Межнациональные проблемы 3 страница

Размышления на тему режима Сухарто имеют в настоящий момент определенное практическое значение. Несмотря на то что угроза ком­мунистической подрывной деятельности в Юго-Восточной Азии рас­сеялась, другая угроза, с которой приходилось иметь дело Сухарто, не

* The World Bank and Indonesia, The World Bank Group, 2000.

исчезла — это угроза распада индонезийского государства. В стремле­нии его сместить МВФ воспользовался поразившим Индонезию в 1997 году экономическим кризисом и продиктовал такие условия, ко­торые Сухарто не мог принять, оставаясь на своем посту. Операция МВФ по спасению страны превратилась, таким образом, из финансо­вой в политическую. Фонд, в частности, настаивал на колоссальном повышении цен на горючее и продукты питания как раз в тот момент, когда жизненный уровень простых индонезийцев резко упал в резуль­тате девальвации национальной валюты.

Подобные изменения, некоторые из которых сами по себе, несом­ненно, были желательными, в сложившейся ситуации приобрели ко­лоссальную разрушительную силу и привели к дестабилизации не толь­ко правительства, но страны в целом. В связи с этим мне на ум прихо­дит такое наблюдение Киркпатрик:

...Мысль... о том, что правительства можно демократизировать в любой момент, в любом месте и при любых условиях...

[В традиционных автократиях] материя власти расползается очень бы­стро, когда подрывается или исчезает сила или статус человека, стоящего на вершине. Чем дольше автократ находится у власти, чем больше его личное влияние, тем в большей зависимости от него оказываются ин­ституты государства. Без него организованная жизнь общества рушит­ся, подобно арке, из которой удалили замковый камень*.

Именно это и произошло в Индонезии, несмотря на все усилия Б. Ю. Хабиби, помощника и преемника президента Сухарто. Хаос про­должал углубляться при Абдуррахмане Вахиде вплоть до его смещения. Остается только наблюдать за тем, как новый президент Мегавати Сукарнопутри будет пытаться справиться с ним.

Я не верю в то, что вмешательство Запада может предотвратить раз­вал государств, где население хочет этого и сущёствуют необходимые предпосылки. Но Запад не должен и содействовать такому политичес­кому распаду, создавая условия для крушения центральной власти, осо­бенно когда этим подвергает риску западные интересы.

Индонезия — большая страна с населением более 200 миллионов че­ловек, говорящих на 250 языках и проживающих на шести тысячах ос­тровов, которые разбросаны на расстоянии, равном трети окружности

* Kirkpatrick, «Dictatirship and Double Standarsd».

Земли. На протяжении всего ее независимого существования главной заботой властей было обеспечение национального единства. Этой цели служат, например, пять принципов национальной идеологии Pancasilla включенных в конституцию и определяющих основную философию Индонезии — философию религиозной терпимости и взаимного ува­жения. Необходимость подобной концепции ясно продемонстрирова­ло избиение христиан на Молуккских островах и выходцев с острова Мадура — на Калимантане после ухода президента Сухарто со сцены.

Остается только ждать и смотреть, выживет ли Индонезия в ее ны­нешней форме. Предоставление независимости Восточному Тимору было совершенно правильным, хотя будущее покажет, стоило ли жи­телям этой бедной маленькой страны бороться против Джакарты. Ясно одно: у национальных меньшинств, а может быть даже и у основного населения, в других частях Индонезии теперь появился соблазн после­довать их примеру. Мусульманская провинция Ачех, дающая 40% сжи­женного природного газа, одной из важнейших статей экспорта Индо­незии, требует автономии и может попробовать отделиться. Подобные, хотя и не такие сильные, настроения наблюдаются в Папуа, Риау и на Восточном Калимантане — регионах, богатых полезными ископаемы­ми. Сильное недовольство небольшой, но богатой и влиятельной ки­тайской общины в Джакарте, которое уже приводило к кровопролитию, также угрожает основам индонезийского государства*.

