СЮДА НЕ ОБРАЩАТЬСЯ!!!

Пожалуйста, вытирайте ноги

Он подогнал «ЛТД» почти вплотную и швырнул четыре горящие бутылки в большое окно рядом с дверью. Все бутылки попали внутрь: первая разбила стекло и разбилась сама, опустив за собой пылающий занавес.

Позади вагончика стоял большой грузовик. Он вышел из машины, дернул правую дверь и обнаружил, что она не заперта. Он поджег фитиль у одной из своих гранат и бросил ее внутрь. Языки пламени жадно взвились по сиденью.

Он вернулся в свою машину и обнаружил, что осталось всего лишь четыре или пять бутылок. Он поехал дальше, ежась от холода, пропахший насквозь бензином, с длинной ниткой соплей под носом и широкой ухмылкой от уха до уха.

Гусеничный экскаватор. Он швырнул в него все оставшиеся бутылки, ни одна из которых не причинила ему вреда, кроме последней, подорвавшей заднюю гусеницу.

Он пошарил в коробке, вспомнил, что она пуста, и глянул в зеркальце заднего обзора.

– Едрит твою налево! – завопил он. – Через жопу вдоль забора, Фредди! Ах, ты, засранец гребаный!

Позади него в густой снежной тьме пылало несколько пожаров, словно освещая взлетную полосу неведомого аэродрома. Яростные языки пламени вырывались из окон «Лэйн Констракшн Компани». Грузовик превратился в огненный шар. Кабина асфальтоукладчика стала огненным котлом. Но кран был настоящим шедевром! Он сиял огненным маяком ревущего желтого пламени. Его шипящий факел освещал неверным светом почти всю стоянку.

– Вот вам и подрывные работы, чтоб у вас член отсох! – закричал он.

Самообладание начало понемногу возвращаться к нему. Обратно ехать не имело смысла. Вскоре на Грэнд приедет полиция, а может быть, они уже там. И пожарные. Может ли он выбраться, если поедет вперед, или он в тупике?

Площадь Хэрон. Он вполне может выехать на площадь Хэрон. Ему придется въехать по склону, крутизна которого составляет градусов двадцать пять, может быть, и тридцать. Кроме того, ему надо будет снести барьеры дорожного управления, но заграждения безопасности должны быть демонтированы. Возможно, у него получится. Да. У него получится. Этой ночью он может все.

Он въехал на еще не покрытое асфальтом полотно новой дороги. «ЛТД» швыряло из стороны в сторону. Фары были погашены, работали только подфарники. Увидев справа и сверху от себя фонари Хэрон, он стал увеличивать скорость, и когда стрелка спидометра миновала отметку тридцать, он направил машину на насыпь. Скорость достигла сорока, когда передние колеса ударились о склон, и машина устремилась вверх. Примерно на полпути задние колеса стали пробуксовывать, и он переключился на первую передачу. Двигатель сбавил обороты, и машина поползла вперед. Нос уже показался над насыпью, когда колеса снова стали пробуксовывать, выстреливая назад очередями снега, камней и комьев смерзшейся земли. На мгновение исход был не ясен, но простой силой инерции – возможно, в союзе с силой воли – «ЛТД» вынесло наверх.

Нос машины поддел черно-белое заграждение и отбросил его в сторону. Барьер упал в сугроб, подняв облачко снежной пыли. Он выехал на дорогу и с изумлением осознал, что он вновь едет по обычной улице, словно ничего не произошло. Он переключился на третью передачу и увеличил скорость до успокаивающих тридцати миль в час!

Он уже готов был свернуть к дому, когда ему пришло в голову, что следы его шин будут видны на свежем снегу еще часа два, пока их не покроет новый снег или не сотрет снегоочиститель. Вместо того чтобы свернуть на Крестоллин, он продолжал ехать по Хэрон и свернул на улицу Ривер. По Ривер он выехал на седьмое шоссе. С начала снегопада машин здесь было немного, но все же достаточно, чтобы превратить свежевыпавший снег в полужидкое месиво.

Он пристроился в колею, проложенную в снегу другими проехавшими на восток машинами, и увеличил скорость до сорока миль в час.

