Глава 23. Джимми никак не мог понять, куда пропала Алекс

Джимми никак не мог понять, куда пропала Алекс. Она не звонила и не приходила его навестить. Валери тоже сказала, что не видела Алекс уже целую неделю. Впрочем, с Купом она тоже не сталкивалась, поскольку он отчего‑то перестал выходить к бассейну. Когда же наконец она увидела его, Куп выглядел очень мрачным и подавленным. Валери даже не решилась заговорить с ним. Она тихо плавала от бортика к бортику, искоса поглядывая на него и гадая, что могло с ним случиться.

Куп первым заговорил с ней. Он спросил, как чувствует себя Джимми, и Валери ответила.

– Джимми поправляется, – сказала она. – Только все время ворчит. Ему надоело валяться в постели, да и я, наверное, его ужасно раздражаю. Скорее бы уж ему разрешили ходить на костылях – тогда ему будет повеселее.

Куп кивнул и снова надолго замолчал. Наконец Валери не выдержала и спросила, куда исчезла Алекс.

Куп ответил не сразу. Потом он поднял голову, и Валери увидела в его глазах нечто такое, чего не заметила раньше. В его взгляде были боль, отчаяние, горе. Это было настолько не похоже на всегда жизнерадостного и веселого Купа, что Валери решила – случилось что‑то непоправимое. Раньше Куп всегда старался скрыть свои чувства – и в первую очередь от самого себя. Как правило, это ему блестяще удавалось, но сегодня что‑то произошло. Перед Валери был не бог, а обычный смертный человек, который способен мучиться и страдать, как все.

– Мы больше не встречаемся, – глухо ответил он, и Валери, промокавшая волосы полотенцем, замерла на мгновение.

– О, мне очень жаль!.. – проговорила она наконец. Спросить, что случилось, Валери не осмелилась.

Валери была вторым человеком, которому Куп сообщил о своем разрыве с Алекс. Первой об этом узнала Тайрин. Ей Куп рассказал обо всем чуть ли не на следующий день после объяснения. Вскоре после этого Тайрин встретилась с Алекс; та была очень несчастна, однако, несмотря на то, что Тайрин бесконечно ей сочувствовала, она считала, что Куп поступил совершенно правильно и что Алекс со временем это поймет. Так она и сказала отцу, и Куп несколько приободрился. Он ценил мнение дочери, а сейчас ее поддержка была ему просто необходима.

– Мне тоже жаль, – ответил Куп Валери. – Но мне кажется, что так будет лучше для нас обоих. Я избавился от большинства моих иллюзий и научился смотреть на вещи трезво. Что ж, лучше поздно, чем никогда…

Он не стал рассказывать Валери про свои долги и объяснять, что не мог жениться на Алекс, потому что она была богата. Ему было достаточно того, что он сам знал это – знал, что поступил так, как подсказывала порядочность. И впервые в жизни Куп почувствовал, что добродетель может быть достаточной наградой сама по себе. Во всяком случае, ему больше не было стыдно смотреть на свое отражение в зеркале, хотя Алекс ему по‑прежнему очень не хватало. Тем не менее он не испытывал никакого желания заменить ее другой женщиной, в особенности молодой, хотя и знал, что сделать это ему по‑прежнему будет проще простого.

– Трудно быть взрослым, не так ли? – с сочувствием спросила Валери, и Куп кивнул.

– Да уж, – согласился он и улыбнулся печально. Валери была очень хорошей женщиной, как и Алекс. Именно по этой причине он и не захотел использовать ее, чтобы добиться каких‑то выгод для себя. Наверное, впервые в жизни Куп полюбил по‑настоящему, и вот чем это кончилось…

– Не хотите поужинать с нами сегодня? Я приготовлю спагетти с сыром, и вы с Джимми сможете пожаловаться друг другу на жизнь, – радушно предложила Валери, но Куп отрицательно покачал головой. Впервые в жизни ему никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось общаться.

– Нет, спасибо, – ответил он. – Хотя, должен признаться откровенно, предложение чертовски соблазнительное.

Может быть, как‑нибудь на днях… – Но его «на днях» прозвучало, как «через несколько лет». Или даже столетий. Куп и сам был удивлен, до какой степени недоставало Алекс.

Она превратилась для него в привычку, в почти физиологическую потребность, в навязчивую идею, но Куп знал, что рано или поздно эта идея могла погубить его. Или наоборот – он сам мог сделать Алекс очень больно, а ни того, ни другого Куп не хотел.

