Часть II 12 страница

что осмысление ценностей непосредственно связано с выбором и определе­нием проблемы и этот выбор зависит от положения интеллектуала в со­циальной структуре. Бюрократический интеллектуал должен уступить политическому деятелю право определить область его исследовательс­ких проблем. Разумеется, он ставит свои навыки и познания на службу определенному институциональному порядку ради его сохранения. Независимый интеллектуал не может прямо повлиять на господству­ющую политику, но он развивает те знания, которые могут послужить изменению существующего порядка. Таким образом, интеллектуал принимает свои значительные ценностные решения при выборе сво­его заказчика и, как следствие этого, того типа проблем, которыми он будет заниматься⁹.

Есть и другой путь, когда интеллектуалы, вступившие в бюрокра­тию, склонны изменить свою ориентацию; это связано с необходи­мостью совершать поступки. Они хотят стать, выражаясь общими словами, «менее теоретическими, но более практическими». Что это означает? Чем мы ближе к реальному решению, тем больше необхо­димость в создании конкретной программы действий на основе об­щей политической установки и тем больше число соображений, ко­торые необходимо принять во внимание в дополнение к первоначаль­но сформулированной политике. Когда мы принимаем по внимание дополнительные переменные, то это означает частичное изменение первоначальной политики, «компромисс с реальностью». Таким об­разом, чем ближе к действительному решению находится интеллекту­ал, тем большее воздействие он испытывает: он должен «проявить ми­лосердие к обездоленным», то есть приспособить свои первоначальные абстрактные формулировки к запросам ситуации. Такое воздействие, возникающее в определенный период времени, формирует общую точ­ку зрения бюрократического интеллектуала, он все больше и больше рассматривает методы осуществления политики в данной ситуации в технических и инструментальных терминах.

Для независимого интеллектуала подобные изменения во взгля­дах его бюрократического коллеги часто кажутся предательством. Этот хорошо известный тип конфликта происходит из-за различного по-

⁹ Здесь мы пытались пояснить с помощью конкретных иллюстраций и, по суще­ству, осмыслить понятие Вебера о роли ценностных отношений в интеллектуальном исследовании. Вебер указывает, что исследование направлено на определенные аспек­ты конкретной ситуации с точки зрения ценностей, которые обусловливают и опреде­ляют, что считается «значительным». Остается, следовательно, только исследовать раз­личные устоявшиеся вопросы в социальной структуре, которые обладают определен­ной ценностью, и таким образом определить эффективные отношения между соци­альной структурой и интеллектуальной деятельностью. См.: Max Weber, Cesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre (Tubingen, 1922), 177—184. — Примеч. автора.

ложения двух типов интеллектуалов в социальной структуре и из-за неизбежного различия во взглядах. Независимый интеллектуал мо­жет остаться неизменно верным своим собственным формулировкам, поскольку они не воплощаются в действие, и он часто не способен увидеть те аспекты действительной проблемы, которые всегда понят­ны бюрократическому интеллектуалу. С другой стороны, бюрокра­тический интеллектуал выбирает из ограниченного числа альтерна­тив. (1) Он может согласовать свои собственные социальные ценнос­ти и специальные знания с ценностями политическихдеятелей. (2) Он может стремиться изменить господствующую в исполнительном бю­рократическом аппарате политику. (3) Он может реагировать, исходя из полнейшего размежевания между своими собственными ценностя­ми и ценностями бюрократии, рассматривая свои функции как просто технические, без ценностного осмысления. Первая реакция включает усвоение бюрократических ценностей и иногда изменение первоначаль­ных взглядов интеллектуала. Вторая реакция: когда отдельный интел­лектуал стремится противопоставить свои собственные взгляды взгля­дам целого аппарата, обычно возникает бесполезный конфликт, кото­рый является предпосылкой к бегству интеллектуала из бюрократии. Мы полагаем, что наиболее частой является третья реакция, которая ведет к «технической роли». Поскольку профессиональные установ­ки интеллектуала поддерживают эту роль («как человек науки, я не склонен к ценностным суждениям»), это несколько смягчает конф­ликт, который возникает при осуществлении политики, в целом рас­ходящейся с его собственным мнением. Коротко говоря, разделение ролей позволяет интеллектуалу сохранить чувство собственного дос­тоинства, несмотря на то что он участвует в программах, которые про­тиворечат его собственным ценностям.

