лекций по микроэкономике 29 страница

Как видно из табл. 10, рост установленного минимума зарплаты в 1956—1970 гг. существенно превышал рост средней зарплаты, что и предопределило в этот период падение и соотношения средней и минимальной оплаты труда и децильного коэффициента ее дифференциации.

Особенности проведения политики “подтягивания” на разных этапах ее проведения объясняют и различия в темпах снижения децильного коэффициента. Так, за восемь лет, с 1956 по 1964 г., он снизился на 0.7 пункта, в последующие четыре года — на целый пункт, а затем за два года вырос на 0.5 пункта. Дело в том, что введение минимума зарплаты в 40—45 руб. в месяц было растянуто на десять лет — с 1956 по 1962 г. в “производственных” и с 1964 по 1965 г. в “непроизводственных” отраслях, тогда как следующий этап повышения минимума до 60 руб. был осуществлен единовременно с начала 1968 г. Введение нового минимума в 70 руб. вновь растянулось на семь лет — с 1971 по 1975 г. в “производственных” и до 1977 г. в “непроизводственных” отраслях. Отказ от дальнейшего повышения минимальной зарплаты способствовал стабилизации децильного коэффициента до конца 80-х гг.

Стоит заметить, что разовое, “залповое” повышение минимума до 60 руб. в 1968 г. было по сути чисто политическим, популистским ходом нового руководства страны. Падение децильного коэффициента до рекордно низкой отметки 2.7 сразу же вызвало обострение дефицита на потребительском рынке, а через несколько лет страна начала погружаться (начиная с глубинки) в пучину “талонизации”, льгот и привилегий, закрытой торговли, государственного регулирования очередей, распределения по спискам и тому подобных следствий уравнительного распределения денежных доходов. Начинался застой.

Переведем дух. И подумаем, можно ли доверять приведенным данным о дифференциации зарплаты.

Советская статистика обладала удивительной способностью искажать действительность, приводя вполне достоверные данные. Поэтому ей следует одновременно и верить, и не верить. Этот совет относится и к данным о децильном коэффициенте дифференциации зарплаты рабочих и служащих.

Из них умышленно исключены данные об оплате труда колхозников, которые в послевоенные годы составляли примерно половину всех занятых в народном хозяйстве. Месячная оплата труда колхозников составляла, скажем, в 1950 г. лишь 16.6 руб., т. е. была в четыре (!) раза ниже среднемесячной зарплаты рабочих и служащих.

Как видно из табл. 11, в первые послевоенные годы имело место резкое различие в уровне доходов городского и сельского населения, соразмерное тому, что наблюдается в развивающихся странах. Причем в 1950 г. это неравенство по сравнению с 1946 г. еще более усилилось. Доля колхозников, составлявших 40 % всех занятых в народном хозяйстве, в фонде оплаты труда едва достигала 15 %.

В этом, кстати, и был источник ежегодных снижений розничных цен в конце 40-х—начале 50-х гг., равно как и сравнительно благополучного положения на потребительском рынке в крупных городах и промышленных центрах. На этих же диспропорциях была сформирована и система государственных розничных цен на продукты питания, сложившаяся к 1956 г. и просуществовавшая без существенных изменений 35 лет, до апреля 1991 г. При этом неравенство доходов городского и сельского населения оказывало пренебрежимо малое воздействие на формирование спроса горожан, дифференциация оплаты труда которых неуклонно снижалась. Это влияние стало ощутимым лишь с конца 60-х гг., когда рост оплаты труда колхозников стал опережать рост зарплаты рабочих и служащих, а количество занятых в колхозном секторе стало сокращаться в связи с преобразованием части колхозов в совхозы.

Таблица 11. Занятость и оплата труда в государственном и колхозном секторах в 1946—1960 гг.

