А мы… А мы – пророки нашего позора. 7 страница

Досадую, что так и не успел долистать ни литературные испражнения «старого мудозвона», ни некоторые литературные памятники. Старость по мне – излишняя гадость, а бреда и своего хватает. Хотя, согласно уставу Церкви св.Эвтаназии, заканчивать добровольно свой земной путь не обогатившись сим знанием непростительно пошло. Настолько, как появиться в крутой тусовке в совдеповском лавсановом спинжаке вместо по рангу положенного изыска от японского модельера. И запросто может статься, что вступив в клуб этих придурков – Пушкина, Рубцова, Мориссона и Кобейна, - не о чем будет поговорить на небесах. И стоило ли тогда истреблять в себе малодушие, шагая в немую, глухую и слепую бездну? мчать сквозь возможный тоннель на пугающих сверхзвуковых? освобождать с неизвестно еще какой болью томящуюся в пожизненном плену душу? проходить сквозь горящие врата Тартара и обретать раньше срока истинное зрение? Чтобы необразованным чубуком исступленно молчать, усевшись на бежевой тучке над Эквадором, вдыхая переспелую влагу по-настоящему диких джунглей? Чтобы пребывая в теперь уже навсегда застенчивой глупости, очищаясь, трансформироваться из урбанистического инфанта в нечто гораздо более близкое к божественному замыслу, но с невозможностью поддержать беседу? Эх…

Ну, с обыкновенными-то гениями вроде как понятно – выкрутятся, сымпровизируют, очаруют избранное общество. А о чем поведаешь ты? Разве что о море, и то – если видел. Я видел, а значит Уильям Сьюард останется недочитан. Впрочем, я и без того найду, что рассказать.

Возможно (и что на самом деле пугает слегонца), все окажется совсем наоборот. Ведь любой из нас, пусть и прилежнейший фаталист, всегда где-то в зародышах неизбывно обреченных мыслей желает себе лучшего жребия. Если и не вечной жизни, то уж, по меньшей мере, легкой смерти. А ну как будет явлено отнюдь не сокровенное облачко испарений мочи Иеговы, а лютующий адский пламень, тесный котел и неподкупные черти-садюги? Что тогда? Билет-то в один конец.

Хотя, нет. Вряд ли столь пасмурно. После всего уже не останется никаких тайн, и ускоренно обретенная нематериальная реальность останется греться в лучах идеала невероятного знания. Я знаю, Он не может не простить. Но откуда я это знаю?

Я видел в морге однажды: железные полки-сталлажи, прогнутые и сально грязные, в два яруса по периметру обитых жестью стен, и вздувшееся мясо, окольцованное по запястьям и лодыжкам бечевками клеенчатых бирок… Люди. Свалка людей… Возьми бирку из роддома, которую всегда хранит мама вместе с локоном первых волос, и эту, последнюю, с лодыжки, - между ними умещается жизнь… Холодно…

Я заметил: смерть беспощадно обезображивает, бескомпромиссно портит. Оставьте сказки о мертвых царевнах – они протухли, темнеют и воняют даже в хрустальных гробах!.. Как к ним относятся? Ты спрашиваешь… Как к весу, противно воняющему, отвратительно обнаженному, тяжелому и непослушному весу костно-волокнистой ткани. Вот голяшка, вот бедро, длинные спинные по хребтине… Расчлененка весит легче – это понятно… Свозят всех: утонувших, вздернувшихся, вскрывшихся, застрелившихся, застреленных, раздавленных, упавших, отошедших спокойно или в муках. Свозят отовсюду.

Я не мог оторваться: туши-дудья, всегда распухшие, желто-сине-черные с коричневым отливом, любых размеров, обоих полов, внавалку и по отдельности, с торчащими нелепо окостенелостями… Тусклые полузакатившиеся глаза – веки позже подклеит бальзаматор.

Я познал: некогда в прошлом, и может всего час назад, пластичные станы навсегда сковались безжизненным оцепенением. Навсегда… Какое безнадежное слово!

