Atilde; И.В. Кульганек, 2006 8 страница

(140) 9-го. Через уездный город Хуайлайсяно поднялись мы до Тумэу по дороге ровной, но песчаной и каменистой. Оттуда отправились в Шачень, у ворот коего на возвышенном месте увидели сидящие толпы женщин и мужчин, смотрящих на кривляние актеров и наслаждающихся нестройною и для европейского уха несносною музыкой. Улицы сего городка были наполнены как местными жителями, так и крестьянами, собравшимися для торговли. В Шачень ночевали. (Вставка: В Тумэу и Юйлинь на улицах и вне города встречали мы много зобастых людей – следствие, как говорят, здешней воды.)

10-го из Шачена чрез Дунбали и Баоань прибыли в Дзиминь и – городок, равно как и первые, обведенный кирпичной стеной и отстоящий от Шаченя на 40 ли. Здесь мы имели роздых. После обеда пробирались у подошвы высочайшего холма каменного, на вершине которого находится кумирня, к удивлению всех путешественников. Дорога лежит по левому берегу реки Янхэ, частью песчаная, частью же просеченная в скале. Вид на горы, находящиеся на противоположном берегу реки, вершины коих скрываются в облаках, весьма живописный. Чрез Шаньсяфу прибыли мы в Сюяньхуафу, город первоклассный, главный в области того же имени, имеющий в окружности 24 ли, с семью воротами, обведенный кирпичною стеною по земляному валу, но во многих местах занесенного песком, так что без труда всходить можно на нее. Остановились мы на казенном подворье, у западной стены вне города. (Вставка: По дороге от Пекина до Калгана поселилось очень много татар (хуй-хуй) 64, которые в Китае оставили свое платье, язык, обычаи: женщины их с детства сжимают ноги, наподобие китаянок, но вера мусульманская не потеряна, [относительно веры нет] ни малейшей перемены. Есть мечети и муллы и агиюран 65. Татары вообще славятся своею приверженностью к вере предков своих, а по мнению китайцев, даже со временем будут опасные враги Китаю. Занимаются земледелием и торговлею.)

(141) 11-го. Переночевав в Сюаньхуафу, отправились мы в путь по дороге у западной стены города, потом поворотили на север мимо большой плотины, сделанной из больших кусков гранита, связанных железом для защиты от разлития реки Яньхэ, которая во время дождей наполняется горными потоками и угрожает городу. Плотина упомянутая засажена ивами и составляет прекраснейшее место для прогулки.

Вечером прибыли мы в Джаньдзякэу. Китайские провожатые желали здесь удержать Миссию на несколько дней, поставляя в причину то, что гусай, не получив еще предписание из Палаты иностранных дел, не мог сделать никаких распоряжений для нашего проезда по Монголии. Наш г. пристав не мог согласиться на таковое предложение фуина, тем более что остановка Миссии в Калгане требует лишних расходов на прокормление наемного скота и подрядчик не хотел на то употребить своих денег. Потому г. пристав решительно отвечал китайскому чиновнику, что тяжести непременно должны быть отправлены 12-го числа из крепости в Цаган-балгасу66, а Миссия выедет отсюда 13-го. На другой день битхеши, возвратившись от гусая, известил нас, что наше требование справедливо и что бошко отправляется вместе с нашим обозом, а он сам остается здесь в ожидании предписания из ямуня.