Все это означает, что независимые и бюрократические интел­лектуалы исполняют совершенно различные функции по отноше­нию к социальной политике. Независимый интеллектуал — это овод, он может критиковать установленную политику, публично указы­вая на ее определенный смысл и последствия. Следовательно, в оп­ределенной степени он может воздействовать на атмосферу принятия решения. Такая функция интеллектуала имеет все большее значение, чем в прошлом, благодаря развитию средств массовой коммуникации. С дру­гой стороны, бюрократический интеллектуал (за исключением относи­тельно редких случаев, когда он действительно определяет политику) слишком ограничен разработкой более эффективных способов осуще­ствления политики и применением альтернативных возможностей для практических действий, которые бы не нарушали ценности бюрок­ратии. Мы полагаем, что независимые интеллектуалы могут служить

общим целям, в том числе и во время военного кризиса, столь же эф­фективно, хотя и несколько иным образом, чем те интеллектуалы, которые отдали «свою энергию борьбе за победу» на службе в госу­дарственной бюрократии.

Политические деятели и интеллектуалы

Хотя бюрократические интеллектуалы часто приспосабливаются к взглядам политических деятелей, они могут все же разрабатывать альтернативное направление, которое противостоит ценностям и це­лям бизнесменов, влияющих на политику правительства. Такое столк­новение ценностей часто происходит в политических проектах. Воз­можно, именно оно лежит в основе возмущения политического дея­теля, заявления которого мы приведем:

На мой взгляд, профессорский ум — один из опаснейших факторов в нашем правительстве сейчас. Вместо широкого взгляда, который предпо­лагает теоретическая подготовка, их мышление под непривычным блес­ком власти воспаряет под облака, безразличное к фактам и свободное от реальности.

С меня достаточно этих парней с логарифмической линейкой. Я по­лагаю, что не существует компромисса для их негибких академических умов... не существует мнения, равного их собственному, разве только оно полностью согласуется с их миром грез.

Им не нужны советы опытных людей. Их ограниченные книгами, мечтами, классными комнатами умы совершенно не имеют дверей и окон, ведущих к ним¹⁰.

Тем не менее такой конфликт не столько продукт бюрократичес­кого окружения, а скорее результат более широкого противоречия в ценностях и интересах между интеллектуалами и деловыми людьми. В этой связи показательным является отношение организованного биз­неса к интеллектуалу, выраженное в журнале «Национальный бизнес»". Они показали, какими путями интеллектуал приходит к конфликту с установленными экономическими ценностями и интересами.

Интеллектуалы дают оценку современной экономической прак­тике и системе, которую они не рассматривают как священную, чем вызывают прямое противодействие со стороны бизнесменов, полно-

¹⁰ Lou R. Махол. Заявление, вышедшее в связи с его уходом в отставку из «Office
of Price Administration», New York Times, July 15, 1943, 15. — Примеч. автора.

¹¹ Этот краткий обзор основан на содержащихся в «Национальном бизнесе» (за 1928—
'943 гг.) всех упоминаний интеллектуалов, профессоров и так далее. — Примеч. автора.

I Мертои «Социальи. теория»

стью солидарных с этой практикой и считающих ее технически эф­фективной и морально справедливой. В этом одна из причин обви­нения интеллектуалов в непрактичности. Они не признают «реаль­ные факты», а ведь эти «факты» — современная практика. «Эконо­мисты-теоретики», которые разрабатывают альтернативные систе­мы, осмеяны как «тошнотворно сентиментальные» по сравнению с «практичными людьми», которые работают в национальном бизне­се. И поскольку альтернативные системы обычно не воплощаются в реальность, все эти проекты можно без промедления назвать «утопи­ческими». Таковы нападки на «высокомерный интеллект, который пишет путеводитель по экономической Утопии».

Поскольку бизнесмены солидарны с обычной устоявшейся прак­тикой и культурными аксиомами, они не готовы принять изменения в этой практике и аксиомах. Следующий невеселый стишок — это ти­пичное возражение делового человека, который хочет преуспеть в ра­боте:

Работа ради клерков, Профессоров и кабинетных крыс, Бранящих вас, как только За дело вы взялись.

