Межнациональные проблемы 2 страница

Расчеты России на то, что стратегическое партнерство с Китаем по­может ограничить влияние Америки, также порочны в своей основе. В настоящее время в Дальневосточном регионе России проживает око­ло 300 тысяч китайцев (если миграция будет продолжаться теми же тем­пами, через 50 лет их численность достигнет 10 миллионов). Семь с по­ловиной миллионов россиян находятся лицом к лицу с 300 миллиона­ми китайцев, находящихся по другую сторону границы. Рано или поздно кто-нибудь обязательно освоит богатства российского Дальне­го Востока, но кто это сделает — русские или китайцы, — большой воп­рос. Было бы разумнее раз и навсегда урегулировать давние террито­риальные разногласия России и Японии и создать условия для прито­ка японского капитала. Это, несомненно, более рационально, чем отдавать экономическое развитие региона на откуп Китаю*.

Имеется и другая сторона политики г-на Путина, которая получила большее освещение на Западе после атаки террористов 11 сентября. Ре­акция российского президента на это событие была одновременно и гу­манной, и практичной. Нет оснований не верить в то, что его сочув­ствие США и взаимопонимание с президентом Бушем в час испытания, выпавшего на долю Америки, было искренним. Не будем, однако, за­бывать: у России есть собственный интерес в том, чтобы война против терроризма стала для Соединенных Штатов главной целью на ближай­шие несколько лет. Случившееся, без сомнения, усиливает российское влияние в Центральной Азии и на Кавказе, а также поддерживает ее действия в Чечне. Возможность представить своих противников ислам­скими экстремистами и террористами — отличное пропагандистское оружие, которое России хотелось бы иметь под рукой.

* Разногласия между Японией и Советским Союзом/Россией по поводу принадлеж­ности четырех самых южных из Курильских островов, расположенных между полуостровом Камчатка и островом Хоккайдо, существуют со времени оконча­ния Второй мировой войны.

Россия рассчитывает получить и другие преимущества. Она, воз­можно, надеется на более существенные уступки в обмен на молчали­вое согласие с планами США в отношении противоракетной обороны. Практически наверняка она ожидает расширения экономической по­мощи, может быть и более быстрого принятия в ВТО.

Самой тяжелой проблемой, по всем признакам, будут отношения России с НАТО. Как проницательный прагматик, г-н Путин должен ясно понимать, что НАТО практически вплотную подошло к тому, что­бы стать всемирным полицейским, и что других претендентов на эту роль не существует. До сих пор Россия, в немалой мере из-за неполно­го отказа от взглядов времен «холодной войны», пыталась при каждом удобном случае воспрепятствовать расширению НАТО, особенно ког­да в результате этого расширения блок приближался к российским гра­ницам. Вместе с тем высказывания самого Путина и некоторые другие признаки свидетельствуют о том, что президент хотел бы видеть Рос­сию в рядах НАТО.

На первый взгляд, это может показаться привлекательным и Западу. Что может быть лучшим подтверждением победы свободы в «холодной войне», чем вступление старого недруга в наши ряды? А с точки зрения угроз, исходящих от исламского экстремизма (а в более отделенной пер­спективе, возможно, и от Китая), разве не разумно оторвать Россию от Востока, вернуть ее в Европу и присоединить к НАТО еще одну крупную державу, чьи ресурсы мы можем привлечь на свою строну?

Уже то, что подобное вполне можно себе представить, показывает, насколько изменился мир с времен «холодной войны». Однако то, что возможно в воображении, далеко не всегда желательно в действитель­ности. Совершенно справедливо, что Россия больше не является на­шим врагом. Она не ведет против нас идеологическую борьбу. У нее нет возможности начать глобальную борьбу в том или ином ее виде. Кажется, что в принципе нет таких причин, которые могли бы пре­пятствовать присоединению России к НАТО. Тем не менее такие при­чины существуют.

Во-первых, несмотря на то что Россия уже не является коммунис­тической и вряд ли возвратится в это состояние, ее все еще нельзя счи­тать «нормальной страной». Ее внутренние проблемы пока не решены, и любая из них вполне способна привести к опасной нестабильности как в самой России, так и в соседних государствах. Несложно предста­вить, с чем в этом случае могут столкнуться остальные члены НАТО.