Он проехал по седьмому шоссе около десяти миль, а потом вернулся обратно в город и направился к улице Крестоллин. На улицы города уже выехало несколько снегоочистителей, которые двигались в ночи, словно огромные оранжевые мастифы с пылающими желтыми глазами. Несколько раз он взглянул в сторону участка дорожных работ, но снег закрывал видимость сплошной пеленой.

На полдороге домой он осознал тот факт, что хотя все окна были закрыты, а печка включена на полную мощность, в машине все равно было холодно. Он оглянулся и увидел звездообразную дыру в заднем правом стекле. На заднем сиденье валялись осколки, присыпанные снегом.

– Интересно, как это могло случиться? – удивленно спросил он самого себя. Он попытался вспомнить, но память была пуста.

Он въехал на свою улицу с севера и направился прямо к дому. Дом был таким же, каким он его и оставил. В кухонном окне горел свет – это было единственное освещенное окно в этом опустевшем квартале. Ни одна полицейская машина не поджидала его у дома, но гараж был открыт, и это было ужасно глупо. Когда идет снег, надо всегда закрывать гараж. Для того он и создан, этот гараж, чтобы уберечь твое имущество от непогоды. Его отец всегда так говорил. Его отец умер в гараже совсем как брат Джонни. Правда, Ральф Доуз самоубийства не совершал – у него было что-то вроде удара. Сосед нашел его на полу с садовыми ножницами в холодеющей левой руке и небольшим точильным камнем в правой. Вот так и умирают в предместьях. О, Господь, пошли эту праведную душу на небеса, где не растет сорная трава, а черномазые ублюдки знают свое место.

Он завел микроавтобус в гараж, опустил дверь и пошел в дом. Его трясло от утомления и перенапряжения. Часы показывали четверть третьего. Он повесил пальто и шляпу в шкафу в прихожей и уже было закрыл дверь, когда его пронзила молния ужаса, столь же головокружительного, как стакан неразбавленного виски. Он торопливо полез в карманы пальто и испустил долгий вздох облегчения, когда пальцы его нащупали перчатки все еще мокрые от бензина, слипшиеся в два влажных комочка.

Он подумал, не сварить ли ему кофе, но потом отказался от этого намерения. Его подташнивало, голова болела. Возможно, это было легкое отравление парами бензина, к которому примешивалось перенапряжение от рискованной поездки по заснеженным ночным улицам. В спальне он разделся и швырнул одежду на стул, не позаботившись даже сложить ее. Он думал, что уснет, как только голова его коснется подушки, но этого не произошло. Теперь, когда он наконец был дома и, по-видимому, в безопасности, тягостное возбуждение овладело им. Вместе с ним подступил и страх. Они поймают его и посадят в тюрьму. Его фотография появится в газетах. Его знакомые и друзья будут качать головами и обсуждать происшедшее в ресторанах и кафе. Винни Мэйсон скажет своей жене, что он всегда знал, что Доуз – сумасшедший. Родители Мэри, скорее всего, отправят ее в Рено. Там она поселится, а через некоторое время разведется с ним. Может быть, она найдет кого-нибудь, кто будет ее трахать. Лично его это совершенно не удивит.