Валери ничего не сказала сыну о том, что узнала от Купа.

Она молчала почти неделю, но, когда Джимми снова начал раздражаться и злиться на Алекс за то, что она не заходит, Валери решилась.

– Не сердись на нее, сынок, – сказала она. – У Алекс сейчас хватает собственных проблем.

– И что это значит?! – огрызнулся Джимми. Он смертельно устал от лежания в постели и никак не мог дождаться, пока ему разрешат пересесть в инвалидное кресло. Ему казалось – Алекс совершенно забыла про него, и он по‑настоящему на нее разозлился.

– Похоже, что они с Купом расстались, – ответила Валери. – Несколько дней назад я видела его у бассейна, и он все мне рассказал. Боюсь, что это серьезно; во всяком случае, Куп очень огорчен, и Алекс, я думаю, тоже.

Джимми задумался и ничего больше не прибавил. Два дня он размышлял о том, что сказала ему мать. На третий день, выбрав момент, когда Валери отправилась по магазинам, он позвонил Алекс в больницу, но ему сказали, что сегодня у нее выходной, а ее домашнего номера у него не было. Тогда Джимми позвонил ей на пейджер, но Алекс так и не перезвонила. Прошла еще неделя, прежде чем ему удалось застать ее на работе.

– Что с тобой? Куда ты пропала? – резко спросил Джимми. Всю неделю он часто раздражался по пустякам, изводил мать мелочными придирками, и все из‑за того, что ему очень не хватало Алекс. Он очень хотел поговорить с ней хотя бы по телефону. Алекс была единственным человеком, которому он мог бы открыть душу.

– Я никуда не пропадала. Просто я была… занята, – ответила Алекс. Голос у нее был усталый и совсем тихий, но Джимми показалось – она каждую минуту готова заплакать.

– Я все знаю… – Джимми стало ее жаль, и он сменил тон.

Теперь его голос звучал мягко и сочувственно. – Мама мне все рассказала.

– А откуда она знает? – удивилась Алекс.

– По‑моему, от Купа. Они встретились у бассейна и поговорили… Мне очень жаль, Алекс, представляю, каково тебе сейчас.

На самом деле Джимми считал, что происшедшее было Алекс только на пользу, но не хотел огорчать ее еще больше.

– Я просто убита. Впрочем, мне кажется, я начинаю понимать, что произошло. У Купа проснулась совесть…

– Рад слышать, что она у него вообще есть. – Даже после того, как Алекс и Куп расстались, Джимми не стал относиться к актеру лучше. Теперь он сердился на Купа за то, что он причинил Алекс боль, хотя и понимал – в таких ситуациях без этого просто невозможно обойтись. За те несколько месяцев, что они встречались, их жизни и чувства успели накрепко переплестись, и разделять их заново было все равно что резать по живому.

– А мне на следующей неделе снимут гипс, – сообщил он. – Врач сказал, что наденет мне другие, легкие лубки, и я смогу ездить в инвалидном кресле, а потом и ходить на костылях. Можно мне навестить тебя, когда я начну передвигаться самостоятельно?

– Конечно. Я буду очень рада тебя видеть. – Самой Алекс было бы очень тяжело навещать Джимми в «Версале», где она прожила столько счастливых дней, к тому же здесь она могла случайно столкнуться с Купом. Подобной встречи Алекс не желала ни при каких обстоятельствах – и ей самой, и Купу она могла причинить только новую боль.

– А можно мне иногда тебе звонить? – снова спросил Джимми. – Я только не знаю, когда это лучше делать, чтобы наверняка тебя застать. Когда я звоню на работу, ты все время занята, а домашнего номера у меня нет.

– У меня вообще нет домашнего телефона. Я, кажется, уже рассказывала… Я сплю в бельевой корзине на куче нестираных халатов, – сказала Алекс и шмыгнула носом. Неожиданно ей стало очень жалко себя.

– Как это романтично! – улыбнулся Джимми.

– Вовсе нет. – Алекс снова негромко всхлипнула. – Господи, Джимми, как же мне плохо! Наверное, Куп был прав, но… Ведь я действительно его любила, но он сказал, что слишком стар для меня и не хочет заводить детей. Кроме этого… кроме этого, у него есть еще кое‑какие проблемы.

Я могла бы помочь ему их решить, но он отказался. Куп поступил благородно, но мне показалось – это просто глупо, нелепо, смешно…

– Кажется, он порядочнее, чем я думал… – проговорил Джимми. – Во всяком случае, Куп совершенно прав. Для тебя он слишком стар – когда тебе будет пятьдесят, ему уже исполнится девяносто. А женщина обязательно должна иметь детей, особенно если она молода.

