Формирования человека Л. Нуаре

Трудовая теория происхождения и формирования человека и концепция органо-проекции, которые мы находим у Ибн Хальдуна лишь в зачаточном состоянии в виде простых намеков, были детально разработаны и получили свое полное развитие только во второй половине XIX века. Правда, еще в XVIII веке американский просветитель и государственный деятель Бенджамин Франклин (1706-1790) задолго до шотландского экономиста Адама Смита (1723-1790) в основном сформулировал трудовую теорию стоимости и впервые выдвинул в связи с ней свое знаменитое положение, согласно которому человек рассматривался как «tool making animal» — «животное, делающее орудие». Повторяя, по сути дела, данное определение, немецкий ученый-лингвист Лазарь Гейгер считал орудие

«почти единственным основным отличием между целесообразной деятельностью человека и животного»³.

Роль орудия в становлении человека и его развитии детально была исследована другим немецким ученым — Людвигом Нуаре (1827-1897), который в своих работах «Происхождение языка» (1877) и «Орудие и его значение в историческом развитии человечества» (1880) твердо придерживался того убеждения, что только с появлением орудий начинается подлинно человеческая история. Таким образом, он фактически подвергает сомнению тезис Л. Гейгера о том, что «человек обладал языком ранее орудий и ранее искусственной деятельности». Он был убежден скорее в обратном, поскольку полагал, что без произведений труда наших первобытных предков само возникновение языка и разума становится проблематичным⁴. Именно поэтому он, полностью соглашаясь на этот раз с Л. Гейгером, считал, что изобретение первых орудий происходило случайно, и что «они скорее были найдены, чем изобретены»⁵.

К такому выводу, по мнению Л. Нуаре, приводит сравнительно-лингвистический анализ, данные которого, в частности, показывают, что

«орудия никогда не называются по их обработке, генетически, но всегда по выполняемой ими функции»⁶.

Эти и другие данные доказывают, что человеческая мысль могла появиться «лишь на созданиях человека» и что разум и язык возникли из «солидарной деятельности» людей. Все это позволяет заключить, что язык

«является исключительно социальным продуктом, голосом коллектива» и что, следовательно, «не индивидуальный труд, а труд коллективный является исходным пунктом языка и мышления, т.е. ясного духовного создания человека»⁷.

Принимая далее гейгеровскую классификацию артефактов, согласно которой искусственные создания человека подразделялись на орудия, утварь и оружие, Л.Нуаре полагал, что в орудии получает воплощение принцип творчества, в то время как утварь служит сохранению жизни, а оружие есть разрушитель.

В связи с этим представляется интересной и достаточно оригиналь­ной его попытка найти реальные истоки и раскрыть тайну индуистской религии в указанных трех категориях артефактов и выражаемых ими принципах, а, стало быть, и в самих действительных условиях жизни и существования человека. Так, именно указанные три категории образуют, как он писал,

«объективное отображение основной идеи индусской религии, в которой деятельное начало мира проявляется в трех действенных факторах: в Браме — создателе. Вишну — хранителе и Сиве — разрушителе. Это триединство проистекает из субъективной природы человеческого мышления, оно имеет свои корни в условиях жизни и ее проявлениях»⁸.

Не менее интересным и важным моментом в размышлениях Л.Нуаре об орудийной деятельности как факторе формирования человека является его попытка раскрыть гносеологический аспект (значение) орудия, выявить его роль в становлении и развитии человеческого сознания и позна­ния. Признавая факт существования тесного и непрерывного взаимодей­ствия между воплощенным в орудии принципом творчества и мышлени­ем, он полагал, что ни одно обстоятельство не имело столь исключитель­ной важности для становления и укрепления человеческого мышления, как создание и применение орудий.

«Влияние орудия труда на мышление, — говорил он, — проявляется в двух направлениях:

во-первых, благодаря разрушению и разъединению элементов каузального отношения, объективному сепаратному выступлению причины и следствия, средства и цели.

Во-вторых, это влияние проявляется в объективации и проекции собственных органов человека, до того действующего лишь при наличии смутного сознания индивидуумом своих инстинктивных функций»⁹.

Нет, конечно, сомнений в том, что и поведение животного подчиняется закону причинности. Однако животное действует под непосредственным влиянием своей воли, полностью определяемой инстинктом. Его действия не есть, таким образом, акт его сознания и именно поэтому животное держится страдательно. Совсем другое дело — человек. Между его волей и его действием становится промежуточное звено — орудие, которое служит воле и берет на себя выполнение определяемой и раскрываемой в действии функции.

«Здесь понятие каузальности становится очевидным и как бы само навязывает себя сознанию. Отношение целевого средства к сознательному действию есть настоящее каузальное отношение», которое «апеллирует и к воле, и к интеллекту»¹⁰.

Так, в человеческом творческом акте, в сознательной человеческой деятельности вместо двухчленного ряда «причина — действие» впервые

«выступает перед нами трехчленный ряд причинности — между субъектом и объектом занимает особое место посредствующее орудие труда, инструмент, сотворенный искусственный орган»¹¹.

Данное направление в исследовании сущности технической деятельности получает свое дальнейшее развитие, как увидим дальше, в работах Ф.Бона.

