил на лист, заметив гравюру с фотографии девушки с длинными темными волосами и светлыми глазами. Она показалась мне смутно знакомой. Наверное, родственница какой‑нибудь девушки из Мистик‑Фоллз. Или одна из безымянных кузин, бывавших в Веритас на пикниках.

А потом я увидел заголовок: «ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО В АТЛАНТИЧЕСКОМ ЭКСПРЕССЕ».

Лавиния. Конечно.

Я уже забыл ее. Наклонившись, я скомкал газету и зашвырнул комок как можно дальше в Миссисипи. Мутную, бурлящую воду пятнал лунный свет. Я не видел своего отражения – только черную бездну, глубокую и темную, как будущее. Я должен провести вечность, питаясь, убивая, забывая и повторяя этот цикл снова и снова?

Да. Каждая клетка моего тела вопила: да. Восторг приближения к жертве, прикосновения клыков к пергаментно‑тонкой коже на горле, постепенного замедления пульса, обвисания тела в руках… Охота и кровь позволяли мне чувствовать себя живым, цельным, они давали мне смысл существования. Таков, в конце концов, естественный порядок вещей. Сильные животные убивают слабых. Люди убивают сильных животных. Я убиваю людей. У каждого вида есть свой враг. Я вздрогнул при мысли о чудовище, у которого хватит сил убить меня.

Доносившийся с моря соленый бриз нес запахи гнили и немытых тел, сильно контрастировавшие с запахом города, – широкие улицы заполнял тяжелый аромат цветочных духов и пудры. Здесь в каждом углу прятались тени, слышался шепот и пьяная икота. Здесь было темно. Опасно. Мне это нравилось.

Я завернул за угол, следуя за запахом – как ищейка, идущая по следу. Согнул руки, готовясь к охоте – на пропитанного джином пьяницу, солдата, женщину, вышедшую на улицу после заката солнца. Мне годилась любая жертва.

Я еще раз повернул, и металлический запах крови стал сильнее. Он был сладким и дымным. Я сосредоточился на нем, предвкушая, как проткну клыками артерию, прикидывая, чью кровь мне предстоит пить, чью жизнь я оборву.

Ускоряя шаг, я шел на запах, который привел меня на безымянную улицу, где обнаружились аптека, универсальный магазин и швейная мастерская. Точно так же выглядела Мэйн‑стрит в Мистик‑Фоллз. Но в моем родном городке такая улица была всего одна, а в Новом Орлеане наверняка существовали десятки, если не сотни, торговых закутков.

Запах железа стал сильнее. Я пробирался по закоулкам, и голод рвал меня, сжигал, высушивал кожу. Наконец я уткнулся в невысокое персиковое здание и остановился, увидев вывеску над дверью. В грязных витринах виднелись связки колбас; куски солонины свисали с потолка как чудовищные детские игрушки; во льду под прилавком лежали ребрышки, а у задней стены висели целые туши, и кровь стекала из них в большие чаны.

Это оказалась… лавка мясника?

Я тяжело вздохнул, но голод заставил меня все равно открыть дверь. Металлическая цепь треснула, как будто была не прочнее нитки. Оказавшись внутри, я уставился на кровоточащие туши. Капли крови, тяжело шлепавшиеся в чаны, заворожили меня.

Но за падением капель я расслышал тихий свист, не громче мышиного писка. А потом – тихий звук шагов по бетону. Я отступил, переводя взгляд из одного угла в другой. Под половицами шуршали мыши, в соседнем доме тикали чьи‑то часы. Других звуков не было. Но воздух как будто стал гуще, а потолок – ниже. Я остро почувствовал, что из этой комнаты смерти не было другого выхода.

– Кто здесь? – спросил я в темноту, оглядываясь и обнажив клыки. В темноте задвигались. Клыки, глаза, звук шагов двинулись на меня из всех углов.

Низкие гортанные звуки отражались от окровавленных стен лавки, и я с болезненной ясностью осознал, что окружен вампирами, готовыми атаковать.

Я припал к полу, обнажив клыки. Пьянящий запах крови проникал в каждую щель и вызывал головокружение. На кого напасть вначале?

Вампиры снова взревели, я тоже коротко рыкнул. Круг сжимался. Их было трое, и я чувствовал себя то ли рыбой, попавшей в сеть, то ли оленем, окруженным волками.

– Что же ты делаешь, по‑твоему? – спросил один из них. Ему было лет двадцать пять; шрам тянулся от его левого глаза к уголку рта.

– Я один из вас, – сообщил я, выпрямляясь во весь рост и демонстрируя клыки.

– Он один из нас, – повторил нараспев вампир постарше. На нем были очки и твидовый жилет поверх рубашки с белым воротничком. Если бы не клыки и красный ободок вокруг зрачка, он походил бы на бухгалтера или одного из приятелей отца.

Я пытался сохранить невозмутимость:

– Нам незачем ссориться, братья.

– Мы тебе не братья, – вступил третий вампир, темноволосый, не старше пятнадцати лет на вид. Лицо у него было невинное, а вот зеленые глаза – жесткие.

Старший вампир ткнул меня в грудь костлявым, жестким, как сучок, пальцем.