(142) 12-го. Сотник Подшивалов прибыл в Калган из Цаган-балгасу. Он три раза был в Долонноре без малейшего затруднения со стороны монголов. Минджур-хутухту в проезд свой из столицы в Монголию, когда был близко [от] нашего лагеря в Цаган-балгасу, входя в приготовленную для него палатку, за толпою поклонников приметил наших двух сотников, немедленно призвал их к себе и, посадив, беседовал с ними весьма благосклонно, угостил столом и удерживал на ночь, на что сотники не согласились. Хутухту пожелал видеть русскую дорожную повозку и, удовлетворив любопытство, к удивлению присутствовавших, сел в нее и проскакал несколько верст. Хвалил удобство повозки и искусство в правлении лошадьми. Сотники предлагали ему в сей повозке отправиться в Бурэйн-сумэ. Минджур отказался по причине, что толпы поклонников его беспрестанно встречают и [он] часто должен из повозки выходить для благословения усердных монголов. Наконец для казачьей команды пожертвовал 2-х баранов, разных закусок. Потом монголы приезжали к нам в лагерь с просьбою о покупке кож с упомянутых баранов и получении частицы от даров гегена. С благоговением завертывали полученную частицу и увозили с собой, дабы и домашние могли удостоиться видеть (143) и отведать даров гегена обожаемого. Происшествие сие доставило много уважения нашим казакам у монголов. Хутухту в Монголии обыкновенно путешествует в зеленых носилках, красивых, везомых 4-мя монголами верховыми. Коль скоро приближается он к приготовленной для него юрте, толпа монголов, за две и более версты встретив его, с благоговением снимают с лошадей носилки и на себе переносят до самой юрты. Число поклонников бывает чрезвычайно велико, и дары обожаемому первосвященнику неимоверны. Чернь, поклоняясь сим живым богам, обыкновенно пребывающим в столице, и уважаемым богдо-ханам, более и более привязывается к своему повелителю, в коего особе видит перерожденца Маньчжушри бурхана. Хутухты же, получая изрядное жалованье, пользуются еще и подарками монголов, коих легковерием приобретают почести и богатства.

Калган считается важным и по кяхтинской с нами торговле имеет около 60 лавок, наполненных русскими только товарами.

13-го числа мы оставили Калган, последнюю уже китайскую заставу. Ныне отправились мы к граничной черте чрез среднее восточное ущелье горное, где дорога неприметно поднимается между отлогими горами и не столь затруднительна для телег и вьючного скота, как преж­няя. Посредине журчит ручей, по песчаной, камнями усеянной почве, которая (144) в дождливое время горными потоками совершенно покрывается и делается непроходимою. Ущелье сие есть еще продолжение деятельности китайского земледельца. Местами построены домики, заведены огороды и пашни по покатостям гор; на них зеленеет еще пшеница (которую на Пекинской равнине давно уже собрали), гао-лянь, овес, картофель, европейцами завезенная и потому называемая «Сияньбайшу», и пр. В 20 ли от Калгана, в деревне Толай-сумэ, сделали мы привал, а потом продолжали путь до последнего китайского почтового дома, где наш провожатый бошко угощал чаем. Отсель являются уже и монгольские кумирни. Часто встречались по дороге стада овец, гонимых в Китай из Монголии. На граничном рубеже земляной вал, покрытый кучами камней, а у самой нашей дороги складен огромный обо с привешенными многочисленными хадаками. Когда я восходил на обо посмотреть в последний раз на холмистую долину Китая и в память снять один хадак, тогда монгольский проводник, поклонившись с южной стороны каменному жертвеннику, на коем стоит каменное же корытце, наполненное пеплом от сожженных курительных свеч 67, сильно уговаривал меня оставить сие богам посвященное место. Из-под тени развевающихся хадаков, на возвышенном обоне, любовался я видом Китая и Монголии, в совершенной с собою противоположности находящихся. Там – вершины гор (145) касаются облаков, здесь – необозримая равнина у ног путешественника расстилается, там – многолюдство и теснота подавляют силу воображения, здесь – пустота неимоверная не имеет пределов, там – движение промышленности и торговли поражает понятие, здесь – только местами мелькают стада овец, табуны лошадей, там – рад бы скрыться от толпы народа, здесь –– напрасно ищешь человека, с которым можно бы поговорить. После смрадного и пыльного Пекина воздух чистый монгольский чрезвычайно приятен. В полночь мы прибыли в Цаган-балгасу (60 верст от Калгана) и обрадовали долго ожидавших нас казаков. Кроме прежнего нашего пути, известного между монголами под именем «сунджугтуй дзам», и нынешнего «дзасмэл дзам», есть еще третий, далее к востоку, чрезвычайно каменистый и потому – чолотой дзам называемый 68.

По сию сторону рубежа еще изредка встречаются китайские домики, жители коих занимаются валянием войлока и огородами. Кто поверит, что мы в монгольской степи покупали еще огурцы! В первой монгольской юрте монгол, знающий китайский и маньчжурский языки, по врожденному степным жителям гостеприимству, потчевал нас молоком 69, которое, после 8 месяцев, показалось нам вкуснее всех искусных приправ нашего стола.