Создание и совершенствование искусственных органов - орудий несомненно, происходят под непосредственным воздействием и ру­ководством «разумного мышления». Поэтому, Л.Нуаре и называет орудия «созданиями человеческого разума», повторяя, по сути дела, Марксово положение о машинах как органах человеческого мозга. Однако отсюда еще не следует, что древнейшие орудия прямо выво­дились «из рефлексии, из разумного мышления». Одновременно с этим Н.Л.Нуаре предостерегает и от другой крайности, полностью отрицающей роль и значение мышления в процессе происхождения и развития орудий.

«В древнейшие эпохи, — резюмирует он, — умоз­рение, рефлексия, по преимуществу, следовало за практической удачей еще бессознательно нащупывающего себе работу инструмента; в более поздние времена умозрение идет вперед и проявляет себя как творческая сила»¹².

Следовательно, человеческий разум не только вы­ступает создателем орудий, но и сам находится под их влиянием и развивается вместе с их развитием.

Помимо разума непосредственное и самое деятельное участие не только в применении, но и в создании и усовершенствовании орудий принимает человеческая рука, которая одновременно является и продуктом орудия (орудийной деятельности), и его творцом, и его обладателем. Более того, рука сама выступает в качестве особого орудия, поскольку представляет собой, на самом деле, «орудие орудий» или «орган органов». Л.Нуаре называет ее еще «органом мозга», перефразируя распространенное в его время определение руки как «внешнего мозга»¹³.

В ходе орудийной деятельности рука претерпевает существенные изменения, благодаря которым она не просто приобретает универсаль­ность, но и становится мощным фактором развития самого разума. Дело в том, что как «орган осязания» она непосредственно связана с мозгом и активно взаимодействует с ним, поэтому любые изменения, претерпева­емые ею в процессе труда под воздействием орудий рано или поздно должны сказываться непосредственно на работе мозга и его развитии. С другой стороны, эти же изменения могут оказывать и реально оказыва­ют активное воздействие на работу (функцию) и развитие других орга­нов (например, зрение и глаза), а через них, естественно, на функцио­нирование и развитие всего человеческого организма и, в первую оче­редь, мозга человека. Именно это, по всей видимости, имел в виду Л.Ну­аре, говоря о том, что

«рука, благодаря изменениям, которые она сама производит, дает поучительные уроки глазу и разуму» и что «видящий глаз — ученик осязающей руки»¹⁴.

Как было уже отмечено, орудие рассматривается Л. Нуаре в качестве посредствующего звена между человеческой волей и сознательным человеческим действием. Воля человека получает свое выражение и воплощение в проекции или проецировании (от лат. слова «projicere» — «выбрасывать», «выдвигать», «переносить» вовне), наполняющем пространство «силой и субъективной точкой зрения». Прямой противоположностью проецированию выступает «то, что сопротивляется, как преграда стремлению во-вне», т.е. объективное (от лат. слова «objicere» — «противопоставлять», «сопротивляться»). Проецирование и объективация теснейшим образом между собой взаимосвязаны, так что

«объективация невозможна без проекции и наоборот: проекция невозможна без объективации».

Отсюда Л. Нуаре заключает, что всякое объективное познание состоит из двух следующих актов:

а) движения, направляющегося от субъекта к объекту и определяемого волей;

б) объективного сопротивления, т.е. того сопротивления, которое объект оказывает этому движению.¹⁵

В свете сказанного он подвергает сомнению широко распространенный среди философов и филологов взгляд, согласно которому человеку изначально приписывается необъяснимый дар абстрагирования, благодаря которому он оказался в состоянии образовывать общие идеи. В соответствии с данным взглядом самые абстрактные идеи и общие понятия, такие, как, например, пространство, время, движение, тело, душа и т.д., следовало бы признавать самыми естественными и привычными для человека, поэтому именно они должны были бы появиться на исходном этапе становления всех языков, а все остальные, более частные понятия, должны были бы быть выведены из них впоследствии.

«Что это не так, что действительности отвечает прямая противоположность этого, есть один из несомненнейших результатов языкознания и сравнительной филологии»¹⁶.

Эти результаты недвусмысленно, по мнению Л.Нуаре, свидетельствуют о том, что

«мышление лишь позднее достигает того, что уже значительно раньше было развито благодаря работе, благодаря деятельности». Следовательно, «всюду работа идет впереди мышления, предшествует мышлению и лишь впоследствии мышление воздействует на работу в качестве укрепляющего фактора и побудительного мотива».

Поэтому можно сказать, что вначале все же было дело, а не слово. Человеческое слово как материальный носитель мысли появляется лишь тогда, когда определенный человеческий звук преимущественно будет связан с определенной деятельностью и будет всегда повторяться при ее появлении. Вот, собственно, почему человеческая речь (язык) не смогла, как было отмечено выше, исторически сложиться и развиваться вне процесса труда, т.е. до совместной трудовой деятельности человека и независимо от нее. Язык как «тело мысли» и труд как орудийная деятельность с самого начала находятся между собой

«в неразрывной связи, в непрекращающемся ни на один момент взаимодействии»¹⁷.

Рассмотрение развития человека под углом зрения «орудийной концепции» и идеи «органической проекции» дает Л.Нуаре основание говорить о «культурно-исторических» истоках теории познания, а саму человеческую историю трактовать не иначе как «последовательную смену человеческого труда»¹⁸.