8 страница. - Защита! – повторяет Акико

- Защита! – повторяет Акико. Я вижу, как она изо всех сил старается устоять на ногах. А потом Непреклонные неимоверным усилием справляются и воздвигают переливчатый купол, похожий на шатёр. Я даже хмыкаю: в прошлый раз у них его не было. Это же… слишком заметно. Хотя в Системе любую защиту видно, нашу сферу тоже.

- Соби, пробей их, - обращаюсь к тебе, обрывая лишнюю мысль.

- Выполняю.

Ты сводишь вместе кончики пальцев, а я пытаюсь сообразить, что меня смутило в твоей интонации. Ты молчишь – и вдруг негромко смеёшься. Так, что у меня по загривку проходит волна ледяных мурашек. Этот смех я… несколько раз слышал. Надеялся, что больше не придётся.

Я расширившимися глазами смотрю тебе в спину и силюсь заговорить, а ты выпрямляешься – легко, гибко – и произносишь, чуть подумав:

- Сквозной удар. По нервам и рассудкам, сквозь разумы – до бьющихся сердец. Со смертью не пристали ваши шутки. На счёте «три» шепните вслух: конец.

Не могу закричать. Хочу – и не могу, горло перехвачено, отказываюсь верить в происходящее, это не твой голос, не может быть твой…

- Один, - считаешь ты, вновь усмехнувшись.

Непреклонные смотрят с откровенным ужасом, что у тебя сейчас в лице? Ты тоже не забыл им прошлый бой, а я пропустил, я ошибся…

- Два. Т…

- Соби, нет! – оцепенение спадает, я кидаюсь вперед и останавливаю твою занесённую руку. – Нет! Стой, слышишь! Стой, это приказ! Соби, не смей!!

Ты взглядываешь на меня льдисто-голубыми глазами:

- Рицка, ты разрешил мне. Ты сам приказал.

- «Пробей», а не «добей»! – я изо всех сил встряхиваю тебя, вцепившись выше запястья. – Соби, очнись!

- Ты мне разрешил, - повторяешь ты настойчиво. И пытаешься высвободиться – так, что я едва удерживаю. Если рванёшься по-настоящему… – Рицка, прошу тебя. Не прерывай начатого.

- Я запрещаю! – я перехватываюсь удобнее, ловлю твою вторую руку, – Соби, ты слышишь меня?! Соби! - Что, что сказать? Я лихорадочно облизываю губы: - Я не пойду… не пойду с тобой в бассейн!

Ты с холодным удивлением поднимаешь брови:

- Обсудим это позже. Сначала я завершу бой.

- Завершишь, когда я позволю! – меня колотит крупный озноб, но твои локти я выпускать не намерен. Попробуй стряхнуть, если сил хватит…

А если хватит?!

В твоём незнакомом, очень взрослом и жёстком лице что-то вздрагивает:

- Рицка, это неправильно. Ты отдал мне финальный приказ.

- Я не пойду с тобой в бассейн, - повторяю я отчаянно. Больше не за что зацепиться, ничего на ум не приходит. – Уеду без тебя в Диснейленд и прыгну с того моста еще раз!

- Купаться уже холодно, - возражаешь ты рассудительно. – К тому же начинаются зимние бури.

- И отлично! Значит, обратно не вернусь! Оставайся один и тогда убивай! Без меня!!

Теперь ты вздрагиваешь по-настоящему – и недоверчиво смаргиваешь:

- Рицка, ты слишком умён, чтоб угрожать мне попыткой самоубийства.

Я выдерживаю твой взгляд:

- Я не угрожаю, Соби. Убьёшь их – убьёшь меня.

Я не смогу от тебя отказаться. И жить с тобой после… не уверен, что смогу. У этой вилки только два зубчика.

Ты беззвучно выдыхаешь сквозь стиснутые зубы и вдруг хмуришься, недоумённо и крайне недовольно:

- Ты серьезно?

- Еще как, - я судорожно удерживаю тебя. – Я запрещаю, Соби. Запрещаю!

Ты отводишь глаза, смотришь куда-то в сторону – и очень спокойно произносишь:

- Жаль.

