Вопрос №53. Мастерство Н.В.Гоголя – портретиста в поэме «Мертвые души». Портрет, деталь, язык произведения. Отзывы критики о поэме

В этом произведении Гоголь продолжил и своеобразно углубил творческие принципы. Гоголь строит свои образы в противопоставлении тогда господствовавшим эпигонско-романтическим штампам. Персонажи «Мертвых душ», поражая широтой обобщения и явно обозначенной индивидуальностью, стоят перед нами как бы изваянные, восхищая предельно телесной, словно осязаемой, конкретностью живых, реальных лиц.

Вначале, при первом знакомстве читателей с действующим лицом, Гоголь обращает внимание прежде всего на резко бросающиеся в глаза типические его признаки. А в дальнейшем эти мастерски схваченные свойства подкрепляются всей совокупностью поведения персонажа. Иначе говоря, руководствуясь задачей сатирического обличения, писатель при изображении человеческих характеров выдвигает на первый план ведущие отрицательные черты: пассивность, неопределенность, бесхарактерность, сентиментальность, созерцательную мечтательность, беспочвенное прожектерство Манилова; дубинноголовость, мелочную хлопотливость, невежественность Коробочки; кулачество, мрачное человеконенавистничество, мракобесие, грубость Собакевича; ненасытную жадность и скупость Плюшкина; безалаберность, дебоширство, хвастовство, ярмарочный героизм, наглость Ноздрева; неодолимую силу хищнической цепкости, бесчестной энергичности, аферизм и авантюризм Чичикова.

Индивидуализация персонажей происходит путем преувеличенно-сгущенной конкретизации их типических особенностей. Они рассматриваются как бы через микроскоп. Эта конкретизация происходит при помощи самых разнообразных художественных деталей. Так, сентиментальность Манилова преувеличенно проявилась в том, что при встрече на улице губернского города с Чичиковым он бросился обнимать его, целуя так сильно, что у обоих «весь день почти болели передние зубы».

Неподражаемое искусство Гоголя проявляется, в частности, в том, что в ряде случаев та или иная художественная деталь неоднократно им повторяется, усиливается, обогащается. Например, при первом знакомстве с Маниловым отмечается, что он имел «глаза сладкие, как сахар». Затем при описании его лица указывается на приятность, в которую, казалось, «чересчур было передано сахару». Когда он фантазировал, то «глаза его делались чрезвычайно сладкими». Говоря о дружбе, он выказал «в лице своем выражение не только сладкое, но даже приторное».

Повторяющаяся деталь, содействуя укрупнению и преувеличению выдвинутой основной черты персонажа, не кажется при этом навязчивой, так как обнаруживается всегда в жизненно естественной ситуации.

Приемы индивидуализации, наметившиеся в образе Манилова, обнаруживаются в характеристике любого иного персонажа поэмы. Тупость Коробочки оказывается столь разительной, что она допускает возможность надобности мертвых душ «как-нибудь при случае» в хозяйстве. Собакевич, оголтелый хищник, заломил с Чичикова за мертвые души по сто рублей, долго торговался, а потом в реестр мертвых душ вписал и женщину — Елизавету Воробей. Скупость Плюшкина доходит до того, что он держит для всей дворни лишь одну пару сапог, да и ту позволяет надевать только при входе в барские покои.

Резкое выдвижение ведущих черт и их индивидуализация приемами заострения подкрепляется обрисовкой внешности действующих лиц поэмы. Так, вся фигура Собакевича в полной противоположности Манилову характеризуется грубостью, неуклюжестью, похожестью «на средней величины медведя». Бездумный, бесшабашный и бесцеремонный, Ноздрев отличается пышущим здоровьем. Внешность Плюшкина поражает утратой всего личностного, человеческого. В облике Чичикова подчеркнута ординарность, срединность.