Во-вторых, хотя Россия через несколько лет может превратиться в стабильную, процветающую и либеральную демократическую страну, ее природа останется прежней. Она всегда будет в равной мере азиат­ской и европейской, восточной и западной. У нее всегда будут свои гео­графические, этнические, культурные и религиозные особенности и, в конечном итоге, особый национальный интерес. Если у НАТО есть ка­кое-либо связующее начало, оно, по крайней мере в своей основе, «за­падное». Россия никогда не сможет ограничиться только «западным».

В-третьих, НАТО уже сегодня представляет собой довольно крупный альянс, в который входят 19 членов. Его эффективность обусловлена тем, что во главе организации стоят Соединенные Штаты. Все, что ослабляет это лидерство, ослабляет и сам блок. Именно поэтому, к при­меру, идея создания европейской армии несет с собой так много рис­ков*. Принятие России в НАТО может оказаться еще опаснее. Россия никогда добровольно не смирится с господством Америки. Как член НАТО она получит возможность ставить палки в колеса, будет искать и, несомненно, найдет поддержку своим действиям среди европейских членов. Чем, кроме как признанием наличия подобных препятствий, можно объяснить, что президент Путин говорит о превращении НАТО в «политическую» организацию (в противовес ее изначально во­енному предназначению). В общем и целом НАТО — это союз. Оно и впредь должно оставаться им, если намерено сохранить эффективность.

Какой бы ни была оценка долгосрочных целей и устремлений Рос­сии, качества, продемонстрированные г-ном Путиным, не могут не впе­чатлять. В его лице страна после долгих лет беспорядка и развала по­лучила сильного и энергичного лидера. Совершенно очевидно, что он обладает способностью оценивать международные события и реагиро­вать на них смело, трезво и эффективно. Излишне приписывать ему совестливость и либеральные инстинкты демократа, с тем чтобы пред­ставить его как лидера, с которым Запад может иметь дело.

* См. стр. 385-389.

глава 4

Азиатские ценности

ЧАСТЬ I. ЧЕМ ОБУСЛОВЛЕНО ЗНАЧЕНИЕ АЗИИ

Азия — самый большой континент, на который приходится треть всей суши и более половины населения Земли. Роль ее постоянно растет и, я уверена, будет расти в будущем. В этом я убеждалась каждый раз во время визитов (которых с момента моего ухода с поста премьер-мини­стра насчитывается уже 33) в 13 стран Азии.

Выходцы с Запада нередко заблуждаются в отношении Азии. Ее уда­ленность, размер и то, что я не могу определить иначе как «непохо­жесть», захватывают, озадачивают, а иногда пугают. Мы склонны пре­увеличивать. В конце 80-х и начале 90-х годов было немало разговоров о том, что XXI век будет «азиатским» или «азиатско-тихоокеанским» — эрой, в которую центр мировой жизни и власти переместится с запада на восток. Известный историк Пол Кеннеди, например, писал в 1988 году, что «задача американских государственных деятелей в сле­дующем десятилетии... будет заключаться в замедлении относительного ослабления позиций Соединенных Штатов»*. В то же время западный протекционизм в ответ на экономическое наступление стран Азии на-

* Paul Kennedy, The Rise and Fall of the Great Powers (London: Fontana Press, 1988), р. 690.

шел себе новых и весьма искусных защитников, таких как покойный сэр Джеймс Голдсмит*. В Соединенных Штатах призывы противосто­ять вторжению азиатской экономики звучали из уст бывшего канди­дата в президенты Патрика Бьюкенена и других политиков. В Европе ожидание наступления эры конкурирующих торговых и политических блоков, из которых один, а то и два должны быть азиатскими, подстег­нуло развитие федерализма.

Последовавший за этим экономический кризис, который затронул большинство «азиатских тигров», и непрекращающиеся проблемы во всемогущей экономике Японии положили конец преувеличениям и ис­терии. Вместе с тем наряду с тревогой в отношении глобальных послед­ствий этой эпидемии азиатского экономического гриппа сквозит и определенное злорадство: на Западе многие полагают, что азиатские проблемы реабилитируют их собственные системы и взгляды.

Но из того, что разговоры об «азиатском столетии» оказались пре­увеличением, вовсе не следует, что развитие Азии остановилось. Напро­тив, все говорит о том, что Азия по-прежнему имеет большое значе­ние, в первую очередь для Запада. Чтобы понять это, достаточно взгля­нуть лишь на следующие факты.

