Принципы этики

Пер. с англ. Коноваловой Л.В. Общ. ред. Нарского И.С. - М.:Прогресс, 1984.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие автора
Обзор содержания
Глава I. Предмет этики
Глава II. Натуралистическая этика
Глава III. Гедонизм
Глава IV. Метафизическая этика
Глава V. Этика и поведение
Глава VI. Идеал

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Мне кажется, что в этике, как и во всех других областях философского исследования, трудности и разногласия, которыми полна их история, возникают в основном по одной, весьма простой причине, а именно: в силу того что ученые пытаются ответить на вопросы, не уяснив окончательно, каковы те вопросы, которые они собираются решать. Я не знаю, насколько был бы устранен этот источник ошибок, если бы философы пытались сначала точно определить содержание поставленных вопросов, а затем отвечать на них; ведь анализ и проведение тонких различий почти всегда бывает трудным делом: часто не удается четко сформулировать проблему, несмотря на усиленные попытки сделать это. Но я склонен думать, что в большинстве случаев подобная настойчивость могла бы принести успех; итак, многие, казалось бы непреодолимые, трудности и разногласия в философии перестали бы существовать, если бы только такие попытки были предприняты. При всем том философы, по-видимому, вообще не пытаются точно устанавливать, что же они хотят решить, и — то ли в результате этого упущения, то ли по другой причине — они постоянно стремятся доказать, что с помощью «да» или «нет» можно ответить на вопросы, которые ни один из этих ответов не удовлетворяет вследствие того, что проблема, которую они пытаются решить, представляет собой не одну проблему, а несколько, каждая из которых требует различного решения.

В этой книге я попытался четко разграничить два вида проблем, решать которые — задача философов морали, но они почти всегда смешивали их либо друг с другом, либо с другими проблемами. Эти два вида проблем можно сформулировать следующим образом: во-первых, какого рода предметы и явления должны существовать ради них самих: во-вторых, какого рода действия мы должны совершать? Я попытался ясно показать, что означает, когда мы относительно какого-то предмета задаемся вопросами: «Должен ли он существовать ради него самого?» «Является ли он добром самим по себе?» «Имеет ли он внутреннюю ценность?» Точно так же я старался четко определить, что означает, когда относительно какого-то поступка мы задаем вопросы: «Должны ли мы его совершать?» «Является ли он правильным поступком или долгом?»

Из правильного понимания природы этих двух проблем, как мне кажется, следует еще один важный вывод, а именно: какова природа тех доказательств, лишь с помощью которых можно принять или опровергнуть всякое этическое суждение, поддержать его или усомниться в нем. Как только мы установим точное значение этих двух проблем, станет ясно, я полагаю, какого рода доказательства могут быть использованы в качестве аргументов за или против всякого конкретного их решения. Тогда станет ясно, что ответы на первый вопрос ни на какие подходящие доказательства опираться не могут: их истинность или ложность нельзя вывести ни из какой другой истины, кроме как из них самих. Решая проблемы такого рода, мы можем избежать ошибки только в том случае, если четко уясним, что исследуем именно эту проблему, а не какую-то другую или другие. Но я пытался показать как опасность таких ошибок смешения, так и то, что существуют меры предосторожности, при соблюдении которых мы можем избежать их.

Что касается второй проблемы, то и здесь точно так же становится ясно, что решение ее поддается доказательству и опровержению; более того, рассматривая ее, приходится иметь в виду так много различных точек зрения, что достичь правдоподобия относительно их истинности и ложности очень трудно, а определенности — просто невозможно. Тем не менее можно дать точное определение того вида аргументов (evidence),

которые и необходимы, и единственно пригодны для доказательства их истинности и ложности. Такое доказательство должно содержать посылки двух и только двух видов: оно должно состоять, во-первых, из предложений, касающихся результатов рассматриваемого действия, то есть из истин, касающихся причинных связей, и, во-вторых, оно должно содержать также этические истины, очевидные сами по себе, — те, которые мы причислили к первому классу. Для доказательства, что какой-то поступок должен быть совершен, необходимы многие истины обоих видов, но любой другой вид доказательств здесь совершенно непригоден. Отсюда следует, что если философ-этик захочет доказать суждения первого рода при помощи любых аргументов, а для доказательства суждений второго рода он приводит только причинные или только этические истины, либо приводит истины, которые не относятся ни к одному из этих видов, то его рассуждение по меньшей мере не доказывает его выводов. Но его выводы будут не только вообще лишены веса: мы будем иметь основания подозревать его в смешении проблем; ибо приведение неподходящих аргументов обычно свидетельству о том, что философ имел в виду не ту проблему, которую он собирался решать, а какую-то совершенно другую, отличную от нее. Думается, что этические дискуссии до настоящего времени основывались на таком совершенно неправильном применении аргументов.