– Мне иногда кажется, все это не так уж важно – и дети, и разница в возрасте… – жалобно проговорила Алекс. Она все еще слишком остро переживала свою потерю. Куп был удивительным, ни на кого не похожим; таких, как он, ей еще не приходилось встречать.

– Боюсь, тебе это только кажется, – возразил Джимми. – Подумай как следует: неужели ты действительно готова отказаться от детей ради… – «Ради этой старой развалины», – хотел он сказать, но сдержался. – Даже если бы тебе удалось уговорить его, он все равно бы не принял в них никакого участия до тех пор, пока им не исполнилось бы по меньшей мере тридцать, – поспешно добавил он, боясь, что Алекс угадает его мысль. – Взгляни на Тайрин – вот тебе наглядный пример.

На взгляд Алекс, пример был не особенно удачным, но она понимала, что Джимми прав. Самой ей пришел на ум другой случай. Когда Джимми попал в аварию, Куп полностью самоустранился от всего, что было ему неприятно.

Точно так же он мог повести себя и с собственными детьми, а Алекс знала, что хотела бы иметь мужа, на которого могла бы опереться в самых сложных ситуациях. От Купа ожидать этого – увы! – не приходилось.

– Не знаю, Джимми… – сказала она задумчиво. – Сейчас мне просто плохо – вот и все. Очень плохо…

Алекс чувствовала, что может говорить с ним откровенно, как с близким другом. Джимми и был ее другом, хотя из‑за всего, что произошло, они некоторое время не виделись.

Она была уверена – Джимми поймет ее правильно, поймет, посочувствует и, может быть, даже утешит. До сих пор единственным человеком, которому Алекс рассказала о случившемся, была Тайрин. Она хотя и сочувствовала Алекс, но считала, что отец поступил правильно. И хотя Алекс понимала ее доводы, однако от этого разговора у нее остался неприятный осадок.

– Алекс, милая, я понимаю тебя, – сказал Джимми. – Ты страдаешь, тебе больно, тебе кажется, что твоя жизнь разрушена… Но пройдет время, боль утихнет. Можешь мне верить – я испытал все это на собственной шкуре.

Действительно, в последнее время с Джимми произошли большие перемены. Автомобильная авария и балансирование на грани жизни и смерти явились для него своего рода катарсисом, после которого он как будто стал новым человеком. А может быть, дело было и в проснувшемся в нем интересе к жизни.

– Знаешь, Алекс, о чем я мечтаю все эти дни, лежа в этом дурацком гипсе? – спросил Джимми. – Когда снимут гипс, я приглашу тебя в ресторан и в кино. Надеюсь, ты не откажешь несчастному инвалиду?

– Боюсь, со мной тебе будет не очень весело. Я – плохая компания, – вздохнула Алекс.

– Честно говоря, я тоже. В последнее время мы с матерью грыземся чуть не каждый день. И как только она меня терпит!

– Я подозреваю – все дело в том, что она просто тебя любит. – Они оба знали это.

На следующий день Джимми снова позвонил Алекс и с облегчением услышал, что ее голос звучит бодрее. Он позвонил ей и на следующий день. Он звонил Алекс каждый день, пока ему не сняли гипс. Чтобы отпраздновать это событие, Джимми пригласил Алекс в ресторан. Валери подвезла сына к ресторану и заехала позже, чтобы вернуться с ним домой. Она была рада видеть Алекс. Валери переживала за нее, как женщина она понимала, какой удар нанес Куп Алекс, Но Валери была убеждена, что рано или поздно Алекс поймет – его поступок был вызван не жестокостью, не прихотью или капризом, а ответственностью Купа, хотя, может быть, и запоздалой.

И все же ей было жаль Алекс. Куп, с головой уйдя в съемки рекламных роликов, переносил разрыв, судя по всему, намного легче. К тому же ситуация с ребенком Шарлей окончательно лишила его привычного спокойствия. Что‑то покажет сравнительный тест ДНК? Для полного счастья Купу не хватало только судебного иска по взысканию с него алиментов на младенца. Куп нервничал и злился на Шарлей больше, чем когда бы то ни было.

– Клянусь тебе, Валери, – признался он матери Джимми, – больше я ни с одной женщиной встречаться не буду.