Во-первых, население Азии (в целом) продолжает расти, в то время как население Запада (в целом) не увеличивается. К 2050 году, по про­гнозам, число жителей Азии должно вырасти до 5,2 миллиарда чело­век, тогда как все население Земного шара составит 8,9 миллиарда че­ловек**. Это при том, что азиатские страны проводят политику огра­ничения рождаемости и, без сомнения, будут ее продолжать. В условиях глобальной экономики с высокой мобильностью капиталов и техноло­гий при наличии соответствующего законодательства и регулирования большое население означает большие трудовые ресурсы и растущий рынок. Развивающиеся азиатские государства будут со временем зна­чить для нас все больше и как клиенты, и как конкуренты.

Во-вторых, в Азии есть три, а возможно и четыре, развивающихся государства, от благосостояния и намерений которых зависит положе­ние всего региона. Китай — крупнейшее государство региона с огром­ным экономическим потенциалом и неопределенными устремления-

* James Goldsmith, The Trap (London: Macmillan, 1994).

** World Population 1998, United Nations Department of Economic and Social Affairs, Population Division.

ми — становится все более важным глобальным участником величай­шей игры. Япония — вторая в мире по экономическому развитию стра­на — занята поиском ответа на вопрос, как в долгосрочной перспекти­ве защитить свои стратегические интересы. Индия — сопоставимая с Китаем страна, население которой превышает 1 миллиард человек, — крупнейшая демократическая страна мира и признанная ядерная дер­жава. Индонезия, несмотря на продолжающиеся потрясения, остается крупнейшим в мире мусульманским государством, ее ориентация ока­зывает существенное влияние на ислам как на политическую силу.

В-третьих, несмотря на то что обобщение неизменно связано с упро­щением, осмелюсь утверждать, что азиатские, особенно восточно-

азиатские, ценности, обычаи и установки оказывают на нас постоян­ное и возрастающее влияние. Наиболее очевидную роль здесь играет эмиграция азиатского населения в страны Запада. Но значительно бо­лее существенным является азиатское культурное своеобразие, имею­щее решающее значение для экономического и политического разви­тия государств Азии, с которыми нам приходится иметь дело.

Излишне говорить, что «азиатские ценности» — это наиболее слож­ный предмет. На Западе за долгие годы у многих сложились образы и стереотипы, которые высмеивают и оскорбляют жителей Азии. Пред­ставитель одной из азиатских стран заметил: «Самым печальным из всего, что когда-либо происходило с Азией, была не физическая, а ду­ховная колонизация», — и добавил: «Эта духовная колонизация пока еще не полностью искоренена в Азии, общества многих азиатских стран пытаются освободиться от нее»*.

Вместе с тем проводники идеи «непохожести» жителей Азии, пытав­шиеся именно этим объяснить свои экономические и социальные ус­пехи, сами являются выходцами из Азии. Например, Ли Куан Ю, быв­ший премьер-министр Сингапура, заявил: «У нас [представителей Азии] другие социальные ценности. Эти ценности и есть основа быст­рого роста»**. А по словам д-ра Махатира Мохамада, премьер-министра Малайзии, «азиатские ценности являются действительно универсаль­ными, представители Запада неоднократно пользовались ими»***.

Нельзя принимать «азиатские ценности» в качестве оправдания на­рушений прав человека. Хотя кому-то, возможно, и хотелось бы, что­бы жестокости в отношении лидера оппозиции Бирмы Аун Сан Су Чжи заставили замолчать всех, кроме самых бесстыдных проповедников ази­атской автократии. Как бы то ни было, значение культуры как компо­нента экономического успеха и фактора, влияющего на социальные и политические институты, совершенно реально.

Хорошо известны такие характерные азиатские черты — в особен­ности это относится к Восточной Азии, — как важная роль сообществ, построенных на семейных узах, чувство ответственности и установка на бережливость и осторожность в действиях. Как отметил Франсис Фукуяма:

* Kishore Mahbubani, «Can Asians Think» The National Interest, Summer1998. ** Time Asia, 16 March 1998. *** New Straits Times, 4 September 1997.