В интересах Запада сохранить Индонезию в том виде, в котором она существует сейчас, и снова превратить ее в спокойную и процветающую державу. Мы не должны забывать, что две пятых мировых морских пе­ревозок осуществляются именно через этот обширный архипелаг. Не следует упускать из виду и то, что Индонезия, самое крупное мусульман­ское государство, играет очень большую роль в чрезвычайно деликатном и важном деле — выстраивании глобальных взаимоотношений между Западом и исламскими государствами. Превращение Индонезии в про­цветающее демократическое мусульманское государство будет служить хорошим примером для остального исламского мира.

Итак, подведем итог.

• Отношение Запада к Индонезии было неблагоразумным и бли­зоруким.

* Известно, что этнические китайцы, которые составляют не более 3% индонезий­ского населения, контролируют 70% экономики страны.

• Мы не должны идти на устранение не удовлетворяющих нас ре-
жимов, подобных режиму Сухарто, не продумав возможных по­
следствий.

• По мере своих возможностей мы должны помочь Индонезии вы­
жить и добиться процветания.

ЧАСТЬ III. ЯПОНИЯ

Японский феномен

Ярчайшим образом, по крайней мере с точки зрения Запада, «азиатские ценности» проявляются в удивительном феномене современной Японии. По своему экономическому развитию, как я уже отмечала, Япония на­ходится на втором месте в мире. По общепринятым меркам она более чем в четыре раза превосходит экономику Китая. Благодаря тому, что на протяжении 20 лет сальдо текущего платежного баланса неизменно ос­тавалось активным, Япония превратилась в крупнейшего мирового кре­дитора, зарубежные активы которого оцениваются в 1,2 трлн. долларов. Этого не следует забывать, особенно на фоне потока выступлений на тему внутренних проблем страны и ее слабости. История современной Япо­нии остается образцом поразительного успеха.

Во время моего пребывания на посту премьер-министра я очень ча­сто встречалась с японскими лидерами. Их личные качества разнятся намного больше, чем можно предположить, глядя на карикатуры. Пре­мьер-министр Ясухиро Накасоне (1982-1987), к примеру, был очень об­щительным и имел западные манеры, что, несомненно, помогло ему установить теплые отношения с Рональдом Рейганом. Премьер-ми­нистр Побору Такешита (1987-1989), напротив, представлял собой на­много более «типичную» фигуру партийного босса, которого, несмот­ря на колоссальный успех в его собственной среде, невозможно было представить на вершине политической системы западной страны. И, наконец, премьер-министр Тошики Кайфу (1989-1991), который внес свежую струю в японскую политику, выглядел так, словно он сел меж­ду двумя стульями.

К сожалению, 80-е годы были не лучшими для получения более глу­боких представлений о реальной Японии. Причина заключалась в том, что любой диалог между Западом и Японией в те дни неизменно пере­ходил на проблему их торгового профицита. Теперь-то мы понимаем,

что это были переломные годы для мировой экономики. Поддайся пре­зидент Рейган антияпонскому протекционистскому давлению в тот момент, и Запад не только серьезно испортил бы отношения со своим главным партнером на Дальнем Востоке, но и остановил бы продви­жение к снижению глобальных тарифов, составляющих основу наше­го процветания. Тем не менее факт остается фактом, подавляющее боль­шинство моих переговоров с японскими премьер-министрами закан­чивались просьбой снять ограничения на британский импорт и вежливым разъяснением того, что японская система распределения/на­логообложения/ценностей — совершенно «другая».

По правде говоря, в этом была изрядная доля истины. Япония и в самом деле другая. «Отличия» не ограничиваются структурой рознич­ной торговли и потребления; они являются отражением самого япон­ского феномена. Лишь после ухода с поста премьер-министра я смогла уделить его изучению больше времени.

Любой действующий политик, имеющий дело с Японией, так или иначе сталкивается еще с одной проблемой: традиционно лучшие пред­ставители японского народа обходят политику стороной и предпочи­тают заниматься бизнесом или работать на государственной службе. За последние несколько лет я была в Японии семь раз. Хотя у меня и со­хранились некоторые политические связи, лишь знакомство с деловым миром и другими слоями японского общества позволило получить более глубокое представление о стране.