Нестерпимо видеть это выражение у тебя во взгляде – и отвернуться нельзя.

- Жаль, - повторяешь ты по-прежнему сдержанно. – Что мне сделать, в таком случае?

- Закончи как обычно, - голос садится до хрипа, хотя я вроде не кричал. Что мне, заговорить по-твоему удалось – с вложением силы?.. – Как всегда.

- Нелюбимый, - произносит позади меня Акико. Я не могу к ней повернуться. Я держу тебя взглядом – поэтому они еще живы. Поэтому ты… всё еще ты.

- Нелюбимый, - снова тихо говорит она, - спасибо.

- Гады, - откликаюсь я хрипло. – Чтоб вам провалиться на всех экзаменах!

- Спасибо, - говорит она еще раз. И, кажется, помогает встать своей Жертве. Судя по топтанию сзади, даже успешно.

- Освободи их, - командую я. Ты опускаешь ресницы:

- Как скажешь. Отпусти мою руку, пожалуйста.

Я не реагирую на твою официальную учтивость. Медленно, по одному, расслабляю пальцы и выпускаю твоё запястье. Ты с непроницаемой полуулыбкой изучаешь следы, проступившие от моей пятерни, чуть пожимаешь плечами – и складываешь знакомую мудру:

- Освобождение. Отмена боевого модуля. Выход из Системы.

- Выход из Системы, - эхом отзывается Акико.

К исчерна-синему миру возвращаются краски. Судя по солнцу, в Токио часа четыре.

- Ты сохранил нам жизнь, - бормочет за моей спиной Юкио. – Мы перед тобой в долгу, Нелюбимый. Спасибо.

- Валите отсюда, - советую я грубо. Ты усмехаешься:

- Я подчинился тебе, Рицка. Не бойся, я не ослушаюсь.

- А я не за них боюсь! – Не прикасаться бы, не дотрагиваться. Скрыться, спрятаться подальше… Но не сейчас.

Я подхожу и обнимаю тебя за талию:

- Быстро домой. Немедленно.

Ты в некотором замешательстве опускаешь ладони мне на плечи. Перед тем, как провалиться в никуда, я еще слышу последнюю фразу Жертвы Непреклонных:

- Мы против вас больше не выйдем, Аояги! Обещаю!

…Мы стоим в прихожей. Здесь душно, тихо и очень солнечно.

Я тут же высвобождаюсь из твоих рук – ты не сопротивляешься, но смотришь с прежним недоумением:

- Рицка, ты сказал, что боишься не за них. За кого? Я не смог бы причинить тебе вред. Ты же именно этим воспользовался.

- И не за себя, - я трудно сглатываю. – Всё. Пусти.

- Не за себя, - по слогам повторяешь ты, озадаченно хмурясь. – Тогда я не понимаю… – и спохватываешься: - Рицка!

Поздно: я успеваю заскочить в ванную и запереться.

Ты оказываешься у двери мгновенно – я твоё близкое присутствие ощущаю физически. Прикладываешь к двери ладони:

- Рицка, открой. Открой, слышишь?

Я не отвечаю.

Тут темно, но мне не нужен свет. Я вслепую дохожу до боковой стены и съезжаю по ней спиной. Утыкаюсь лицом в колени, накрываю руками голову и пытаюсь дышать. Дышать, и лучше носом.

Не получается.

Мама сказала бы выпить воды – глотательные движения как-то действуют на диафрагму, дают успокаивающий эффект.

Я не буду искать кран.

Слёзы жгут веки, горячими каплями падают на штанины джинсов. Я не вытираю их. Быстрее кончатся, если не обращать внимания.

- Рицка, - настаиваешь ты, - открой мне. Открой!

…Чужой голос и неузнаваемые глаза. У нас так уже было. Дважды, это – третий раз. И я никогда не справляюсь. То есть ты считаешь иначе, но…

Я не знаю, в какой момент у тебя внутри что-то перемыкает. Не знаю, что с этим сделать. Не знаю, кому оторвать голову за твои установки.

А потом ты трезвеешь и пугаешься сам.