Путь развития обществ многих современных азиатских государств со­вершенно не похож на путь развития стран Европы и Северной Аме­рики. Примерно в середине 60-х годов прошлого столетия практичес­ки все страны индустриального Запада столкнулись с быстрым ростом преступности и распадом нуклеарной семьи. Единственные две страны Организации экономического сотрудничества и развития, где этого не случилось, были азиатскими — Япония и Корея... вместе с другими стра­нами Юго-Восточной Азии*.

Целый ряд азиатских государств успешно использовал эти соци­альные характеристики для создания эффективной экономики, сокра­щая размер правительств и госбюджета за счет ограничения соци­альных расходов и устранения чрезмерного регулирования. Политика минимизации государственных пособий, в свою очередь, укрепила со­циальные и культурные ценности, которые помогли азиатским эконо­микам добиться процветания.

Я уверена, что это останется справедливым для стран, в которых ки­тайцы составляют существенное большинство или меньшинство насе­ления. В любом месте, даже в условиях полуразвалившегося квазисоци­ализма материкового Китая, они неизменно демонстрируют предприим­чивость и уверенность в своих силах**. При наличии соответствующей экономической основы не существует ничего, что было бы им не под силу. Возьмите хотя бы Сингапур.

ЧАСТЬ И. «ТИГРЫ»

Сингапур: рукотворное чудо

Нередко большие истины лучше всего отражаются в малом. В случае Юго-Восточной Азии это, несомненно, удивительная реальность кро­шечного Сингапура.

Сингапур — одно из самых маленьких государств мира. Он занимает один крупный остров и 59 крошечных островков, площадь которых ме­нее 650 квадратных километров. Природа обделила его плодородными почвами и минеральными ресурсами, даже вода там и та привозная. Тем

* Francis Fukuyama, «Asian Values and the Asian Cisis», Commentary, February 1998.

* Китаю посвящена следующая глава этой книги.

не менее сегодня это одно из самых оживленных мест коммерческого мира. Прежде всего, это самый загруженный в мире порт. Несмотря на то что все без исключения сырье приходится импортировать, это круп­ный промышленный центр, производящий химическую и фармацев­тическую продукцию, электронику, текстиль, пластмассы, бензин и продукты переработки нефти. С 1966 по 1990 год его экономический рост достигал в среднем 8,5%. Короче говоря, Сингапур — это центр Юго-Восточной Азии и один из наиболее динамичных экономических регионов. Население Сингапура, составляющее 4 миллиона человек, имеет душевой доход выше, чем в Великобритании, Германии или Франции.

Можно сказать, что тот Сингапур, который мы видим сегодня, име­ет двух основателей. Первым был британский колониальный управля­ющий сэр Томас Раффлс, который основал в 1819 году город как тор­говый центр с уникальным местоположением на пути из Восточно-Китайского моря в Индийский океан. В последующем британская Ост-Индская компания построила и стала эксплуатировать порт. Под британским правлением сформировалось и выросло нынешнее насе­ление, состоящее главным образом из китайцев, а также малайцев и индийцев. Мы ушли, оставив населению бесценное наследие законно­сти, честную администрацию и дух этнической терпимости.

Вторым основателем Сингапура, без преувеличения, был Ли Куан Ю. Г-н Ли практически единолично создал одну из самых удивительных «историй экономического успеха» нашего времени, несмотря на посто­янную угрозу безопасности своей маленькой страны и даже самому ее существованию*. С самого начала он столкнулся с подрывной деятель­ностью и противодействием коммунистов. Когда в 1965 году Сингапур все-таки отделился от Малайзии под шквал язвительных напутствий, его перспективы многим казались очень бледными. На деле же все вышло наоборот. Ли Куан Ю не просто вел Сингапур к процветанию, он стал самым твердым, последовательным и смелым противником бредовых утверждений левых о появлении третьего мира в пределах Содружества. В те годы, когда мы одновременно находились на постах премьер-мини­стров, я неоднократно получала из первых рук подтверждения тому, ка­ким влиянием может пользоваться лидер крошечного государства, об­ладающий умом и мудростью.

Мы с г-ном Ли далеко не во всем соглашались друг с другом. Сегод­ня он намного лучше думает о коммунистическом Китае, чем я. Более того, я вообще провела бы линию между свободой и порядком, пред­почтительную с моей точки зрения, немного ближе к первой, чем он. Тем не менее он, несомненно, один из самых искусных государствен­ных деятелей XX столетия.

