20 страница

- Не верим, - соглашаешься ты.

- В самом деле, - настаивает он, - не воспринимайте всерьез ни одного слова сэнсеев. Аояги Рицка нужен в лаборатории Имото-сан и Шимомото-сану, а Агацума Соби… Ты знаешь, кому нужен ты.

- Да.

Вот бы мне твое хладнокровие. Хоть четвертинку.

- Скажите, Нелюбимые, - Сейшеру прикусывает губу, - оно ведь… стоит того, верно? Жить друг ради друга, слушать только друг друга?

- Стоит, - отзываешься ты вполголоса. Я не ожидал, что ты вообще ответишь, взглядываю тебе в лицо, а ты уверенно повторяешь: - Стоит.

- Нам важно было встретиться с теми, кто свободен, - у Кобаяши тяжелый взгляд, но в нем нет враждебности. Только усталость.

- Да, не только с такими же, как сами, но еще и с теми, кто… вне схемы, - кивает его Боец.

Я вдруг ясно осознаю, чем мы с тобой обычно смущаем врагов. Впервые наблюдаю другую стихийную пару со стороны, не в бою, и даже у меня полное впечатление, что у Неброских одна на двоих не только душа, но и сознание. Они рассуждают, как один человек, только один чуть порывистее, а второй рассудительней. И вся разница. Вот это эффект… И ведь я еще в курсе, как связь вроде нашей изнутри работает! А кем стихийники кажутся для тех, у кого Имена латиницей, и представлять жутковато.

- Спасибо, - резюмирует Сейшеру. – Значит, мы не зря полдня проторчали в Токио.

Они что – бегство планируют? Не время задавать вопросы, и потом, спросить означает самих себя выдать… Я молчу и только смотрю на них. А они – на меня. От тебя оба взгляды отвели.

- Аояги Рицка, - окликает меня Кобаяши. – Ходят слухи, что ты страшнее старшего брата и никогда не щадишь своего Бойца. Я считаю, что это ложь.

Я пожимаю плечами:

- Дело твое.

- Мое, - он показывает зубы в безрадостной улыбке. – Никому не веришь, да? Разумно. Я бы тоже не верил.

Я верю тебе. Но его это не касается.

- Жаль, дружить не выйдет, - продолжает Кобаяши. – Хотя вам от дружбы с нами, пожалуй, никакого толку не было бы. Рассказать по сути ничего не можем, блоки. Друг другу снимаем по чуть-чуть, но работать и работать еще. А у тебя блоков вообще нет?

- Нет, - я встряхиваюсь. Мы уже слишком долго в загруженной Системе, у меня начинает кружиться голова.

«Соби, а если они нас просто выматывают? Тянут время, а потом нападут?»

«Едва ли. Но я тебя понял».

«Я не…»

«Понял».

- Здорово, - вздыхает Кобаяши. – Ладно, спасибо.

- За что?

- Что поговорить согласились, а не атаковали, - разъясняет его Боец. – Хоть и известно, что вы обычно только отвечаете на атаки… Я бы, если б со мной рядом Систему загрузили, вызов послал на автомате.

У тебя нервы крепче. И ты перед любой атакой сперва защиту проверяешь.

- Если ты не передумал насчет представления – начинай, - вмешиваешься ты, пока он заканчивает последнюю фразу. Решил, что мое состояние может ухудшиться, и ускорил события? Да я почти нормально еще…

- Слово есть слово, - непривычно откликается Сейшеру. Я даже смигиваю от растерянности: вот это новости. Что, в Лунах есть кто-то порядочный? Ты к Горе не относишься, так что уже не считаешься… – Вызов!

- Загрузка боевого модуля, - отзываешься ты.

По силовым стенам объединенного поля проходит рябь, как по глубокой воде. И вот теперь оно принимается тянуть силу уже ощутимо.

- Июльских звездопадов фейерверк, зажги в ночи огни былого лета! – протяжно выговаривает Сейшеру, вскидывая перед собой руки с растопыренными пальцами.