Конечно, это нельзя назвать откровением, но тем не менее это дей­ствительно так: Япония представляет собой единственную в своем роде смесь западного с азиатским. По некоторым аспектам отношение Япо­нии к Западу в течение столетий было очень похожим на отношение Китая. И та, и другая страна долгое время сознательно отгораживали свое общество от Запада. Обе страны были вынуждены под давлением предельно унизительных обстоятельств принять западную модель ком­мерции, западное присутствие и влияние: в случае Японии — в резуль­тате непрошеного появления американского коммодора Мэтью Перри со своей эскадрой в Нагасаки в 1853 году. Именно в этот момент про­явилось принципиальное различие между китайским и японским мен­талитетом. В то время как Китай практически единодушно поднялся на яростную, но бесполезную борьбу с Западом, Япония приняла его.

Падение сёгуната Токугава и восстановление власти японского им­ператора— «реставрация Мейджи» 1868 года— стали началом созда-

ния современной Японии. Столица была перенесена в Токио. Армия и военно-морской флот претерпели реорганизацию. Было введено все­общее образование: к началу XX столетия уровень грамотности при­близился к 100%. Были созданы действенные стимулы для индустриа­лизации. В целом программа была ориентирована на разумное исполь­зование западной науки и опыта в целях усиления Японии. К чему это привело, хорошо известно — не просто к модернизации, а к экспанси­онизму, войне и, в конечном итоге, к катастрофе. Важный вывод, ко­торый следует из этого, состоит в том, что японцы на протяжении всей своей современной истории, а не только в последнее время, обладали уникальной способностью находить открытия, сделанные другими на­родами, и использовать их в собственных целях.

В этой тенденции, конечно, можно увидеть и отсутствие оригиналь­ности. Некоторые так и делают. Я же усматриваю в такой способности разновидность гениальности. Существуют важные причины, объясня­ющие нежелание большинства обществ следовать примеру японцев в заимствовании и использовании идей других народов. Подобный путь требует изрядной доли смирения: мало какой древней цивилизации приятно сознавать, что, несмотря на достижения ее культуры, отсут­ствие техники не позволяет ей занять подобающее место в современ­ном мире. С другой стороны, он требует не меньшей уверенности в себе: ведь путь открытости и адаптации к миру неизменно связан с риском потери своих собственных корней и самобытности. Японцы, однако, хотя и горели желанием познакомиться с иностранцами как можно бли­же и узнать от них как можно больше, не только сохранили непоколе­бимое сознание своего «отличия», но не собираются терять его и в даль­нейшем. Может быть, это и не несет им всемирной популярности, зато уж точно делает их экономику удивительно эффективной.

Можно строить домыслы на тему того, как Японии удалось найти квадратуру этого круга — круга, который лежит в центре всех сегод­няшних дебатов по поводу влияния глобализации на культуру. Возмож­но, здесь сыграла свою роль японская религия, а именно синтоизм, ко­торый придает большое значение духам предков, а следовательно — на­следию прошлого. Возможно, что-то есть и в полумистическом отношении к японским пейзажам, которые воспеваются в националь­ной поэзии. И то, и другое наделяет японцев сильным чувством «мес­та». Я также подозреваю, что глубокое чувство самобытности японцев вытекает из того исторического факта, что, по крайней мере до конца

Второй мировой войны, Япония никогда не переживала оккупации. Она впитывала внешние воздействия — литературное из Китая, религиоз­ное из Кореи, — а затем придавала им иную форму, оставаясь такой защищенной и изолированной, какой бывают лишь островные расы. Результатом являются этническая однородность и национальное свое­образие, которые бросаются в глаза любому приезжему. Это, в свою очередь, дало Японии непоколебимый фундамент для строительства новых структур, заимствованных из западных моделей.

Современную Японию невозможно понять без упоминания Второй мировой войны. Большинство японцев неохотно обсуждают ее собы­тия по вполне понятным причинам. Японские вооруженные силы при­несли ужасные страдания тем, кто им противостоял. Многие китайцы и корейцы никогда не простят Японии того, что она творила в их стра­нах. Визиты японских лидеров в зарубежные, особенно азиатские, стра­ны до сих пор сопровождаются спорами о том, что может считаться достаточным извинением за действия тех лет, а что нет.