Уроки Сингапура выходят далеко за пределы политики и даже эко­номики. В определенном смысле этот маленький город-государство те­перь имеет все потому, что начал практически с нуля. Только мастер-

* Подробную информацию об этом можно найти в превосходно написанных и за­хватывающих мемуарах Ли Куан Ю (The Singapore Story, Singapore: Simon and Schuster, 1998), а также в книге From Third World to First (New York: HarperCollins, 2000).

ство, творческие предпринимательские способности людей могли пре­вратить его в то, чем он стал. Общество добивается прогресса только тогда, когда талантливые люди — а в мире нет более талантливых лю­дей, чем китайцы, которые составляют 80% населения Сингапура, — опираются на собственный интеллект, а не на физическую силу. И толь­ко при наличии соответствующей основы для предприимчивости этот прогресс оборачивается непрерывно ускоряющимся развитием.

Де Токвиль выразил эту мысль в пассаже, который нравится мне больше всего:

Хотите знать, почитает ли народ производство и коммерцию? Для это­го не нужно прислушиваться к шуму его портов, изучать качество дре­весины из его лесов или плодородие его земли. Дух торговли приводит к появлению всех этих вещей, а без него они бесполезны. Просто про­верьте, поощряет ли закон этого народа стремление к успеху, дает ли свободу действий, способствует ли развитию чутья и навыков его по­иска, дает ли возможность пожинать плоды*.

Как видите, подобное откровение не ново; его лишь на время забы­ли. Пример Сингапура не даст случиться этому впредь, по крайней мере в Азии.

Успех Сингапура наглядно демонстрирует нам, что:

• богатство страны не обязательно строится на собственных при­
родных ресурсах, оно достижимо даже при их полном отсутствии;

• самым главным ресурсом является человек;

• государству нужно лишь создать основу для расцвета таланта
людей.

Экономические кризисы и перспективы

Сингапур успешно выдержал экономический шторм конца 90-х. Его банки остались платежеспособными и управляемыми, его бизнес — реально прибыльным, а администрация — честной, чего нельзя ска­зать о тех азиатских странах, которые больше всего пострадали от кризиса.

* Alexis de Tocqueville, Journeys to England and Ireland (London: Faber and Faber, 1958).

Азиатский финансовый кризис 1997-1998 годов

Хронология основных событий*

1997 год

• 2 июля: после крупномасштабных валютных спекуляций нацио-­
нальная валюта Таиланда (бат) стала плавающей и упада на 20%.

• 24 июля: резко упал курс индонезийской рупии, малайзийского
ринггита, тайского бата и филиппинского песо.

• 5 августа: МВФ и азиатские государства предоставили кредит в раз­
мере 17,2 млрд. долларов для спасения тайской экономики.

«14 августа: рупия резко пошла вниз после отмены государственного контроля.

• 20 сентября: ринггит упал до самого низкого уровня за последние
26 лет.

• 19-23 октября: индекс «Ханг Сенг» фондовой биржи Гонконга сни-­
зился почти на четверть, установив рекорд падения за все время
своего существования.

• 31 октября: МВФ объявил о предоставлении помощи Индонезии
в размере 40 млрд. долларов.

• 24 ноября: обанкротилась японская компания Yamaichi Securities
Со. — первое банкротство крупного бизнеса в стране после
1945 года.

• 3 декабря: МВФ согласовал условия выделения Южной Корее фи­
нансовой помощи в размере 57 млрд. долларов — самый крупный
пакет за всю историю его существования.

1998 год

• 15 января: Индонезия приняла программу реформ, предложенную
МВФ.

• 14-15 мая: волна крупномасштабных беспорядков прокатилась по
центру Джакарты, оставив после себя более 1000 убитых.

• 21 мая: президент Индонезии Сухарто подал в отставку.

• 12 июня: Япония объявила о первом за последние 23 года спаде в
экономике

* Источники: Washington Times, 22 December 1998; Agence France Presse, 28 June 1998:The Economist, 15 November 1997 and 7 March 1998.

• 12 июля: премьер-министр Японии Рютаро Хашимото уходит в от­
ставку; Малайзия объявила о спаде в экономике.