Слишком дорого это обходится в конечном итоге. Еще ничего не известно, а я уже потерял, наверное, год жизни, если не больше.

Он буквально кипел, и Валери рассмеялась.

– Свежо предание, Куп… – сказала она. – Я, наверное, не поверила бы тебе, даже если бы ты был лет на двадцать старше и лежал на смертном одре. Ведь ты встречался с женщинами всю жизнь и вряд ли сможешь без них обойтись.

За последние недели они стали видеться чаще и даже перешли на «ты». Эти разговоры были для Купа своего рода отдушиной. Здравый смысл и спокойствие Валери, трезвость ее оценок словно прибавляли Купу сил и уверенности. Куп заметил, что после этих разговоров он стал нервничать и паниковать гораздо меньше.

– Наверное, ты права, – согласился он. – Увы, в большинстве случаев это были не те женщины, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Только к Алекс это не относится.

Она совершенно особенная, и если бы не моя затруднительная ситуация, кто знает – быть может, все сложилось бы совершенно иначе. К сожалению, о том, чья она дочь, мне стало известно в тот день, когда мы познакомились, и это обстоятельство держало меня в напряжении все время, пока мы встречались. Я совершенно запутался, Алекс была мне нужна и дорога, но я не мог не думать и о мэдисоновских капиталах. Я комплексовал, меня не покидало чувство вины; перед Алекс. Это мучило меня… Дальше ты знаешь.

Валери кивнула. Куп довольно долго пытался проверять, взвешивать свое решение, но ему никак не удавалось убедить себя в том, что он был прав на все сто процентов. Мысль о том, что существовал другой выход, но он его не нашел, не заметил, превратилась для него в навязчивый кошмар..

Лишь в последнее время Куп пришел к выводу, что поступил правильно. Как‑то он признался Валери, что в качестве жены Алекс действительно была бы для него слишком молода.

– Я‑то уверена, что ты сделал все правильно, – сказала Валери. – Но если бы ты все‑таки женился на ней, я бы тебя поняла. Алекс – чудесная девушка, и она любила тебя.

– Я тоже любил ее и люблю, – ответил Куп. – Но вряд ли я бы все‑таки женился на ней. Я никогда не хотел иметь детей, а Алекс ведь еще так молода… Мне казалось – я должен… нет, мне придется жениться на Алекс из‑за денег. – Он усмехнулся. – То же самое, кстати, советовал мне и Эйб – мой бухгалтер. Но это могло кончиться большим скандалом, и хуже всего было бы в этой ситуации самой Алекс. И я боялся за нее – ведь ее семья никогда не одобрила бы этот брак.

– И что ты собираешься делать теперь? – спросила. Валери. – Ведь твои проблемы, они… никуда не исчезли.

– Надеюсь сняться в одном хорошем фильме, – ответил Куп задумчиво. – Или в нескольких дюжинах очень плохих реклам. – Он уже сообщил своему агенту, что готов взяться за роли, отличные от тех, которые играл всю жизнь. Куп решил – ничто не мешает ему представить на экране пожилого героя или отца героя. Он больше не претендовал на роль первого любовника, и агент был поражен, когда услышал это. Сам Куп тоже претерпел немалые муки, прежде чем решился сказать нечто подобное, но обратного пути у него не было. Да и агент, справившись с первоначальным шоком, заметно оживился и пообещал, что постарается в самое ближайшее время прислать ему несколько сценариев.

«Только это должна быть очень хорошая, значительная роль, – предупредил Куп агента. – Правда, я пока не собираюсь умирать, но кто знает… Не исключено, что это будет мой последний фильм, и я хочу, чтобы он вошел в историю Голливуда».

К первому июля Куп почти пришел в норму. Алекс, казалось, тоже немного успокоилась. Валери несколько раз привозила Джимми в больницу, чтобы он мог повидаться с ней, а в одно из воскресений, когда Куп был на съемках, Алекс сама приехала в «Версаль», и они все вместе поужинали с Тайрин и Марком. Джессика и Джейсон должны были вернуться в Лос‑Анджелес только после Четвертого июля. В конце концов они все же согласились присутствовать на свадьбе матери, хотя и продолжали винить во всем Эдама.

Они никак не могли ему простить того, что из‑за него разрушилась их семья.

– А мы собираемся объявить о помолвке, – сказал Марк, с нежностью глядя на Тайрин. Они оба были смущены и стеснялись своего нового статуса жениха и невесты. Но их лица светились такой радостью, что даже посторонний человек понял бы, эти двое влюблены друг в друга.