Вместе с тем непростительно не попытаться понять, что чувствуют японцы. Не все, что Япония делала в Азиатском регионе, было нежела­тельным для уроженцев Азии. Кроме того, сама Японии также тяжело пострадала в результате войны: она потеряла 1,7 миллиона военнослу­жащих и 380 тысяч мирных жителей. Япония — единственная страна, которая ощутила на себе силу ядерного оружия. Помимо прочего, кол­лективная вина, переходящая от поколения к поколению, — очень опас­ная идея, которую можно распространить на всех за редким исключе­нием.

Пожалуй именно конец, а не начало или середина войны в водах Ти­хого океана имеет наибольшее значение для понимания сегодняшней Японии. 14 августа 1945 года, впервые за все время существования го­сударства, народ Японии услышал по радио, как император объявляет капитуляцию. В конце его выступления прозвучали такие слова:

Пусть наша нация живет как единая семья из поколения в поколение с вечной верой в бессмертие ее священной земли и памятью о тяжком бремени ее ответственности, пусть будет нескончаем путь, открытый перед ней. Объедините ваши усилия и посвятите их строительству бу­дущего. Храните чистоту моральных устоев и благородство духа, рабо­тайте с решимостью во славу империи и идите в ногу с мировым про­грессом.

На мой взгляд, примерно это с тех пор и делали японцы — посвя­тили «объединенные усилия строительству будущего» и «шли в ногу с мировым прогрессом».

Новая японская конституция поставила вне закона войну и, теоре­тически, армию. Впрочем, травма, полученная страной, была настоль­ко сильной, что и без этого подавляющее большинство японцев не хо­чет вновь становиться на путь военных приготовлений. Вместо этого они с молчаливого коллективного согласия, настолько твердого, что ему не требуется озвучивания, решили идти альтернативным путем — до­биваться экономического величия. Экономическое возрождение, вне всякого сомнения, было жизненно важным в любом случае, поскольку страна лежала в руинах. Это было к тому же и вопросом чести. Япон­цы, которые решили превратить свою страну в экономическую сверх­державу, работали не на себя и свои семьи, как это обычно происходит на Западе, а непосредственно на Японию — или на «Японию Инкорпо-рейтед». Думаю, это поможет объяснить некоторые различия между японским и западным капитализмом.

Японский капитализм

Капитализм по-японски определенно работал на Японию. Темпы ее экономического роста в 50-е, 60-е и 70-е годы как минимум в два раза превышали темпы роста основных конкурентов. После вывода из Япо­нии оккупационных войск союзников в 1952 году ее ВВП лишь немного превышал одну треть британского. К концу 70-х годов он уже был ра­вен суммарному ВВП Великобритании и Франции и превышал поло­вину американского. С 1950 по 1990 год реальные доходы в Японии росли на 7,7% в год по сравнению с 1,7% в США (с 1230 долларов в це­нах 1990 года до 23 970 долларов)*.

Этот успех, по крайней мере первоначально, был достигнут на ос­нове развития производства. На глазах всего одного поколения доля Японии в мировом промышленном производстве возросла с 2-3 до 10%. К 70-м годам Япония производила стали столько же, сколько Аме­рика. Она была мировым лидером в производстве электроники и за­хватила почти четверть мирового автомобильного рынка. Японцы не сдали своих позиций и с появлением новых конкурентов с дешевой

* Kennedy, The Rise and Fall of the Great Powers, p. 539; The Economics, 6 March 1993.

рабочей силой: они перешли на производство более высокотехнологич­ной продукции, такой как роботы и компьютеры, и стали вкладывать средства в новые заводы за пределами Японии.