	Численность занятых	Среднемесячная оплата работника, руб.	Общий фонд оплаты труда, млрд. руб.	Удельный вес, %
в численности занятых	в фонде оплаты труда
1946 Колхозники Рабочие и служащие Всего занятых 1950 Колхозники Рабочие и служащие Всего занятых 1960 Колхозники Рабочие и служащие	23.5 28.5 52.0 27.4 40.4 67.8 21.8 62.0	14.7 43.9 – 16.6 64.2 – 28.3 80.6	4145.4 15013.8 19159.2 5458.1 31172.6 36630.7 7403.0 59966.0	45.2 54.8 100.0 40.4 59.6 100.0 26.0 74.0	21.6 78.4 100.0 14.9 85.1 100.0 11.0 89.0
Всего занятых	83,8	–	67369,0	100,0	100,0

Рассчитано по: Труд в СССР: Статистический сборник. М., 1988. С. 26, 143, 145.

Основные проблемы долгосрочного социально-экономического развития СССР на период 1976—1990 гг. М., 1974. С. 131.

Но вернемся к динамике децильных коэффициентов зарплаты рабочих и служащих. В 1974 г., накануне очередного съезда КПСС, в ЦЭМИ АН СССР был подготовлен прогноз социально-экономического развития страны на период 1976—1990 гг. Прогноз был выполнен в двух вариантах. Первый имел чисто экстраполяционный характер. Он предполагал повышение минимума зарплаты до 170 руб., т. е. на 100 руб. или в 2.4 раза, за 15 лет при повышении средней зарплаты до 290 руб., т. е. на 140 руб., или в 1.9 раза. В результате этого децильный коэффициент к 1990 г. должен был снизиться с 2.9 до 2.2, а соотношение средней и минимальной зарплаты должно было достигнуть 1.7 против 2.1 в 1975 г (Основные проблемы долгосрочного социально-экономического развития СССР на период 1976—1990 гг. М. 1974. С. 131).

Авторы прогноза критически оценивали возможные последствия такого развития событий. Поэтому ими был предложен второй вариант прогноза, ориентированный на восстановление более или менее приемлемой степени дифференциации зарплаты. Этот вариант предусматривал повышение минимума зарплаты к 1990 г. лишь до 100 руб., а средней до 240 руб. при повышении децильного коэффициента дифференциации до 3.3 (там же. С. 13).

Очевидно, что реализация экстраполяционного прогноза означала бы форсирование курса на уравнительное распределение денежных доходов при возрастающей дифференциации потребления товаров и услуг.

Фактически введенный в 1971 - 1977 гг. минимум зарплаты был заморожен и не пересматривался до 1990 г. И хотя к этому сроку средняя зарплата достигла 270 руб., т. е. была близка к прогнозируемому уровню, ее отношение к установленному минимуму увеличилось по сравнению с 1975 г. почти вдвое, а децильный коэффициент достиг 3.3.

В течение 80-х гг., особенно их второй половины, дифференциация заработной платы в народном хозяйстве росла. Так, медианный уровень зарплаты в 1981 г. составлял примерно 86 % средней, в 1986 г. — 83 %, а в 1989 — 77 %. При этом разница между средней зарплатой и ее медианным уровнем с 1981 по 1990 гг. выросла втрое, с 27.6 до 66.2 руб., и почти достигла размеров установленного государством минимума зарплаты.

Инфляционный взрыв 1991 - 1992 гг. сопровождался не только многократным ростом номинального уровня заработной платы, что легко объяснимо масштабами инфляции, но и быстрым и резким увеличением ее дифференциации. Если в 1990 г. децильный коэффициент дифференциации зарплаты составлял 3.3, то в 1991 г. он достиг 5.4, а в I квартале 1992 г. — 6.6 и вплотную приблизился к уровню 1946 г. Коэффициент концентрации доходов, или коэффициент Джини, составлявший в конце 80-х гг. 0.231, в 1991 г. достиг 0.256, а в начале 1992 г. — 0.280. По прогнозам правительства России, к концу 1992 г. он достигнет 0.300.

И вновь вопрос: хорошо это или плохо. И хорошо, и “плохо”. Хорошо, ибо высокая дифференциация оплаты труда в условиях значительного спада производства создает предпосылки для последующей нормализации потребительского рынка и формирования новой, близкой к равновесной структуры розничных цен в условиях их либерализации.