…У женщины живот – как груша. Скопились газы. Или кровь из порванных органов. На животе, головой меж замятых грудей, - малюсенький мальчик. Пальчики согнутых ручек врастопырку. Ножки странно подвернуты. Авария? Авария… Сосед – муж – весь перезашитый мужчина. После вскрытия. В волосах марляные нити и сор. Рука заломанным наизнанку локтем перевешена через бедро женщины… Возраст троих общий – время стоп… Нагие адинамические танцы. Гойевский колорит. Последний раз они так откровенно касаются друг друга. Тройных гробов нет, и руки с любимыми не переплетешь. Каждого ждет отдельная ячейка… Этюд «Прощание».

Вспоминая, в нос ассоциативно проникает запах формалина, крови и гнили. Потусторонний замес благорастворения воздухов… По акустическим нервам – провалистый удар-шлепок голого тела о затертое, с налипшей нечистью, железо шконок.

Вернувшись с одеколоном, пристально изучаю свое тело. Один неверный шаг и начнется нервный тик левого века, потом – психоз, следом – истерика. Пришло время очередной животворной дозы смертьнесущего вещества.

И потекли липкие от пота, пролонгированные отчаянием минуты поиска вены.

Идет анализ. Поторопишься – крах, изгадишь настроение. Зародится еще один гнойник. Ты сам уже – один сплошной гнойник.

Итак… Поверхностные пожжены и никогда не восстановятся. Ха, не успеют, - а юморной ты, да? Далее. Ниточки на стопах исчезли в мякоти гангренозной опухоли – ноги не лезут в ботинки. Каждое прикосновение – ожог. Это от толченого димедрола, когда отравы мало. От него вся гниль. Не попадешь, и гниешь падалью. Самое обидное, если давшая контроль вена лопается в процессе. Тогда – слезы, истерия, судорожные вонзания иглы в другие места, вслепую, рыдания и припадок второй, состояние аффекта… Однажды я так же сидел перед зеркалом в прихожей у Хромого, издырявив собственную шкуру доброй дюжиной попыток. Весь в крови и спешно налепленных ватках, шприц даже снаружи вишневый, руки трясутся, слезы из глаз в три ручья. Что делать? Никак не попадаю. Мутнеет в глазах. Кровь свернется – доза пропадет, станет совсем плохо. Что ж, ничего не остается, как по-медсестрински хлопком в зад. Прямо до кости! Гоню. Через резь рвущихся тканей, но гоню… Спустя день не мог сесть. Спустя три – вулкан гнойника размером с кулак, температура под сорок. На седьмой, опять же через боль и слезы, надавил стакан гноя пастельных тонов. Однако, выжил. Судьба.

И сейчас – не тело – упадок. Бескрайний или почти так. Синие абсцессы бугрятся по ногам. В паху пропитавшиеся тампоны на пластырях. На руках давно ничего нет – ни вен, ни мяса. На сонной артерии мозоль с грецкий орех. В пору шарфиком заматывать, как Витас жабры. Поэстетствую напоследок, когда-то я был поэтом… Всюду сплошные тромбозы, упругие катышки кровяных сгустков. Тромб в сердце – инфаркт, тромб в мозг – инсульт. Представь, закуриваешь сигаретку, две затяжки – от стенки сосуда отрывается комок кровяных телец, еще одна – бляшка доходит до мозга, поднимаешь руку для четвертой – все, и жизнь измерена сигаретой. Мои персональные шансы дождаться удручающе велики. И ждет-дожидается либо кардиология и инвалидность, либо кома с потерей речи и движения, с хождениями под себя и по мукам. Грузит, но я успею. Я верю в свою счастливую звезду. И…

О-па… дай бог, дай бог… не ради кайфа, ради лечения… не ради… только бы выдержала вена… ради лечения…