– Поздравляю! – сказала Алекс и почувствовала, как в сердце снова шевельнулась уснувшая было боль. Она все еще вспоминала счастливое время, когда они с Купом были вместе. Алекс не была готова к тому, что счастье будет так недолговечно.

Джимми ковылял по комнате, опираясь на палочку, а Валери уговаривала его провести остаток лета в их доме на мысе Код.

– Я не могу оставить работу, ты знаешь ведь, мама, – возразил Джимми. – Одно дело, если бы я клепал грузовики на заводе, и совсем другое – дети, в особенности – дети из Уоттса… Нет, я должен вернуться как можно скорее.

Он уже обещал', что выйдет на работу на будущей неделе, хотя передвигаться ему было еще довольно тяжело. Впрочем, Джимми рассчитывал начать с бумажной работы; кроме того, он мог принимать посетителей в своем кабинете. Валери знала о его планах и вызвалась каждый день возить его на работу и обратно, пока он не выздоровеет окончательно.

– С ней я чувствую себя мальчишкой, которого никуда не пускают одного и заставляют мыть руки перед едой, – со смехом пожаловался Джимми Алекс, когда Валери ненадолго вышла в кухню.

– На твоем месте я бы благодарила бога, что у меня такая мать! – осадила его Алекс. – Что бы сейчас с тобой было, если бы не она?

– И если бы не ты, – тихо сказал Джимми. Алекс удивленно посмотрела на него.

Разошлись они в тот вечер поздно. По дороге домой Алекс попыталась себе представить, что может делать сейчас Куп. От Тайрин она знала – он улетел на пару дней во Флориду на съемки в рекламном ролике. На этот раз Куп рекламировал английский чай, и съемки должны были пройти на борту большой океанской яхты, закамуфлированной под «Катти Сарк»[11]. Алекс беспокоилась о том, как он себя чувствует, – она знала, что Куп был подвержен морской болезни, но позвонить ему она не решалась. Куп ведь сам сказал ей, что будет лучше, если некоторое время они не будут встречаться. Впрочем, Куп тут же добавил – он надеется, что когда‑нибудь в будущем они станут добрыми друзьями, однако сейчас эта перспектива Алекс совсем не обрадовала. Она все еще любила его, и их отношения все еще не перешли для нее в категорию «прошлое».

После Четвертого июля из Нью‑Йорка вернулись дети Марка. А еще три дня спустя Алекс, взглянув на свой настольный календарь, увидела: на сегодня были назначены анализы Шарлей. Результатов следовало ждать не раньше чем через десять дней, и Алекс невольно задумалась, что покажет тест ДНК и узнает ли она об этом.

Куп позвонил ей сам через две недели. Он спешил Поделиться с Алекс радостной новостью.

– Это не мой ребенок! – с торжеством объявил он, как только услышал в трубке ее голос. – Мне казалось – тебе это тоже не безразлично, вот я и позвонил. Скажи, ты рада за меня? Шарлей села в лужу, и я спасен. Теперь мне не придется платить алименты ни ей, ни этому ее ублюдку.

– В таком случае чей же это ребенок? Ты случайно не знаешь?.. – Алекс была рада за Купа, хотя один звук его голоса заставил ее сердце сжаться от боли.

– Не знаю и знать не хочу! – со злостью сказал Куп. – Единственное, что меня волнует, так это то, что он не мой.

Это неопровержимо доказано, и я ужасно рад! В моем возрасте противопоказано иметь детей, как законных, так и незаконнорожденных, – добавил он специально для Алекс. Куп хотел на всякий случай напомнить, что он был бы для нее неподходящим мужем, полагая, что этим он может как‑то облегчить ее терзания. В том, что она страдает, он не сомневался. Куп и сам временами тосковал по Алекс, хотя с каждым днем все больше осознавал, что поступил правильно.

– Представляю, как Шарлей разочарована, – автоматически заметила Алекс. Она не могла не радоваться за Купа, но каждое его слово буквально рвало ей сердце.

– Пусть она теперь хоть повесится, – с неприкрытой злостью ответил Куп. – Скорее всего ей сделал ребенка какой‑нибудь шофер грузовика или заправщик с бензоколонки, так что теперь ей не видать алиментов как своих ушей.

И квартиры в Бель‑Эйр тоже. И поделом ей, этой стерве!

Куп рассмеялся весело и беззаботно, а Алекс поспешила закончить разговор – радоваться вместе с Купом, изображая беззаботность, у нее уже не было сил.