Над нами расцветает ночное небо – в самом деле летнее, глубокое и очень ясное. Даже не верится, что там, наверху, смыкаются в единый купол Системы – полное впечатление, что мы снова на причале в Наха, а вокруг метеоритный дождь.

- Ночные города слепят сильней, - ты проводишь перед собой развернутой ладонью, - свет окон, фар и фонарей, неон рекламы.

А теперь мы ни дать ни взять на площадке Токийской башни. Я завороженно оглядываюсь по сторонам: всюду переливаются бесчисленные разноцветные огни. Миллионы окон, подсвеченных автомобилей, линии фонарей вдоль автострад… Ты часто со светом работаешь, и с электрическим, и от молний, но в бою мне некогда любоваться красотами.

- Земля не спит, - подхватывает Сейшеру, - но ночь уходит прочь. Огни витрин сдаются: всходит солнце!

А я, между прочим, не успел рассмотреть всё детально.

- Скрываясь среди туч, - ты знакомой мудрой гасишь ослепительный жёлтый свет. - От вспышек гроз не скрыться. И бежать от ливня – поздно.

От оглушительного раската грома у Неброских на мгновение закладывает уши – они синхронно сглатывают, возвращая чувствительность барабанным перепонкам. Ветвистая иссиня-серебряная линия расчерчивает стальные облака и медленно гаснет. Штормовой ливень, абсолютно настоящий, омывает защитные сферы, не достигая волос и одежды.

Я не сразу понимаю, что это было последнее заклинание и всё уже кончилось. Кажется, мы с тобой опять победили.

Мы стоим молча, все четверо, и смотрим друг на друга.

- Спасибо за состязание, Нелюбимые, - наконец нарушает тишину Сейшеру – и склоняет голову в коротком официальном поклоне. Ты отвечаешь таким же:

- И вам.

- Удачи, - желает Кобаяши. Потом приближается – и протягивает мне руку.

У нас не слишком распространены рукопожатия, это скорее западный жест… Но я в курсе, что он значит, и принимаю жёсткую тёплую ладонь. А потом неожиданно сам для себя желаю:

- Удачи.

Вы с Сейшеру друг до друга не дотрагиваетесь, просто обмениваетесь долгим говорящим взглядом. Он дожидается, пока Жертва вернется на исходную позицию, и немедленно переплетает его пальцы со своими – таким же привычным жестом, каким ты всегда фиксируешь мое запястье. В который раз за последнюю четверть часа отмечаю сходство… или сколько там по часам времени прошло? Здесь – никак не меньше пятнадцати минут.

Может, надо еще что-нибудь добавить, но я не нахожу, что. Самое главное я уже сказал: удача им понадобится. И нам с тобой тоже. А друзьями мы в самом деле быть не сможем, не стоит и разговор на эту тему затевать.

Неброские в последний раз кивают, мы возвращаем кивок – и они исчезают, где стояли. В воздухе на месте, где только что растаяла их сфера, вихрится тонкая водяная пыль.

- Если мы и чокнутые, то не одни, - подытоживаю я.

Абсолютно невероятный бой. «Состязание», правильно Сейшеру его назвал. Чего-чего, но подобного мы еще не проходили. Цепочка заклинаний, в которой каждое следующее гасит предыдущее и является основой для будущего… Я и не знал, что подобное вообще возможно.

- Отмена Системы, - ты сворачиваешь поле и обхватываешь меня за талию. Вид у тебя утомлённый, глаза потемнели. – Не одни, определенно. Рицка, как ты?

Средне, тебе явно пришлось тяжелее. Не понимаю причины.

- Отлично. До дому дойду, поем, а потом взбодрюсь и заставлю тебя рассказ про недокрашенную стену продолжить.

Ты всё-таки находишь силы улыбнуться:

- Я непременно подчинюсь такому принуждению.

- Тогда вперед.

8.

Юйко сегодня такая тихая, что это даже со стороны заметно. Я несколько раз взглядываю на нее во время первого урока, но она не поворачивается и не поднимает глаз от тетради. Сидит, уткнувшись в задачу по математике, и изредка тяжело вздыхает.