Создатель «Мертвых душ», заостряя ведущие черты персонажей, применяет гиперболико-сатирический принцип их речевой характеристики. Манилов изъясняется изысканно, книжно, с претензией на глубокомыслие, словами слащаво-любезными, приторно-чувствительными и фразами преувеличенно-учтивыми, комплиментарными. С женой — «Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек». С Чичиковым — «Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах». Манилов употребляет ласкательные эпитеты самой высокой степени: «препочтеннейший», «прелюбезнейший». Приторная чувствительность и витиеватость некоторых его выражений принимает явно пародийную окраску. Любуясь своей галантно-комплиментарной, а иногда и явно замысловатой фразой, Манилов говорит не спеша, замедленно, как бы смакуя свою речь.

Взбалмошная, беспорядочная, буйная, хвастливая натура Ноздрева обусловила речь лексически разностильную, механически сочетающую грубое просторечие («острил зубы на мордаша») с искаженными галлицизмами («безешку»), испещренную выражениями различных жаргонов. Синтаксически речь Ноздрева чрезвычайно динамична, беспорядочна, незаконченна, чаще восклицательно-вопросительна. Например: «Мижуев, смотри: приехал бог знает откуда, я тоже здесь живу» В смысловом отношении речь Ноздрева представляет сплошное вранье. Он лжет стихийно, вдохновенно, чаще всего неожиданно и для себя. Гоголь опровергает вранье Ноздрева едко саркастически, прямыми и косвенными средствами. Речь Собакевича грубая, густо насыщенная бранными словами, сухая, категоричная, отрывистая по своей синтаксической структуре. Он применяет, как правило, лишь жесткие, черствые, бранные эпитеты и сравнения. Речевая вульгарность Собакевича, обнажающая его человеконенавистническую сущность, особенно отчетливо сказалась в его общей оценке чиновников города: «Это все мошенники… мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет». Собакевич не говорит, а ворчит, бурчит, лает.

Речь Чичикова в сопоставлении с другими персонажами наиболее сложная. Этот выдающийся мошенник выработал приемы льстивого, преувеличенно-любезного, предупредительно-почтительного словоизъявления. Но, сохраняя почтительность, он не теряет и собственного достоинства: слова роняет «с весом». Гоголь, продолжая демократизацию поэтического языка, смелее вводил в авторскую речь слова, выражения, обороты самых простых слоев населения. Опираясь на законы народного языка, Гоголь удивительно разнообразно использует семантические замены и синонимические оттенки слов. Обличительно-сатирическая направленность поэмы проявилась в юморе, иронии, пародии.

Сообщая действующим лицам рельефную наглядность, Гоголь оттеняет их основные морально-психологические свойства подробно данным бытовым окружением. Бытовая среда персонажей Гоголя столь тесно сращена с их внутренней сущностью, что напоминает раковины улиток. Как по раковинам можно судить о внешности улиток, так по бытовой обстановке легко составить представление о морально-психологических свойствах героев поэмы. Неопределенность, бесхарактерность Манилова, то, что он „ни в городе Богдан ни в селе Селифан“, проявляется даже и в окраске его кабинета. О кулачестве Собакевича свидетельствуют вековые строения усадьбы, двор, окруженный „крепкою и непомерно толстою деревянного решеткою“,и вся домашняя обстановка, где „каждый предмет, каждый стул, казалось, говорит: и я тоже Собакевич! или: и я тоже очень похож на Собакевича!“ Фантастическое скряжничество Плюшкина сказывается в ветхости дворовых строений, в оконной наклейке из синей сахарной бумаги и в куче ненужного хлама, наваленного в углу кабинета.

Концентрируя внимание на главнейших свойствах и социальных обстоятельствах действующих лиц, Гоголь искусно использует в этих целях и природу. День, в который Чичиков приехал к неопределенному, скучному в своей сущности Манилову, «не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат». К непроходимо невежественной Коробочке герой поэмы попал в глухую ночь, в слякоть, во вьюжный дождь.