Исторический и критический анализ, который используют ин­теллектуалы, тесно связан с их вызовом нравам бизнес-класса. Мир бизнеса, как правило, воспринимается теми, кто непосредственно входит в него, как данный и неанализируемый сточки зрения состав­ных элементов, которые могут быть изменены¹². Следовательно, ана­лиз интеллектуала кажется «нереалистичным» и «теоретическим» (в оскорбительном смысле). Неудивительно, что бизнесмены исполь­зуют слово «теория» как эпитет и отвергают «профессорские абстрак­ции, созданные в тумане интеллектуальных трущоб».

В дополнение к этим основным причинам конфликта линия рас­кола возникает в результате различного положения интеллектуалов и организованного бизнеса в социальной структуре. Интеллектуал может улучшать свое собственное экономическое положение, одна­ко институциональный контроль требует от него считать это побоч­ным продуктом, а не прямой целью его деятельности. Напротив, роль бизнесмена точно и традиционно определяется как повышение его экономического дохода (законными средствами), и все остальные аспекты его роли считаются подчиненными этой институциональ-

¹² Переработанная формулировка Мангейма см.: К. Mannheim, Ideology and Utopia, 246. — Примеч. автора.

но определенной цели. Таким образом, существуют два противопо­ложных жизненных плана, два противостоящих комплекса культур­ных императивов. По крайней мере взаимное недоверие и взаим­ные упреки происходят из этой институционально закрепленной противоположности взглядов. Бизнесмены могут сомневаться и ос­паривать моральный кодекс интеллектуалов. Или они могут попы­таться объединить их моральные установки со своими собственны­ми. Так, считается, что для интеллектуалов их собственный интерес тоже стоит на первом месте: их стремление к знаниям считается про­сто попыткой улучшить свое положение: хорошей иллюстрацией подобных мнений является следующее определение «профессорс­кой книги»:

Читатели чувствуют, что эта бесполезная книга написана профессо­ром для того, чтобы поставить свое имя на опубликованном тексте.

Бизнесмены могут также попытаться обесценить социальную лич­ность интеллектуала. Среди тех, кто получил недостаточное образова­ние, это может привести к антиинтеллектуализму, и ученая степень становится символом сомнительной репутации. А бизнесмен, полу­чивший высшее образование, когда-то мог прислушиваться к профес­сорам. В этом качестве он имел возможность понять ценности и стан­дарты, существующие у профессоров и (в идеальном случае) в опре­деленных отношениях отличающиеся от ценностей мира бизнеса. Но бизнесмен, даже выйдя из стен колледжа, сохраняет черты своего клас­са и может не принять те бескорыстные ценности, которые он изучал в качестве студента. Он может воспользоваться случаем доказать свою полную эмансипацию, невысоко оценивая своих прежних учителей, и таким образом поменяться с ними ролями. Это очень напоминает типичный семейный конфликт, который возникает, когда для де­тей заканчивается возраст зависимости и подчинения и начинается взрослая независимая жизнь. Таким образом, нам говорят, что про­фессора — это «люди, которые потратили годы на обращение к не­зрелому интеллекту, которые (вследствие этого) нетерпимы к оппо­зиции». И самым решительным образом провозглашается перестановка ролей, когда профессорам напоминают об их задолженности перед теми, кто дает им выжить: например, в замечании о «так называемых интеллектуалах... которые выходят в основном из колледжей, где у них была привилегия использовать дорогую аппаратуру и другие льготы и которые редко оценивали их стоимость для налогоплательщиков или воздавали должное системе, взрастившей благодетелей, дающих зда­ния, оборудование и постоянное жалованье».