- Рицка, - шепчет мне сзади Яёи, - ты не в курсе, что происходит с Юйко-сан?

В курсе. Но рассказывать не собираюсь.

- Нет.

- Эх, - он шумно вздыхает, - ладно, на перемене подойду, спрошу… На записку она мне знаешь, что ответила?

Я бросаю быстрый взгляд на Шинономе-сэнсей: сейчас услышит, что мы разговариваем, и начнет ругаться.

- Что?

- «Всё нормально», представляешь, - оскорбленный шепот Яёи, по-моему, половине класса слышно. – Как будто мы и не друзья!

Я пожимаю плечами и склоняюсь над собственной тетрадью.

- Нет, так не пойдет, - бормочет он у меня за спиной, - что ты всегда твердишь «всё в порядке», что теперь Юйко-сан… Будто мне всё равно!

Я не отвечаю.

Юйко вчера в девятом часу вечера к нам пришла. Мы уже вернулись после моего посещения Кацуко-сэнсей, я делал уроки, ты рисовал к очередному зачету. Царила глубокая тишина, и шаги на железной лестнице мы расслышали одновременно. Подняли головы, переглянулись – и открывать на стук пошли вместе.

Юйко была одна. Стояла, вцепившись в перила, заплаканная, продрогшая и съежившаяся. Ты молча открыл дверь шире и кивнул, приглашая ее внутрь. Она вошла, следя по полу промокшими сапогами, прислонилась к стене и закрыла глаза. Волосы облепляли её покрасневшие от ветра влажные щеки, липли к шее…

Я от тебя научился – не задавать дурацких вопросов, когда надо действовать. Мы ее в четыре руки вытряхнули из пуховика, разули и загнали в ванную – греть ноги, а после сушить голову. На ней даже берета не оказалось.

Я поставил чайник, ты включил калорифер и, подумав, всунул ей в ванную полотенце – приоткрыв дверь на щёлочку. Тогда Юйко произнесла первое слово: «Спасибо».

Ты притворил дверь снова, дождался, пока она щёлкнет починенным шпингалетом, и прошел ко мне на кухню. Не стал уточнять, захочет ли Юйко есть – решительно вынул из холодильника половину утки, отрезал немаленький кусок и поставил с пригоршней риса в микроволновку. А потом почувствовал, как я за тобой наблюдаю, подошел и поцеловал меня в лоб, с таким видом, как будто это тоже было абсолютно необходимо.

Мы дождались, чтобы Юйко вышла из ванной, я протянул ей одни из своих махровых домашних носков – самые пушистые нашел – и велел садиться за стол. А когда она пискнула, что не голодная, добавил, что пусть садится, пока я прошу, иначе попросишь ты. А ты обычно просишь сразу физически. Юйко улыбнулась дрожащей улыбкой и села, и ты тут же поставил перед ней тарелку. А потом налил нам всем чаю.

И она поела. Я потом, уже когда мы ее до дому проводили и сами вернулись, удивился: как ей кусок в горло полез? У меня, когда нервничаю, начисто аппетит пропадает. Ты пожал плечами и сказал, что у каждого организма своя реакция на стресс, а Юйко во время экзаменов всегда что-нибудь жует. Ты не раз видел и учел.

У меня иногда такое чувство, что ты всё происходящее вокруг меня отслеживаешь и все события запоминаешь. Правда, выучить при этом некоторые важные слова, которые я говорю, не можешь… но это другое.