Пальчиком зажал, закуриваю. Без лекарства совсем никак. Плачевно. А до личноустроенного себе Армагеддона еще шевелиться надо, побегать и…дожить. Дожить, чтобы постичь вторую из двух монументальных Тайн, второе начало всего, вокруг которого вращается любая вера, любая религая, любая церковь. О предубеждениях и течениях, о допустимых нормах и моментах выбора в различных вероисповеданиях и говорить не хочу. Никчемная демагогия. Кто вправе осудить меня за то, что я люблю Жизнь или Смерть? Кто вправе меня осудить за то, что я люблю жизнь вечную? В ноздрю тому нассать и делов-то… Единственная религия, к которой я принадлежал, - христианство в наипахабнейшем его варианте. Но и от него пришлось отказаться в свое время. Призадумался давеча, и не по нраву стали мне все эти бойни крестоносцев, поклонения костям и праху, покаяния после необходимых для него же грехов, юродивое ползание в рубище по грязи, ненависть к женщинам, до маразма слепое смирение, кровь, кровь, кровь во имя Христово… В общем, по-Тургеневски отношусь. Жизнь мне по нраву, обыкновенная жизнь. Смерть по нраву. А голову забивать – времени нет. После того, как Домбровского случайно прочел, между висяков своих, так и вовсе неохота стало. Ко всему прочему, я и крестик-то свой проколол. И доза, опять же, диктует.

Но некоторый момент меня все же интересует. Почему в реалиях современного мира столь оправдано и всячески на словах поощряется стремление индивида именно к Жизни, хотя равнозначное право имеет и Смерть? Ведь таинства сии, без шелухи разноязычных проповедей, в абсолютах своих равноценны, а в разгадке своей первоприроды с возникновением первой мысли человечества не продвинулись ни на шаг. Лишь обросли всякоразными космогониями да обрядами. Не гоже так. К тому же, если я, как отец или мать, считаю в своей власти дать жизнь кому-то будущему, то почему не имею право на смерть, свою собственную смерть? Несправедливо.

Оправданность стремления жить, безусловно, кроется в смыслах жизни. Для меня они, как должно быть и для другого, достаточно в общих чертах изъяснимы: творить добро, сажать деревья, растить детей… Тут и кроются корни личностного моего противоречия, мой полярный раздрай.

Годы поисков искусственного рая (сказать точнее, отметая легкий налет лицемерия, годы культивирования в себе самом разномастных наслаждений, годы отвратительной страсти к большему и большему поглощению веществ и, вследствие, к достижению новых и новых индивидуальных пиков экстаза) превратились в фактически необоримую зависимость, в тотальное порабощение личности. Что самым естественным образом привело к извращенной злобе по отношению к человечеству, к ближнему в частности. Привело к злобе и зависти, злобе и жадности, злобе и подлости… Так о каком, спрашиваю, творении добра может идти речь, если сам ты, ядом пропитанный, им питающийся, и есть мощнейшая концентрация черных начал? Совсем не до добра становится.

С зелеными насаждениями тоже предельно ясно: что ты, без дозы еле живой уродец, посадишь? Ты себя до унитаза-то без стенаний протяжных и жалкого скуления не донесешь. Низменное твое счастье, когда засыпается с приторным осознанием того, что утренняя доза у тебя есть. Но что поведаешь о тех параноидальных утрах, похожих всегда на сумерки, когда наркотика нет? Иди, говно, сажай дерева…

К вопросу потомства, между тем, в разрозненном наркоманствующем стаде отношение сугубо различное. Одни, никоим образом не обремененные «головной болью» о здоровье нашлепанных в перекумаровках даунов, их ничтоже сумнящеся шлепают. У других воспроизведение потомства случайно, и происходит из-за катастрофически редкого по причине подавленности, но все же недосмотра. Парадокс или кретинизм? И то, и то в непринужденной гармонии. Такие как я, по жизни мерзавствующие, но честно это признающие, несут моральное вето на продолжение своего родового древа. Как это ни странно, совестливая ответственность стоит навечной преградой, да и либидо, опять же, нулевое. И кто у меня народится, как считаешь, если героин внес неведомые мне, но однозначно отрицательные изменения в генофонд? Если сперма моя – отрава мутировавшаяся, тухляк застоявшийся? Что извлекут из чрева моей избранницы, окажись такая, - карлика-гермафродита, трупик без конечностей или одно массивное ухо?