Фрустрации интеллектуалов в бюрократии

На фоне этих образцов конфликтов неудивительно, что интел­лектуал обычно испытывает ряд фрустраций, когда он становится неотъемлемой частью бюрократии, которая контролируется теми, кто не может ни ужиться с ним, ни обойтись без него¹³. Медовый месяц интеллектуалов и политических деятелей зачастую короткий и неприятный. Для этого существует вполне понятный социологи­ческий базис. Интеллектуал, до того как занять свой бюрократичес­кий пост, привычно рассматривает свои интеллектуальные пробле­мы независимо от требований других реальных людей. Он может считать, что проблема сама по себе заслуживает решения. Когда он оказывается в бюрократии, он понимает, что интеллектуальная за­дача тесно связана с социальными отношениями в бюрократии. Он должен выбирать проблему для исследования, руководствуясь сво­ими знаниями и мыслями; тем, что он знает о своих заказчиках или будущих заказчиках; его формулировка проблемы, его анализ и от­четы должны зависеть от его взаимодействия с заказчиком. Корот­ко говоря, в тех вопросах, где раньше он испытывал чувство интел­лектуальной автономности (сейчас не важно, реальной или мнимой), он начинает осознавать очевидный контроль над сущностью и направ­ленностью своих исследований. Это ощущение скованности (осо­бенно когда у него нет возможности точно выяснить требования за­казчика или когда он, точно зная эти требования, не согласен с ними по существу) свидетельствует о фрустрации. Возникающий в резуль­тате конфликт между критериями выбора и анализа проблем часто приводит как независимого интеллектуала, так и бюрократическо­го интеллектуала к разрыву с бюрократией и к бегству в принадле­жащее ему царство интеллектуальной независимости.

Частая смена экспертного персонала в государственной бюрок­ратии происходит не просто из-за неудовлетворенности заказчиков или критики со стороны внешних групп (например, Конгрессом). Она возникает часто в результате накопившейся фрустрации, испытыва­емой интеллектуалами. Ранее они испытывали чувство личной неза­висимости и не в состоянии выносить очевидные ограничения, на-

¹³ Было бы интересно распространить среди американских политиков следую­щее высказывание Иосифа Сталина: «...ни один господствующий класс не обходился без своей собственной интеллигенции... Задача состоит в том, чтобы не оттирать этих товарищей». И еще: «Спецеедство» всегда считалось и остается у нас вредным и по­зорным явлением». (Делая вывод из случая Вавилова и Варги, как и из многих дру­гих, сталинская политика изменилась опять.) [Примеч. пер. — См.: Сталин И.В. Со­чинения. — М., 1951. — т. 13, с. 67—68, с. 72—73]. — Примеч. автора.

кладываемые формальной организацией. Так, недавно один психи­атр наблюдал эйфорию и оптимизм, возникший у его друзей. Ему было трудно объяснить этот феномен, и первоначально он предположил, что эти чувства возникли в результате победы Объединенных Наций. Только позднее он осознал, что встречался с рядом друзей, которые к тому времени навсегда оставили вашингтонскую бюрократию. Оче­видно, они испытывали эйфорическое освобождение от фрустрации. Нечто подобное о своих наблюдениях военного времени сообща­ет и Стоуффер:

В Вашингтонской военной администрации никто не мог сохранить альпийское беспристрастие, которое было достоинством университет­ских исследований в мирное время. Фрустраций было много... Все со­трудники, которые работали в области социологии и социальной пси­хологии, например в ведомстве военной информации, в ведомстве стра­тегических служб, военной разведке и других, испытывали похожие пе­реживания¹⁴.

Полезно рассмотреть некоторые из наиболее обычных типов фру­страции, высшей точкой которых является разочарование, ибо таким образом мы прольем свет на возможности бюрократического интел­лектуала влиять на политику и на пределы этого влияния. Эти фруст­рации можно подразделить на две основные группы: (1) те, которые проистекают из конфликта ценностей между интеллектуалами и по­литическими деятелями; (2) из бюрократического типа самой орга­низации.

1. Конфликт ценностей между интеллектуалом и политическим деятелем.

a. Иногда бюрократический интеллектуал оказывается мишенью в
конфликте, возникающем из-за разных типов дискурса политического
деятеля и интеллектуала. Исследования, которые кажутся тривиальны­
ми с непосредственной практической точки зрения, могут быть очень
важными для теоретического осмысления и могут позднее прояснить ряд
практических проблем. Интеллектуал должен вовремя улавливать, что
считать важной проблемой.

b. Результаты исследований могут быть использованы для целей, ко­
торые противоречат ценностям интеллектуала; его политическими реко­
мендациями, основанными на веских доказательствах, могут пренебречь
и проводить противоположную политику.

c. Интеллектуал не станет брать на себя ответственность, если дока­
зательства кажутся ему неубедительными, в то время как политический
деятель обязан принять срочное решение.