У Юйко разводится старшая сестра, Нана. Знает, что фактически теряет при этом сына, но всё равно возвращается к родителям. Ее муж не только не отдаст ребенка, но и сделает всё, чтоб она его отныне посещала как можно реже. Нана изменила, но жалеет не об измене, а только о том, что теряет право быть матерью – их с Ёшимурой брак был обречен уже года два. Юйко, как младшая сестра, давно предчувствовала, что вся эта история плохо кончится… И всё равно, попасть в эпицентр домашнего скандала с взаимными угрозами, рыданиями Наны и непониманием пятилетнего племянника было очень тяжело. Юйко вернулась из Нагойи, почти доехала до дому, затем представила лица постаревших от огорчения родителей – и пересела в другой автобус. Отправилась к нам. «Я… Соби-сан, Рицка-кун, вы меня простите, пожалуйста, - повторяла она сдавленным от слез голосом, - я просто не знала, куда пойти еще. Домой… И думать не хочу, как мамины вопросы выдержу. То есть надо, и я вернусь, конечно… Только посижу у вас немножко, ладно?»

Мы предложили вообще заночевать – ты вызвался позвонить ее родителям, объясниться, но Юйко отказалась. А я слушал и чувствовал, как под ложечкой сосет внезапный страх. Когда папа от нас уходил, он, должно быть, уже совсем не любил маму, раз оставил с ней не только меня, но и Сэймэя. Мы к маме в домовладение оба были вписаны. Я и раньше знал, что это нестандартная ситуация, но, кажется, лишь на рассказе Юйко впервые понял – насколько.

А я вписан до сих пор, и уехать будет той еще задачкой. Легко мне было тебе заявить, что не желаю больше посещать Кацуко-сэнсей, хочу «просто жить»! Нам, чтоб твоё опекунство оформить, без неё точно не обойтись – ты на прошлой неделе разведал и мрачно сказал, что худшее предположение подтвердилось окончательно.

Но с мамой и Кацуко-сан иметь дело легче, они всё-таки уже признают мою независимость… а если придется договариваться и с папой? Чёрт, хуже будет просто некуда!

Ты весь потемнел, когда я ночью, наедине уже, этим опасением поделился, и сказал, что в случае чего разберешься. Ага, мало того что с моим отцом, так еще и Бойцом! Сколько еще у нас препятствий на пути появится?!

Мы дождались, чтоб Юйко совсем успокоилась, ты всё же связался с ее родителями, объяснил, что она вернется к двенадцати, и спросил, чем займемся. Будто у меня были варианты на выбор! Я предложил: ты возвращаешься к работе, а мы с Юйко, раз уж всё равно сейчас вместе оказались, строим на компьютере трехмерную диаграмму по географии, которую к следующей неделе задали. Все согласились.

Потом мы отвели Юйко домой, она вернула мне у входа в подъезд вязаную шапку – свой берет, как выяснилось, забыла у Наны в Нагойе – и попросила никому не рассказывать, что у нее происходит. Будто я стал бы трепаться!

Но я не предполагал, что Яёи она вообще ни словом не обмолвится. По-моему, что-то в нашей дружбе стало не так. Раньше мы все вместе общались, а теперь чаще получается, что Юйко общается со мной и тобой, а Яёи только присоединяется время от времени. И не только в нем дело… в нас тоже.

Звонка на перемену я почти не слышу – настолько ухожу в математику и в свои мысли. Юйко тоже остается сидеть, а когда Яёи останавливается около ее парты и предлагает выйти в коридор, безучастно роняет:

- Нет, Яёи-сан, не хочу.

Он мнется рядом, пытаясь найти еще какие-нибудь слова, потом сокрушенно вздыхает и идет один. Мы сидим в опустевшем классе и молчим. Юйко подпирает кулаком щеку и раз за разом проворачивает в пальцах ручку, пристукивая колпачком по столешнице, а я опираюсь на локти, обняв ладонями плечи, и смотрю в окно.

Мне не даёт покоя вторничный бой. То есть не сам бой, а наш разговор после него. Я уже дома у тебя спросил, почему Неброские сказали, что быть стихийной парой – повод для ненависти. А ты на меня виновато глянул и признался, что можешь ответить, но тогда последствия будут… как если бы бой был по-настоящему. Я отказался. И еще запретил на всякий случай. Но думать-то это не мешает!