Судорожно всхлипываю, забывая, что ты услышишь – и ты с силой дёргаешь на себя дверную ручку:

- Рицка, прошу тебя. Открой, или я выломаю замок.

«Уйди», - бросаю я коротко. Вслух сейчас не получится. И тут же обрываю мыслеречь.

Ты с отчаянием вздыхаешь вместо ответа – а в следующую секунду обрушиваешь на дверную ручку всю ярость, которую не выместил на Непреклонных.

Косяк тут деревянный. А ты, наверное, и железный в таком состоянии способен разбить.

Дверь распахивается, стрельнув фонтаном щепок, и в ванную падает прямоугольник света из коридора. Ты на светлом фоне кажешься неподвижным силуэтом из театра теней, только дышишь тяжело и шумно. Я не вижу твоего лица, но знаю, что ты нашариваешь меня взглядом. Лампу над раковиной не включаешь – ищешь силой.

- Рицка, - ты делаешь безошибочный шаг в угол и почти падаешь около меня на колени. Протягиваешь руки, чтобы обнять – и, не решившись, опускаешь. – Рицка… пойдём отсюда.

Я молча мотаю головой – со щёк летят солёные брызги. Ты смотришь на меня в полумраке и повторяешь:

- Пожалуйста, пойдём. Мне… так нужно быть с тобой сейчас. Мне холодно без тебя.

От твоего просительного тона, от нормальных интонаций меня прорывает по-настоящему, как ни пытался сдержаться. Я всхлипываю вслух, а ты стремительно подаёшься ко мне и обнимаешь. Обхватываешь за плечи, прижимаешь к себе мою голову:

- Рицка, небом тебе клянусь, я не хотел. Я… ну прости меня. Пожалуйста, слышишь? Прости.

Я очень, очень стараюсь остановиться – и от каждого твоего слова плачу лишь горше. Ощупью веду по тебе ладонями, смыкаю руки у тебя за шеей и снова всхлипываю. В горле саднит от слёз, на душе черно и… нет, не пойду я отсюда никуда. Мне не было страшно в Системе. Мне страшно сейчас. Страшно представить, как посмотрю тебе в лицо. Если снова увижу тот твой взгляд, не уверен, что совладаю второй раз.

Ты передёргиваешься всем телом, как от сильной боли. Я лишь теперь понимаю, что ты, наверное, с первым же прикосновением связь активировал:

- Рицка, я… в самом деле так выглядел?

Я не отвечаю. Рыдания кончились, и с ними, кажется, ушли последние силы. Сижу на полу, привалившись к тебе, и не могу выпрямиться – не то что заговорить.

Ты крепко обнимаешь меня и опускаешь голову мне на плечо. У тебя горячий лоб, даже сквозь толстовку чувствую.

- Ударь меня, - говоришь очень тихо, - накричи, сделай что угодно. Только не бросай. Я не знаю, как жить без тебя.

Я не реагирую и не двигаюсь. Ты еще раз вздыхаешь и продолжаешь тихим вибрирующим от напряжения голосом:

- Мне претит убийство. Я никогда не желал стать… живым оружием. И я не безумец. Просто… случаются моменты, когда мне кажется… что тебе понравится. Что ты действительно этого хочешь.

Я не уточняю, чего именно. И не перебиваю. Всё равно сказать нечего. И всё, что ты говоришь, наперед озвучить могу.

- Этого добивались от меня и сэнсей, и Сэймэй, - ты неслышно, но отчетливо скрипишь зубами. – Это самое простое и самое эффективное решение вопроса. Рицка… меня так воспитывали. Я не прошу тебя простить, я… Наверное, я пытаюсь объяснить. Исполнение завершающего приказа затмевает разум, оно сродни наркотику. Или… - ты не договариваешь.

Да, я уже видел у тебя в лице это мучительное предвкушение. И всякий раз надеялся потом, что мы это преодолели. Больше обманываться не буду.

Я не знаю, отчего мне сейчас так больно. Не знаю, отчего в диафрагме всё горит, как если б…

Нет. Последнее я определенно могу объяснить. Раньше, в предыдущие два раза, такого не случалось, но какая разница. Тут я точно знаю, как справиться. Это всё ещё бой.