(146) 14-е и 15-е числа провели мы на месте в приготовлениях к новому путешествию и ожидании битхэши<я> Фуна, остававшегося в Калгане. Об основании Цаган-балгасу и Хара-балгасу 70можно видеть в путевом дневнике о. Иакинфа. Прибывший же из Бурэйн-сумэ лама Баин Цаган рассказывал мне, что, по общему мнению окрестных жителей, два сих городка были жилищем двоих Чингисовых потомков, родных братьев Бурнэ и Лодзана, разрушенным впоследствии <времени> китайским войском, когда и по какому случаю, неизвестно. Упомянутая кумирня Бурэйн-сумэ находится на восток в 25 ли от кочевых табунных казаков. К ней причислено около 300 лам. Баин Цаган, 40 лет, есть сын вдовы (66-летней) Норджим, имя коей с благодарностью вспоминается казаками, при нынешней и прошедшей перемене [в] Пекинской миссии находившимися. Сия вдова не токмо отдала юрту для помещения казаков, в зимнее время карауливших казенный табун, но и постоянно снабжала их молоком, сыром, дала даже и корову дойную без всякого для себя возмездия. Пристав нынешней Миссии не оставил без приличного вознаграждения сей старухи и сына ее, ламу, за примерную их привязанность к русским, столь редкую в степи, где и за большие деньги не скоро успеешь что-либо нужное купить.

(147) От пограничного рубежа начинаются цахарских монголов кочевья, разделенные на 8 знамен, из коих то, в которых мы ныне находимся, состоит из 18 эскадронов. Гусай есть их начальник, а мейрен-дзанги – его помощник. Каждое знамя имеет свою печать, а дела все поступают к гусай-амбаню на разрешение. Знамена цахарские разделяются на две половины, из коих каждая упражняется в военном искусстве, и гусай-амбань обязан ревизовать каждогодно. Земли цахарские отданы под пастбища императорских верблюдов, лошадей и овец, над коими 5 начальников поставлено и при них чиновники с рядовыми солдатами и пастухами.

16-го в 4 часа пополудни оставили мы зимнее стойбище и, проехав с правой стороны городка, достигли дороги калганской, по которой нам следовало возвращаться. Далее пересекает оную другая из Хуху-хото в Долоннор, по которой набожные монголы путешествуют на Утай-гору 71, за Великой стеной находящуюся, где множество кумирен и прежнее местопребывание Маньчжушрия. Первая половина дороги нашей весьма ровная и гладкая. Далее начинаются отлогие косогоры, с первого из них, влеве, виднеется Ангули-нор, где сливаются речки небольшие, коих мы уже до самой Урги не увидим. Трава очень хорошая, ирису здесь очень много. Лошади его не едят. Для верблюдов же [он](148) годен. (Вставка: также ковыль степной и золотарник.)

Встретили мы сегодня два огромных обоза; на одноколках везут овчины и толстые доски для гробов, шкафов и пр. из Кяхты. На станцию Тулга в 30 верстах от Цаган-балгасу прибыли мы уже в 11 часов ночи. Здесь подножный корм гораздо хуже по причине засухи, и, по словам монголов, то же [мы] найдем в южных кочевьях сунитов и у халхасцев.

17-го поутру, между прочим, приходили в нам два ховарака из Гули Цаган-хошуна (где 18 эскадронов), где при старом капище Амоголан-сумэ возвышается новое, для коего и собирают подаяние. По своей неотступной просьбе ничего получить не смогли. Сперва требовали что-нибудь пожаловать, потом – скота, денег, наконец – съестных припасов. Во всем им отказано. Если с иностранцами жрецы сии столь бесстыдно поступают, чего ж бедный монгол, верою связанный, от них ожидать должен?

Другой, напротив светский, монгол жаловался <пред> нам<и> на удивительную перемену в нравах цахар. Прежде, говорил он, мы в молодости не смели сидеть в присутствии старших, а ныне мало на них обращают внимания. Прежде бегали от китайцев, боясь обмана, а теперь многие успевают и их обманывать. Слова сии точно справедливы, и цахары, по смежности своей с Китаем, лишились древней простоты нравов. Правда, что они сделались образованнее прочих собратьев, но вместе (149) с новым образованием получили и новые пороки, неизвестные их предкам. Они и нынешним правительством присоединяются более к маньчжурам, нежели к монголам, и считаются сильною подпорою царствующей в Китае династии.