У меня, можешь не верить, остались две личные заповеди, которые я не нарушил ни разу, которые не позволил нарушить случай, а теперь, даже если я и захочу, попросту не успею. Ни одного человека я не присажу рядом с собой на иглу, без его на то жгучего желания, и я не оставлю потомства, сгинув бесследно. Даже для настолько падшего, как я, это страшный грех. А грозный судия - внутри меня, осколочек истинного бога.

Итого, как листья осенью отлетели с древа Жизни ее лапидарные смыслы. Их может быть больше, но они так или иначе отлетят все. И что остается, когда продолжать продолжение скотства нет ни сил, ни желания? Угадал?

Подсказка: ОВЕР ДОЗА.

Теперь нечего бояться. Самое сложное объяснено и далось в осознание фактом, что ты умрешь. Непременно умрешь. При жизни от этого нахлынет тоска. Немногим позже телесная твоя оболочка органическим разложением войдет в состав земной коры. А что поделаешь? Хоть лоб расколи в молитвах, хоть крестом до изжоги налобызайся, ты станешь перегноем в любом случае. И больше ничего. Человек объяснимо рождается и объяснимо умирает. Биохимия и невмешательство божеств. Член, вагина, трение, сперма в матку, зародыш, девять месяцев в среднем от последних месячных, роды, кормление, рост, зрелость, болезни, смерть. Возможны вариации на заданную тему, что мы называем неисповедимыми путями, - обыкновенная случайность или их скопление в судьбе каждого из нас. Большинство хороших путей мы в расчет не берем, разумно полагая их плодами собственных усилий; факт роковой въедается в мозг, и мы делаем из него знамение… Душа, которой приписывают иные чудесные свойства, также обречена. Поскольку любые проявления ее: совесть и раскаяние, ненависть и подлость, любовь и добро, в конце концов, имеют место быть лишь в замкнутом пространстве действующей черепной коробки. Почившему же в бозе подобные проявления уже не свойственны… Впрочем, если кому-то и хочется во что-то верить – да пусть будет так!

Лично для меня иллюзии развенчаны, мистификации невозможны, учения несостоятельны. Мясо живет, мясо умирае. Иногда после мяса остаются «Мадонна» и «Ромео и Джульетта». Мысли, настроения и надежды умирают вместе с мясом. Грустно…

Грустно, что заканчивается моя путевка в жизнь, двадцать восемь и ничего не сделано для бессмертия. Я выполз на старт финишной прямой без груза прошлого, настоящего и будущего. Что-то дополнять особо и нечего. Нудная специфика обыкновенных дней, что всегда делятся лишь на две категории: когда есть деньги и когда денег нет. При наличии наличности или ее эквивалентов остальное примитивно: идешь, берешь, варишь, колешь. Когда же средств нет, тут-то и проявляется полный спектр изворотливости жаждущего мозга. Ты жалостливо втираешься в коллектив платежеспособных и падаешь «на хвоста», что достаточно трудно в силу наркоманской изворотливости и жадности; помогаешь страждущему достать, получая свою дозу на лечение за «ноги»; кидаешь знакомых лохов и неопытных барыг; обманываешь персонажей незнакомых с последующими, пятьдесят на пятьдесят, тумаками. Короче, кружишься на бесовской центрифуге упрямого и запытывающего поиска. Руки твои, вечноотекшие, одутловатые, с въедливой траурной каймой под растрескавшимися ногтями, не по виду умеют вытворять такие вольты, каким позавидовал бы и хороший катала. Как пример: за два лестничных пролета, что отделяют тебя от насадившего деньги клиента, ты, шулер по нужде, не вынимая руки из заветного кармана, на ощупь разворачиваешь чек, отсыпаешь в свой целлофан искомую щепоть, досыпаешь какой-нибудь побелки, заворачиваешь и отдаешь, как ни в чем не бывало, ожидающему. Иногда получается почти волшебство. При таких способностях деньги можно зарабатывать и по-другому. Но мысли полностью во власти опиума, как и подгнивающее тело. А опиум не терпит конкуренции.