Причину зависти я могу понять. А вот ненависть… И, если я правильно разобрался, не только со стороны учеников: со стороны учителей тоже особой любви не наблюдается. Запрет на общение стихийных пар между собой меня просто поразил. Это ни в какие ворота не лезет! И главное, не могу доискаться причины, ломаю голову, а идей не рождается.

Зато сам поединок мы обсудили подробно. Ты объяснил, что такой тип дуэлей тоже встречается, но у нас, в Японии, почти забыт. А я отозвался, что оно и понятно: ни покалечить нельзя, ни вырубить неприятеля. Зачем Горе такие неэффективные методы применять! Ты хмыкнул и ответил внезапно серьезно, что я не прав. Силу подобный поединок пьет не меньше обыкновенного, и если в конце слукавить и нанести настоящий удар – противник наверняка его пропустит. Ты до самого конца подобное развитие событий допускал, потому и устал куда больше моего: постоянно был начеку.

«- Брал бы у меня, - сказал я с досадой, вникнув, в чём дело. – Вечно ты тянешь до последнего!

- Ты моя Жертва, а не резервуар с энергией, - возразил ты твёрдо. – Кем я буду, если стану черпать у тебя без крайней надобности?

- А так ты кто? Соби… самоотречение – это конечно принцип, но не до голода же!

Ты чуть вздрогнул, услышав определение Ритцу. Ну да, я его отлично помню. И уже приготовился что-то возразить, но я не дал:

- Я твоя Жертва, именно! Ты сам себя слышишь? Если надо – в бою выжимай меня досуха! Я всё равно восстановлюсь, ты потом подлечишь, и порядок! Зато точно не проиграем!

Не знаю, что в моей фразе было такого… страшного, только ты побледнел. И заговорил медленно, будто печатая каждое слово:

- Выжимать досуха? Всё равно восстановишься? Рицка, я никогда не допускал даже тени подобной мысли. Ты не понимаешь, что советуешь!

- Прекрасно понимаю!

- Нет! – ты редко повышаешь голос, а тут почти крикнул. Я от неожиданности замолчал и уставился на тебя, а ты добавил тише: - Нет ничего страшнее, чем обнулить Жертву. Вытолкнуть ее своими действиями в минус. Это непростительная и преступная ошибка, Рицка, а ты предлагаешь ее мне как сценарий действий.

Я пошевелил губами, но не нашелся, что ответить. Ты подошел к компьютерному столу, заставил меня развернуться на крутящемся стуле к тебе лицом. Потом присел на корточки и взял меня за руки:

- Рицка, если кому и проще восстановиться в паре, то Бойцу. Он ориентирован на то, чтобы брать силу, а не генерировать, он принимает легче и встаёт быстрее. А Жертва брать не умеет и может вернуть себе ресурс лишь самостоятельно. Ты сам помнишь, сколько на это требуется времени. Поэтому Жертву необходимо защищать и оберегать любой ценой. Именно любой. Ты же помнишь: когда кончаются ресурсы силы, дальше ты задействуешь уже здоровье. А твое здоровье у меня одно.

Я не удержался и фыркнул от формулировки. Вытянул у тебя левое запястье, немного подумал и погладил тебя по голове. Ты чуть прикрыл глаза, но взгляда не отвел:

- Я не знаю с тобой голода, Рицка. Не знаю со второго боя, когда ты впервые поделился по-настоящему. Забудь слова моего сэнсея, пожалуйста. В них нет ничего, кроме яда.

Я всё-таки отвернулся, а ты настойчиво повторил:

- Забудь».

Если бы я мог. Ритцу насчет тебя много врал, конечно, но насчет меня определенно прав был. Я в самом деле самоучка, а до встречи с тобой был вообще латентом. И умею слишком мало, и тебя для полноты картины обижаю регулярно.

Хотя насчет того, что Жертва брать не умеет, ты, по-моему, ошибаешься. Ты же меня лечишь после боев! И силой делишься так, что мне сразу лучше делается!

Или… или это оттого, что у нас канал есть? У меня его уже трижды получилось открыть осознанно, просто потому что захотелось с тобой поделиться. Вот бы в механизме разобраться однажды. Очень невредно было бы.