На следующей неделе она увидела в одной из газет крупный заголовок на первой странице: «Купер Уинслоу – НЕ отец внебрачного ребенка!» – и поняла, что эту информацию сообщил репортерам его агент. Куп был публично оправдан. Теперь у него стало по крайней мере одной заботой меньше, и этого было достаточно, чтобы Куп чувствовал себя свободным и беззаботным, как ветер.

Что ж, в этом был весь Куп – легкомысленный, эгоистичный и… неотразимый. Но это не отменяло того факта, что ей мучительно его не хватало.

Так она честно и сказала Джимми, когда он позвонил ей на следующий день:

– Я все еще скучаю по нему. Таких, как он, встретишь не часто.

– А вот это как раз Хорошо, – рассмеялся Джимми. – Во что бы превратилась наша жизнь, если бы мы на каждом шагу сталкивались с такими Куперами Уинслоу?

Джимми уже вернулся на работу и чувствовал себя неплохо. К нему вернулся крепкий сон и аппетит. Он даже жаловался, что начинает толстеть от материнской стряпни.

Правда, Джимми все еще ходил с палочкой; кроме того, ему предстояло еще полтора месяца посещать физиотерапевтический кабинет, однако это были сущие пустяки по сравнению с тем, через что он прошел.

Алекс постепенно тоже стала возвращаться к жизни. Во всяком случае, она снова стала собой, и когда в один из дней Джимми пригласил ее в ресторан, Алекс с удовольствием согласилась.

– Знаешь, – сказал Джимми, когда они с аппетитом поедали вкуснейшее китайское блюдо с непроизносимым сложным названием, – мне кажется, тебе уже пора начать новую жизнь и встречаться с мужчинами.

– В самом деле? – переспросила Алекс удивленно. – Хотелось бы мне знать, с чего ты взял, что можешь давать мне подобные советы?

– Разве не для этого существуют друзья? – Джимми огорчила ее реакция. Сегодня они были вдвоем: Валери, которая повсюду возила Джимми на своей новой машине, встречалась с какими‑то знакомыми, и он приехал в ресторан на такси. – Кроме того, мне кажется, ты слишком молода, чтобы вечно оплакивать парня, с которым встречалась всего пять месяцев твоей жизни. Нет, Алекс, ты должна вернуться к нормальной жизни со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Его интонация была по‑отечески покровительственной, и Алекс чувствовала, что за его не слишком деликатными советами стоит самая искренняя дружеская забота. Уже давно в их разговорах не было запретных тем; они были друг с другом предельно откровенны, и это произошло так естественно, что Алекс легко прощала Джимму невольную бестактность.

– Что ж, спасибо за заботу, – сказала Алекс. – Но… я не чувствую себя готовой. Кроме того, я слишком занята для серьезных отношений. Если помнишь, я пока еще врач‑резидент, и у меня очень много работы.

– Ты просто боишься; когда ты встречалась с Купом, работы у тебя было не меньше.

– Все дело во мне. Мои раны все еще болят, особенно к дождю, – с печальной улыбкой пошутила Алекс.

У нее не возникало ни малейшего желания искать Купу замену. Да она и понимала, что вряд ли встретит мужчину, способного разбудить вновь ее чувства. Ни один мужчина не мог даже сравниться с Купом, с его обаянием, мужской неотразимостью, с его отношением к ней. Алекс так не хватало его ласк, его внимания и заботы, хотя, может быть, только теперь она начала понимать, что их отношения с Купом с самого начала были обречены.

– Мне так не кажется. Просто ты все еще боишься обжечься, – уверенно возразил Джимми.

– А как насчет вас, мистер О'Коннор? – парировала Алекс. – Что мешает вам встречаться с женщинами? Только не говорите, что ваша мама вам не разрешает. – Она облизала палочки и отодвинула пустую тарелку.

– Это совсем другое дело, – возразил Джимми. – Во‑первых, я в трауре. Кроме того, моя трагедия куда серьезнее, чем твоя…

Он сказал это вполне серьезным тоном, но Алекс видела – в его темно‑карих глазах поблескивают живые, лукавые огоньки.

– Что касается мамы, – добавил Джимми, – то мы с ней обсудили этот вопрос и решили, что мне надо начинать встречаться с женщинами в самое ближайшее время. Нет, я не шучу!.. – добавил он, заметив, что Алекс готова улыбнуться. – Мать сказала мне, что сама пережила что‑то подобное, когда умер отец, и теперь жалеет о том, что не вернулась к полноценной жизни. Она говорит – это была большая ошибка, и она не хочет, чтобы я ее повторил.