Правда, только предпосылки.

Но это и плохо, поскольку высокая дифференциация доходов в странах с рыночной экономикой обусловлена прежде всего дифференциацией доходов от собственности, тогда как роль дифференциации собственно заработной платы ниже. У нас же сегодня доходы от собственности составляют лишь небольшую часть доходов населения, а дифференциация оплаты труда в значительной мере обусловлена разным ее уровнем в разных секторах экономики. При этом в роли дискриминируемой части теперь оказались работники бюджетных организаций (здравоохранения, образования, культуры). Их среднемесячная зарплата, составлявшая в 1991 г. 0.7 зарплаты работников промышленности, снизилась в январе 1992 г. до 0.6—0.5, а в апреле до 0.45 - 0.42.

Зарплата водителя или шахтера многократно превышает зарплату врача, учителя, научного работника.

По-видимому, в будущем в дифференциации денежных доходов будут наблюдаться две тенденции. С одной стороны, выход страны из экономического кризиса и формирование рынка труда будут сопровождаться некоторым уменьшением достигнутого уровня дифференциации собственно заработной платы. С другой стороны, приватизация и коммерциализация увеличат долю доходов от собственности, для которых характерна высокая дифференциация. При благоприятном ходе событий дифференциация доходов может стабилизироваться на уровне, наблюдаемом в развитых индустриальных странах.

Но, как бы там ни было, еще раз взглянув на рис. 11, мы вправе констатировать, что из ямы уравнительности нам удалось выкарабкаться. Вопрос теперь в том, на какой высоте удастся стабилизировать, и стабилизировать надолго, структуру денежных доходов.

Важно ведь не просто уцепиться за край обрыва — он может осыпаться и из-под рук, и из-под ног, важно встать на твердую почву и сделать первый шаг в сторону от края.

Post Scriptum (1999 г.)

Сейчас, в конце 90-х гг., мы можем сказать, что предположения, высказанные нами в 1992 г. оправдались. Чтобы убедиться в этом уже не нужно “расшифровывать статистику”, она публикуется в таблице 12 приведены данные о распределении россиян по 20 %-ным группам в 1970—1998 гг. и значения коэффициента Джини в 1991—1998 гг.

Как видно из таблицы, в 1992 г. в России произошла революция в распределении доходов: тенденция к их выравниваю (1970—991 гг.) была резко прервана и сменилась противоположной. За последние семь лет доля доходов высшей, пятой группы выросла более, чем в полтора раза (с 30.7 до 47.0 %), тогда как доля низшей, первой группы снизилась почти вдвое (с 11.9 до 6.3 %). В полтора раза уменьшилась также доля второй группы.

Сравнив приведенные в табл. 12 данные с данными табл. 4, мы заметили что и распределение доходов по группам, и коэффициентам их концентраций в России стабилизировалась на уровне таких стран, как, Франция, Италия, США.

Таблица 12. Распределение населения России по 20 %-ным группам в 1970 - 1998 гг.

Группа в порядке роста доходов	Доля в доходах (в %)
								1997 (янв.-сент.)	1998 (янв.-сент.)
Первая Вторая Третья Четвертая Пятая	7.8 14.8 18.0 22.6 36.8	10.1 14.8 18.6 22.1 33.4	9.8 14.9 18.8 24.8 32.7	11.9 15.8 18.8 22.8 30.7	6.0 11.6 17.6 26.5 38.3	5.8 11.1 16.7 24.8 41.6	5.3 10.2 15.2 23.0 46.3	5.5 10.2 15.0 22.4 46.9	6.3 10.7 15.1 21.6 46.3	6.3 10.7 15.0 21.0 47.0
Kоэффициент Джини	нет данных	0.260	0.289	0.398	0.409	0.381	0.370	0.376

Источник: Статистическое обозрение. 1998. № 4 (27). С. 118.

^[9] В нашей стране максимального уровня дохода рабочие и служащие достигают в возрасте 40—49 лет. (Правительственный вестник. 1989. № 21).