Зажмуриваюсь еще крепче, так, что под сомкнутыми веками вспыхивают белые пятна – и открываю канал.

Ты захлёбываешься воздухом, держась за меня мёртвой хваткой – и почти сразу заходишься долгим гортанным стоном. Таким, что не спутаешь. Пусть… пусть тебя отпустит это всё, Соби… И меня… я сам сейчас…

Последняя связная мысль закольцовывается, стуча в висках: не понимаю, почему так. Не понимаю.

Твои пальцы торопливо распускают молнию на моих джинсах, сдвигают в сторону плавки… Да, да – туда… и не вздумай остановиться…

Я прерывисто дышу, вцепляясь тебе в плечи, подаюсь навстречу твоей ладони:

- Ч-чёрт…

Закусываю нижнюю губу – ты не позволяешь, накрываешь мой рот своим…

- Рицка, - выдыхаешь, чуть сжимая пальцы, мне уже не промолчать, никак, - с тобой… у меня всё иначе.

Не знаю, о чём ты, не слышу слов, твоё дыхание как ласка задевает кожу – и я, кажется, вскрикиваю… Не слышу.

- Только не уходи, - полминуты спустя разбираю сквозь шум в ушах твой севший шепот, - не уходи от меня.

Я сижу, откинувшись спиной на твою согнутую в колене ногу, и уговариваю себя открыть глаза. Разлепляю ресницы – а ты сразу опускаешь голову. Смотрю на тебя, не улавливая, в чём причина, а потом во внезапном озарении поднимаю руку и провожу по твоему лицу кончиками пальцев. По послушно опускающимся векам, по щекам… и дотрагиваюсь до мокрых подушечек языком.

- Твои горше, - ты берешь мою руку, целуешь в запястную косточку. – Тебя невозможно напугать болью. Ты не пугаешься даже, когда я теряю связь с действительностью. Но ты не впервые плачешь из-за моего прошлого. В такие моменты мне хочется себя убить.

- Тогда я уже не плакать буду, - я заново пробую голос. М-да. – Я просто рядом с тобой лягу и сдохну.

Ты то ли фыркаешь, то ли всхлипываешь – и просишь:

- Давай лучше поживём.

Я глубоко вздыхаю:

- Тогда не будь идиотом.

Ты возвращаешь такой же вздох:

- Я очень стараюсь. – И добавляешь после паузы: - Помочь тебе встать?

- Сам, - отказываюсь я.

Ты не споришь – просто страхуешь каждое моё движение, чтоб я не полетел головой в стену.

- Может быть, ляжем поспать? – неуверенно предлагаешь ты, пока я ополаскиваю в пригоршне холодной воды глаза и горящие скулы.

- Угу, - я уступаю место и жду, пока ты умоешься тоже.

Убираю от лица полотенце и зачем-то смотрю на него. Сейчас даже непонятно, какого оно цвета – здесь по-прежнему почти темно. Но мне надо на чем-то сосредоточиться, а то мысли после открытия канала вне Системы так и норовят расползтись.

- Соби, всё, - говорю как можно медленнее и убедительнее. – Всё, проехали.

Ты отвечаешь еще одним объятием. Потом размыкаешь его и негромко говоришь:

- Переодеваемся и идём в комнату.

Ты опускаешь рулонную штору, затем, поколебавшись, вытаскиваешь из шкафа плед – под покрывалом мы сейчас оба замёрзнем. Выдёргиваешь с изголовья подушку, одну на двоих, укладываешь меня к себе на плечо и надёжно обнимаешь. Я закрываю глаза.

В теле разлито не удовольствие, а безумная опустошённость. Ну и облегчение, что всё позади. Тебе… тебе тоже ведь хватило – даже без прикосновения. В случившемся должна быть какая-то закономерность, но я слишком выдохся, чтобы думать. Может, тут вообще не существует разумных объяснений.

Всё равно тебя не отдам. Никому. И прошлому тоже.

- Твоя близость для меня острее любой иной жажды, - тихо произносишь ты мне в спину, будто продолжая мысль. – А твоё «проехали» исключает чувство вины. Но, Рицка… Клянусь тебе – сегодняшнее было в последний раз. Я сравнил. И я обещаю, слышишь: подобного не повторится.