Он лежал с открытыми глазами и повторял себе, что его не смогут разоблачить. На нем все время были перчатки, так что отпечатков пальцев он не оставил. Мэрино ведро и крышку от него он привез с собой обратно. Он запутал следы, чтобы сбить с толку возможную погоню, совсем как беглый каторжник, переходящий ручей, чтобы сбить со следа собак. Но ни одна из этих мыслей не приносила ему ни сна, ни утешения. Они все равно поймают его. Вполне возможно, что кто-то видел его машину на Хэрон, и ему показалось подозрительным, что кто-то разъезжает по городу так поздно и в такую непогоду. Возможно, кто-то нацарапал в записной книжке номер его машины, и сейчас этого следопыта поздравляет полиция. А может быть, они сняли образцы мельчайших частиц краски с заградительного барьера на площади Хэрон и сейчас отлавливают фамилию преступника в каком-нибудь компьютерном каталоге автовладельцев. А может быть… Он переворачивался с боку на бок, ожидая того момента, когда за окном его покажутся танцующие голубые тени, или раздастся тяжелый стук в дверь, и какой-нибудь бестелесный кафкианский голос скажет: Эй, там – открывай дверь! А когда он наконец-то заснул, то случилось это совсем незаметно для него самого. Мысли его без перебоя перешли из мира сознательных размышлений в искаженный мир снов с той же легкостью, с которой машина переходит с третьей на вторую передачу. Даже во снах ему казалось, что он не спит, раз за разом совершая самоубийство. То он сжигал себя, то становился под подвешенную наковальню и перерезал веревку, то вешался, то задувал контрольные язычки пламени в плите, а потом открывал на полную мощь духовку и все четыре конфорки, то пускал себе пулю в лоб, то выбрасывался из окна, то бросался прямо под колеса едущего с большой скоростью междугородного автобуса, то глотал таблетки, то выпивал залпом бутылку с дезинфицирующим средством для туалета, то направлял себе в рот баллончик аэрозоля «Сосновый аромат», нажимал на кнопку и вдыхал его до тех пор, пока голова не отделялась от тела и не улетала в небеса, как детский воздушный шарик, то совершал харакири, стоя на коленях в исповедальне католического собора и исповедуя грех самоубийства ошеломленному молодому священнику в тот самый момент, когда его дымящиеся внутренности вываливались на скамейку, словно тушеная говядина, свершая акт покаяния слабеющим, смущенным голосом в луже крови, по которой плавали горячие сардельки его кишок. Но наиболее живо и явственно он снова и снова представлял себя за рулем «ЛТД», слегка нажимающим на педаль газа в закрытом гараже; он делал глубокие вдохи и просматривал номер «Нэшнл Джиогрэфик», разглядывая фотографии различных бытовых сценок на Таити и в Окленде и жирного вторника [13] в Новом Орлеане, переворачивая страницы все медленнее и медленнее, пока звук двигателя не превращался в отдаленное приятное гудение, а зеленые воды Тихого океана не принимали его в свое убаюкивающее тепло и не уносили его вниз в серебристую глубину.

19 декабря, 1973

Когда он проснулся и встал с постели, было уже половина первого. Он чувствовал себя так, словно накануне напился до потери сознания. Голова чудовищно болела. Мочевой пузырь был полон. Во рту был отвратительный привкус. От малейшего физического усилия сердце начинало стучать, как боевой барабан. Он даже не удостоился роскоши потешить себя мыслью – пусть даже на очень краткий промежуток времени, – что все происшедшее вчера было только сном: запах бензина въелся в его плоть и тонким ароматом исходил от лежащей на стуле одежды. Снегопад кончился, небо было чистым, и яркий солнечный свет резал ему глаза.

Он вошел в ванную, устроился на унитазе, и поток жидких испражнений рванулся из него, словно курьерский поезд, проносящийся мимо маленькой богом забытой станции. Испражнения падали в воду с отвратительным плюханьем. Он застонал и обхватил голову руками. Не вставая, он помочился, окутанный теплым облаком густого запаха своего собственного дерьма.

Он спустил воду и пошел вниз на деревянных ногах, захватив с собой чистую одежду. Он решил подождать, пока ужасающий запах не выветрится, а потом принять ванную. Может быть, он будет отмокать там целый день напролет.

Он положил в рот три таблетки экседрина из зеленого пузырька, стоявшего на полочке над кухонной раковиной, и запил их двумя изрядными глотками пепто-бисмола. Он поставил чайник, чтобы выпить кофе, и разбил свою любимую чашку, снимая ее с крючка. Он убрал осколки, взял другую чашку, насыпал туда растворимого кофе «Максвелл» и отправился в столовую. Там он включил радио и покрутил ручку настройки в поисках новостей, которые, как и полицейские, всегда куда-то пропадали в нужный момент. Поп-музыка. Сводки с полей. Ток-шоу «Позвоните нам». Объявления от частных лиц. Пол Харви продает страховку. Снова поп-муэыка. Никаких новостей.

Чайник вскипел. Он настроил радио на одну из станций, передающих поп-музыку, заварил на кухне кофе и принес его в столовую. Он выпил кофе без сливок и без сахара. После первых двух глотков им овладел сильный позыв к рвоте, но потом стало лучше.

Наконец-то начались новости, сначала общенациональные, а потом – местные.