К тому моменту, как я стала премьер-министром Великобритании, непрерывный экономический рост Японии был общепризнанным яв­лением, и в этом виделось дурное предзнаменование для нас. Профес­сор Эзра Фогель, например, написал книгу «Япония как номер один: уроки для Америки», содержание которой очевидно из названия*. Семь лет спустя он все еще продолжал утверждать, что «существует масса причин, по которым Япония еще больше укрепит свое лидерство как ведущая мировая экономическая держава», и рассуждал на тему, ис­пользует ли Япония «свое экономическое превосходство, чтобы стать военной сверхдержавой»**. Справедливости ради следует отметить, что профессор пришел к отрицательному заключению.

Жаркий спор, во многом обусловленный чисто западными поли­тическими выкладками, разгорелся вокруг вопроса, почему японцы добились столь удивительного успеха. Является ли он результатом того, что они достигли совершенства в своей особой промышленной политике? В ходе таких дискуссий Министерство торговли и промыш­ленности Японии иногда наделялось почти сверхчеловеческими спо­собностями. В его своевременном вмешательстве и правильном вы­боре стратегических целей виделась движущая сила японского джаг-гернаута.

При более тщательном рассмотрении, однако, становится ясно, что это не так. Несомненно, в Министерстве торговли и промышленности есть чрезвычайно способные люди. Более того, по мнению правитель­ства, вмешательство в экономику наносит намного меньше вреда в Японии, чем, например, в Великобритании, где наши профсоюзы вмиг превратили бы его в катастрофическое. Но даже в Японии система име­ет свои недостатки.

Во-первых, вмешательство правительства нередко направлено на ог­раничение конкуренции, что, как всегда, ведет к снижению эффектив­ности. Одно из последних исследований различных секторов японской промышленности, призванное выяснить, почему одни преуспевают, а

* Ezra F. Vogel, Japan as Number One: Lessons for America (Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1979).

** Ezra F. Vogel «East Asia: Pax Nipponica?», Foreign Affairs, spring 1986.

другие нет, позволило сделать вывод о том, что «главной причиной бан­кротств в Японии является политика ограничения конкуренции, про­водимая правительством, которую следует прекратить»*.

Во-вторых, традиционно японское инвестирование средств, ориенти­рованное на определенные правительством долгосрочные стратегичес­кие цели, а не на прибыль и дивиденды акционеров, в конечном итоге неизменно ведет к проблемам. Иногда, особенно в период становления промышленности, такой подход бывает оправданным. Он может, как в Японии, привести к более масштабным вложениям в исследования и кон­структорские разработки, способные принести прибыль. Но если при­быль перестает играть роль движущей силы, компании начинают стре­миться не к удовлетворению клиента, а к удовлетворению правительства и банков, а те могут неправильно это истолковать и обычно именно так и делают.

Отсюда вытекает третий недостаток японской модели, без меры рас­хваливаемой ее западными поклонниками. Японские компании в зна­чительно большей мере, чем западные, зависят от дешевого финанси­рования со стороны государственных и частных банков. Иными сло­вами, выпуск акций как основной инструмент привлечения финансовых ресурсов теряет для них значение, а индивидуальные ак­ционеры лишаются возможности вмешиваться в их дела.

Такая взаимозависимость банков и промышленных компаний обусловлена традицией, сложившейся еще в довоенные времена, когда финансово-промышленные конгломераты, известные как «дзайбацу», контролировали львиную долю экономики. Частичное разрушение этих конгломератов после войны не изменило лежащий в их основе менталитет, которому лучше всего подходит определение «корпоратистский».

Корпоратизм влечет за собой определенные последствия. В данном случае — это отсутствие конкуренции в сочетании с дешевыми день­гами и ограниченными возможностями для их прибыльного вложения, что ведет к колоссальному раздуванию цен на землю. Переоцененные активы, в свою очередь, толкают банки на расширенное финансирова­ние инфляционных проектов. В конце 80-х — начале 90-х годов мыль­ный пузырь лопнул.

* Michael E. Porter and Hirotaka Takeuchi, «Fixing What Really Ails Japan», Foreign Affairs, May/June 1999.