- Сдержи слово, - у меня почти нет голоса, но интонации ровные. Наверное, чересчур устал, чтоб что-то чувствовать.

Ты меня обнимаешь. Мне спокойно. Мы дома.

Ты целуешь меня в краешек кошачьего уха:

- Сдержу.

*

Когда я вновь открываю глаза, в комнате темно. На полотнище шторы проступила решётка оконных рам – значит, фонари уже включили. Сколько же мы проспали? Часов семь, не меньше.

Ничего не снилось, голову будто в чёрную вату замотали – отключился, слыша твоё близкое дыхание, а теперь очнулся. Пожалуй, хорошо, что ничего не видел, сегодня кошмара наяву вполне хватило.

Я вздыхаю и осторожно приподнимаюсь на локте.

Ты спишь, уткнувшись в подушку, и не двигаешься, даже когда я снимаю со своего бедра твою руку и сажусь. Вздыхаешь и невнятно произносишь какое-то короткое слово – и всё.

Я аккуратно выбираюсь из-под пледа, переползаю в изножье и слезаю с кровати. Будить тебя не хочется: увидишь моё лицо и опять неделю будешь нас обоих чувством вины изводить, проходили уже. А я не смогу притвориться, что забыл. К тому же ты всё равно почувствуешь, даже если стараться буду.

Выхожу на кухню, наливаю из чайника полкружки холодной воды и пью мелкими глотками, глядя на вечернюю улицу. Знаешь, Соби, что меня смущает? Ты сказал, что со мной всё иначе. А потом, позже, добавил, что сравнил и сегодняшнее больше не повторится. Вторая фраза была обдуманной, а вот первая… она у тебя вырвалась. Мне упорно кажется, что эти реплики связаны между собой. Можно мозги вывихнуть, гадая, как – но наверняка без Сэймэя тут не обошлось. И твоя реакция, кстати, такой вывод подтверждает. Что ты с чем сравнивал?

Лучше б ты рассказал. Дождёшься от тебя.

Я допиваю воду, ставлю чашку на узкий подоконник и прижимаюсь лбом к холодному стеклу. В комнате тихо: ты даже во сне всегда ощущаешь, если я близко, и не тревожишься. Учитывая, какой у тебя вид был измученный… отдыхай. А я пока сделаю кое-что.

Не представляю, как мы отсюда уедем. То есть понимаю, что придётся, что это случится, но не могу вообразить жизнь где-то еще. Я эту квартиру за два года до сантиметра выучил, с закрытыми глазами в любое время суток пройду и нужную вещь найду, не глядя. Я здесь дома. До тебя у меня дома не было, я не представлял, что это слово значит. Домом называлось место, где я жил. Куда я возвращался из школы, потому что куда еще идти, если не к маме? А теперь я понимаю, что по-настоящему дом – это место, куда торопишься прийти. Где тебя ждут. Мой дом… он там, где ты.

Я знаю, что ты делал – догадаться еще в самом начале несложно было. Представляю, на что ты способен. Только меня это не пугает. Не могу я тебя бояться, Соби – ты меня целого мира страшиться отучил.

Я поднимаю стул, отставляю в сторону, чтобы ножки не скребли по половицам и не разбудили тебя, и включаю системник. Он отзывается привычным гудением запустившегося кулера. Так… Подождём, пока загрузится. Мне нужно выйти в интернет: сегодня днём осенила идея, как выяснить, что ты мне по-французски сказал. Слазать в словарь было бы проще, но это если б я знал, как слова пишутся. Зато я надеюсь, что запомнил, как обе фразы звучали на слух. Попытаюсь озвучить их в аудио и распознать в онлайн-режиме. Надо только наушники с микрофоном в ящике найти. И желательно без грохота.

Записать шёпот получается только с четвёртого раза. Программа секунд десять обрабатывает мою попытку и выдает значок «error». Не вышло. Так… а если поменять произнесение? Не может быть, чтоб у меня совсем неузнаваемо звучало!

Ещё десять секунд. «Error».