– Твоя мать – удивительная женщина! – не скрывая восхищения, сказала Алекс. – И большая умница.

– Да, я знаю. Но, несмотря на это, ей бывает очень одиноко. Я, конечно, очень благодарен ей за все, что она сделала для меня после… после моей болезни, но у меня создалось впечатление, что, кроме всего прочего, ей просто нравится жить со мной, заботиться обо мне. Я уже предложил маме переехать ко мне…

– И как тебе кажется – она решится? – с интересом спросила Алекс.

– Честно говоря – вряд ли. Она любит Бостон, там живут все ее друзья, кроме того, маме нравится наш летний дом на мысе Код. Это потрясающее место. Обычно она проводит там все лето, и я думаю, что, как только я снова смогу водить машину, она уедет туда. Мама просто обожает приводить его в порядок после зимы – она сама забивает гвозди и завинчивает шурупы, у нее ко всему прочему золотые руки.

– А ты сам "хотел бы туда поехать? – поинтересовалась Алекс.

– Иногда… – Для Джимми в этом доме слишком многое было связано с Маргарет, с памятью о ней, и он знал, что жить там ему будет нелегко. Именно поэтому он пообещал матери, что навестит ее только на будущий год, и Валери поняла его и не стала настаивать.

– А я не люблю наш дом в Ньюпорте, – задумчиво сказала Алекс. – Он очень похож на «Версаль», только гораздо больше, а мне всегда казалось, что летний дом должен быть маленьким и уютным. Помню, в детстве я очень хотела, чтобы наш дом был попроще, как у других детей, с которыми я встречалась. Увы, я всегда получала все самое лучшее и дорогое. Конечно, родители желали мне только добра, но мне каждый раз становилось неловко перед друзьями за то, что у меня сарафанчик за триста долларов и туфельки за шестьсот..

Особняк Мэдисонов в Палм‑Бич был еще больше, и Алекс тоже терпеть его не могла.

– Бедняжка ты моя, у тебя было такое тяжелое детство, – поддел ее Джимми. – Я уверен, все дело именно в этом. Посмотри на себя: ты одеваешься просто… просто неприлично. Я, например, уверен, что у тебя нет ни одной пары джинсов, которые бы не были обтрепаны и застираны. Ты ездишь на машине, которая выглядит так, словно ты подобрала ее на помойке, а твоя квартира без телефона похожа на свинарник… извини, на бельевую корзину. Совершенно очевидно, что у тебя развилась фобия – фобия богатства. Ты просто боишься хороших и дорогих вещей! – Он продолжал шутить, и ему даже не пришло в голову, что те же слова он мог бы сказать и Маргарет. Она тоже старалась не брать у него ни цента и покупала самые дешевые вещи.

– Тебе не нравится, как я выгляжу? – с вызовом спросила Алекс, которую речь Джимми удивила.

– Ты выглядишь очень хорошо даже в больничной униформе, в которой ты проводишь девяносто процентов своего времени. В остальные десять процентов времени ты выглядишь просто потрясающе. Нет, Алекс, твоя одежда меня не касается – мне не нравится только машина, на которой ты ездишь, и квартира, в которой ты живешь. Это, знаешь ли, уже попахивает патологией!

– Кроме этого, тебе не нравится моя личная жизнь, точнее – отсутствие таковой! – Алекс слегка прищурилась. – Что‑нибудь еще, мистер О'Коннор, или вы все сказали?

– Нет, не все, – сказал он и посмотрел на нее в упор. – Ты не воспринимаешь меня всерьез, Алекс, и это не нравится мне больше всего.

Его голос прозвучал как‑то странно, и Алекс напряглась.

Ей показалось, что она невольно чем‑то обидела его.

– А что именно я должна воспринимать всерьез? – спросила она.

– Меня. Мне кажется, я в тебя влюбляюсь, – проговорил он негромко и посмотрел на нее вопросительно, словно не зная, какой реакции ожидать. Больше всего он боялся, что Алекс может его возненавидеть. Если бы не Валери, с которой вчера вечером у него состоялся серьезный разговор, Джимми ни за что бы не решился сказать ей такое.

– Ты… что?! Ты сума сошел, Джимми! – Алекс выглядела по‑настоящему потрясенной, и Джимми даже отпрянул.