18-го поутру, в исходе 6-го часа, двинулись мы с места по гладкой хрящеватой равнине до Цаган Обо, хребта, коего падь (где два колодца) проехав спустились мы в урочище Дзамэйн Усу, в 36 верстах отстоящее от Тулги. От засухи травы здесь поблекли, даже Дуту озеро высохло. Встретившись на дороге с одним батор[ом] 72, знал я, что здесь расположен хошун Кубошара, состоящий из 19 эскадронов, а в каждом из них находится по 70 человек рядовых, получающих по 12 лан серебра в год жалованья. Каждый же батор за искусство свое, в старании на опыте доказанное, получает по 24 лана серебра в год. Около 3-х часов пополудни оросил нас небольшой дождь. Ховараки беспрестанно набиваются со своими степными гостинцами, т.е. сыром и молоком, требуя за оные вознаграждения русскими произведениями. Крайнее бесстыдство обнаруживается в духовенстве монгольском и необыкновенное корыстолюбие, странное для путешественника! 19-го поутру прибыл Наван-лама из Долоннора с письмом от Минчжур-гегена, который просит убедительно г. пристава выслать из Кяхты для него русскую повозку. Вероятно, выгодными ему показались повозки, виденные им близ Цаган-балгасу.

(150) Поднявшись со станции в исходе 6-го часа, продолжали мы путь по той же равнине до хребта Куйтун, в котором долина, извива­ющаяся между холмами, нами проезженная, называется Хара Обо, и изобилует подножным кормом. С нее спустились на длинную равнину, цепями холмов окруженную, Хабцагай, где по правую сторону протекает ручеек (вставка: влеве – ряд холмов Ширэ Усугэчи), юрты разбросаны, и скота довольно пасется хорошею травою. Далее, влеве, [–] монгольская кумиренка, из кирпича по китайскому образцу построенная и обнесенная стеною. За оградою, в небольшом расстоянии, находятся изрядные юрты, жилище шигемуниянских жрецов, кои, хотя и дали обет вести жизнь в нищете и питаться только подаянием благотворителей, но на самом деле не отказываются вовсе от житейских сует: занимаются скотоводством, торговлею и живут на лоне своих семейств 73. Жадность и корыстолюбие сих жрецов всем известны. Испорченная нравственность лишила их уважения у непросвещенной черни, и духовенство степное в тени строжайших законов успевает обманом и насилием получать насущный хлеб. Празднолюбивые ховараки разъезжают по юртам[, чтобы] соблазнять невинных монголок.

(151) Равнина сия и в нынешнюю засуху изобилует травою. Дорога ровна, по твердой хрящеватой почве не уступает нашим дорогим шоссе. Приближаясь в конце сей равнины при Улан Даба, оставив вправе Аргалинскую дорогу, по которой наши миссии обыкновенно ездят в Пекин, мы поехали прямо к С по Гунджа дзам, Царевниной дороге, по которой миссии наши возвращаются в Россию. Спустившись с Улан Даба на равнину совершенно бестравную и усеянную только золотарником, наконец в исходе 1-го часа пополудни прибыли мы на станцию Тальбюрь, в 42-х верстах от прежней, на покатости холма для нас приготовленную. Вскоре после нашего приезда поднялся сильный ветер и рассеял собравшиеся тучи. Небольшой дождь несколько оросил иссохшую равнину. Настало прекрасное время, пользуясь коим посетил я юрты, не в дальнем расстоянии находящиеся, влеве, с г. Войцеховским и Вознесенским. Хозяева приняли нас с удивительным радушием и откровенностью, угощали нас молоком и айраком. Вскоре за нами прибежал в наше стойбище маленький ховарак и с ним человек шесть его же возраста. Это был (племянник?) сын ламы, виденного нами в юрте. Угостили мы их сладкими хлебцами, дали по нескольку чохов. Ушли они, и через 1/2часа опять к нам пришел сын ламы с приготовленным чаем и по детской откровенности сказал, что его родители прислали (152) просить у нас зеркальца для поставления пред бурханом. Это черта, свойственная степному жителю, – без околичностей рассказывать проезжему свои нужды и выпрашивать все что бы ни понравилось!