Городские новости.

Прошедшей ночью на участке дорожных работ по расширению 784-й автострады в районе улицы Грэнд было произведено несколько поджогов. Лейтенант полиции Генри Кинг сказал, что вандалы, судя по всему, воспользовались зажигательными бомбами, чтобы поджечь кран, два асфальтоукладчика, два бульдозера, грузовик и местное представительство «Лэйн Констракшн Компании, которое сгорело дотла.

Ликование, такое же темное и терпкое, как вкус его неподслащенного кофе, сжало его горло при словах «сгорело дотла».

Ущерб, причиненный асфальтоукладчикам и бульдозерам, оказался незначительным. Так сообщил нам Фрэнсис Лэйн, владелец компании, получившей крупный субподряд на строительство нового участка автострады на городской территории. Однако, кран, предназначенный для сноса домов, общая стоимость которого составляет около шестидесяти тысяч долларов, сможет функционировать нормально только через две недели.

Две недели? И это все?

Более серьезный ущерб, по словам Лэйна, причинил пожар мастного представительства компании, в котором хранились расписания работ, рабочие журналы и девяносто процентов бухгалтерской документации компании за последние три месяца. «Чертовски трудно будет все это восстановить, – сказал Лэйн. – Это может отбросить нас назад на месяц или даже больше».

По словам лейтенанта Кинга, вандалы убежали с места преступления, воспользовавшись микроавтобусом. Возможно, это был «Шевроле» одной из последних моделей. Он обращается ко всем, кто видел микроавтобус, направлявшийся от участка дорожных работ вдоль по улице Хэрон, с просьбой прийти на помощь. Фрэнсис Лэйн оценил общий ущерб, нанесенный его компании, в сто тысяч долларов.

Переходим к другим новостям. Член палаты представителей от нашего штата Мьюриэл Рестон…

Он выключил радио.

Теперь, после выпуска новостей, днем, при свете яркого зимнего солнца, ситуация предстала перед ним в более выгодном свете. Конечно, полиция могла и умолчать о других уликах, но если они и в самом деле охотятся за «Шевроле» вместо «Форда» и вынуждены разыскивать очевидцев с помощью объявлений по радио, то он – в относительной безопасности, во всяком случае, на некоторое время. Кроме того, даже если очевидцы и найдутся, это не будет серьезной причиной для беспокойства.

Он выбросит мэрино ведро для мытья полов и откроет гараж, чтобы оттуда выветрился запах бензина. Потом сочинит историю, чтобы объяснить разбитое стекло «ЛТД», если кто-нибудь спросит. И, самое важное, он должен морально подготовиться к визиту полиции. В конце концов, он – последний оставшийся житель Крестоллин, Запад, и с их стороны будет совершенно естественно проверить, что он за птица. И им не придется долго копаться в его прошлом, чтобы выяснить, что его поведение в последнее время трудно назвать здравым. Он сорвал важную сделку. Жена оставила его. Его бывший сослуживец двинул ему в глаз в магазине. И, разумеется, в довершение всего, он – владелец микроавтобуса, пусть даже и не марки «Шевроле». Все это не в его пользу. Но ничто из этого не является доказательством.

Но если они все-таки раскопают какие-нибудь доказательства, то, судя по всему, ему придется отправиться в тюрьму. Но тюрьма – это не самое страшное место на свете. Это еще не конец света. Там ему дадут работу, будут кормить. Ему не придется беспокоиться о том времени, когда кончатся деньги, полученные за страховку. Разумеется, есть вещи куда пострашнее тюрьмы. Самоубийство, например. Уж это-то гораздо хуже. Он поднялся на второй этаж и принял душ.

Позже в тот же день он позвонил Мэри. К телефону подошла ее мать и в ответ на его просьбу позвать Мэри, фыркнула, но, тем не менее, не стала вешать трубку. Когда же в трубке зазвучал голос Мэри, он показался ему почти веселым.

– Привет, Барт. Заранее поздравляю тебя с Рождеством.

– И я тебя поздравляю, Мэри.

– Ты что-то хотел мне сказать, Барт?