ЗАДАЧИ

1. В некотором царстве средний душевой доход составляет 100 пиастров в год; дифференциация доходов представлена на рисунке кривой Лоренца.

а. Каков характер дифференциации доходов в этом царстве?

б. Определить величину душевого дохода для каждой группы населения.

2. В царстве из предыдущей задачи введена следующая система налогов и пособий: каждый богатый платит налог в размере 25 % своего дохода, а сумма налогового сбора поровну распределяется в виде пособий бедным.

а. Построить кривую Лоренца для дифференциации доходов после введения системы налогов и пособий.

б. Рассчитать величину душевого дохода для каждой группы населения после введения указанной системы.

Примечание. Считать, что система налогов и пособий не повлияла на хозяйственную активность населения.

3. Рассчитать значения коэффициентов Джини для распределения в задачах 1 и 2.

Часть III. Теория производства и предложения

Лекция 21. Производство и обмен

РАЗДЕЛ 0. У БАРБОСА ЕСТЬ ВОПРОСЫ. Можно ли считать потребление и производство в чем-то похожими?

БАРБОС. Для меня производство и потребление иногда даже сливаются. Ведь когда я ем из своей замечательно большой миски - это очень полезно. И когда я охраняю своих хозяев и наше жилище - это тоже очень полезно. Что бы я ни делал, я все время приношу пользу.

АНТОН. Игорь Николаевич, Вы полагаете, что мы взялись обсуждать аналогию производства и потребления неспроста?

ИГОРЬ. Неспроста, неспроста, Антон Дмитриевич, только зачем же такая торжественность? Уж не думаете ли Вы, что окончание института и получение диплома много почетнее нашего прежнего студенческого положения?

БАРБОС. Совсем забыл. Антон, достойнейший из хозяев, окончил институт и очень этим гордится. Ему выдали диплом, где написано, что у него высшее, т. е., как я понимаю, самое высокое образование. Мне по-настоящему не с чем сравнить, я в своей жизни получил только один ветеринарный паспорт и медный жетон в детстве, но воспоминания тоже приятные.

АНТОН. Вот ты всегда так, Игорь! Если неспроста, то позволь узнать, зачем мы будем выяснять сходство производства и потребления? Только потому, что этот выпуск журнала посвящен производству, а прошлый - потреблению?

ИГОРЬ. Ну и поэтому тоже. А кроме того, в изучении производства и потребления есть общая логика, о которой нам с тобой полезно поговорить.

АНТОН. Предлагаю начать с тезиса Альфреда Маршалла: "Человек может потреблять и производить только полезности".

БАРБОС. Не только человек, но и собака.

ИГОРЬ. Да, да вспоминаю, как Маршалл объяснял, почему торговец мебелью - это тоже производитель. Столяр-краснодеревщик и торговец мебелью - оба производят полезности, и ни один из них не способен на большее: и тот и другой делают дерево более пригодным к потреблению.

АНТОН. Ну да, получается, что производство не создает, а только приспосабливает блага для получения большей полезности.

ИГОРЬ. А то, что в потреблении человек использует блага, обладающие для него полезностью, тем более понятно.

АНТОН. Таким образом, мы оставляем в стороне рассмотрение вопроса, какие именно блага производят парикмахер, врач, сталевар или паромщик, но подчеркиваем, что производство мы понимаем как производство полезностей. Также мы оставляем в стороне, какое именно благо мы потребляем и подчеркиваем лишь, что благо это полезно потребителю.

ИГОРЬ. И следовательно, подчеркиваем сходство производства и потребления?

АНТОН. Разумеется. Мало того, хотелось бы на это сходство посмотреть еще с нескольких сторон.

ИГОРЬ. Ты имеешь в виду, что и производственные и потребительские блага приносят полезность?

АНТОН. Да, блага производственного назначения, например трактор или ткацкий станок, приносят полезность, но не непосредственно.