Samuel A. Stouffer, «Social science and the soldier», American Society in Wartime, ed. ^WF- Ogburn (1943), 116. - Примеч. автора.

d. Специалисты могут испытывать фрустрацию из-за требования ра­ботать в области, находящейся вне сферы их компетенции, так как поли­тический деятель иногда не знает точно существенных различий между специалистами.

2. Фрустрации, возникающие из-за бюрократической организации.

a. Поскольку бюрократия организована для практических действий,
интеллектуалам часто задают вопросы, на которые у них нет немедлен­
ного ответа. Это провоцирует «невроз предельного срока»; перед интел­
лектуалом стоят проблемы, которые не могут быть решены в пределах
выделенного срока. Проблема предельного срока была прекрасно опи­
сано Робертом Льюисом Стивенсоном в абсолютно другом контексте:
«Мы не кабинетные ученые, исследующие предмет на совесть; мы тео­
ретизируем с пистолетом у своего виска; мы сталкиваемся с новыми об­
стоятельствами, в которых мы не более чем за час должны не только при­
нять решение, но и начать действовать».

b. Затруднения в общении между интеллектуалом и политическим
деятелем обычно приводят к фрустрациям.

1) Поскольку политический деятель часто не информирует интел­лектуалов о ближайших политических проблемах, последним трудно оп­ределить, какие данные необходимы именно сейчас.

2) Проблема может заключаться и в том, чтобы существующие иссле­довательские результаты попали к политическому деятелю, который нуж­дается в них, в то время как он вынужден сталкиваться с большим числом материалов из различных источников.

3) Персонал, выступающий в роли посредника, может выхолостить или исказить результаты исследований до их поступления к политичес­кому деятелю.

4) В конце концов, существует проблема такой формулировки ре­зультатов, при которой наиболее значительные результаты стали бы по­нятны и привлекли внимание политического деятеля. «Обработка мате­риала» требует упрощения в некоторых пунктах, где отбрасываются не­которые из наиболее сложных и значительных данных.

c. Несмотря на все предосторожности, данные интеллектуалов могут
не использоваться теми, кому они предназначены. Это лишает работу ин­
теллектуала рациональных оснований и снижает его интерес к собствен­
ной работе, приводит к «неврозу бессмысленности». (Соответственно, даже
случайное использование результатов исследования, даже в ограниченном
контексте, служит для интеллектуала новым моральным стимулом.)

1) Иногда политический деятель отказывается от исследований, на­копленных в социальных науках, полагая, что его непосредственный опыт дал ему более надежное представление о ситуации, чем может получить интеллектуал. С наибольшей вероятностью это происходит, если резуль­таты исследований предполагают изменения в хорошо знакомой повсед­невной практике, поскольку интеллектуалу редко удается продемонст­рировать большую эффективность предлагаемой системы по сравнению с существующей системой.

Наш экскурс, затронувший один из аспектов роли интеллектуала в нашем обществе, направлен главным образом на формулировку определенных гипотез. Коллекция биографий, дневников и записок интеллектуалов, работающих в государственной бюрократии, непос­редственное наблюдение участников и исторические данные могут дать нам надежную и плодотворную основу для исследований в этой области¹⁵.

¹⁵ С того времени, как это было написано, первый шаг в этом направлении был ^сДелан. См.: Julian L. Woodward, «Making government opinion research bear upon operations», American Sociological Review, 1944, 9, 670—677. См. также К.К. Merton, «The role of applied social science in the formation of policy», Philosophy of Science, July '"49, 16, 161 —181. — Примеч. автора.

X. ВКЛАД В ТЕОРИЮ РЕФЕРЕНТНО-ГРУППОВОГО

ПОВЕДЕНИЯ*

В этой главе мы развиваем гипотезу, согласно которой между со­циальной теорией и эмпирическими исследованиями существует дву­стороннее сообщение. Систематический эмпирический материал со­действует прогрессу социальной теории, когда ставит задачи и дает возможность для интерпретации в новых направлениях. В свою оче­редь, социальная теория определяет масштаб эмпирических данных и увеличивает их предсказательную ценность, указывая, при каких усло­виях они имеют силу. Хорошую возможность для исследования взаи­модействия социальной теории и прикладных социальных исследова­ний дают систематические материалы «Американского солдата», во всех своих многочисленных вариациях.