И еще: если ты говоришь, что первая установка – защитить Жертву, то как эта самая установка сочетается с самим названием моего профиля? Ты же в самом начале объяснил, что я Sacrifice, Victim, «получающий раны». Я все определения помню, между прочим! Раз удары при промахах должны приходиться не на Бойца, а на Жертву… я ничего не понимаю. Это что, такое стимулирование Бойцов, чтоб лучше защищали тех, кто им же приказывает? В Лунах у всех коллективное умопомешательство. Не существует таких взаимоисключающих правил в одном реестре, не должно существовать!

- Рицка-кун, - замечает, склоняясь надо мной, Тацуми-сэнсей, - между прочим, у нас сейчас французский. Ты не уберешь учебник по алгебре?

Я спохватываюсь и торопливо лезу в сумку:

- Ой… Oui, pardon.

*

Я с силой прижимаю подушечки пальцев к сомкнутым векам: глаза от напряжения совсем больные. Ничего, это неважно. Твоя идея насчет того, что я мог с тобой заниматься, как с репетитором, пришлась как нельзя кстати, я до сих пор ей радуюсь: физику, математику, родной язык и каллиграфию только подтверждать надо. Конечно, устаю здорово, зато экзамен, который для перехода в йобико нужен, мне позволят сдать не в конце этого учебного года, а перед весенними каникулами. Так что нагрузки оправданны.

- Пока, Рицка-кун! – кто-то хлопает меня по плечу. Судя по голосу, Фукуя. Я отнимаю от лица ладони и встряхиваю головой, открывая глаза:

- Ага. Увидимся.

- Пока, Рицка-кун! До встречи! – это Сёко и Нарико.

- Пока, - я встаю, киваю еще нескольким одногруппникам и начинаю убирать в сумку всё, чем пользовался на последнем занятии, пока глаза слезиться не начали. В этом предмете я продвигаюсь совсем туго.

На пальцах, как я ни тёр их влажной салфеткой, остались тёмные пятна. Ну… чему быть, того не миновать. Застёгиваю сумку, перекидываю через плечо и в числе последних выхожу из кабинета, нашаривая тебя взглядом.

- Рицка?

Ага, вижу.

Ты спрыгиваешь с подоконника и приветственно взмахиваешь мне рукой. Будто я не ощущаю, где находишься!

- Соби, - подхожу к тебе, останавливаюсь рядом и слежу, как ты ссыпаешь в одно отделение сумки набор недавно купленных акварельных фломастеров, а в другое без особой осторожности заталкиваешь альбом. Точно как я пару минут назад, только у тебя в альбоме рисунки, которые мять жалко, а не бесполезные попытки изобразить похоже хотя бы гипсовый куб. Да еще в туши, будто я карандашом мало ошибок делаю!

Ты оборачиваешься на вздох и вопросительно на меня смотришь. Должно быть, вид у меня совсем уставший, потому что ты хмуришься и чуть заметно качаешь головой:

- Идём.

- Угу.

По пути до раздевалки мы молчим. Ты не нарушаешь тишины ни пока мы переобуваемся, ни пока накидываем зимние пальто. Даже шапки, висевшие на твоем крючке в общем пакете, распределяешь между нами без единого слова. Я натягиваю меховую кепку, запихиваю кошачьи уши в выделанные под них треугольные кармашки и жду, пока ты надвинешь свою формовку. А потом даю тебе руку.

Ты с готовностью берешься за нее и раздвигаешь мои пальцы своими, чтоб получилась будто застежка-«молния»: твой палец – мой, твой – мой. И заговариваешь, лишь когда мы выходим из дзюку на улицу, в сгущающиеся сумерки.

- Рицка, у тебя на руках следы туши. Ты мне обещал, что покажешь свои рисунки, помнишь?

Кто бы сомневался, что ты заметишь. Я вздыхаю и киваю.