Я сердито цокаю языком и с обидой смотрю на монитор. Ладно, попробуем другую фразу. Её я точно помню, она звучала короче и проще. По слогам произношу застрявшую в памяти бессмыслицу и тщательно выговариваю последние три слога: «ля фоли».

Фон уведомления сменяется с красного на зелёный и сообщает: «Success». Я подпираю кулаком подбородок и вчитываюсь в перевод. Улыбнуться нет сил, но я всё равно улыбаюсь – внутри, не губами. Следовало догадаться.

С первой фразой разобраться так и не удаётся: видимо, я безнадёжно перевираю транскрипцию. Значит, придётся загнать тебя в угол. Я даже примерно представляю, как. Здесь можно – ты не обидишься, играть ты любишь… Иногда мне кажется, что мы ровесники, Соби. Особенно когда ты смеешься.

А иногда…

Я уже собираюсь закрыть страницу браузера, когда взгляд падает на одну из иконок. «Would you like to listen to this sentence and repeat it?»

А почему бы нет. Если уж программа распознала мою абракадабру с первого раза… я попытаюсь.

Минуту спустя я выключаю компьютер, встаю со стула и подхожу к тебе. Хорошо, что завтра воскресенье и нам никуда не надо – можно не думать, что времени уже много и скоро снова нужно будет ложиться спать. Поедим нормально, потом какое-нибудь кино посмотрим. Разговаривать о случившемся я не хочу. Надеюсь, тебе хватит ума не касаться этой темы.

Я присаживаюсь на край кровати и дотрагиваюсь ладонью до твоего плеча:

- Соби.

Ты вздрагиваешь и мгновенно просыпаешься, разве что не вскакиваешь. И то, наверное, лишь потому, что руку мою скинуть не хочешь. Зато поворачиваешься под ней, укладываясь на спину, и сразу накрываешь ладонью моё запястье:

- Рицка. – Проверяешь на ощупь моё место на кровати, убеждаешься, что оно холодное, и беспокойно хмуришься: - Давно встал? Почему меня не будишь?

- Жалко было. Да я и проснулся минут пятнадцать назад.

- М, - ты взвешиваешь мои слова. Глаза у тебя в полумраке тёмные и напряжённые. Я не отворачиваюсь.

- Будем обсуждать случившееся? – спрашиваешь ты осторожно.

Что, моя надежда обойтись без разговоров была преждевременной?

- Нет, - мотаю я головой. – Зачем?

Ты вздыхаешь и садишься, отбрасывая плед. Спускаешь на пол ноги и нерешительно обнимаешь меня за талию. Я стискиваю зубы:

- Соби, ты значение слова «проехали» помнишь? Или забываешь каждый раз?

- Что ты имеешь в виду?

- Вот это! – я сердито хватаю тебя за запястье и прижимаю твою ладонь к своему боку. – Опять собираешься спрашивать, можно ли до меня дотрагиваться, не злюсь ли я… и прощения просить непрерывно?! Я однажды рехнусь так!

Порываюсь вскочить – но удаётся только дёрнуться. Ну да, сам твою руку вокруг себя обвёл, думать надо перед тем, как делаешь… Ты удерживаешь меня без всякого усилия, не представляю, откуда у тебя столько силы – обычной, человеческой. Впору предположить, что ты в каком-нибудь боевом искусстве тренировался: всегда знаешь, и как высвободиться, и как поймать. И уворачиваешься легко. Гора ведь вроде совсем в другой сфере специализируется?

Ты склоняешь голову к плечу и внимательно за мной наблюдаешь:

- Я тебя не понимаю. На твоём месте я бы сердился.

- А я и сержусь! – сообщаю я хмуро. – И дальше что? На тебе срываться?

- Но ты же сердишься на меня, - подсказываешь ты, невзначай придвигаясь поближе. – И по моей вине. Справедливо было бы понести наказание.

- У тебя пунктик на наказаниях, - я тяжело вздыхаю. – Обойдёшься.

Ты некоторое время смотришь куда-то в пространство, а потом слабо улыбаешься – не то печально, не то удивлённо.