Несмотря на серьезность этих доводов, не стоит недооценивать ре­альную и непреходящую мощь японской промышленной системы. Ис­следование компании McKinsey & Company, посвященное проблемам японской экономики, показывает, что ни преувеличение, йи умаление того, что произошло, не отражает реальности. Оно свидетельствует о том, что лидирующие в глобальном масштабе отрасли промышленно­сти Японии — автомобилестроение, станкостроение и электроника — продолжают оставаться высокоэффективными и преуспевающими. Од­нако в остальных секторах экономики, в частности розничной торгов­ле, здравоохранении, строительстве и пищевой промышленности, про­изводительность в настоящее время находится, как, впрочем, находи­лась и прежде, на низком уровне. Причина неэффективности — ограничение конкуренции. В случае устранения этого препятствия (что и предлагается сделать) и производительность, и доходы должны вы­расти*.

Возможность возобновления роста и прогресса существует потому, что основы феноменального прогресса Японии по-прежнему сохраня­ются. О некоторых из них уже говорилось, поскольку они скорее ази­атские, а не чисто японские. Вместе с тем японцы, как всегда, исполь­зуют их на свой лад.

Рабочая сила в Японии, по крайней мере в преуспевающих секторах, в целом очень хорошо образованна. Корни этого явления лежат в япон­ском обществе и ожиданиях, которые японская семья связывает со сво­ими детьми. На мой взгляд, это также и проявление национального духа, появившегося после войны.

Но даже и тем рабочим, у которых есть хорошее образование и про­фессиональная подготовка, необходима мотивация. В этом, как и во многом другом, японцы добились удивительных успехов. Уже давно твердят, что корпоративный дух, столь заботливо культивируемый японскими компаниями, базируется на практике пожизненного найма. Если это так, Япония должна столкнуться с проблемами, поскольку ни одна экономическая система не может позволить себе такой гарантии в век, когда для успеха требуются гибкость и приспособляемость. Как бы то ны было, пожизненный найм — в значительной степени продукт трудового законодательства, введенного с подачи западных левых пос-

* «Why the Japanese Economy is not Growing Micro Barriers to Productivy Growth», McKinsey Global Institute 2000.

ле войны: он вовсе не обязательно является неотъемлемой частью прак­тики, принятой в японской промышленности*.

Некоторые стороны этой практики совершенно определенно раздра­жают представителей Запада, в этом, я уверена, многие со мной согла­сятся. Большинство из нас смущают такие вещи, как гимн компании и фирменные нагрудные значки. Откровенные коллективные обсужде­ния общих проблем производят впечатление искусственных. И уж точ­но не в британских обычаях посвящать свое свободное время коллек­тивным мероприятиям, устраиваемым компанией. Дело и развлечение, государственное и частное, коллективное и индивидуальное, — мы, на Западе, привыкли жить, четко разделяя эти вещи.

В остальных же отношениях японская практика управления впол­не применима и у нас. Японским менеджерам британские, да и в целом западные, рабочие могли в первый момент показаться несносными, од­нако со временем японский подход стал давать очень хороший эф­фект — и не только в компаниях, принадлежащих японцам, но и в тех, с которыми они соприкасались. Подход, предполагающий достижение общего согласия и понимания целей компании, несомненно, имеет смысл с точки зрения психологии. Он — превосходное средство от хо­рошо всем известного непродуктивного противостояния «двух сторой», которое получило такое распространение в британской промышленно­сти к 70-м годам, что его стали даже называть «британской болезнью». Излечением от этого недуга Великобритания в немалой степени обя­зана урокам, преподнесенным японцами**.

В одном аспекте, я уверена, будущее Японии выглядит более опти­мистично, чем кажется многим японцам. Это помощь старому со сто­роны нового, которое вот-вот появится на свет. В прошлом ценности и структуры японского общества, получившие глубокое отражение в системе японского образования, не поощряли проявления индивидуа­лизма. Однако эпохальные прорывы, прежде всего в науке, совершают

* Это подметил Акио Морита, основатель компании Зопу, который должен хоро­шо знать такие вещи (Akio Morita with Edwin M. Rheingold and Mitsuko Shimonura, Made in Japan: Akio Morita and Sony, London: HarperCollins, 1994, рр. 139, 145). См. также стр. 163-165.

