ГЛАВАТРЕТЬЯ. «Новый мир» в 60-е годы 4 страница

В 1981 году появляется роман М.Алексеева«Драчуны». Сам по себе материал, к которому обращался писатель, был взрывоопасен: коллективизация в романе представала не как величайшее достижение социализма, а как национальная трагедия, приведшая к страшному голоду 1933-34 годов. При этом Алексееваинтересовал не столько социально-политический аспект событий, сколько философский, онтологический: он стремился показать, как социальные преобразования крушат бытийный уклад русской деревни, разрушают деревенский дом, который на протяжении столетий оказывается основанием русской жизни в целом. В сущности, роман М.Алексеевапрямо соотносился с проблематикой деревенской прозы, воссоздавая один из актов гибели деревни как особого, коренного, уклада национальной жизни. Он вслед за Распутиным, показавшим уходящую на дно рукотворного моря Матеру, усматривал в ней судьбу русской Атлантиды, стремясь сохранить не только ее заветы и предания, но и сыновнюю память о ней.

Нельзя сказать, что появление романа стало столь уж заметным событием литературной жизни. Были на него и положительные отзывы, звучала и настороженная критика официального, охранительного, направления. Подлинным событием этот роман сделала яркая и смелая статья Михаила Лобанова«Освобождение», опубликованная в саратовском журнале «Волга» (ни один из центральных органов не осмелился ее напечатать). В статье содержалась такая интерпретация романа, которой испугался и сам Михаил Алексеев, литературный функционер Союза писателей, главный редактор журнала «Москва», официально признанный и многократно награжденный. Ноябрьским вечером 1982 года по одному из центральных каналов телевидения вне сетки программ появилось странное выступление Михаила Алексеева, который, сидя в своем кабинете на фоне книжных стеллажей, испуганно говорил, что главным литературным событием его жизни был и остается роман «Хлеб – имя существительное», а опыты его прозы последнего времени, превозносимые некоторыми критиками (явно заблуждающимися, звучало в подтексте), не могут идти ни в какое сравнение с тем романом. Это было, по сути, публичное самобичевание писателя, едва ли не отказ от своего произведения, спровоцированный статьей, обнаружившей глубинный философский смысл романа, который никак не укладывался в рамки советской идеологии, напротив, в трактовке судеб русского крестьянства прямо ей противостоял.

В основе статьи Михаила Лобановалежало противопоставление русского опыта западному. «Если духовным плодом буржуазного запада считать экзистенциализм, как опыт переживания личности, - писал Лобанов, - то как жалок этот опыт индивидуального сознания перед всемирной поучительностью нашего выстраданного опыта! Не странно ли, читая француза Камю, видеть трагедию его героя в том, что зной заволакивает его сознание, он теряет контроль над собой и непроизвольно убивает человека?»[360]. Экзистенциальным переживаниям «француза Камю» и его героев Лобановпротивопоставляет жуткие в своей простоте слова одного из героев Шолохова, старика, в доме которого Григорий оставляет раненную Аксинью, прося вылечить ее: «Человека убить иному, какой руку на этом деле наломал, легше, чем вшу раздавить. Подешевел человек за революцию». Уже в этой, казалось бы, проходной реплике эпизодического персонажа критик усматривал непреодолимую пропасть между двумя мирами: русским и западным.

Однако статья Лобановастроилась не на противопоставлении западного и русского опыта, как это было у Кожинова. Ее проблематику определял другой вопрос: в какой мере извечная традиция русской литературы – утверждение положительной, созидательной основы крестьянства – отразилось в литературе советской?

На рубеже 1920-30-х годов многовековой традиционный уклад русского крестьянства подвергается ломке. Как это отразилось в литературе? В поисках ответа Лобановобращается к сюжету «Поднятой целины» Шолохова, заостряя внимание на его действительно парадоксальной, с точки зрения классического литературного опыта, завязке, появлении двадцатипятитысячника Давыдова в Гремячем Логу: «Питерский рабочий, приезжающий учить в донскую станицу земледельческому труду в новых условиях исконных земледельцев, – это некий символ нового, волевого отношения к людям», - полагает критик. О том старом, патриархальном преклонении перед мужиком, чем грешили многие из классиков (Толстойи Достоевский) не могло быть и речи у Шолохова. Места поменялись: идейно вооруженный писатель (нередко пришедший в литературу от станка) призван был образумливать, просвещать идейно дремучего мужика. Просвещение понималось как обличение крестьянской несознательности, отсталости во всех видах, от бытовой до политической, всякого рода инстинктов – от частнособственнических до физиологически животных.