20-го с полуночи шел небольшой дождь, прерываемый громом, тучи носились кругом. Оставив вчерашний стан, отправились мы по равнине далее к С, в лощину Шабартай, довольно тесную, где, однако ж, не редко встречаются юрты и цахары целыми семействами выходят на тракт полюбоваться русскими проезжими и повозками, что весьма редко им удается. По долине сей поднявшись на хребет, опять спустились на равнину Шинэ Усу, где при изобилии воды и травы в нынешнее время изрядны. Несколько юрт и табун сопровождали нас около 1/2часа, допрашивая, не надобны ли нам лошади или верблюды за серебро или скот, и предлагали нам свои услуги. И опять мы поднялись на хребет, довольно крутой, Улан Даба, за которым открылась обширная равнина Чолон Онгоца, окруженная горами, коих вершины синели вдали. Дождик постоянно падал. Мы, поднявшись на хребет Хак, явились на равнине Гэр Чоло, так называемую от торчащих вправе огромных камней, посвященных Богу. Далее (153) за ними, направо, в долине, находилось много хороших юрт, занимаемых богдоханскими пастухами, и стада, смотрению оных вверенные, виднелись. От хребта Хак следует ряд холмов, пресекаемых долинами, чрез которые идет дорога до урочища Хашату, близ озера хорошей воды сего же имени, у подошвы хребта, разделя­ющего кочевья цахаров от Сунитских земель и где полагается начало печальной Гоби, весьма ужасной для путешественника. Сегодня подвинулись мы вперед на 32 версты. Юрты для нас были выставлены же западными сунитами. Между нашим стойбищем и озером Хашату про­мчалась толпа монголов, хорошо одетых, на лучших конях, везущих невесту в дом жениха. Невеста сильно плакала, нагнувшись на седло; лицо ее закрыто было особым покрывалом. Старуха вела лошадь ее, возле ее двое лам молодых, за ними еще три молодых монголки и несколько мужчин. Это были посланные со стороны жениха за невестою74. Женский пол имеет свободу в обращении с мужчинами, но при свадьбе соблюдается еще древнее обыкновение, свойственное степным народам, – увозить невест.

21-го. Утро пасмурное, по сторонам, особенно на С, носятся дождевые тучи. В 6 часов, оставив стойбище, чрез косогоры ехали мы до значительного <подъема>, но отлогого [подъема], Дзабчирдаба, с вершины коего открыл­ся вид на обширнейшую равнину, местами только покрытую холмами. Доро­га наша сначала идет чрез Дзамэйн Шанда равнину, на кото(154)рой встречаются юрты кочевых сунитов, окруженных небольшими стадами овец и рогатого скота. Юрты здешние бедные, и скотоводство гораздо скуднее в сравнении со страной цахаров, которые по своей оборотливости, смежности с Китаем и преданности маньчжурскому дому, пользуясь многими выгодами, живут довольно богато и богаче прочих монгольских племен. Сунитские [степи], при дороге нашей, от последних дождей покрылись зеленью; но плачевная юдоль в Гоби и в самое благоприятное время не может равняться с другими землями монгольскими. Засуха всегда здесь гибельна для скотоводства, составляющего все имение вечно скитающихся народов. Ныне доро­га, нами проезжаемая, после дождя покрылась ящерицами большими (вставка: ящерицы здешние короче, но толще пекинских и бегают удивитель­но споро) и жуками, по сторонам встречаются журавли. В 11 часов достигли мы станции Суджи (вставка: в 27 верстах от ночлега), недалеко от озера, почти уже иссохшего от жаров. Вскоре после нашего приезда подул сильный с С ветер, небо покрылось кругом тучами. Бедные монгольские семейства, у коих взяты были местным начальством для нас юрты, с детьми и утлым своим скарбом на равнине остались без покрова. Пошел проливной дождь с мелким градом, так что не токмо дождевые потоки полились чрез войлочную крышку, но и внутренности юрты покрылись водою. Мы, поджавши ноги на стульях и кровати или стоя на разостланном клеенчатом платье, спасались от бури. Чрез 1/2часа небо опять прояснилось, и начался жар.