– Ну, я просто купил тут всякие подарки… Просто несколько безделушек… Для тебя, для племянников и племянниц. Так вот я и хотел узнать, нельзя ли нам с тобой где-нибудь встретиться, чтобы я тебе все передал. Я, правда, не обернул детские подарки…

– Ничего, я с радостью сделаю это сама. Но не стоило тебе тратиться. Ты же не работаешь.

– Скоро все наладится, – ответил он. – Я уже подыскиваю себе работу.

– Барт, скажи мне… Ты предпринял что-нибудь после нашего разговора? Ну, то, о чем я тебя просила?

– Ты имеешь в виду психиатра?

– Да.

– Я позвонил парочке. У одного все забито чуть ли не до самого июня. А второй отправляется на Багамские острова и пробудет там до конца марта. Он сказал, что примет меня после возвращения.

– Как их фамилии?

– Фамилии? Господи, дорогая. Чтобы ответить на этот вопрос, мне придется опять лезть в телефонный справочник. По-моему, первый был Адамс. Николас Адамс…

– Барт, – перебила она печальным голосом.

– Может быть, и Ааронс, – произнес он поспешно.

– Барт, – повторила она снова.

– Ладно, – ответил он. – Можешь верить, можешь не верить. Как твоей душе угодно.

– Барт, если бы только…

– Так что же насчет подарков? Я позвонил тебе по поводу подарков, а не для того, чтобы разговаривать о каком-то поганом шарлатане.

Она вздохнула. – Привези их сюда в пятницу, хорошо? Я могла бы…

– Ага, а твои мамочка и папочка наймут Чарльза Мэнсона, чтобы он подкараулил меня у дверей? Давай все-таки встретимся на какой-нибудь нейтральной территории, ты не возражаешь?

– Родителей не будет дома, – ответила она. – Они собираются поехать на Рождество к Джоанне. – Под Джоанной имелась в виду Джоанна Сент-Клер, двоюродная сестра Джин Кэллоуэй, жившая в Миннесоте. В детстве они были близкими подругами – в то славное спокойное время, которое воцарилось между войной тысяча восемьсот двенадцатого года и пришествием Конфедерации. В июле у Джоанны был удар. Она крепко держалась за жизнь, но Джин сказала ему и Мэри, что, судя по тому, что говорят врачи, она может умереть в любую минуту. Приятно, наверное, жить, – подумал он, – когда в голове у тебя встроена вот такая маленькая бомбочка. Эй, бомбочка, ну что, уже сегодня? Пожалуйста, подожди еще один денек, я еще не кончила читать новый роман Виктории Холт.

– Барт, ты слышишь меня?

– Да, извини, я просто задумался.

– В час дня тебе подойдет?

– Отлично.

– Ты еще хотел мне что-то сказать?

– Да нет…

– Ну, тогда…

– Береги себя, Мэри.

– Хорошо. Пока, Барт.

– До свидания.

Он повесил трубку и отправился на кухню, чтобы приготовить себе выпить. Женщина, с которой он только что разговаривал по телефону, была уже совсем не той женщиной, которая сидела вся в слезах на диване в гостиной меньше месяца назад и умоляла его помочь ей разобраться в том, откуда взялась эта огромная приливная волна, захлестнувшая ее упорядоченную жизнь и уничтожившая плоды двадцатилетних усилий. Это было удивительно. Он помотал головой так, словно только что узнал новость о том, что сам Иисус Христос спустился с небес на землю и забрал Ричарда Никсона в рай на огненной колеснице. Сомнений не было: она вновь обрела себя. Более того, она обрела себя такой, какой была много лет назад. Она стала совсем молоденькой девчонкой, образ которой уже почти совсем выцвел в его памяти. Словно археолог, она осторожно извлекла из забвения свое прежнее «я». Разумеется, это прежнее «я» слегка заржавело от долгого хранения, но, тем не менее, было вполне пригодно к использованию. Ржавчина сойдет, суставы разработаются, и это старо-новое «я» превратится в цельную личность, возможно, и покрытую шрамами от этой неожиданной метаморфозы, но уж никак не искалеченную. Вполне возможно, что он знал ее лучше, чем она думала, и он прекрасно понял по одному лишь тону ее голоса, что она с каждым днем становится все ближе и ближе к мысли о разводе, о полном разрыве с прошлым. О таком разрыве, который не оставит после себя незаживающей раны – может быть, всего лишь незаметный рубец. Ей было тридцать восемь лет. Перед ней открывалась вторая половина ее жизни. У нее не было детей, так что не приходилось беспокоиться о том, как бы нежные детские души не пострадали в катастрофе, постигшей их брак. Сам он не станет предлагать ей развестись, но если она предложит ему, он согласится. Он позавидовал ее новому «я» и ее новой красоте. И если она и пришла к мысли о том, что последние десять лет ее семейной жизни были длинным темным коридором, ведущим к солнечному свету, то вряд ли он мог ее за это винить. Разумеется, ему было грустно, но винить ее он не мог, это уж точно.