– Так‑так, брат. Отличный вечер для ужина… или для убийства. Как думаешь?

Молоденький вампир опустился на колени рядом со мной, заглядывая мне в глаза:

– Похоже, сегодня его ждет и то и другое. Счастливчик. – Он взъерошил мне волосы. Я попытался ударить его, но только впустую лягнул воздух.

– Нет‑нет‑нет. – Вампир со шрамом молча наблюдал, а мальчишка молниеносно завернул мне руки за спину – так резко, что я зашипел.

– Что за непочтительность? Мы старше тебя. А ты уже натворил достаточно… грубостей, если судить по дому мисс Молли, – он произнес ее имя так протяжно, как будто был мягким, хорошо воспитанным джентльменом с Юга. Только стальная хватка на моих запястьях выдавала, что джентльменом он не был.

– Я ничего не сделал. – Я снова попытался его ударить. Если мне суждено умереть, я умру в бою.

– Уверен? – Он смотрел на меня с омерзением. Я хотел обернуться, но не смог даже пошевелиться.

Старший вампир тихо засмеялся:

– Он не контролирует себя, слишком импульсивен. Дадим ему испытать это на себе.

Широким движением он с непредставимой силой толкнул меня, и я с треском впечатался в стену, а потом упал на бок, стукнувшись головой об пол.

Я съежился, понимая, что если и есть способ выжить, то это не сила.

– Я не хотел ничего подобного. Мне жаль, – голос у меня дрожал.

– Не хотел? – Молоденький вампир сверкнул глазами; вслед за этим я услышал треск ломающегося дерева и вздрогнул. Станет ли один вампир убивать другого? Мне бы не хотелось выяснить ответ на собственной шкуре.

– Нет. Нет! Я не собирался сюда приходить. Я не знал, что тут кто‑то есть. Я только что прибыл в Новый Орлеан, – пробормотал я скороговоркой.

– Тихо! – Он приближался ко мне, держа в руке заостренный кол. Я вжался в покореженную стену. Значит, все закончится вот так. Я умру насаженный на импровизированный кол, и кем? Другим вампиром.

Чьи‑то руки сдавили мне плечи, другие с невероятной силой свели вместе мои ноги – их как будто придавило камнем. Я закрыл глаза. Перед внутренним взором всплыл образ отца, лежащего ничком на твердом полу. Я потряс головой, вспоминая его искаженное ужасом, покрытое потом лицо. Конечно, я пытался спасти его, но он этого не знал. Он увидел ангела, или демона, или просто призрака, вынужденного скитаться по миру, и это привело его в ужас.

Я плотнее сжал веки, пытаясь вызвать какое‑нибудь другое воспоминание, которое вернуло бы меня в другое время и другое место. Но я мог думать только о своих жертвах, о том, как мои клыки вонзались в кожу, как затихали жалобные стоны, как кровь капала на подбородок. Скоро вся кровь, которую я отнял у них, вытечет уже из моего тела и впитается в землю. Я обречен на смерть, на этот раз – на окончательную. Прямо здесь, на этом деревянном полу.

– Хватит! – Женский голос прервал мои беспорядочные мысли.

Вампиры немедленно отпустили меня. Я открыл глаза и увидел женщину, проскользнувшую через узкую деревянную дверь. На ее спину падала длинная светлая коса. На женщине были мужские черные брюки и подтяжки. Высокая, хрупкая, как ребенок, – но все остальные вампиры в ужасе шарахнулись от нее.

– Кто ты? – Она опустилась на колени рядом со мной и уставилась на меня янтарными глазами. Глаза были ясными и любопытными, но что‑то в них – может быть, чернота зрачков – казалось древним и мудрым, совсем не сочетаясь с гладким, румяным личиком без морщин.

– Стефан Сальваторе.

– Стефан Сальваторе, – повторила она с безупречным итальянским выговором. Голос, хоть и дразнящий, не был злым. Она нежно обвела пальцем мой подбородок, а потом прижала меня к стене ладонью. Скорость движения поразила меня. Я сидел беспомощный, пригвожденный к стене, а она поднесла другую руку ко рту и прокусила вену. Потом дернула рукой так, что потекла кровь.

– Пей – велела она, поднося запястье к моим губам.

Я послушался. Несколько капель крови успели попасть мне в рот, пока она не отняла руку.

– Этого хватит, чтобы залечить любые раны.

– Они с братом опустошили чуть не весь город. – Кол старшего вампира все еще был направлен в меня, как винтовка.

– Нет, – быстро вставил я, – мой брат в этом не участвовал.

Дамон никогда бы не выжил в драке с этими демонами.

Не сейчас, когда он так слаб.

Вампирша наклонилась еще ближе ко мне и сморщила нос:

– Ты что, всего неделя, как стал вампиром? – Она откинулась назад.

– Почти две. – Я гордо вздернул подбородок.

Она кивнула с намеком на улыбку и встала, осматривая лавку. Оштукатуренные стены были покрыты выбоинами, пол и стены пятнала кровь, как будто ребенок стоял в центре комнаты и размахивал мокрой кисточкой. Она фыркнула, и все трое вампиров одновременно сделали шаг назад. Я вздрогнул.

– Перси, дай сюда нож, – распорядилась она.