Вот так и бытуя в чудовищно промозглой весне, полностью захваченный идеей собственной смерти, я твердо уверовал, что скоро ее обрету. И все равно постоянно искал подтверждения своим намерениям извне; в случайных стечениях обстоятельств пытался отыскать еще хоть одно, пусть крохотное и едва различимое зернышко предначертаний. Не скрою: я человек и я сомневался! Изредка доходило до того, что лежа на кровати, я загадывал на удачу и выщелкивал недокуренную сигарету в стоящую на подоконнике пепельницу. Попадание сулило исполнение желаний. А желание было одно… Я прикуривал новую сигарету, и вдруг понимал, опять понимал, в который уже раз понимал, что схожу с ума, маразматирую.

Я обыгрывал сокровенную свою идею со всех сторон, и памятуя библейское «безверие – грех», гнал из строгого логического ряда любую мысль о бегстве. И лишь когда воспаленная фантазия детально обрисовала план добровольного ухода, учтя каждую мелочь, а здравый разум, его проанализировав, утвердил, я окончательно и бесповоротно убедился, что движим по истинному пути. Подтверждением тому служило все, начиная с малого: полная потеря материальных благ, социальная незадействованность, отсутствие друзей и привязанностей и вовсе не гордое одиночество, искалеченное тело и предцирротическое состояние, блуждающие в оставшейся крови вирусы и душа, переродившаяся к иному началу. Не осталось ничего, даже пресловутой чести. И в чем смысл жизни? ТАКОЙ жизни? Для праведного я оказался закрыт со всех сторон: сам закрылся…

Посему, после слияния всех мрачных фактов настоящего – иными словами, когда пазлы сошлись в единую картинку, когда по высшей воле и при моем действенном потворстве сложилась адская мозаика мечты, я понял, что «пора, мой друг, пора…» Безусловно, ситуацию можно отнести и к лагерю противных суждений, как шанс снова оттолкнуться ото дна и начать карабкаться. Но слишком давят грехи, слишком магнитит последнее дно. Не отмыться. Не оттолкнуться.

Вдохновленный, в апреле я совершил последнюю подлость. Обокрал родную сестренку, добыв-таки необходимые деньги и золотишко. «Ну да ничего, - думал я, прекрасно понимая, как есть на самом деле, - еще наживут. А мне мечту осуществлять, причем спешно». Я знал, что золотоволосому мальчугану никогда не расскажут обо мне.

После этого все встало на свои места. Вероятно, так мне и было на роду написано, в какой-нибудь Книге Перемен, - суждено до последнего оставлять после себя мерзость. Что пиздеть о душевной драме? Нет души больше, умерла раньше, чем тело. Ведь несмотря ни на что, я получил материальную помощь, дабы устроить церемонию именно так, как я того хочу. Сценарий мой, только мой, мой неотторжимо. Я писатель, режиссер и актер. И играть необходимо сразу набело. Что, отвлекусь, я не умел делать никогда. Я всегда марал невидимые страницы каждодневности. Однако, подобное пошлое графоманство в настоящем может оказаться для единолично моего дальнейшего безумно болезненно. Потому – недопустимо. Отныне и на совсем недолгое земное «навсегда» я выбираю девиз «Pereat!»[49] И оттопыренный большой палец упрямо вниз.

Маяковским я плюю в зеркало: «Самоубийство. Самоликвидация. Самоказнь», - как революционный слоган… Ты обязательно попытаешься меня отговорить, разубедить, разжечь азарт к земному -–я знаю. Но к земле я уже ближе, чем ты… Быть может, даже скажешь, что я трус. Я лишь улыбнусь уголками губ. Спасибо тебе, человечек, за то, что не прошел безучастно мимо. Это приятно ощутить иногда. Но я ничего тебе заведомо не скажу, и ты меня не заметишь.