- Покажешь? – настойчиво переспрашиваешь ты, зачем-то глянув на часы. Ты купил новые и теперь на левой руке носишь, чтоб можно было смотреть, не выпуская моё запястье. Мы почти постоянно друг за друга держимся, так что стало определенно удобнее.

- Дома, - соглашаюсь я, повыше поднимая шарф. Сегодня целый день пронизывающий ветер, он нагнал в небе над Токио туч, и из них сыплется первый настоящий снег. Завтра стает, но сейчас газоны засыпает белым крошевом. Кажется, что улицы сразу стали светлее и как-то… праздничнее, что ли.

- Только ты не утешай, - предупреждаю заранее, - я сам знаю, что там всё плохо!

Ты поднимаешь бровь:

- Мои рисунки ты запрещаешь мне критиковать, а свои хвалить? Рицка, это пристрастный взгляд, он не соответствует действительности. Безусловно, если захочешь, я укажу тебе на недочеты – но обязательно упомяну о достоинствах.

Нет там достоинств. Там в самом деле безнадёжно.

Я ничего не говорю и берусь за тебя покрепче.

- Поедем в бассейн? – спрашиваешь ты с сомнением, когда мы уже стоим на остановке. – Наши плавки у меня с собой, полотенце тоже.

Я недоверчиво смотрю на твою университетскую сумку:

- Там?

- Ну да, - ты выглядишь несколько удивленным, - а где еще?

И еще у тебя в ней альбом, фломастеры, как минимум две общие тетради и планшет.

- Время нелинейно, а пространство, видимо, безразмерно, - я еще раз пытаюсь представить, куда ты сумел засунуть полотенце. Оно у нас одно на двоих и не самое большое, зато махровое настолько, что мохнатится! Его толком не утрамбуешь!

Ты смеешься:

- Просто это удачная сумка. Летом я убирал в нее всё содержимое этюдника, помнишь? И еще оставалось место. Так в бассейн или домой?

С утра была школа, потом мы встретились, наскоро перекусили в одном из «Старбаксов» и отправились в дзюку. И здесь почти пять часов просидели, причем я всё время учился, а ты последние полтора часа меня ждал и что-то набрасывал, как ты говоришь, «от нечего делать». Тебя больше чем на предсессионную подготовку сейчас не хватает…

Я украдкой бросаю на тебя взгляд, опрометчиво забывая, что ты давным-давно чувствуешь, когда я смотрю.

Так и есть, ты немедленно поворачиваешься:

- Жду твоего решения.

У тебя тоже не выспавшиеся глаза и лицо утомлённое, и обычное отсыпание тут больше не помогает, мы уже убедились. Нас восстанавливаем только мы сами, ну, в смысле, когда… Сон и еда не спасают. А если у меня скулы так же, как у тебя проступают, мы скоро опять внешне похожи станем, только уже не из-за бинтов.

- Поехали.

Ты, кажется, слегка вздыхаешь:

- Спасибо. Я надеялся, что ты согласишься.

- А прямо сказать, что хочешь поплавать, не проще было?

- Нет.

Я улыбаюсь краем рта и бездумно гляжу в подсвеченную вечерними огнями улицу. Если зрение не фокусировать, кажется, что у всех фонарей – и уличных, и автомобильных – появилось по близнецу. Освещенности не прибавляется, а вот яркости – ого-го.

- Соби, - начинаю я, когда мы устраиваемся вместе на одном из самых дальних сидений в конце салона, - я спросить хочу.

- Я слушаю, - ты приопускаешь веки, обозначая кивок, и переводишь на меня взгляд.

«Сферу создай», - я черчу пальцем круг в воздухе. Ты выполняешь просьбу – и немедленно обнимаешь меня по-настоящему. Воспользовался ситуацией, да?

- Так вот, - я не отстраняюсь, только исхитряюсь дотянуться и стащить с головы шапку. Ты не комментируешь это действие, не меняешься в лице, зато сразу упираешься подбородком мне в макушку. То-то же. – Соби, я про Неброских никак забыть не могу.