- Знаешь, временами я не верю, что всё это происходит со мной. Я уверен, что поступаю правильно, но с тобой мои поступки становятся ошибками. Я жду, что ты укажешь мне на них – а ты отказываешься и никогда меня не гонишь. Ты научил меня чувствовать твою искренность, Рицка, но иногда я просто не понимаю, отчего ты меня терпишь?

А хорошо, что уже стемнело. Черты лиц видно, но нечётко. Я поворачиваюсь к тебе и говорю, очень стараясь сохранить правильное звучание:

- Je t'aime à la folie.

Ты резко, коротко выдыхаешь – и одним движением соскальзываешь с кровати. Оказываешься передо мной на коленях, обхватываешь за талию – и утыкаешься головой в грудь. Я бездумно прижимаю колени к твоим рёбрам. Кладу одну руку тебе между лопатками, второй стаскиваю с растрепавшегося хвоста резинку и устраиваю ладонь у тебя на затылке.

Ты тяжело сглатываешь и очень долго не заговариваешь. Если сейчас опять по-французски ответишь, я тебе всыплю. У меня еще со второй фразой ничего не получилось.

- Рицка, - произносишь ты очень тихо, и сжимаешь меня так, что больно шевельнуться. – Я тебя тоже. Тоже.

Я не отвечаю. Машинально пропускаю сквозь пальцы твои светлые жёсткие волосы, от корней к кончикам, и прислушиваюсь к ощущению где-то глубоко внутри.

Иногда я на тебя смотрю и мне почти больно, Соби. Только теперь это реже случается, а раньше почти всё время так было. Я представлял, сколько ты успел прожить без меня, и боялся, что никогда не нагоню. Сейчас так меньше думается, потому что кто из нас взрослый, чаще всего от ситуации зависит.

Ещё я на тебя смотрю с гордостью. Ты её всякий раз подмечаешь и радуешься, а я не знаю, куда деваться. Удалось же тебе меня приучить, что мне принадлежишь, что тебе это важно! Я сам не понял, как это у тебя вышло, а теперь рад бы не помнить, но не получается ни в какую. Когда думаю, что ты мой, в диафрагме всегда отзывается внутренним жаром. И пока тебе не озвучу, он не проходит.

А вот так, как сейчас, бывает редко. Чтоб мы были настолько близко, что даже ритм дыхания общим сделался. Ты меня обнимаешь, я чувствую, что тебе спокойно – и успокаиваюсь сам. «На двоих одна душа и Имя пополам»… Слишком сложная мантра. Всё проще.

- Соби, - зову чуть слышно. Ты откликаешься тоже шепотом:

- Да?

Я забираюсь ладонью тебе под волосы и глажу по шее:

- Не знаю, как ты, но я есть хочу.

Ты поднимаешь голову и улыбаешься – впервые за весь безумно длинный день. То движение губ в Системе улыбкой не считается.

- Лазанья или карп с рисом?

- У нас есть рис? – заинтересовываюсь я.

Ты пожимаешь плечами и выпрямляешься, по-прежнему меня обнимая:

- Я учитываю, что ты больше любишь нашу кухню, а не европейскую.

- Я люблю то, что есть у нас в холодильнике, - поправляю я честно. – Оно обычно всегда вкусное. Давай будем рыбу с рисом?

- Хорошо. Включай свет и ставь чайник, я сейчас к тебе присоединюсь, - ты встаёшь с пола, потягиваешься и дожидаешься, пока я встану тоже. Наверное, чтоб покрывало на кровати поправить.

Полминуты спустя я выглядываю с кухни: надо бы уточнить, ставить рыбу в микроволновку вместе с рисом или по отдельности? Хочу заговорить – и передумываю. Ты стоишь, отвернувшись от света, крепко взявшись ладонями за локти, и о чём-то размышляешь.

Я бесшумно возвращаюсь назад. Поставлю блюда по отдельности: может, их надо греть разное количество времени. Надо только решить, что отправить на прогрев в первую очередь.

- Рыбу, - твой голос раздаётся у меня за спиной настолько внезапно, что я вздрагиваю. – Ставь на три минуты, а потом рис – на полторы.