ИГОРЬ. Конечно, спрос на производственные блага - это вторичный, или производный, спрос, рожденный полезностью, скажем, муки и хлеба, когда речь идет о тракторе, и ткани и одежды, когда речь идет о ткацком станке.

АНТОН. Таким образом, трактор в меру его заслуг наделяется полезностью, рожденной мукой и хлебом.

ИГОРЬ. Любопытно, что если в свою очередь само потребление представить как производство полезностей при помощи потребительских благ, то потребительские товары сами превращаются в средства достижения полезности. Так, утюг приобретается только как средство получить глаженую одежду и постельное белье, источающее благоухание свежести. Или, например, яблоко, при помощи которого я извлекаю приятные мне аромат и сок, само становится предметом производного, или вторичного, спроса.

АНТОН. Да, это действительно любопытно. Выходит, что полезность утюга зависит от того, как высоко я ценю глаженое белье?

ИГОРЬ. Во всяком случаев теперь уже можно отказаться от мысли, что косвенной полезностью обладают только производственные блага.

АНТОН. Мне уже начинает казаться, что границы между производством и потреблением довольно условны.

ИГОРЬ. В таком случае давай договоримся, что, когда ты принес благо в дом, оно переместилось из сферы производства в сферу потребления.

АНТОН. Мы с тобой, кажется, уже обсуждали нечто подобное в 17-й лекции. В той же лекции говорилось еще об одном сходстве потребления и производства.

ИГОРЬ. Ты имеешь в виду, что производитель и потребитель получают при обмене выгоду. Мы ее называем излишком.

АНТОН. Да, и к тому же оба стремятся получить как можно больший излишек.

ИГОРЬ. И к тому же оба ограничены в ресурсах. И вынуждены выбирать. Купил мороженое - значит эти деньги уже не потратишь на пирожное, пойдешь утром на лекцию - значит не доспишь этот самый нужный час, Примеры можно продолжать без труда.

БАРБОС. Интересно, почему Игорь забыл, что он уже не ходит на лекции? Наверное, трудно отвыкнуть от этой привычки? Что же касается выбора, все это я испытал на себе. Если Антон покупает шоколадку, мне обычно достается кусочек, а вот если он покупает очередную книжку, я упускаю возможность полакомиться.

АНТОН. Ты совершенно прав, мой любезный друг, можно только добавить, что аналогично потреблению в производстве выбор также приводит к отказу от альтернатив. Используешь древесину для изготовления бумаги - не построишь из этого дерева дом, не протопишь им печь.

БАРБОС. Вот, вот, об этом нужно подумать, ведь сколько уже не построили домов и не истопили печей, пока печатали журнал, где работаем Антон, Игорь и я.

ИГОРЬ. Предположим, Антон, мы с тобой взялись и организовали мастерскую по производству мебели из дерева. Трудимся там сами, пригласили еще несколько работников, арендовали помещение, купили инструмент и сделали все остальное. Все ресурсы, которые мы используем у себя, не могут быть использованы в производстве других благ, Мы с тобой перестали работать в журнале, древесину, которую мы закупали, уже не используешь для производства бумаги, в нашем помещении нельзя разместить мастерскую по ремонту обуви. Ну, и так далее.

БАРБОС. Мне нравится этот проект, я мог бы работать сторожем в мебельной мастерской. И все-таки стоит подумать, где мои усилия принесут больше пользы - в журнале или в мебельной мастерской.

АНТОН. Понятно, что в результате нашей производственной деятельности были упущены возможности по-другому применить ресурсы. Поэтому естественно предположить, что все ваши затраты на производство, скажем, одного дополнительного стула, могут оцениваться упущенной полезностью, т. е. полезностью той продукции, которая могла бы быть произведена вместо нашего стула, но произведена не была.

ИГОРЬ. Такие затраты называются альтернативными, об этом можно прочесть в 3-й лекции. Здесь же мы с тобой опять обращаем внимание, что производство оценивается по тому, насколько оно полезно?

АНТОН. Да, конечно. Ведь при помощи рыночного механизма и его показателей можно сравнивать, где полезнее употребить ресурсы и создать эффективное производство. Но об этом нам предстоит, еще долгий разговор.