Говоря точнее, мы стремились идентифицировать и упорядочить довольно многочисленные исследования в «Американском солдате»¹, которые имеют отношение к теории референтно-группового поведения (благодаря применению эксплицитных формулировок или определен­ному осмыслению). Теперь мы более подробно рассмотрим эмпири­ческие факты, на которые указывает этот термин. Однако здесь сле­дует заметить, что хотя термин «референтная группа» не использует­ся в этих работах, все же понятия, относящиеся к референтной груп­пе, играют важную роль в объяснительном аппарате, используемом Исследовательским сектором Отдела информации и образования Во­енного департамента (и даже в большей мере, чем они ктому времени получили признание в словаре социологии в отличие от социальной психологии).

Дважды мы кратко рассмотрим родственные проблемы, которые тем не менее не являются неотъемлемой частью теории референтных

© Перевод. Черемисинова Е.Р., 2006

* В соавторстве с Алисой Росси.

¹ Авторы первого тома «Адаптация к службе в армии» — S.A. Stouffer, E.A. Suchman, L.C. DeVinney, S.A. Star, R.M. Williams; авторы второго, озаглавленного «Фронт и его проблемы», — S.A. Stouffer, A.A. Lumsdaine, M.H. Lumsdaine, R.M. Williams, Jr., MB. Smith, l.L. Janis, SA. Star, L.S. Cottrell, Jr. Оба тома изданы в 1949 году (Princeton University Press). — Примеч. автора.

групп. Мы рассмотрим статистические показатели групповых атри­бутов и социальной структуры, различным образом включенные в эти исследования, и попытаемся показать, хотя бы очень кратко и прагма­тично, особую ценность систематического включения подобных по­казателей в дальнейшее исследование. И, равным образом в кратком виде, мы покажем, какданные, проанализированные Исследовательс­ким сектором с психологических позиций, могут быть дополнены и успешно переработаны с позиции функциональной социологии.

Анализируя материалы «Американского солдата», мы использу­ем общую методику для их теоретического осмысления. Она предпо­лагает тщательное изучение примеров, приведенных в этих томах, что­бы сделать обобщения на более высоком абстрактном уровне. В самих материалах авторы строго (и разумно, по нашему мнению) ограничи­вают свой анализ интерпретацией поведения солдат и организацион­ного контекста, в котором это поведение встречается. Но, разумеется, анализируемые понятия относятся не только к поведению солдат. Пред­варительно обобщив эти понятия, мы можем рассмотреть широкое значение этих материалов для социальной теории.

Таким образом, наше обсуждение выходит за рамки внутреннего анализа любого из рассмотренных в данных томах предметов иссле­дования, для которых авторы используют в качестве поясняющей пе­ременной некоторые понятия, относящиеся к референтной группе. Целью сравнения этих примеров является определение проблем, ко­торые требуют развития теории референтно-группового поведения (данное развитие можно осуществить с помощью новых стратегичес­ки направленных исследований). В отдельных случаях мы делаем по­пытку представить, как эти теоретические приложения могут быть включены в проекты новых эмпирических исследований, которые, следовательно, будут основываться на данных, полученных Исследо­вательским сектором. Таким образом, здесь могут существовать ус­ловия для последовательного взаимодействия между кумулятивной теорией и новыми исследованиями.

Индуктивное рассмотрение данных примеров также позволяет нам объединить относящиеся к ним понятия теории референтных групп с другими понятиями, которые распространены в социальной психологии и социологии, но обычно не связаны с теорией референтно-группового поведения. В той степени, в которой нам удается установить подобные взаимосвязи, материалы «Американского солдата» выступа-ютвновойдля эмпирическихисследованийроли: предварительно объе­диняют разрозненные в настоящее время фрагменты теории.

В соответствии с этим мы попытались показать связь между тео­рией референтных групп и понятиями функциональной социологии.

Ясно, что они обращаются к различным аспектам одного предмета: теория референтных групп концентрируется на процессах, через ко­торые люди соотносят себя с группой, а свое поведение — с ценнос­тями этих групп; функциональная социология концентрируется на значении процессов, главным образом для социальных структур, но также для личностей и групп, включенных в эти структуры. Будет ус­тановлено, что теория референтных групп и функциональная социо­логия адресуют различные вопросы к одному и тому же феномену, но эти вопросы имеют взаимную релевантность.