(155) Из окрестных жилищ ламы беспрестанно нас посещали с во­просами, нет ли продажных лисиц, соболей или одноколок. По словам их, дерево здесь дорого покупают; из Урги получают оное, и там дерево, коим можно навьючить одного только верблюда, стоит от 6 до 7 лан; самая лучшая юрта до 40 лан серебра, а крайне бедная – около 5, 6 лан стоит здесь, на месте. За 150 отсель верст кочует дзюн-ван, управляющий сунитами, Болничир.

За 35 верст находится Хоргойн-сумэ, где имеет свое пребывание хутукта, Хамбу-Дорджи 75, ныне 50-ти лет, управляющий ламами западных сунитов. Он, в числе 60 богдохановых хутухт, занимает 7-е место: в положенное время ездит в столицу для богослужений и посещает своих прихожан.

Западные суниты составляют один хошун, разделяющийся на 13 эскадронов.

Вечером, прогуливаясь около озера, лежащего близ наших юрт, на некотором возвышении нашел большой камень, на котором, по набожности монголов, высечена молитва «Ом мани…» на индийском, тибетском и монгольском языках, а внизу монгольский иругэл76. Отсель увидел я верблюдов, с нашею тяжестью по дороге идущих. Окружающие меня ламы немедленно заключили, что в сих ящиках заключается Ганджур, купленный в Пекине, для чтения нашим монахам по возвращени<ю>[и] в Россию. По словам их, монголы покупают сию книгу частным образом за (156)1 т[ысячу] лан серебра; но если богдо-хан дарит кумирне или какому степному вельможе, то Ганджур обходится по крайней мере в 10 т[ысяч] лан серебра; ибо чиновники Палаты иностранных дел, через которых книга сия переходит, не упускают случая получить для себя значительную сумму денег за ниспосланный с высоты престола подарок. Возражал я ламам, что монголы, находящиеся в Лифан-юань, вероятно защищают своих единоплеменников от грабительства маньчжуров. «Теперь, – воскликнули они, – пекинских монголов нельзя различить от китайцев и маньчжуров природных и трудно решить, которые из них хуже!» Возвращаясь оттуда, видел я табун лошадей, числом около 400, пригнанный к озеру. При нем находились 5 монголов, а между ними – один чиновник с белым прозрачным на шапке шариком, и [он] держал укрюк. Это хозяин табуна. Подобные ему чиновники в Пекине окружаются толпою служителей, живут в хороших и выгодных домах, в неге и роскоши не знают меры; а наш монгол, как еллинский герой 77в домашней жизни – есть истинный хозяин!

В 9 часов вечера возобновился проливной дождь и пролился всю ночь.

(157) 22-го. Дневка. Около полдня дождь перестал. Мимо нашего стойбища промчалось стадо (около 500) дзэрэнов, диких коз, коими изобилует здешняя страна и доставляет некоторое занятие празднолюбивым монголам. Из винтовок и луков убивая сих зверей, [они] отчасти возят [их] и в Пекин для продажи. Ежедневно встречаемся мы с большими обозами китайцев, которые, выменяв на чай в Кяхте дерево, до­ставляют [его] в безлесное свое отечество. Для сего употребляются двуколки, ведомые быками.

23-го. Небо было еще пасмурное, но обещало нам вёдро, и мы в исходе 7-го часа пустились вперед дорогою по равнине, после дождей украшающейся молодою травою. В урочище Аманэй Усу стояло юрт немало, и местами довольно было скота.

За сим урочищем, по правую сторону дороги, находится озеро Худукту, в урочище того же имени, ныне обильное водою. На дресвяни­стой почве вдавшиеся места покрылись водою, а прочие, глинистые, ныне довольно затруднительны<е> для тяжелых телег. Вправе белеют песчаные бугры Дурминские, по которым в прошлом году с трудностью мы пробирались. Миновав Хобор озеро, наконец в 1-м часу достиг­ли мы станции на возвышенной песчаной плоскости, Хобор, на 32 версту отстоящей от ночлега.