Смертный грех. Спасение. Суицид… Самый эгоистический порыв человека. Много эгоистичнее, нежели кровавое насилие от переполняющей гормонами любви. Подойти к сути вопроса следует совершенно трезво и сугубо прагматически, презрев спонтанный дилетантизм, дабы не наносить опаснейшую травму психике, а также окончательно взвесив все «за» и «против». Чтобы томясь в гипотетическом чистилище отрезвевшим, очистившимся, в сменившей аффектацию прострации, не выглядеть жалким идиотишкой перед знакомыми и незнакомыми. Чтобы ни на йоту не сожалеть об эмоциональном проступке взбудораженного стимуляторами мозга. Чтобы «не было мучительно больно».

Уходить следует, по возможности, максимально корректно, деликатно, по-английски, не досаждая близким и просто окружающим шумовой гаммой и нечистоплотностью. Не стоит устраивать шоу и уподобляться Курту Кобейну, забросавшему своими потрохами близлежащие окрестности. Где же утонченная прощальная эстетика? Где вкус?

Теоретически, способов, безусловно, с избытком. Как и примеров. Кто-то пишет кровью стихи и вздергивается в «англетерах», запачкав ширинку посмертным эякулятом[50]. Кто-то, потихонечку начав с уха, настырно дырявит себя с годичными интервалами, притом, запечатлевая в холсте и масле метаморфозы на всех стадиях, окромя триумфа последней, смертельной раны[51]. Кто-то сигает с мрачных высот, всю жизнь где-нибудь в подсознании мечтая взмыть в лазурь и получив наконец драгоценное стечение обстоятельств. Кто-то скачет на речку и будучи не в силах произвести действие собственноручно доверяет механику судьбе, предпочтя-таки небытие долговому бесчестию. Кто-то залезает с гитарой в джакузи и врубив ток совершает последнее мелодическое омовение в электрических волнах судорог. Еще режут вены и мужественно ждут сладкого оцепенения с кубинской сигарой, скатанной на крепкой ляжке мулатки, в зубах. Еще глотают химикаты и пригоршни таблеток из маминой аптечки, запивая это дело «Пепси». Еще топятся… Словом, на вкус и цвет… Важно выбрать по сердцу, как говорится.

Лично я предпочитаю легендарную передозировку. Во-первых, не кроваво и гигиенично. Во-вторых, нисколечко не больно, как пальчик проколоть, - знаю по собственному опыту, так как непредвиденно съезжал с орбиты, бывало. Да и сам таких астронавтов вытаскивал: лежат себе, хоть еби, синеют тихонечко, и ни шороха от них, ни вздоха…

Если кому-либо вздумалось решиться, рекомендую даже не вдумываться в религиозную галиматью, что, мол, себя порешившим путь в горние миры заказан. Врут. Они не знают и врут. Тем паче, в разных вероисповеданиях свои точки зрения. Как простительная банальность – самурайское харакири; совершенное пред ликом позора – высший подвиг. А вообще, все псы попадают в рай. Это даже дети знают. С чего бы и нет? Есть достоверные свидетельства? Ко всему прочему, так, на случай все-таки сомнения, несложно обмануть Господа бога, не узревающего в каждом дне существования планеты миллионы кровавых грехов. Господь, безусловно, не обратит внимания на твою маленькую шалость. Он слишком занят маникюром и бородой, и давно предоставил человечество самое себе.

Я поделюсь собственным сценарным планом. Вдруг кто-то любит готовенькое, фаст-фуд для мозгов?

Внимайте:

1. Снять недорогой, но чистый номер в отеле.

2. Посетить парикмахера - мой протеже должен хорошо выглядеть.

3. Вкусно поужинать, лучше в номере. Еще лучше, не замутняя разум алкоголем. Впрочем, рюмочка коньяка не повредит.