Традиция нигилистического отношения к крестьянству, проявившаяся в «Поднятой целине» Шолохова, является, по мысли критика, характерной чертой всей советской литературы: советский писатель просто не знает своего народа. Критик демонстрирует это, обращаясь, например, к «Владимирским проселкам» В.Солоухина. По его мнению, писались «Владимирские проселки» больше в московский Библиотеке им. Ленина, и автор пустился путешествовать по родному краю, уже имея в рюкзаке готовую рукопись. Невиданно трогательным было для литературы уже то, что автор очередной далекой поездке предпочел путешествие по земле, где он родился. Увы, с чем пошел, с тем и пришел - с записками туриста, хотя и о родном крае. С точки зрения критика, в творчестве Солоухина, в его рассказах об общении с земляками проявляется снисходительное отношение цивилизованного городского человека к оседлым аборигенам, которых автор дивит рассказами о том, в каких заграницах бывал, что там видал, что едал и пивал. О понимании народной жизни и просто об интересе к ней говорить не приходится.

И лишь деревенская проза последних двух десятилетий вопреки традиции советской литературы обращается к жизни крестьянства. Так Лобановпереходит к главному предмету своего исследования – роману «Драчуны» М.Алексеева. Основу эстетической концепции романа, по мнению критика, составляет быт, в котором и проявляется характер русского человека, быт, обеспечивающий его устойчивость при всевозможных изменениях. «Россия жила многоярусным бытом, - пишет Лобанов. – Из этого многосоставного быта и могло только родиться то богатство русской культуры, которое сделало ее феноменальным явлением в мировой культуре. В «Драчунах» быт явлен в последнем акте его исторической драмы». Здесь нет помощи нуждающемуся, попавшему в беду односельчанину, этой извечной традиции крестьянской жизни. Русская деревня в «Драчунах» - на переломе 1920-30-х годов, с еще живущими чертами традиционного быта, но и со вторгающимся в него, переворачивающим его лемехом социального эксперимента небывалой новизны, т.е. коллективизацией.

Лобановобращает внимание на характерные бытовые подробности села 30-х годов, за которыми усматривает бытийные стороны складывающейся «новой жизни» в русской деревне. Так, в школе объединяющим людей началом служит разучивание революционных песен. Внедрение в детское сознание классовой бдительности, направленной против семьи, родственников. Бдительность переносится и на природу, которая тоже мыслится теперь как враждебное начало. Критик предлагает сравнение двух сцен (деревенские мальчишки в ночном у И.Тургеневав «Беженом луге» и у М.Алексеевав «Драчунах»): сравните растворение в ночной природе у Тургеневаи эту ночную настороженность маленьких кавалеристов, готовых принять каждый ночной звук за вражескую вылазку, и вы почувствуете качественные изменения в детской психике даже в отношении к природе.

Эти качественные изменения проявляются и в самом названии романа «Драчуны»: драка предстает как общее состояние крестьянского мира в эпоху социальных катастроф. Будучи чуждой исконному патриархальному укладу и быту, теперь драка есть обыденная бытовая ситуация, вырастающая в войну всех против всех. Детская драка, возможная всегда, спонтанно вспыхивающая и тут же гаснущая, не оставляющая по себе следа и не сеющая обиды, вдруг под воздействием новых социальных обстоятельств превращается во что-то большее, не затухает и не гасится старшими братьями, но напротив, захлестывает и взрослый мир, и уже улица идет с кольями на улицу, семья на семью, а дальше сын предает отца, брат доносит на брата, сосед идет войной на соседа. Согласие людей утрачивается, народ оборачивается в драчунов, драка характеризует психологическое состояние людей – и это результат искусственного классового размежевания внутри единого деревенского мира, результат политики коллективизации.

Помимо этого, философского, аспекта проблематики романа, безусловно значимого, Лобановобратил внимание на еще один: Алексеевпоказал, что и голод 1933-34 годов был спровоцирован коллективизацией и раскулачиванием, а проводниками этой политики были активисты со щупами, отбиравшими у деревни последние крохи – на индустриализацию.

Помимо прочего в статье Лобанова, пожалуй, впервые за советское время, создавался образ критика – учителя жизни, морального судии, способного предъявить писателю самый строгий нравственный и литературный счет. Он обращался к Алексееву с теми же интонациями, что Белинскийпоучал Гоголя, распекая его за «Выбранные места…». Так, Лобановпротивопоставлял «Драчунов» как книгу полной исторической правды предшествующим произведениям писателя, в которых такой правды не находил, ибо они писались с оглядкой: «Своим новым романом Алексеевустроил объективно как бы даже суд, нравственно-этический, над своими прежними книгами о деревне». В «Драчунах», утверждал Лобанов, писатель честен перед памятью погибших от голода земляков.