Ты сидишь очень спокойно, не прижимая меня, но я враз чувствую: сейчас не выпустишь, даже не ощутишь, если я дёрнусь зачем-нибудь.

- Отчего?

- По-моему, они хотят сбежать из Горы, - озвучиваю мысль нескольких последних дней. – И готовятся.

Ты медлишь перед тем, как заговорить, и когда отвечаешь, слова звучат как-то… Тебе не больно, я ощутил бы, но всё равно от интонаций у меня кошачьи уши дергаться начинают.

- Возможно. Хотя я с трудом представляю, как они намерены это осуществить.

- Но ты же осуществил, - я смотрю на резиновую окантовку автобусного окна, а сам вслушиваюсь, как ты дышишь. Ровно, но…

- Я покинул Гору вместе с Жертвой, - твои пальцы в перчатке непроизвольно сжимаются у меня на плече. – К тому же у меня было его разрешение не являться в школу, пока он не вернется из Англии. Я просто продлил действие этого разрешения. А после мнимой гибели Возлюбленного оно стало бессрочным.

Логично. Значит, у тебя появилось классное оправдание. А меня ты туда вести отказывался, ссылаясь на то, что Сэймэй велел меня уберечь. И ведь даже не врал!

Я обрываю мысль, пока воспоминание не размоталось не в ту сторону, и поправляю тебя:

- Ты же не вернулся, когда Ритцу уже приказывал. Значит, всё равно что сбежал!

- А что мне за дело до приказов сэнсея? – ты почти беспечно усмехаешься. – Он мне не Жертва. Я подчинялся лишь прямым указаниям Возлюбленного.

Ну да. Правда, чуть сознание не терял, когда Ритцу звонил, но это частности, да? И блоки его мы пока вынуть не можем, но ты всё равно ведешь себя так, словно он никогда с тобой не занимался… И в Гору меня потом, после Имени, не из-за требования Ритцу позвал, а чтоб я представлял, против какой махины мы пошли.

- Неброские могут попытаться уйти, Рицка, - продолжаешь ты негромко, тем же напряженным тоном. – Проблема лишь в том, что их найдут. Я не пытался скрыться после своего ухода, к тому же время моего формального обучения в Горе завершилось, и возвращаться в нее без Жертвы я не видел смысла. Мне не был нужен другой направляющий. – На последней фразе ты вдруг так меня сжимаешь, что делается трудно вдохнуть.

- Ритцу-то так не считал, - напоминаю я мрачно. Ты киваешь:

- Да, знаю. Но меня это не волновало. Еще раз говорю тебе: я не скрылся, не исчез. Продолжал учиться в университете… по мере сил. То есть не давал повода к объявлению в розыск. А предположить, что я начну разглашать закрытую информацию, никому, вероятно, не пришло в голову.

Еще бы. Тут не в блоках дело, ты для подобного слишком… Не знаю, как сказать, только в двурушничестве тебя правда заподозрить невозможно.

Соби, а вот интересно: ты обмолвился, что время твоего обучения в Горе закончилось. Потом ты поступил в университет – это-то мне известно. Выходит, с Сэймэем вы продолжали тренироваться в Горе, а высшее образование ты получал в Уэно? Неужели у Лун своего заведения нет? Странно.

Хотя ты же упоминал недавно какую-то «Морскую Гладь». Жаль, что тебя о ней не расспросишь. Это то, что я думаю – или всё-таки нечто вроде кабинета тайных министров?

- А если бы ты скрылся, искали бы, - делаю я вывод. – И Неброских будут?

- Ты прав. По обоим пунктам, - ты невесомо трогаешь губами мой висок. – Именно поэтому в школу вернулись и Зеро, в смысле, Нацуо и Йоджи.

- Ага, я понял, что ты о них… Погоди, Соби!

- М?

- А девчонки-Нули? – вспоминаю я внезапно. – Они ведь согласились, что отказ от боя означает их смерть как боевой единицы? Они же скрылись потом, у тебя еще Ритцу выпытывал, куда они делись!