Одну из главных тем этой книги можно поэтому определить, перефразируя название одного из известных кантовских произведений. Я попытался написать «Пролегомены ко всякой будущей этике, которая может претендовать на звание научной». Иными словами, я попытался отыскать фундаментальные принципы этического рассуждения; и именно установление этих принципов, а не принятие каких-либо окончательных решений на основе их использования можно считать главным предметом книги. Я попытался, кроме того, в главе VI представить некоторые выводы, касающиеся ответа на вопрос: «Что такое добро само по себе?» Причем мои выводы весьма отличаются от тех, которые обычно защищают философы. Я попытался определить классы, на которые подразделяются все основные виды добра и зла, и показать, что существует множество самых различных предметов, хороших и плохих

самих по себе, и что все предметы данного класса располагают какой-то одной и той же чертой, общей им всем и присущей только им.

Для различения тех этических суждений первого вида, которые не могут быть доказаны или опровергнуты, я, пользуясь термином Сиджвика, иногда называл их «интуитивными суждениями». Но я прошу учесть, что я не «интуитивист» в обычном смысле этого слова. Сам Сиджвик, по-видимому, никогда четко не осознавал того, какое огромное значение имеет различие, существующее между его интуитивизмом и обычной доктриной, которую называют этим термином. Интуитивист в собственном смысле слова утверждает, что суждения, которые я отнес ко второму виду, — суждения, которые утверждают, что какой-то поступок является правильным или должным, — нельзя ни доказать, ни опровергнуть указанием лишь результатов этого поступка. Меня же, наоборот, меньше волнует, что суждения этого вида являются неинтуитивными, чем то, что суждения первого вида имеют интуитивный характер.

Опять-таки, я хотел бы обратить внимание на то, что, когда я называю такие суждения «интуитивными», я утверждаю просто, что они не поддаются доказательству; я не имею в виду ничего другого, кроме того, что таков наш способ или источник их познания. Еще менее я склонен считать (как это делает большинство интуитивистов), что какие-то суждения вообще являются истинными, потому что мы познаем их именно таким конкретным способом или с помощью какой-либо другой конкретной способности: я утверждаю, напротив, что тем же самым способом, каким можно познать истинное суждение, можно также познать и ложное.

Когда эта книга была уже закончена, я обнаружил у Ф. Брентано в «Происхождении нравственного познания»[1] идеи, более созвучные моим собственным, чем у какого-либо другого известного мне автора. Брентано, по-видимому, полностью со мной согласен в следующем: (1) в понимании того, что все этические суждения определяются наличием в них в качестве

предиката некоторого простого уникального объективного понятия; (2) в разделении этических суждений на такие же, как у меня, виды; (3) в утверждении, что суждения первого вида не доказуемы; и (4) в вопросе о том, какого рода аргументы необходимы и пригодны для доказательства суждений второго вида. Но он считает фундаментальным этическим понятием не то простое понятие, которое я называю «добром», а сложное, комплексное понятие, которое я обозначил словом «красота»; кроме того, он не признает и даже имплицитно отрицает принцип, который я назвал принципом органического единства. Вследствие этих двух различий его выводы относительно того, какие предметы являются добром сами по себе, также очень существенно отличаются от моих. Он тем не менее согласен со мной, что существует много различных видов добра и что любовь к добру и красоте составляет среди них один из важных видов.

Я хочу упомянуть об одной оплошности, которую я заметил слишком поздно, чтобы можно было исправить ее, и которая, как я опасаюсь, может послужить причиной лишних трудностей для некоторых читателей. Я упустил из виду прямое обсуждение соотношения различных понятий, обозначаемых одним словом «цель». Последствия этой оплошности частично могут быть нейтрализованы ссылкой на мою статью «Телеология» в «Философском и психологическом словаре» Болдуина[2].

Если бы я мог переписать мою работу теперь, я написал бы совсем другую, и, как я полагаю, гораздо лучшую книгу. Но можно сомневаться, смог ли бы я, стараясь удовлетворить самого себя, не только более глубоко изложить идеи, которые мне очень хотелось выразить, но и не утратить при этом ясности и точности. Как бы то ни было, мое убеждение в том, что публикация этой книги в том виде, в каком она есть, вероятно, лучшее, что я мог сделать, не спасает меня от горестного сознания, что она полна недочетов.

Тринити-колледж, Кембридж Август, 1903

[Эта книга перепечатывается теперь без всяких изменений, за исключением исправления некоторых опечаток и грамматических ошибок. Она переиздается, поскольку я все еще согласен с ее главными выводами и тенденциями; и она перепечатывается без изменений потому, что я счел, что, если бы я начал исправлять все, нуждающееся, с моей точки зрения, в исправлении, я не смог бы удержаться от того, чтобы переписать всю книгу заново. Дж. Э. Мур.]

Кембридж, 1922