Персонажи «Мертвых душ», за исключением Плюшкина и Чичикова, подаются не в развитии, а идейно-психологически уже сложившимися. При этом развитие Плюшкина и Чичикова не раскрывается конкретно как процесс, а в самых общих чертах лишь описывается. По сути дела, подобно всем другим персонажам поэмы, они статичны. Об их развитии можно говорить лишь в смысле постепенного раскрытия, все большего углубления им свойственных, определяющих особенностей. Статичность характеров, несомненно, способствует их однолинейности, сосредоточению на резко выдающихся их признаках.

Критика Первый том «Мертвых душ» закончен в ноябре 1841 года и 7 декабря сдан в московскую цензуру. Проф. И. М. Снегирев нашел произведение совершенно благонамеренным, но Гоголя испугали неблагоприятные толки о поэме среди других цензоров, и он, не дождавшись официального решения, взял рукопись у Снегирева и отправил ее с Белинским в Петербург. Опасения Гоголя не были напрасными, а в случае официального запрещения поэмы в Москве ей был бы отрезан путь и в северную столицу. Петербургская цензура, кроме отдельных искажений текста, изъяла «Повесть о капитане Копейкине», которую Гоголю пришлось переделать заново, и изменила заглавие на «Похождения Чичикова, или Мертвые души».

Поэма вышла в свет 21 мая 1842 года. Она явилась крупнейшим литературно-общественным событием и составила в развитии русской литературы целую эпоху. Гоголь новаторски развивал реалистические принципы Крылова, Грибоедова и Пушкина. Страшной силой своего смеха, обвиняющего и судящего властвующие в его пору порядки, поэма потрясла всю читающую Россию. Идеологическая борьба вокруг поэмы намного превзошла остроту схватки, вызванной «Ревизором».

«Святая правда» и истинный патриотизм Гоголя шли вразрез с желаниями и взглядами официальных, правящих сфер, оказывались дерзко оппозиционными. Поэтому реакционная критика, не принимая реализм Гоголя, обвиняла его в крайней бедности содержания, в гаерстве и карикатуре, в пристрастии к отвратительно-грязным подробностям быта, в цинизме, в безвкусии, в варварском языке, в антипатриотизме. Среди ненавистников «Мертвых душ» много было и таких, которые, как граф Ф. И. Толстой — «Американец», считали, что их автор — «враг России и что его следует в кандалах отправить в Сибирь».

Среди славянофилов не было единодушия в оценке «Мертвых душ». Но и восхвалявшие поэму были весьма далеки от объективного ее истолкования. К. Аксаков выпустил брошюрку: «Несколько слов о поэме Гоголя: „Похождения Чичикова, пли Мертвые души“ (1842). Выхолащивая социально-обличительный смысл поэмы, уводя ее от современности, этот критик заявлял, что она ценна воскрешением „древнего, гомеровского эпоса“, „великим эпическим созерцанием“.

Передовая критика восприняла „Мертвые души“ как произведение новаторское, социально-историческое, беспощадно-обличительное, патриотическое и эстетически значимое. По мнению Белинского, „Мертвые души“ — „великое произведение“, критик сравнивал этот шедевр с „Илиадой“ Гомера. Герцен, перекликаясь с Белинским, считал, что „это история болезни, написанная рукою мастера“.

Прогрессивная критика с самого начала подчеркивала огромную масштабность обобщения образов „Мертвых душ“, перекрывающего границы их национальности. Белинский полагал, что во Франции и Англии действуют „те же Чичиковы, только в другом платье… они не скупают мертвых душ, а подкупают живые души на свободных парламентских выборах!“. Чернышевский, имея в виду Францию после революции 1848 года, заметил: «Во Франции, как и повсюду, есть свои Маниловы и Чичиковы». П. А. Кропоткин, теоретик анархизма, указывая на распространенность типа Чичикова, писал: «Он принадлежит всем странам и всем временам; он только принимает различные формы, сообразно условиям места и времени».