К СЗ от нашего стана, в 5 верстах, находится соляное озеро Кукунор, к которому ходили мы вскоре после приезда ради прогулки. По песчаным и глинистым буграм (вставка: изрезанным дождевыми потоками) спускались мы на берег (158) вышеупомянутого озера. На них находили мы в обилии селенит, разноцветные яшмы, куски белого мрамора. Под кустарниками в гнездах степные жаворонки (байлин) 78, коих много доставляется в Пекин, трясогузки, журавли. В одной впадине, в урочище Цан, нашли мы большой кустарник дерева люсун (tamarix) 79, редкость в степи и, по словам одного ламы, мимо нас проехавшего, почитаемая святою и потому неприкосновенная. Позднее время не дозволило нам дойти до самого соляного озера (вставка: где собирается самосадка), и мы возвратились с пучком прекрасных и редких растений. Сули здесь в большом находится количестве, и дересу расцвело.

24-го. Грубый туман покрывал весь горизонт, так что не в дальнем даже расстоянии ничего различать не можно было. С возвышенного места, на котором расположены были наши юрты, спустились мы на равнину, наполненную песчаными буграми, на коих только росла сули. По песчаной дороге после проливных дождей образовались местами лужи. От урочища Думда Хаджу встречаются юрты бедных обитателей Гоби. Далее, влеве, белелось большое озеро Улан-нор, а вправе расположился на покатом холме китайский обоз из Кяхты с овчинами. По песчаным увалам пробрались мы до значительной возвышенности, на вершине коей в урочище Дзамэйн Усу поворотили влево, на тропинку от Гунджадзам, для избежания глу(159)боких на оной песков. Миновав много юрт, разбросанных по холмам, сулеей только покрытым, наконец достигли мы станции Хадату, почти на 32 версты отстоящей от нашего ночлега. На нынешнем переезде дорога была вообще песчаная, местами только глиной пересыпана, а изредка и дресвяниста. Сильный дождь довольно пропитал здешнюю почву, и потому мы благополучно совершили сей переезд. От Дзамэйн Усу, близ тропинки, нами проезжа­емой, попадались огромные массы гранита, равно как и около нашего стана, близ колодца, в коем вода отличная, и стоит [колодец] несколько выше поверхности, окружающей долины, ибо <он> обнесен песком и обложен большими камнями. Сегодня мы очень приметно поднялись.

25-го. С утра дул ветер с юга и постепенно усиливался. День пасмурный. Прорывался небольшой дождь. От Хашату по отлогому косогору Хошу поднимались мы частью по песчаной, частью же – по дресвянистой дороге, подаваясь несколько вправо к Гунджа дзам, на которую мы и прибыли в урочище Аманэй Усу, недалеко от ряда песчаных холмов, называемых Цаган Обо. Недолго мы по оной ехали, ибо для избежания крутых песчаных подъемов поворотили мы вправо, на тропинку, идущую чрез места гористые, где сыпучие пески, но отлогие, изредка хрящом покрытые, а по большей части песчаные, и, проехав (160) 24 1/2версты от ночлега, прибыли на станцию Худжир Усу, называемую от близлежащего озера, или Барун Минган – от обо, на соседнем холме из камней складенного. Благоговейный монгол здешний не оставляет уже и холмов без обо. По словам моего провожатого, Барун-сунитский хошун разделяется на 12 эскадронов, из коих в каждом считается по 250 человек. Управляет оным Дзюн-ван, кочующий в урочище Хара Тологой, при нем 2 тусалагчи, 2 мэйрэна, 2 дзалана и 1 дзахиракчи. Печать хранится при Хоргайн-ула. Относится он по делам к да-вану, находящемуся в Дзун-сунитских кочевьях, а сей уже – Пекинской палате иностранных дел. Получает жалованья 1000 лан серебра в год. Прочие же суниты ничего с казны не имеют, напротив несут разные на себе обязанности, как-то: препровождение чиновников, отправляемых по делам службы или общественным, доставление им лошадей, верблюдов, баранов, сверх сего с семейства каждого побираются от 4–6 лан серебра в год на общие нужды, что, по словам монголов, чрезвычайно обременительно, тем более, что скотоводство, как единственное достояние степного жителя, по бесплодию земли мало доставляет средств приобретения серебра. И сегодня проезжаемое нами место, кроме сули и несколько дэрэсу, никакой травы не производит.