4. Принять теплую ванну, пенную, с морской солью.

5. Облачиться в лучшую одежду.

6. Черкнуть письмецо. Это по желанию, ведь может статься, что в объяснениях нет необходимости. Стильно оставить предсмертные строки. Еще более стильно – кровью их пальчика. Рифмовку и размеры можно не соблюдать – последнюю поэтическую вольность тебе простят.

7. Покурить, уколоться и уснуть.

Гений.

N.B. Для особо полноценного прощания допустимо заказать проститутку. Хотя это, по-моему, невероятно пошло, плотоядно, жизненно. Однако вполне приемлемо в наше прокислое эклектическое время. Далее, если после финальных благ не возродится желание существование продолжить, ты на верном пути. Посему, смело гони остаточные сомнения, иначе из ностальгической жалости оставленная тобой тебе же самому дальнейшая биография психологически окажется невыносима. Причем ты так и останешься бегать по кругу тех же обстоятельств, но уже считая себя трусом. Упущенное мгновение слишком сильно гложит, поверь наслово.

P.S. Грамма два героина хватит за глаза. К слову, зелье сие не столь дорого, как таковое. Дорого на нем торчать. Тебе же надо для дела. Вместе с отелем, парикмахерской и ужином уложишься в сто долларов. Зато какая эстетика, а? Хладнокровная, безукоризненная. Со шлюшкой, конечно, дороже. Далее, если нет родственников и позволяют средства, рекомендую выбрать и оплатить гроб и погребение. Да, забыл напомнить, не забудь полноценно просраться и привести в порядок свои дела. Это по-меньшей мере вежливо.

Итак, уже не отыскать среди руин дня настоящего ту Силоамскую купель и совершив в ней омовение исцелиться. И я искренне рад, ибо ключи от счастья найдены.

Сцена №1. Голубоглазый мавр сделал свое дело, голубоглазый мавр может уходить.

Я снова перед зеркалом.

Думаю, лицо твое меня больше не пугает и не жалостивит, не отвращает. На этот миг я тобой доволен: намыт, побрит, причесан, благоуханен. Следующий миг станет уже не важен… Таков портрет.

Ослепительно белая сорочка действительно ослепительно белая. Португальский костюм темного фиолета летней ночи. Он видел многие твои взлеты и удачи, сохранив форму и элегантность. Туфли «Lioyd» - тоже остаток былой роскоши – немного стоптаны, но старательно начищены до алмазных бликов и соответствуют… Таков экстерьер.

На трюмо рюмка с раствором. Случайно пролить – к чему знамение? Я не пролью… Пачка «Мальборо». Но вот успею ли я закурить на приход? Я закурю до… Паспорт. Лист с краткими извинениями и прощание – я лаконичен, как брат Таланта. Выдавить из себя стишок не удалось… Фото нашей семьи. Только живите, пожалуйста… Вроде бы и все, все вроде бы готово… Таков интерьер.

За окном последний вечер моей весенней жизни. Дальше – зима и температура окружающей среды. Жаль, погода так себе, ни то, ни се. Пасмурно. Слякоть… Хотелось бы, конечно, чтобы было «ясное, холодное утро из тех, какими богата наша русская осень», как писал поэт за сто семьдесят одни год до моей весенней осени, в осень свою, болдинскую… Сам виноват, просуетился, и все срослось, когда завечерело… Таков пейзаж.

Странно, вся жизнь не проносится в одно долгое мгновение фрагментальными вспышками драгоценных моментов. Нет. Голова пуста, слегка потеряна. Приходится вытягивать приятные воспоминания самому, бескровно тираня память. Мама, папа, сестренка, золотоволосый мальчуган, Алекс, первые победы, девушки, цветы, Ян, Инесса, череда зла, собака, которую я убил… Хватит! Таков уж, верно, обычай. Таково прошлое.

«Я никогда, н-и-к-о-г-д-а, слышите, не хотел стать таким! И я не останусь таким!»

Время. Фотофиниш.