ИГОРЬ. Выходит, что полезность и есть верховная власть в экономике.

БАРБОС. Подведем итоги. Конечно, я еще подумаю над тем, что было сказано моими учеными коллегами, но главное я, кажется, понял - трудно на самом деле разобрать, когда ты производишь, а когда потребляешь. Вот я, например, когда потребляю, произвожу в то же самое время огромную энергию.

РАЗДЕЛ 1. Производство полезности

В прошлой части, как помнит читатель, наше внимание было приковано к потреблению.

Предметом анализа являлся потребительский спрос. Мы выяснили, чем определяется объем спроса потребителя на некоторый товар и как изменяется этот объем спроса в зависимости от изменения тех или иных факторов. Мы считали само собой разумеющимся, что потребитель, имея некоторый доход, может выйти на рынок и купить те товары, которые ему необходимы. Откуда же, однако, попадают товары на рынок? Что движет теми, кто предлагает эти товары к продаже, и от чего зависит их поведение?

Пришла, очевидно, пора поразмышлять над этими и многими другими (возможно, уже возникшими у читателя) вопросами, чему и будет посвящена эта часть.

Откуда же, в самом деле, берутся товары (т. е. блага, имеющие для потребителя некоторую полезность), которые предлагаются потребителю на рынке? Товары эти, как мы знаем, возникают в результате деятельности людей по использованию естественных ресурсов с помощью некоторых специально предназначенных для этой цели орудий и методов труда. Производство для экономиста - это не только сельское хозяйство и обрабатывающая промышленность, где качественное отличие использованных ресурсов от готовых продуктов наиболее наглядно.

Рассмотрим, например, транспорт. Возможно, с точки зрения ботаника, кокос, висевший на пальме где-нибудь на полуострове Малакка, остался тем же кокосом и будучи доставленным в магазин на севере Скандинавии; с точки же зрения экономиста, - это два совершенно различных блага. Ведь полезность несорванного кокоса равна для европейских потребителей нулю, а привезенный к ним кокос способен удовлетворить некие потребности и представляет, следовательно, определенную полезность. То же можно сказать и о хранении товаров: полезность в мае может представлять лишь тот картофель, который сохранен с октября, а значит, картофель в мае и октябре - это совсем не одно и то же. Иными словами, к производству экономист отнесет и транспорт, и хранение, и торговлю, поскольку признаком производственной деятельности для экономиста является не внесение тех или иных материальных изменений в используемые ресурсы, а сам характер деятельности, направленный на удовлетворение человеческих потребностей (это могут быть потребности небольшой группы людей или даже отдельного человека). Сказанное означает, что производителями для экономиста являются и врач, и учитель, и музыкант, ибо их деятельность также служит удовлетворению человеческих потребностей, как и работа портного, сапожника и торговца.

Отметим, однако, что столь широкий взгляд на понятие производство" укоренился в обществе и в экономической науке далеко не сразу. История дискуссии о "производительном" и "непроизводительном" труде насчитывает несколько тысячелетии.

Так, в древнем мире ремесло считалось многими занятием непроизводительным и малопочетным. В средневековье как малопочтенное рассматривали торговлю.

Меркантилисты XVII в. производительной полагали лишь ту деятельность, которая вела к увеличению массы денег в стране (добычу золота и серебра, промышленность, работающую на экспорт, внешнюю торговлю). Физиократы же XVIII в., напротив, признавали право называться производительным только за сельским хозяйством. Адам Смит пошел дальше своих предшественников, считая производительной любую материальную деятельность, поскольку она оставляет след в виде новых предметов. В то же время Смит не признавал производительной деятельность "нематериальную" (т. е. услуги). Лишь во второй половине XIX в. вместе с развитием общества и углублением разделения труда, когда постоянное предложение многих услуг стало столь же необходимым для удовлетворения потребностей населения, как и постоянное предложение продуктов питания и одежды (а доля сферы услуг в национальных экономиках ведущих стран мира стала стремительно возрастать), экономическая наука все же приняла ту широкую трактовку понятия "производство", которая была дана нами выше.