• 1 сентября: премьер-министр Малайзии установил жесткий валют­-
ный контроль.

• 24 сентября: индекс «Никкей» Токийской фондовой биржи достиг
самого низкого за 12 лет значения.

• 23 октября: японское правительство начало осуществлять 505-мил­-
лиардную программу спасения экономики и обанкротившихся
банков.

• 10 ноября: МВФ и Всемирный банк объявили, что опасность гло­
бального финансового кризиса уменьшилась и появились призна­-
ки оздоровления в Таиланде и Южной Корее. Азиатские фондовые
рынки начали проявлять признаки оживления.

Эксперты еще долго будут спорить о причинах азиатского эконо­мического кризиса. Позже, когда мы доберемся до управления гло­бальной экономикой, я приведу свои соображения насчет того, какие уроки можно извлечь из него, а какие — нет*. Здесь я отмечу лишь три момента. Первый очевиден и не требует никаких доказательств. В экономике, как и любой другой области, то, что демонстрирует рост, должно (как минимум время от времени) испытывать падения. Эко­номическое развитие никогда не бывает непрерывным, а такой эко­номический взлет, который мы наблюдали в Азиатско-Тихоокеанском регионе после окончания Второй мировой войны, по определению предполагает крутые повороты. Пришедшее на смену спаду устойчи­вое оживление лишь подтверждает вывод. То, что пережило падение, вновь идет вверх.

Второй момент заключается в том, что экономика всех стран Вос­точной Азии, за исключением Сингапура, Гонконга и Тайваня, страда­ла (и в определенной мере продолжает страдать) от системной пробле­мы, суть которой состоит в широком проникновении кумовства в от­ношения между правительствами, бизнесом и банками; неадекватном финансовом регулировании и широком распространении явления, ко­торое, каким бы недипломатичным это ни было, иначе как коррумпи­рованностью назвать нельзя.

* См. стр. 494-497.

Третий же момент — кратковременная острая проблема на финан­совых рынках. Конкретные ее проявления имели свои особенности в каждой стране. Тем не менее кризис, который, как инфекционная бо­лезнь, перекидывался с одной валюты на другую, привел к региональ­ному краху, и был момент, когда казалось, что он способен вызвать и глобальный.

Экономический тайфун обрушился сначала на Таиланд. Тайцы до­бились колоссальных успехов в экономике в 80-е и начале 90-х годов. Непосредственная причина их проблем заключалась в сочетании дефи­цита текущего платежного баланса и привязки национальной валюты к американскому доллару. Что-то должно было случиться, и 2 июля 1997 года тайский бат, после того как его курс стал плавающим, упал на 20% по отношению к доллару.

Циклон затем прошелся по Филиппинам, Малайзии и Индонезии, где также значительный дефицит текущего платежного баланса соче­тался с фиксированными курсами национальных валют относительно доллара. С их валютами случилось то же самое, что и с батом.

Индонезия, Таиланд и Филиппины обратились к МВФ. На Филип­пинах процесс преодоления последствий прошел довольно гладко. В Индонезии, однако, экономические неурядицы не прекратились. К концу января 1998 года индонезийская рупия потеряла 80% своей стоимости по отношению к доллару. Малайзия, верная экономическо­му национализму д-ра Махатира, не обращая внимания на рекоменда­ции его заместителя г-на Анвара Ибрагима, попыталась сопротивляться логике глобальной экономики и ввела жесткий валютный контроль. Несмотря на это, к концу 1997 года уровень производства в стране упал на 7% (после 8%-ного годового прироста в течение последних 10 лет); фондовый рынок Малайзии потерял 45% стоимости, а курс националь­ной валюты, ринггита, относительно американского доллара понизился на 40%.