(161) 26-го. Воскресенье. С СЗ ветер был нам навстречу. Утро пасмурное. Со станции двинулись мы на обширную равнину, в полном смысле слова Тамчи Тала, где вправе, вдали, выдался один высокий холм с обо, Дзун Минган. Здесь (вставка: поворотили мы на небольшую дорогу Гунджа дзам, вчера оставленную, дорогу гладкую, твердую и широкую) вместо песков началась почва хрящеватая, вместо сули и дэрэсу, коими досель степь изобиловала, является ирис и золотарник. Перешед Табун Тологой (Пять Холмов), гору, поперек пересекающую нашу дорогу, опять спустились на равнину, где увидели мы много куропаток и журавлей, но <ни> следов кочевок монгольских [не видели], а только остатки от китайских обозов, в нынешнее время проходящих из Кяхты в Калган. И опять мы поднялись на гору Сайн Тушету, в коей влеве видны были юрты около 10, где, по уверению монголов, сложены были товары, ламами выменянные в Калгане. Отсель начинается равнина Борольджи, в 45 верстах от ночлега, где и для нас приготовлены были юрты, по правую сторону дороги, напротив издающего серный запах соляного озера. Почва кремнистая, после дождей зазеленелась диким луком. (Вставка: Дикий, или степной, лук называется здесь тана (tagana) 80, едят его не токмо лошади, но и люди толкут, с солью и бараниною. Сверх сего здесь находится (sülki) – шулхи (peganum) 81, шаральджи (siralji) 82(asbesnisia), употребляемая при болезни горла, и до­стигает до 1 аршина в вышину. Есть еще (kilgana)83.) Другой травы не было, и, по словам провожатых, не найдем [ее] и на следующих
3-х станциях. С сей станции начинается уже хошун дзун-сунитов, разделяющийся ниже на 27 эскадронов, из коих каждый заключает в себе по 150 человек военных, получающих по 12 лан серебра в год жалованья, но сие серебро остается почти всегда в канцелярии давана, управляющего сим хошуном. При нем (162) 2 тусалакчия, 2 мэйрэна, 2 дзалана и 2 дзахиракчи<я>. Богатство же его приводит в удивление здешних монголов: в Калган весьма много доставляет[ся] ежегодно скота, [который] считается как бы подпорою торговли местной.

27-го. Понедельник. От Борольджи продолжали мы путь по ровной дресвяной дороге около 15 верст. По сторонам не видели ни одной юрты, ни одного живого человека. (Вставка: Степь покрыта вся растениями, вчера нами виденными. Влеве [–] два озера Шарбук и Дзангут, недалеко от дороги.) По причине засухи и бесплодию здешней степи все жители отсель откочевали далее со своими стадами. Впрочем, дорога наша несколько поднимается еще до самой поперечной высоты Дабату, Нарату или Дэнджийн Ширэ, с коей – [идет] по крутому глинистому скату в глубокую долину, наполненную кочками, на которых золотарник, будургуна, тамариск, а изредка и ковыль находится. Долина сия оканчивается ручейком Дзамэйн-булак, чрез который мы опять несколько поднялись на высоту глинистую, где в урочище Шилийн Худук в 23 верстах от ночлега были приготовлены для нас 5 юрт дзун-сунитами, равно как и на предыдущей станции. Травы, кроме вышеупомянутых [названий], здесь другой нет. Вода в колодце вонюча. К В, недалеко от нашего стана, есть озера (вставка: Цаган Худугэйн-нор и Куку-нор) с солоноватою водою. С вершины нашей высоты упомянутый берег Дабату представляется в виде стены, окружающей город, а кучи глины (вставка: [горы] Дурбульджин Дзуйха), с каменьями перемешанной, кажутся то домами, то беседками, то башнями, порознь стоящими. На них благоговейная рука соорудила обоны в честь якобы покровителей (163) места. По сказаниям здешних жителей, по сию сторону упомянутого обруба было некогда озеро, но, когда оно иссякло, неизвестно. Приметно, что Дзамэйн-булак во время дождей бывает довольно глубок, ныне же едва-едва струится по песчаному ложу.