Зададимся теперь следующим вопросом. Производство - это деятельность, направленная на удовлетворение потребностей. Потребление и есть само это удовлетворение. Отсюда, однако, вовсе не вытекает, что производитель и потребитель должны быть разными лицами. Так не может ли человек сам производить все то, что ему необходимо? Ведь при этом он не будет зависеть от других людей, да и кто, как не он сам, лучший знаток своих потребностей? Почему же тогда, изучая потребление, мы рассматривали совершенно другую ситуацию, другую модель организации общества, когда потребитель покупает на рынке товары, которые ему нужны, товары, изготовленные другими? "Ну, а как же может быть иначе! - воскликнет житель современного индустриального общества. - Разве можно самому произвести хоть малую долю того обилия благ, которые предлагает рынок? Разве можно самому сделать такой телевизор и такую мебель, такой холодильник и такой автомобиль? Что-то, конечно, в принципе сделать можно, но без развитых в должной мере профессиональных навыков и специального оборудования сколько же уйдет на это времени! А обеспечить себя всем необходимым - просто невыполнимая задача". Да, для современного человека, человека, производящего один продукт, а еще чаще делающего одну операцию, в то время как рынок предлагает ему десятки тысяч товаров, технология изготовления и принцип действия которых ему могут быть совершенно неизвестны, задача самообеспечения действительно является невыполнимой, а производство, ориентированное на рынок, кажется абсолютно естественным.

Всегда ли, однако, было так? Ведь, обратившись в прошлое человечества, мы увидим, что еще 200 лет назад абсолютное большинство населения производило большую часть потребляемых ими товаров в своих хозяйствах и обращалось к рынку лишь в редких случаях. Таким образом, производство, предназначенное для обмена, и приобретение товаров на рынке не есть нечто изначально присущее обществу. Очевидно также, что такая организация экономической жизни имеет для людей некоторые преимущества по сравнению с натуральным хозяйством, так как в противном случае рыночная экономика не смогла бы занять лидирующее положение в мире. В чем же состоят эти преимущества обмена, основанного на разделении труда, и каковы их причины? Что побудило людей производить больше товаров определенного вида, чем им необходимо, с тем, чтобы обменивать их на другие товары у других людей?

Обратимся к истории (впрочем, сильно упрощая, чтобы вычленить то главное, что помогает при изучении объекта нашего анализа - производства). Итак, как знает каждый школьник, наши далекие предки были охотниками и собирателями. Человек в те времена сам добывал себе пищу, собственноручно изготавливал одежду и строил жилище, чтобы защититься от непогоды. Когда люди объединялись с какой-то целью в коллективы (например, для охоты на крупного зверя), то каждая такая община являлась хозяйственной единицей, об обмене внутри которой не могло быть и речи. Можно ли назвать деятельность этих людей производством? Согласно нашему определению, да.

Производством является и сбор грибов и ягод, и осуществляемая с помощью простейших орудий охота. Такое производство, правда, носит весьма примитивный характер простого присвоения тех ресурсов, которые в готовом виде даны окружающей природой. Отметим, что это не означает невозможность развития культуры на базе охотничьего общества. Так, эскимосы, промышлявшие охотой на морского зверя и рыбной ловлей, достигли немалого искусства в строительстве жилищ. Их снежные иглу были оборудованы внутри снежной же мебелью (нарами), отапливались лампами с тюленьим жиром, иные даже обшивались внутри шкурами. Иногда в иглу делались окна из пластинок льда и прозрачных кишок животных. Эскимосы делали теплую и удобную меховую одежду. Они умели изготавливать легкие лодки из обтянутых кожей деревянных каркасов; их большие лодки для охоты могли вместить до сотни человек. Был ли, однако, развит в этом обществе обмен? Нет, ибо чем было меняться? Что можно добыть или изготовить такого, чего не мог бы добыть или изготовить другой? И можно ли было попросить в обмен что-то недоступное тебе самому?