21 декабря, 1973

Он передал ей подарки в гостиной Джин Кэллоуэй, обставленной зачехленной мебелью с украшениями из золоченой бронзы. Разговор, последовавший за этим, оказался принужденным и неловким. Ему никогда раньше не случалось оставаться в этой комнате с ней наедине, и он то и дело испытывал желание обнять ее, словно им было лет по семнадцать, и наконец-то представилась возможность остаться ненадолго одним. Ему казалось, будто он превратился в неудачный, грубо сработанный двойник своего прежнего «я», в зеленого, неуверенного в себе юнца, никогда раньше не прикасавшегося к женщине.

– Ты осветлила волосы? – спросил он.

– Совсем немножко. – Она слегка пожала плечами.

– Выглядит неплохо. Так ты смотришься моложе.

– А у тебя пробивается седина на висках, Барт. Так ты смотришься изысканнее.

– Глупости, я просто постарел.

Она засмеялась – слегка резковато – и принялась рассматривать подарки, разложенные на небольшом журнальном столике. Он завернул сову, предоставив ей совершить ту же операцию над игрушками и шахматами. Куклы лежали, тупо уставившись в потолок, в ожидании пока детские ручки не заставят их ожить.

Он посмотрел на Мэри. Взгляды их встретились на мгновение, и ему показалось, что сейчас она произнесет неизбежные и непоправимые слова. Это испугало его. Но в этот момент из часов выскочила кукушка, прокуковала половину второго и так испугала их, что они оба подпрыгнули, а потом дружно расхохотались. Подходящий момент был упущен. Он встал, чтобы избежать риска его возвращения. Спасен кукушкой из старых часов, – подумал он. – В этом есть своя логика.

– Должен идти.

– У тебя свидание?

– Нет, интервью с работодателем.

– Серьезно? – На лице у нее появилось радостное выражение. – Куда ты собираешься поступить на работу? С кем ты будешь разговаривать? Сколько тебе будут платить?

Он рассмеялся и покачал головой. – На это место претендует еще дюжина человек, и у них шансы не хуже, чем у меня. Так что я расскажу тебе обо всем, только когда разобью всех конкурентов наголову.

– Тебе не откажешь в самоуверенности.

– Вот такой уж я.

– Барт, а что ты будешь делать на Рождество? – Она устремила на него серьезный и озабоченный взгляд, и он неожиданно понял, что вовсе не развод, а приглашение на рождественский обед было все это время у нее на уме. Господи, так ошибиться! Он чуть было не рассмеялся.

– Я останусь дома.

– Ты можешь прийти сюда, – сказала она. – Никого, кроме нас, не будет.

– Пожалуй, нет, – произнес он задумчиво, а потом повторил, уже более твердо:

– Нет. Во время праздников эмоции часто выходят из-под контроля. Так что в другой раз. Она задумчиво кивнула.

– А ты будешь ужинать одна? – спросил он.

– Я могу пойти к Бобу и Джэнет. Скажи, ты точно уверен, что не хочешь прийти?

– Да.

– Ну что ж… – В голосе ее звучало облегчение. Она проводила его до двери, и они одарили друг друга бесплотными поцелуями.

– Я тебе позвоню, – сказал он.

– Обязательно звони.

– И передай Бобби от меня привет.

– Хорошо.

Он миновал уже полпути по направлению к машине, когда она крикнула ему вслед:

– Барт! Барт, подожди минутку!

Он обернулся с чувством, весьма напоминавшим страх.