- Ага, - я устанавливаю таймер. – Соби, слушай…

- Да?

- Я с физкультуры исчез, - говорю я со вздохом, вынимая из шкафа тарелки и чашки. – Юйко сказала, что прикроет, но могло не сработать.

- Если понадобится, я схожу в школу, - соглашаешься ты так же привычно, проверяя заварочник. И добавляешь, прополаскивая его под струёй горячей воды: - А Юйко-тян не звонила тебе?

Кстати, это мысль. Нужно посмотреть.

- Не знаю, у меня же днём звук был выключен! – А после не до того, чтоб включать, сделалось. – Сейчас проверю.

Ты киваешь, находя в сушилке наши палочки, а я пытаюсь вспомнить, куда сунул телефон. Перед физкультурой я его точно снял с шеи, замотал шнурок вокруг корпуса и убрал. Кажется, во внутренний карман толстовки.

Я охлопываю себя: точно.

Отщёлкиваю крышку: таймер показывает «23:40», в меню – пропущенный вызов и две смс. Глубоко же я в сон провалился, если вибрации не ощутил!

Так, звонок от Юйко, а после него спустя пять минут смс от неё же: тема «Улажено», текст – «Рицка-кун, не волнуйся, у всех бывают желудочные расстройства. Как вы с Соби-саном себя чувствуете?». Я хмыкаю и набиваю ей ответ: «Спасибо, живы. Увидимся в понедельник».

Вторая смс от Йоджи, тема «Бой». «Рицка, что ты сделал с Непреклонными? Сагаяки Акико прорыдала три часа и отказалась представить отчёт по дуэли. Вы с Соби монстры, гордимся! Й., Н.»

Наверное, я слишком долго смотрю на текст, потому что ты бросаешь на меня быстрый взгляд и подходишь:

- Что-то не так?

- Всё нормально, - я показываю тебе дисплей. Ты пробегаешь сообщение глазами и поднимаешь брови:

- У девочки сдали нервы.

- Будет думать, куда лезет, - я захлопываю мобильный.

Я бы на месте Акико тоже испугался. Только я не на её месте – я на своём, и вся Гора очень хочет, чтоб меня на нём не было. Начиная с твоего учителя.

- У неё нет выбора, Рицка, - возражаешь ты. – Спарринги – обязательная часть школьной программы, и партнёров назначает сэнсей. Никто из присланных к нам не мог отказаться от поединка.

- Мог, - я упрямо сжимаю губы. – Выбор всегда есть! Ты это регулярно сам доказываешь! Прекрати их оправдывать!

- По-моему, сегодня днём ты защитил наших противников. А теперь упрекаешь?

Я разворачиваюсь на пятках и устало на тебя смотрю:

- Соби, хватит, а. Тебе всё надо словами?

Ты испытующе взглядываешь на меня:

- В каком смысле?

- В прямом! Я не их защитил, а тебя и себя! Ты… ты сказал, что я не похож на него. А так стал бы, и тогда…

Я не заканчиваю: без того ясно. Ты согласно склоняешь голову и больше не произносишь ни слова.

Микроволновка пикает, сообщая, что рис тоже прогрелся. Отхожу к ней, открываю дверцу и вытаскиваю деревянное блюдо. Ты молча протягиваешь мне ложку, чтобы я разложил гарнир по тарелкам, пока ты рыбное мясо от хребта отделяешь. Надо еще соевый соус и гари вынуть. Без гари рис для меня половину вкуса теряет.

Может, они и правда там все бесправны, мне безразлично. Они пользуются тем, что мы только защищаемся. Нас разрешено калечить, мы вне закона, а они себя чувствуют под защитой Горы, так, что ли? А сегодня эта Акико внезапно осознала, что «спарринг» может завершиться и фатально. Добро пожаловать во взрослую жизнь.

Я зло дёргаю хвостом. Да ну их всех. Пускай приходят, раз им отказаться нельзя. Мы всё равно будем побеждать, у нас выхода нет! И смерти мы не боимся, если вместе. Однажды обсудили и битый час потом радовались совпадению взглядов. А поодиночке нас схватить нереально, мы зов отточили.