– Не на такой ответ я надеялся. Но не исключено, что ты права, – вздохнул он. – Честно говоря, Алекс, мне всегда не нравилось, что ты встречаешься с Купом, – я считал, что… он тебе не подходит. Но тогда сам я еще не мог стать для тебя подходящим парнем, – прибавил он откровенно, и Алекс воззрилась на него в немом изумлении.

Джимми кивнул.

– Я и сейчас не уверен, что готов… встречаться с тобой, но… Во всяком случае, мне хотелось, чтобы ты знала о моих намерениях. Сначала, конечно, мне будет тяжело… из‑за Маргарет. Но теперь я надеюсь, что я справлюсь. Примерно то же самое я испытал, когда мне сняли гипс и мне пришлось учиться ходить на костылях. Это было тяжело, но неприятно. А ты – единственная женщина в мире, которой я дорожу так же, как дорожил Маргарет. Она была удивительной женщиной, и ты… ты тоже, Алекс! – Он смолк на мгновение. – Прямо не знаю, что еще сказать, – промолвил Джимми после паузы. – Пожалуй, только одно: если я тебе не совсем безразличен, я хочу… я прошу тебя: не отвечай сразу, сгоряча. Давай хотя бы попробуем и посмотрим, что из этого выйдет. – Он внимательно посмотрел на нее. – Вот теперь ты решила, что я действительно псих…

Голос его задрожал, и Алекс потянулась через стол и взяла его за руку.

– Все в порядке, Джимми… – негромко сказала она. – Просто я, как и ты, немного боюсь… Но ты мне тоже нравишься. Когда после аварии я подумала, что ты можешь умереть, мне стало очень страшно. Я так хотела, чтобы ты вышел из комы, и ты вернулся… Теперь Купа нет – вернее, он нам не мешает, и я прошу только об одном: давай не будем торопиться, хорошо? А там, как ты сказал, посмотрим, что из этого выйдет. Быть может, я тебя еще разочарую.

Джимми улыбнулся растерянно. Он не верил, что все‑таки сказал это, и не знал, что он сейчас чувствует. Алекс была примерно в таком же состоянии. Единственное, что было очевидно для обоих, это то, что они нравились друг другу. Возможно, этого было достаточно. Они оба заслуживали того, чтобы найти для себя подходящего… нет, не просто подходящего человека, а того самого, единственного…

Впрочем, до этого было еще далеко, пока же они сделали навстречу друг другу только первый шаг, и их ждал еще долгий путь. И все равно оба чувствовали, что стоят на пороге чего‑то нового и неведомого. И это давало надежду, пусть пока и смутную… И сейчас этого было достаточно обоим, ибо к чему‑то большему ни Алекс, ни Джимми пока не были готовы.

Когда после ужина Алекс везла его на своей развалюхе обратно, оба испытывали некоторую неловкость и страх…

У крыльца она помогла Джимми выбраться из «Фольксвагена» и подняться на ступеньки. Уже у самой двери он повернулся и, улыбнувшись, поцеловал ее. При этом он едва не оступился, и Алекс, провожая его до спальни, сурово выговаривала ему:

– Нашел где целоваться! Ты же мог упасть и угробить меня!..

В ответ Джимми только рассмеялся. Ему нравилось в Алекс абсолютно все, даже то, как она ворчит.

– Хватит меня пилить – ведь мы еще даже не поженились, – добродушно огрызнулся он.

– И не поженимся, если ты и дальше будешь делать глупости, – рассмеялась Алекс, а Джимми поцеловал ее снова.

Потом она помогла ему сесть на кровать и спустилась вниз. Уже из гостиной она крикнула ему в лестничный пролет:

– Передай Валери от меня привет. И… большое спасибо!

За что она благодарит Валери, Алекс и сама не знала.

Быть может, за все, что она сделала для них обоих: зато, что выходила Джимми и дала ему мужество жить дальше. Они с Джимми ничего не обещали друг другу, но теперь у обоих появилась надежда. И Джимми, и Алекс были молоды, и у них впереди была еще целая жизнь.

Возвращаясь к себе, Алекс думала о Джимми и улыбалась.

И Джимми у себя в спальне улыбался тоже. Он уже хорошо знал, как подчас опасна и трудна бывает жизнь, и все же – его мать была права – нельзя опускать руки. Нужно бороться, не бояться начать все сначала, чего бы это ни стоило.

И, кажется, он сумел сделать это, сумел хоть немного сдвинуться с того места, где, как ему часто думалось, он застрял глубоко и безнадежно…