Последней жертвой стала валюта Южной Кореи — вона. В действи­тельности ситуация в Корее существенно отличалась от той, что была У других «тигров». В Корее, как и в Японии, и даже в еще большей сте­пени, сложился ярко выраженный корпоративный капитализм, осно­ванный на системе могущественных промышленных конгломератов, известных как «чеболи». Корпоратизм в любой его форме — даже в таком обществе, как корейское, где усердный труд, предприимчивость ^и взаимная поддержка ценятся весьма высоко, — ограничивает гиб-

торитаризмом и тоталитаризмом*. Не считая Китая, Бирмы и в опре­деленной мере Вьетнама, население Азии не сталкивалось с тоталитар­ными режимами до экономического кризиса 1997-1998 годов. Конеч­но, правительство Таиланда, состоявшее в основном из военных, квазиавторитарное правительство Ким Янг Сама в Южной Корее и правительство президента Сухарто в Индонезии, которые пали в ре­зультате экономического краха, нельзя было назвать в полном смысле демократическими. Вместе с тем ни одно из них не было замешано в злодеяниях такого масштаба, как в Китае. Китай и другие репрессив­ные социалистические государства региона вполне успешно выдержа­ли кризис: тюрьмы тоже предоставляют своего рода защиту тем, кто в них находится. Малайзия же, которая прежде считалась по крайней мере частично свободной, не только не приблизилась к политическому ли­берализму, но еще больше отдалилась от него. Вряд ли на таком фоне можно говорить о новой волне демократии, прокатившейся по Юго-Восточной Азии.

Ее нельзя было даже ожидать. Как я уже отмечала, свободу и демо­кратию нельзя назвать чем-то чуждым для Азии — достаточно лишь взглянуть на энтузиазм, с которым китайцы из Гонконга приветство­вали преобразования 1992-1997 годов, чтобы понять это. Но я не верю, что в какой-либо стране, не обладающей соответствующими условия­ми и опытом, будь она азиатской или неазиатской, возможно ввести демократию одним махом, не рискуя натолкнуться на проблемы. Это особенно справедливо для стран с богатой историей насилия. Именно такой страной и является Индонезия.

Индонезия: рукотворный беспорядок

До экономического кризиса 1997 года Индонезию вполне можно было поставить рядом с Сингапуром, ее крошечным соседом, как пример ру­котворного чуда. Его главным архитектором был, несомненно, экс-пре­зидент Сухарто, хотя это и может звучать политически некорректно с позиции сегодняшнего дня. Именно Сухарто в 1967 году во главе ар­мии и при широкой поддержке населения положил конец хаосу, к ко­торому привела антикапиталистическая и антизападная политика тог-

* Фундаментальное различие между авторитарными и тоталитарными режимами превосходно освещено в оригинальной статье Джин Киркпатрик «Dictatorship and Double Standards», Commentary, November 1979.

дашнего президента Сукарно. Политика Сухарто, ориентированная на привлечение в страну западных инвестиций и поддержку модерниза­ции и частной инициативы, превратила страну в «тигра», темп эконо­мического роста которого составлял 7% в год в течение десятилетия с 1985 по 1995 год. Г-ну Сухарто удалось удивительным образом изме­нить общий уровень жизни в лучшую сторону и сократить долю насе­ления, жившего за чертой бедности, с 60 до 11%*.

Конечно, страна прошла через кровопролитие и репрессии. Но она стояла на грани коммунистической революции, а коммунистическая революция, неважно, побеждает она или нет, как правило, влечет за собой потоки крови. Не следует сбрасывать со счетов также и обстоя­тельства присоединения к Индонезии Восточного Тимора, бывшей португальской колонии, в 1975 году: там шла жестокая гражданская война и к власти вот-вот должна была прийти клика, поддерживае­мая коммунистами.

Я не считаю нужным оправдывать все действия правительства Су­харто. На мой взгляд, президент Сухарто поступил бы мудро, если бы ушел в отставку несколькими годами ранее. Однако в том, как Запад, который поддерживал его, когда он был нужен, затем стал повторять как попугай лозунги защитников прав человека, забыв заслуги его пра­вительства перед страной и перед нами, есть что-то отвратительное.

Я неоднократно разговаривала с президентом Сухарто до и после мо­его ухода с поста премьер-министра. Последний раз это было в 1992 году, когда он показывал мне животноводческую ферму в Тапосе. Страстно интересуясь сельским хозяйством, как и большинство индо­незийцев, он пытался привнести в сельскую жизнь достижения науки и техники, с тем чтобы сдержать отток населения в города. Я вполне могу поверить, что г-н Сухарто с семьей использовали свое положение в корыстных целях, что не является чем-то необычным среди автокра­тов. Однако я в равной степени убеждена, что он хотел лучшей доли для Индонезии, и по объективным показателям его правление следует признать успешным.