Пять кубов мутно-белого раствора выбраны в шприц.

«Куда гнать?»

Подгоняю раствор в иглу. Руки трясутся.

«Нет-нет, так щедро брызгать нельзя».

Сигарета в зубах. Дым лезет в глаза, щиплется. Но иначе можно и вовсе не покурить. А последняя сигарета – святое.

«В голень, в ту самую варикозную синюшку».

Суеверен. Смахиваю для верности ангела-хранителя с правого плеча.

«Не ожидал, серафимушка?»

Вгоняю иглу в плоть. Затяжка. Контроль – нет. Глубже. Контроль – нет. Затяжка. Еще немножечко.

«Ну же! Ну же! Родная!»

Контроль – есть!

«Не может быть…»

Затяжка.

«Какой настырный дым!»

Гоню. Плавненько-преплавненько.

«Только бы выдержала вена…»

- Ты придешь, милый? – Откуда эта мелодия? Откуда валдайские колокольчики? – Нет, дорогая, не жди…

«Только бы выдержала вена…»

…Мама, собака, Инна, вена, папа, сестренка, инок, Алекс, золотоволосый мальчуган, вена, собака, мама, папа, собака, золотоволосый мальчуган…

«Господи! Должна выдержать».

Выдержала.

Встаю, ибо лучше умереть стоя…

«Я встаю с колен!»

О, легкость парения!

Мир перевернулся…

Звезды, тишь, никого…

Я действительно на тучке.

Но отчего же слезы текут по щекам?

Я чувствую их, не чувствуя тела…

Ночь, моя звезда…

На небе нет немытых люстр.

Потолок!

О, неудачник! Дешевка!

Или я действительно нужен здесь?

Но гаснет свет.

Тишина.

Тишина…»

Так обстояли дела за четверть часа до того, как в незакрытую дверь на запах дыма вбежала милая горничная.

И это была сцена №3, ибо Бог любит Троицу. Сцена, которую я не помню.

[1]по легенде, ангелы разрезали тело будущего пророка на двенадцать частей, очистили их от скверны и сочленили вместе, после чего тот и получил свой пророческий дар.

[2]египетская девятка богов

[3]гриоты – народные сказители, барды (афр.)

[4]Сангома – ведунья (афр.)

[5]Лебэ – злой дух.

[6]Нуммо – верховное божество у некоторых африканских племен.

[7]Иштаб – богиня самоубийц.

[8]fimale – самка (англ.)

[9]ЛСД.

[10]Испанский поэт. В начале 16в. одним из первых европейцев встретил в боливийских Андах кустарники коки; он упоминает об употреблении индейцами листьев коки, которые бодрили и веселили их.

[11]Время отдыха по индейскому календарю.

[12]Индейская водка.

[13]Блюдо для пожертвований, макет модели Мира (будд.)

[14]«Северная пчела», журнал

[15]довольно болтать (нем.) – любимое выражение отечественного классика.

[16]Муза лирики (греч.)

[17]В 1898г. Дрессер впервые синтезировал героин.

[18]Первую (1842г.) и Вторую (1857г.) опиумные войны Китай проиграл.

[19]моя борьба (нем.)

[20]Первое упоминание в русской литературе об опиуме. Н.В.Гоголь, «Невский проспект».

[21]Ф.М.Достоевский, «Бесы».

[22]стекло – морфий (нарк.)

[23]Уильям Шекспир, «Король Лир», Лир, 2, 4.

[24]Иосиф Бродский.

[25]«Октавы», В.Брюсов, 1918г.

[26]«Ухожу в великое «быть может»», - Франсуа Рабле, умирая.

[27]трагическое очищение.

[28]деньги (общеросс.)

[29]голова (блат.)

[30]кружка (нарк.)

[31]ангидрид (нарк.)

[32]прятал запрещенное в отверстия своего тела (лаг.)

[33]деньги (нар.)

[34]Шарль Бодлер, «Искусственный рай. Опиоман».

[35]вены (нарк.)