** Последним свидетельством благоприятного воздействия японской промышлен­ной практики на Великобританию является, по данным Центра исследований мирового рынка, признание автомобильных заводов компании №55ап в Сандер­ленде и компании Тоуо1а в Бернастоне наиболее эффективными европейскими предприятиями 2000 года (Financial Times, 28 June 2001).

в основном люди, чья личность и образ мышления воспринимаются со­временниками не иначе как эксцентричные. Япония же традиционно не оставляла места для эксцентричности. Молодое поколение японцев, которое в наше время учится и работает в Америке и других странах Запада, неизбежно будет отличаться более космополитическим и ин­дивидуалистическим мировоззрением, когда возвратится в Японию. Конечно, с одной стороны, это может поставить под сомнение тради­ционный уклад жизни, но с другой — привнести элемент инициати­вы, которой часто не хватает японской экономике. Как только Япония овладеет этим жизненно важным в век информационной революции инструментом, она сможет вновь изумить мир.

• Нам следует избегать чрезмерных упрощений: Японию никогда
нельзя было считать преуспевающей во всем, как нельзя припи­-
сывать ей и полный провал в паше время.

• Экономические достижения Японии обусловлены в большей
мере капитализмом, без каких-либо определений («японский»,
«азиатский» и т. д.), и в меньшей — правительством.

• Запад уже перенял японские приемы менеджмента, которые хо­-
рошо себя зарекомендовали, этот процесс, следовательно, дол­
жен продолжаться.

• Основы японского могущества не исчезли и, несомненно, обес­-
печат новый подъем экономики страны.

• Как только новое мышление молодого поколения японцев изме­-
нит старые представления, Япония вновь может поразить нас
экономическими достижениями.

Акио Морита

За долгие годы мне посчастливилось встречаться со многими выдаю­щимися представителями японской индустрии. Некоторые из них име­ют блестящее образование и очень хорошо разбираются в международ­ных делах. Но всякий раз меня поражало, как много среди них таких, кто с полным правом считается первоклассным специалистом, напри­мер инженером. Хотя я прекрасно понимаю, что человек, стоящий на вершине иерархии, не может владеть тонкостями каждой профессии и знать в деталях функциональные обязанности каждого работника орга­низации (любой лидер в определенной мере должен быть универсалом),

я неизменно с подозрением смотрю на главу крупной корпорации, ко­торый не разбирается детально в ее продукции. Подобный недостаток крайне редко встречается в Японии. Именно это, по моему убеждению, в значительной мере составляет основу превосходной репутации, ко­торой пользуются ведущие японские компании.

Одним из выдающихся японских бизнесменов нашего времени, без сомнения, является покойный ныне Акио Морита, соучредитель ком­пании 5опу. Он стал объектом моего поклонения еще в те времена, когда я занимала пост премьер-министра, наши встречи продолжались и поз­же. Я была очень рада возможности присутствовать в Токио на цере­монии присвоения ему титула почетного рыцаря Британской империи в октябре 1992 года.

Акио Морита являлся во многих отношениях космополитом: водил дружбу с западными политиками и магнатами, любил оперу и гольф, имел склонность к языкам и слыл остроумным рассказчиком. Со сто­роны вполне могло показаться, что он утратил японскую самобытность. Однако было бы заблуждением думать так — точно так же, как и пола­гать, что японская нация, стремясь освоить западный образ жизни, сда­ется на милость Западу. Акио Морита был яркой индивидуальностью, прямым и намного более откровенным человеком, чем подавляющее большинство его соотечественников. Он чувствовал это, работал над этим и даже стремился создать образец поведения для японского кор­поративного сообщества, чьим слабым местом, что многие японцы сознают в глубине души, является конформизм. С другой стороны, он развивал и проявлял эти качества в чисто японском контексте. Акио Морита был страстным патриотом и очень гордился своей националь­ной культурой и достижениями.

История 5опу, компании по производству электронной аппаратуры, которую он вместе со своим близким другом и соратником — техни­ческим гением Масару Ибука — основал на послевоенных руинах То­кио, в миниатюре — аналог истории возрождения Японии из пепла после поражения. Кроме того, она ясно показывает нам, какие качества необходимы для успеха.