Реакцией на статью Лобановастала развернутая публикация «Литературной газеты», появившаяся в начале 1983 года с характерным заголовком «“Освобождение”… от чего?». Ее автор П.А.Николаев, ученый, профессор МГУ, критиковал М.Лобановас тех же позиций, что и его коллега В.И.Кулешовв «Правде» годом раньше статью В.Кожинова. Эти позиции отнюдь не были выигрышными: идее национального единения противопоставлялась идеология классовой борьбы в деревне. При этом дискурс, к которому обращался ученый, воспринимался как официозный, партийно-государственный и давал возможность судить оппонента с позиций «единственно верной», как говорилось тогда, марксистско-ленинской идеологии и методологии: «В «Тихом Доне» - неприглядная картина создания враждебных станов, зато обратившись к «Драчунам», мы увидим, как добродетельно их примирение не только для них самих, но и для всей деревенской среды, для всей нравственной атмосферы…

Трудно вспомнить аналогичный случай в критике столь явного и демонстративного антиисторизма… Статья М.Лобанова– феноменальный пример почти безоговорочного критического нигилизма по отношению не только к большой литературе, но и к истории». Впрочем, заключая статью, П.А.Николаевпришел к выводу, который трудно оспорить и с которым согласился бы, вероятно, и автор, ставший объектом его критики: «Как видим, М.Лобановубежден в существовании некой таинственной народной души, оставшейся, по его логике, нетронутой и в эпоху классовой борьбы в деревне» [361].

Итак, неопочвенническая тенденция в литературной критике стала весьма заметным явлением 70-80-х годов. Во второй половине 1980-х, когда общественное и литературно-критическое сознание было склонно к прямому сопоставлению современной ситуации с той, что сложилась в эпоху Оттепели, и симпатии подавляющего большинства читателей склонялись в сторону демократической тенденции, ведущей свою родословную от «Нового мира» А.Т.Твардовского, представители неопочвеннического направления все равно выглядели более убедительно, чем их оппоненты – шестидесятники. Особенно наглядно их идейное преимущество проявлялось в открытой полемике, например, на страницах «Литературной газеты», которая в 1989 году организовала рубрику «Диалоги недели», где представляла на одной полосе колонки непримиримым оппонентам, сторонникам «почвенного» и «демократического» лагерей. Одна из таких дуэлей, растянувшаяся на несколько номеров, свела В.Кожиноваи Б.Сарнова, представителя «демократической» идеологии. Аргументация Кожинова, использовавшего отточенные в условиях постоянной литературной оппозиции предшествующих десятилетий аргументы, выглядела явно убедительнее.

В настоящее время идеи, которые формулировались на протяжении 70-80-х годов, получили углубленное развитие в трудах профессиональных ученых-литературоведов, выступающих и как критики. Одной из наиболее заметных фигур этого направления является, в частности, А.Большакова, автор нескольких монографий о деревенской прозе, о русском самосознании и его воплощении в литературе[362], часто выступающая и на страницах периодики.

Контрольные вопросы и задания

Охарактеризуйте роль журналов «Наш современник», «Молодая гвардия», «Москва» в литературном процессе 70-х годов. В каком отношении находились они к идеологии «Нового мира» 60-х годов? В чем причина их оппозиционности? Позиция какого лагеря представляется вам более привлекательной? Обоснуйте свой ответ.

Обратитесь к характеристике, которую дал А.Солженицын ранним статьям «Нашего современника» и «Молодой гвардии». Как он охарактеризовал статьи В.Чалмаева? В чем увидел их сильные и слабые стороны? Согласны ли вы с аргументацией А.Солженицына?

Почему столь заметным общественным событием стали некоторые книги серии «ЖЗЛ»? Обратитесь к книгам И.Золотусского, Ю.Лощица, М.Лобанова, О.Михайлова, вышедшим в серии в 70-е годы. Какие сложившиеся в советское время представления о литературе ХIХ века оказываются там переосмыслены? Почему официальные критики обвиняли авторов в ревизии марксизма-ленинизма вообще и советской идеологии в частности?

Обратитесь к полемике, которую вела с неославянофильским направлением официальная критика. Проанализируйте ее дискурсивный аппарат. Почему ее доводы были явно неубедительны?

Прочитайте статьи В.Кожинова «И назовет меня всяк сущий в ней язык…» и «Русская литература и термин “критический реализм”». Попробуйте воспроизвести идеологические и эстетические воззрения критика, показать его методологию, систему аргументации, круг вопросов, которые его волновали. Что вам представляется приемлемым и близким? Что вызывает возражения? Аргументируйте свой ответ.

Прочитайте роман М.Алексеева «Драчуны» и статью М.Лобанова «Освобождение». Воспроизведите позицию критика, покажите его претензии к автору. Почему новый роман писателя вызывает у М.Лобанова безоговорочную поддержку?

Как вы оцениваете тенденцию, которая была представлена на страницах «Нашего современника» и других изданий, близких ему в идейно-эстетическом отношении?