– Чуть было не забыла, – сказала она. – Звонил Уолли Хэмнер и пригласил нас на новогоднюю вечеринку. Я сказала, что мы придем. Но если ты не хочешь…

– Уолли? – Он нахмурился. Уолтер Хэмнер был едва ли не единственным из их знакомых, с которым он не был связан по работе. Он работал в местном рекламном агентстве. – А он знает что мы, в некотором роде, расстались?

– Знает, но ты же знаешь Уолта. Такие вещи его не особенно беспокоят.

Это было правдой. Уж что-то, а это Уолтера не беспокоило. Уолтера, автора непристойных лимериков [14] и еще более непристойных пародий на популярные песни. Дважды разведенного и оба раза – с большими финансовыми потерями. Ныне импотента, если верить сплетням, а в этом случае он склонялся к мнению о том, что сплетни говорят правду. Сколько времени он уже не видел Уолта? Четыре месяца? Шесть?

– Что ж, это может оказаться забавным, – сказал он, но неожиданно в голову ему пришла неприятная мысль.

По обыкновению, она прочла эту мысль у него на лице и сказала:

– Там не будет никого из прачечной.

– Он знаком со Стивеном Орднером.

– Аа, с ним… – Она пожала плечами, демонстрируя, насколько маловероятной кажется ей мысль о том, что Стивен Орднер окажется там. Пожатие перешло в дрожь. На улице было градусов двадцать пять [15].

– Иди домой, – сказал он, – a то совсем замерзнешь.

– Так ты хочешь пойти?

– Не знаю. Надо подумать. – Он поцеловал ее еще раз, на этот раз более ощутимо, и она поцеловала его в ответ. В этот момент он готов был пожалеть обо всем, что произошло, но сожаление было смутным, отдаленным.

– Счастливого Рождества, Барт, – сказала она, и он заметил слезы у нее на глазах.

– Следующий год будет лучше, чем этот, – произнес он привычную успокаивающую фразу – впрочем, безо всякой убежденности. – Иди домой, пока не подхватила воспаление легких.

Она вошла в дом, и он сел в машину, продолжая размышлять о новогодней вечеринке у Уолли Хэмнера. В конце концов он решил, что, пожалуй, стоит туда сходить.

24 декабря, 1973

Он отыскал в Нортоне небольшой гараж, в котором ему обещали вставить стекло за девяносто долларов. Когда он спросил у механика, собирается ли тот работать в день перед Рождеством, механик ответил, что ни один праздник в мире не отнимет у него возможности подзаработать деньжат.

По дороге он остановился у нортоновской прачечной самообслуживания и загрузил свою одежду в две стиральных машины. Он инстинктивно крутанул барабаны, чтобы определить, какой тип привода в них используется, и аккуратно распределил одежду, чтобы во время отжимного цикла машины работали без перебоев. Покончив с этим, он на мгновение помедлил и слегка улыбнулся. Вот так вот, Фред. Конечно, можно вышвырнуть парня из прачечной, но нельзя вытрясти прачечную из парня. Верно, Фред? Фредди? Ну ладно, гребись конем. – Ну и дырища, – сказал механик, оглядывая покрытое паутиной трещин стекло.

– Мальчишка запустил снежком, – ответил он. – Наверное, внутри был камень.

– Да уж, без камня не обошлось, – сказал механик.

Заменив стекло, он вернулся в прачечную, положил одежду в сушилку, поставил регулятор температуры на среднее значение и опустил в прорезь тридцать центов. Потом он присел и подобрал брошенную кем-то газету. Кроме него, в прачечной была только молодая женщина в очках в металлической оправе, с усталостью на лице и светлыми прядями в длинных рыжевато-коричневых волосах и ее маленькая дочка. У дочки была истерика.

– Дай мне мою буты-ыыыылку!

– Черт возьми, Рэйчел, успокойся!

– БУТЫ-Ы-ЫЫЫЫЫЛКУ!

– Когда вернемся домой, папа тебя отшлепает, – мрачно пообещала женщина. – И не рассчитывай на сказку перед сном.

– БУТЫ-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-ЫЫЫЫЫЛКУУУУУУУ-УУУУ!

Интересно, зачем это такой девице понадобились перья в волосах? – подумал он и принялся читать газету. Заголовки гласили: