ВВЕДЕНИЕ 3 страница. Пособия такого рода есть отнюдь не во всех национальных историографиях, но в качестве примеров отметим французский справочник А.Молинье [Molinier A

Пособия такого рода есть отнюдь не во всех национальных историографиях, но в качестве примеров отметим французский справочник А.Молинье [Molinier A. Les sources de l'histoire de France: Des origines aux guerres d'ltalie (1494). Paris, 1901-1906. T. 1—6]; английский — Gransden A. Historical Writing in England с 550 to с 1307. London, 1974; итальянский — Balzani U. Le ehronache italiane nel medio evo. Milano, 1909 (3-е изд.); австрий­ский — LhotskyA. Quellenkunde zur mittelalterlichen Geschichte Цsterreichs. Graz; Kцln, 1963 (Mitteilungen des Institute fьr цsterreichische Geschichtsforschung. Erganzungsband 19); поль­ский — Dqbrowski J. Dawne dziejopisarstwe polskie (do roku 1480). Wroclaw, 1964. Следует, однако, иметь в виду, что и по подроб­ности изложения, и по научному уровню это труды разные.

Чтобы получить общее представление о литературе того или иного периода средневековья, в контексте которой развивалось историописание, незаменимым остается труд: Manitius M. Geschichte der lateinischen Literatur des Mittelalters. Munchen, 1911-1931. Bd. 1-3.

Источниковедение средневекового историописания, как ни странным это может показаться, довольно активно развивается, так что не все в названных (или иных) пособиях уже отвечает современному состоянию науки. Чтобы следить за ним, необхо­димо обращаться к научным периодическим изданиям, количе­ство которых в последнее время заметно выросло. Но для общей ориентации по-прежнему лучшим остается издаваемый институ­том Monumenta Gemaniae Historica в Мюнхене ежегодник (по два полутома в год) Deutsches Archiv fur des Mittelalters,

в котором половину объема занимают подробные аннотирован­ные библиографические обзоры, систематизированные по тема­тическим рубрикам.

Агиография

Здесь достаточно ограничиться указанием на труд Общества болландистов Bibliotheca hagiographica latina antiquae et mediae aetatis. Bruxelles, 1898—1901. T. 1—2, с дополнительным томом: Bruxelles, 1911 (Subsidia hagiographica. T. 12). Сведения упоря­дочены именам святых.

Право

Классическим справочником и учебником по средневековой западноевропейской дипломатике остается: Bresslau H. Hand- buch der Urkundenlehre fur Deutschland und Italien. Bd. 1-2 (2-е изд. 1-го тома — 1912 г., 1-я половина 2-го тома — 1915 г., 3-е изд. 2-й половины 2-го тома — 1958—1960 гг.).

ГЛАВА 1. ПЕРВЫЕ УПОМИНАНИЯ О РУСИ 1Х~НАЧАЛА Х вв.

1.1. «КОРОЛЬ ИХ именуется ХАКАНОМ, А НАРОД НАЗЫВАЕТСЯ Рос...»: «Вертинские анналы»

Самое древнее, но достаточно пространное, сообщение о Ру­си находим в источнике, который относится еще к общеимпер­ской анналистической традиции единой Франкской державы (окончательно распавшейся после смерти в 840 г. императора Лю­довика Благочестивого, сына Карла Великого) — так называе­мых «Вертинских анналах» («Annales Bertiniani»), Название это условное и дано по месту находки основной рукописи в аббатст­ве св. Бертина (ныне Bertincourt на севере Франции). Созданы же были анналы (в той части, где находится известие о Руси) Пру- денцием, придворным капелланом сначала императора Людови­ка I (814—840 гг.), а затем его сына, западнофранкского короля Карла Лысого (840—877 гг.). Таким образом анналист, вероят­но, был очевидцем описанного им прибытия русских послов ко двору франкского императора.

В 839 г. к Людовику явилось посольство византийского им­ператора Феофила (829—842 гг.), который

«прислал также... некоторых людей, утверждавших, что они, то есть на­род их, называется Рос (Rhos); король (гех) их, именуемый хаканом (cha- canus), направил их к нему (Феофилу. — Авт.), как они уверяли, ради друж­бы. Он (Феофил. —Авт.) просил..., чтобы по милости императора и с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуть­ся [на родину], так как путь, по которому они прибыли в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайной дикости исключи­тельно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим пу­тем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности. Тщательно рас­следовав [цели] их прибытия, император узнал, что они из народа шведов (Sueones), и, сочтя их скорее разведчиками и в той стране, и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя задержать их до тех пор, пока не удаст­ся доподлинно выяснить, явились ли они с честными намерениями, или нет. Об этом он не замедлил... сообщить Феофилу, а также о том, что из люб­ви к нему принял их ласково и что, если они окажутся достойными дове­рия, он отпустит их, предоставив возможность безопасного возвращения на родину и помощь; если же нет, то с нашими послами отправит их пред его(Феофила. — Авт.) очи, дабы тот сам решил, как с ними следует посту­пить» (Ann. Bert., a. 839. Р. 30-31).

Так как северное побережье Франкской империи к тому време­ни уже не раз пострадало от опустошительных норманнских набегов, настороженность Людовика по отношению к людям норманнского племени не может вызвать удивления.

Приведенный текст давно служит предметом пристального вни­мания историков, находясь в самом центре ожесточенной поле­мики между «норманнистами» (считающими норманнов, по древ­нерусской терминологии — варягов, основателями Древнерусско­го государства) и «антинорманнистами», такую роль пришлых варягов отрицающими. И все же главные вопросы, связанные с тол­кованием этого известия, до сих пор остаются без определенно­го ответа.

Что за государственное образование возглавлял «хакан» «Рос»? Где оно располагалось? Само заимствование тюркского по происхождению термина хакан, казалось бы, указывает на юг Восточной Европы по соседству с Хазарским каганатом (ср. сви­детельство Баварского географа: гл. 1.3), располагавшимся в междуречье Дона и Нижней Волги, возможно — на Киев. Та­кая точка зрения на местопребывание «хакана» «Рос» весьма рас­пространена в науке. В то же время по данным современной ар­хеологии (которые все больше становятся пробным камнем для поверки исторических построений, касающихся IX—X вв., хотя далеко не всегда сами поддаются недвусмысленной интерпрета­ции) достаточно представительные находки скандинавских древ­ностей для первой половины IX в. есть только на Севере — в Приладожье и Приильменье; несколько позднее они появля­ются также в Смоленском Поднепровье и Ростово-Ярославском Поволжье. Вот почему некоторые историки предпочитают поме­щать «хакана» «Рос» в районе Ростова или даже близ балтий­ских берегов, в Ладоге. Налицо противоречие между письменны­ми и археологическими источниками, порождающее и разнобой в историографии. Противоречие это без преувеличения можно на­звать принципиальным. Ведь от того, как тот или иной иссле­дователь пытается разрешить его, зависит представление о гео­графических, этнических, политических, культурных условиях, в которых начинало складываться Древнерусское государство. Про­блема продолжает оставаться дискуссионной и по сути своей да­леко выходит за рамки темы настоящего пособия. И все-таки в не­которые важные ее аспекты данные иностранных письменных источников могут внести определенную ясность — например, в во­прос о титуле

1.2. «Хаган норманнов» в споре двух императоров

Дело в том, что «Вертинские анналы» — не единственный па­мятник, свидетельствующий о том, что русские князья древней­шей поры титуловались хаканами. Весьма показательное выска­зывание на этот счет имеется и в послании франкского импера­тора и итальянского короля Людовика II(844—875 гг.), направ­ленном в 871 г. византийскому императору Василию I (867­886 гг.), которое дошло в составе «Салернской хроники» («Chron- icon Salernitanum») X в.: «Хаганом (chaganus) мы называем го­сударя (praelatus) авар, а не хазар (Gazani) или норманнов (Nort- manni)» (Chron. Salern. Cap. 107. P. 111).

Неудивительно, что франкскому императору известно подлин­ное самоназвание владыки авар: Аварский каганат на Среднем Дунае был разгромлен его прадедом Карлом Великим (768-814 гг.) на рубеже VIII-IX вв.

В русскую историографию сообщение «Салернской хроники» вошло в ис­каженном виде вследствие неудачной конъектуры Г.Перца (MGH SS. Т. 3): «Хаганом же мы не называем государя авар, а также хазар или норман­нов». Такая странная неосведомленность франкского императора вызыва­ла даже сомнения в достоверности источника. А причина всего лишь в том, что издатель правильному «nos» — «мы» в латинском оригинале оши­бочно предпочел «поп» — «не». Эта ошибка исправлена только в послед­нем издании хроники У.Вестерберг.

Неудивительно также, что Людовика смутило именование «ха­ганом» «государя норманнов»: среди достаточно известных в За­падной Европе скандинавских конунгов «хаганов» не было. Важно другое: из ответа Людовика ясно, что в византийской им­ператорской канцелярии ок. 870 г., как и в 839 г., древнерус­ского князя продолжали именовать «хаганом», к тому же явно соотнося этот титул с титулом хазарского кагана. Мы не знаем, какой термин стоял в утраченном греческом оригинале послания Василия I на месте «Nortmanni» латинского текста. Но для тех, кто сомневается, что в данном случае имелись в виду не какие- либо иные, а именно восточноевропейские, «русские», норман­ны, укажем на свидетельство «Венецианскойхроники» Иоанна Диакона (рубеж X—XI вв.) (Ioannis Diaconi Chronicon Venetum), в которой русь, напавшая на Константинополь в 860 г., назва­на «народом норманнов»:

«В это время народ норманнов (Normannorum gentes) на трехстах ше­стидесяти кораблях осмелился приблизиться к Константинополю. Но так как они никоим образом не могли нанести ущерб неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там большое множество на­роду, и так с триумфом возвратились восвояси» (loan. Diac. P. 116—117).

Заметим кстати, что этот рассказ в деталях заметно отличается от ос­нованного на византийских источниках рассказа древнерусской «Повести временных лет», согласно которому «русский» флот состоял из двухсот ко­раблей, а поход окончился не «триумфом», а гибелью кораблей от бури (ср. часть II, гл. 2.1).

Равным образом и у известного писателя и дипломата X в. Лиудпранда, епископа кремонского, в качестве посла дважды по­бывавшего в Константинополе в 949 и 968 гг., в подробном рас­сказе о походе киевского князя Игоря на столицу Византийской империи в 941 г. читаем: «Ближе к северу обитает некий народ, который греки по внешнему виду называют русиями, pcnxnoз (уче­ный Лиудпранд имеет в виду греческое слово poticrioз — «ры­жий». — Авт.), мы же по местонахождению именуем норман­нами. Ведь на немецком языке (lingua Teutonum) nord означа­ет север, a man — человек; поэтому-то северных людей и мож­но назвать норманнами» (Liudpr. Antap. V, 15. P. 137-138).

Лиудпранд был не только ловким политиком, но и плодовитым, талант­ливым писателем. В частности, он оставил отчет о своем посольстве в Кон­стантинополь в 968 г. (Liudprandi episcopi Cremonensis Legatio Constanti- nopolitana), исполненный язвительных выпадов против греков, но при том — неоценимый источник по внешней политике, дипломатической практике, церемониалам византийского двора. Процитированный фрагмент взят из другого, более раннего сочинения Лиудпранда, которое автор на­звал по-гречески «Антаподосис», т.е. «Возмездие» (Liudprandi Antapo- dosis). В нем отразились впечатления дипломата от посольства в Византию в 949 г. Пространное описание Лиудпрандом по припоминаниям греков-оче­видцев недавнего нападения русского флота на столицу Византийской им­перии представляет собой интересную параллель к рассказам об этом со­бытии в древнерусских и византийских источниках и позднее (хотя и в со­кращении) неоднократно заимствовалось другими западноевропейскими ав­торами — например, французским хронистом начала XI в. Сигебертом из Жамблу (Sigeb. Gembо. P. 347; ср. гл. 5.1), откуда, в свою очередь, попа­ло в ряд более поздних сочинений. Вот как выглядит у Лиудпранда про­должение приведенного нами выше фрагмента:

«Королем этого народа (Руси. — Авт.) был [некто] по имени Игорь (Inger), который, собрав тысячу и даже более того кораблей, явился к Константи­нополю. Император Роман (Роман I Лакалин. — Авт.), услыхав об этом, тер­зался раздумьями, ибо весь его флот был отправлен против сарацин (ара­бов. — Авт.) и на защиту островов. После того как он провел немало бес­сонных ночей в раздумьях, а Игорь разорял все побережье, Роману сообщи­ли, что у него есть только 15 полуполоманных хеландий (тип корабля. — Авт.), брошенных их владельцами вследствие их ветхости. Узнав об этом, он велел призвать к себе калафатов (это слово в оригинале написано по-гре- чески. — Авт.), то есть корабельных плотников, и сказал им: "Поспеши­те и без промедления подготовьте оставшиеся хеландии, а огнеметные ма­шины поставьте не только на носу, но и на корме, а сверх того — даже по бортам". Когда хеландии по его приказу были таким образом подготовле­ны, он посадил на них опытнейших мужей и приказал им двинуться про­тив короля Игоря. Наконец, они прибыли. Завидев их расположившихся в море, король Игорь повелел своему войску не убивать их, а взять живы­ми. И тогда милосердный и сострадательный Господь, который пожелал не просто защитить почитающих Его, поклоняющихся и молящихся Ему, но и даровать им победу, [сделал так, что] море стало спокойным и свобод­ным от ветров — иначе грекам было бы неудобно стрелять огнем. Итак, рас­положившись посреди русского [флота], они принялись метать вокруг себя огонь. Увидав такое, русские тут же стали бросаться с кораблей в море, пред­почитая утонуть в волнах, нежели сгореть в пламени. Иные, обремененные панцирями и шлемами, шли на дно и их больше не видели, некоторые же державшиеся на плаву, сгорали даже посреди морских волн. В тот день не уцелел никто, кроме спасшихся бегством на берег. Однако корабли русских, будучи небольшими, отошли на мелководье, чего не могли сделать гречес­кие хеландии из-за своей глубокой посадки. После этого Игорь в великом смятении ушел восвояси; победоносные же греки, ликуя, вернулись в Кон­стантинополь, ведя с собой многих оставшихся в живых [русских пленных], которых Роман повелел всех обезглавить в присутствии моего отчима (еще один возможный информант Лиудпранда — Авт.), посла короля Хуго (ко­роль Италии в 926-947 гг. — Авт.)» (1лш1рг. Агйар. V, 15. Р. 137-138).

Поскольку в киевском происхождении «норманнов» Людови­ка II, Иоанна Диакона и Лиудпранда сомневаться не приходит­ся, связь титула «хакан» («хаган») с Киевом становится еще от­четливее. А ведь этот титул (в форме «каган») известен и древ­нерусским источникам! Так, например, он применен по отноше­нию к киевским князьям Владимиру Святославичу Святому и его сыну Ярославу Мудрому в «Слове о законе и благодати» бу­дущего киевского митрополита Илариона, написанном в середи­не XI столетия.

Все это еще более усугубляет то противоречие, на которое мы обратили внимание чуть выше, говоря о «Вертинских анналах».

1.3. «ХАЗАРЫ, РЯСЬ, ЛНКОЛЯНЕ, ВЕНГРЫ»: НАРОДЫ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В «БАВАРСКОМ ГЕОГРАФЕ»

«Баварский географ» («Geographus Вауагиз») — памятник со сложной судьбой. Введенный в русскую науку (правда, только во французском пе­реводе) еще Н.М.Карамзиным, он долгое время ошибочно датировался XI—XII вв., а его создание связывалось с одним из баварских скриптори- ев (обычно с монастырем св. Эммерама в Регенсбурге или с архиепископ­ской кафедрой в Зальцбурге). И то, и другое оказалось неверным. Как бы­ло установлено уже в середине текущего столетия, записка (или по край- ней мере ее единственный известный список) возникла в швабском мона­стыре Райхенау (ИемЬепаи в верховьях Рейна — наряду с Санкт-Галленом, один из наиболее известных своей литературной деятельностью немецких монастырей), т.е. не на юго-востоке, а на юго-западе Германии; таким об­разом, перед нами не «Баварский», а «Швабский географ». Однако старое название успело прочно закрепиться, так что приходится пользоваться им, мысленно прибегая к кавычкам. Кроме того, выяснилось, что источник мно­го древнее и возник еще во второй половине IX в.

В рукописи этот небольшой текст носит заглавие «Описание городов и областей к северу от Дуная» («Ое8СпрИо сгу^аШш й гедшпит аё зер1еп1гюпа1ет р^ат БапиЪН») и представля­ет собой перечень более полусотни племен и народов Централь­ной и Восточной Европы, в подавляющем большинстве славян­ских. Как правило, к этнонимам добавлены данные о количе­стве «городов» у соответствующего народа, например: «богемы (ВесЬетаге) (т.е. чехи. — Авт.) — 15 городов, у моравов (МагИаги) — 11 городов» (Оео§г. Вау. Р. 13) и т. п. Эти данные совершенно неумеренно возрастают при удалении от границ Франкской державы, тем самым выдавая свою фантастичность (хотя в науке, особенно среди археологов, к ним часто относят­ся с излишним доверием). Как источнику «Баварскому геогра­фу» не было бы цены, если бы перечисленные в нем племенные названия лучше поддавались идентификации или был бы ясен принцип, порядок их перечисления. К сожалению, сплошь и рядом это не так. Скажем, цепочка этнонимов «нериваны (№г- гуаш), атторосы (ЛНого21), эптарадицы (Ер1агаёю1), виллеросы (УШего21), сабросы (7аЪго21), атурецаны (Л1иге2аш)» и т.д. (Оео§г. Вау. Р. 13) вся состоит из загадок. Какой находкой для славистов было бы сообщение «Баварского географа»: «Се- риваны ^епуаш) — это королевство ^^^пит) столь велико, что из него произошли все славянские народы и ведут, по их сло­вам, свое начало» (Оео§г. Вау. Р. 13—14)! Но вот беда, никто не знает, кто такие «сериваны» и где их искать.

Ближе к концу находим и упоминание о руси — и, что ха­рактерно, опять рядом с хазарами (вспомним «Вертинские ан­налы» и русского «хагана» из переписки Людовика II и Васи­лия I): «хазары (Са2ш), 100 городов, русь (Яи221),... луколяне (Ьисо1апе), венгры (Ип§аге)» и проч. (Оео§г. Вау. Р. 14). Венг­ров, как видим, источник застает еще в степях Подонья или Се­верного Причерноморья (в места своего нынешнего обитания они переселились в конце IX в.). Но кто такие «луколяне»? Сла­вянские обитатели какого-нибудь «Луколья» — Лукоморья?

Или это название — вариант этнонима «лучане», распространен­ного по всей Славянщине (ср. в районе Луцка на Волыни или одноименное племя в Чехии)? Мы уже не говорим о том, что на месте отточия между русью и «луколянами» находим «Fors- deren liudi, Fresiti, Seravici», по поводу которых комментаторы не могут сказать вообще ничего вразумительного. Кроме руси, хазар и венгров, в «Баварском географе» встречаются и другие восточноевропейские (восточнославянские) названия, известные также по древнерусским источникам, — бужане (Busani — на пра­вобережье верхнего течения Западного Буга), уличи (?) (Unlizi — на Нижнем Днепре или в — но в целом источ­ник задает вопросов много больше, чем отвечает на них.

Один из таких вопросов — где, когда, в связи с чем был со­здан столь уникальный памятник? Без ответа на него останет­ся непонятным происхождение информации о восточноевропей­ских народах, а значит — и степень ее достоверности.

В предположениях о регенсбургском или зальцбургском про­исхождении «Баварского географа» была своя логика. В самом деле, автор такого необычного текста должен был руководство­ваться каким-то особым интересом к предмету. Поэтому и возни­кала мысль о Регенсбурге, который имел давние торговые связи с Восточной Европой (см.: гл. 6.1), или о Зальцбурге, где еще при Карле Великом была основана миссийная архиепископия для со­седних славян. После того как выяснилась связь памятника с мо­настырем Райхенау, эти заманчивые догадки пришлось оста­вить, но зато наметилась другая, еще более соблазнительная воз­можность. Дело в том, что, по всей вероятности, именно в Рай- хенау после конфликта с баварскими епископами пребывал в из­гнании в начале 870-х годов один из славянских первоучителей — будущий моравский архиепископ Мефодий. Во всяком случае, име­на святого Мефодия и его учеников внесены в числе здравству­ющей братии в так называемую «Книгу побратимов» («Liber eon- fraternitatum») (род поминальника) монастыря Райхенау (даже дважды — по-латыни и по-гречески — в двух разных местах), при­чем латинские записи датируются именно 70-ми годами IX в.; брат Мефодия, св. Константин-Кирилл, также упомянут, но, как то и положено, уже в качестве покойного (Lib. confr. Aug. P. 4 Al, 5 D4). Как видим, место и время совпадают с тем, что мы знаем о месте и времени создания «Баварского географа».

Если так, то напрашивается вывод: сведения о далеких сла­вянских (и не только славянских) племенах в Райхенау могли быть получены от Мефодия и, таким образом, стать результатом целенаправленного сбора информации о славянах в ходе мисси­онерской деятельности славянских первоучителей в Моравии после 863 г. Достоинство этой гипотезы, кроме всего прочего, еще и в том, что она увязывает два синхронных и по сути тождест­венных процесса: кирилло-мефодиевскую миссию в Великомо- равском государстве и так называемое «первое крещение» Руси из Константинополя ок. 867 г., о котором известно по византий­ским источникам (см. об этом часть II, гл. 3). Связь между ни­ми была бы тем более естественна, что Киев и мораво-баварское Подунавье уже в IX в. оказались соединены активно функцио­нировавшим торговым путем, который, по аналогии с известным «путем из варяг в греки», можно было бы условно назвать «пу­тем из немец в хазары».

1.4. «путь ИЗ НЕМЕЦ В ХАЗАРЫ»: «раффельштеттенский таможенный устав»

«Раффельштеттенский таможенный устав» («Inquisitio ёе 1е1опе18 Raffe1stettensis») — памятник для своего времени уни­кальный: других таможенных документов такого рода в Европе IX—X вв. мы не находим. На территории Австрийского герцог­ства (с середины XII в. сменившего Баварскую восточную мар­ку) подобные торгово-таможенные уставы известны снова толь­ко с годов, и в них, что примечательно, также неизмен­но упоминается о торговле с Русью (см.: гл. 6.1). Устав был из­дан между 904 и 906 гг. по приказу последнего восточнофранк- ского короля из династии Каролингов (т.е. потомков Карла Ве­ликого) Людовика IV Дитяти (899-911 гг.) в местечке Раффельштеттен (Raffe1stetten, на Дунае, близ совр. города Линц в Австрии, в настоящее время не существует). Но это ни­коим образом не торговый устав Раффельштеттена, как часто счи­тают, а документ, регулировавший мытные (таможенные) поряд­ки в Баварской восточной марке в целом, т.е. в Подунавье от ны­нешней немецко-австрийской границы на западе и приблизитель­но до совр. Вены на востоке. Памятник свидетельствует о цве­тущей внутренней и международной торговле на этих террито­риях накануне начала опустошительных венгерских набегов, терзавших Европу (особенно в течение всей первой по­ловины X столетия.

Нас интересует глава VI устава (всего их 9):

«Славяне же, отправляющиеся для торговли от ругов или богемов, ес­ли расположатся для торговли где-либо на берегу Дуная..., с каждого вью­ка воска платят две меры стоимостью в один скот каждая; с груза одного носильщика — одну меру той же стоимости; если же пожелают продать ра­бов или лошадей, то за каждую рабыню платят по одному тремиссу, столь­ко же за жеребца, за раба — одну сайгу, столько же за кобылу» (Telon. Raff. Cap. VI. P. 64).

О том, что под «ругами», которые приходят на Дунай торго­вать вместе с «богемами»-чехами, следует понимать русь, уже шла речь выше (см.: Введение, 2.2). Действительно, в западноевро­пейских источниках X—XI вв. этот реликтовый этноним неодно­кратно употреблялся в отношении руси: в «Продолжении хро­ники Регинона» (см.: гл. 2.1), «Генеалогии Вельфов» (см.: гл. 2.2), в английских «Законах короля Эдуарда Исповедника» (см.: гл. 4.1.2) и др. Следовательно, перед нами свидетельство о тор­говле русских купцов на Среднем Дунае времен князя Олега. Ни­чуть не странно, что они названы рядом с чешскими купцами: и те, и другие приходили в Баварскую восточную марку из Пра­ги, где русских торговцев видел в 965/966 г. испанский еврей Ибрахим Ибн Йа'куб (см. о нем и его «Записке» в части III, гл. 7). Восточные источники К—X вв. (Ибн Хордадбех, переписка кор- довского министра Хасдая Ибн Шафрута с хазарским каганом; см. о них в части III, гл. 5. 10) с большей или меньшей опреде­ленностью рисуют и общие контуры той трансевропейской тор­говой магистрали от арабской Испании до Хазарии, лишь час­тью которой был путь, связывавший Киев с баварским Подуна- вьем через Прагу, Краков, а затем Перемышль или (позднее) Вла­димир Волынский.

Русские и чешские купцы, согласно «Раффельпхтеттенскому уставу», торгуют рабами, воском и лошадьми. О вывозе из Ру­си коней древнерусские источники молчат, зато о том, что ра­бы («челядь») и воск (в больших количествах шедший на про­изводство свечей, прежде всего церковных) были, наряду с ме­хами, преимущественными статьями древнерусского экспорта в раннее средневековье, они сообщают не раз. Характерно и то, что некоторые специфические черты денежного счета на терри­тории Баварской восточной марки (насколько они вырисовыва­ются из устава») оказываются произ­водными от древнерусского. Это обстоятельство свидетельству­ет не только об интенсивности русско-баварских торговых свя­зей. Ясно также, что то состояние русско-южнонемецкой торгов- ли, которое фиксирует «Раффельштеттенский устав», конечно, не могло возникнуть в начале X в., оно — результат достаточ­но длительной истории и отсылает нас к предыдущему IX сто­летию. К такому же заключению приводят и наблюдения над фор­мами имени Русь в латиноязычных источниках.

1.5. RHOS, RUZASA, RUZZIKДР.: ВАРИАНТЫ ИМЕНИ РУСЬ В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИХ ИСТОЧНИКАХ ИЛИ О ПОЛЬЗЕ ЛИНГВИСТИКИ ДЛЯ ИСТОРИИ

В отличие от других языковых традиций (скажем, греческой или арабской) латинская поражает разнообразием форм назва­ния Русь, которое обнаруживается уже при первых упоминани­ях этого этнонима. Если византийские источники знают, в сущ­ности, только один вариант основы — 'Pooз/'Pcnxj-, то западно­европейские отличаются большой пестротой: Rhos, Rыzвra, Ruzzi, Rugi, Ru(s)ci, Ru(s)zi, Ruteni (все это, за исключением нескло­няемого Rhos, формы именит, падежа множ. числа) и многие дру­гие.

Вариант Rhos можно отбросить: он встречается только в «Вер­тинских анналах» (см.: гл. 1.1) (лингвисты называют такие сло­ва «гапаксами» — от греч. апtaп; A,eYФ|xevov «единожды упоми­наемое») и является транскрипцией греческого 'Pы5з, будучи за­имствовано, очевидно, из сопроводительного послания импера­тора Феофила. Отвлечемся также от «ученых» этнонимов Rugi, Ruteni (последнее — это название галльского племени на юге совр. Франции в районе Тулузы, встречающееся, например, в «Запи­сках о галльской войне» Юлия Цезаря): они — дань средневе­ковой традиции давать современным народам созвучные «исто­рические», как правило, античные имена: даны превращались в даков, готы — в гетов и т.п. Форма Rusi, Russia (с одним или двумя s) встречаются редко и, судя по всему, происходит из ро- маноязычного ареала (Франция, Италия). Все прочее разнообра­зие приходится на немецкие источники.

В средневековых немецких диалектах исконный германский s произ­носился шепеляво, примерно как русский ш или, в положении между гласными, как ж. Поэтому он не подходил для передачи славянского s в за­имствованиях из славянских языков. Для этой цели обычно использовалась буква г (обозначавшая звуки вроде русских с или, в других позициях, ц). Именно эти трудности при передаче славянского s и отражаются в орфо­графической пестроте вариантов имени Русь: Rusci/Ruci, Ruszi/Ruzi/Ruzzi,

Исходя из совокупности донесенных немецкими источника­ми форм имени Русь, лингвист может сделать ряд выводов, не­безынтересных и для историка.

Приведенный нами выше список вариантов имени Русь в западноев­ропейских источниках отнюдь не полон. В нем отсутствуют, например, фор­мы, типичные для немецкоязычных текстов. Так, в памятниках на сред- неверхненемецком языке⁶ начиная уже с XII в. господствует форма Riuzen, где графема ш передает умлаут (т.е. изменение качества гласного под вли­янием i или j в последующем слоге) от долгого и, иными словами — звук, соответствующий совр. немецкому к. Умлаут долгого и еще в средневерх- ненемецкую эпоху превратился в дифтонг eu, поэтому с XIII в. начинают попадаться формы типа которые затем и закрепляются в качест­

ве нормы: еще в XVIII в. официальный титул «император всероссийский» звучал по-немецки как «Kaiser aller Reussen». Наличие умлаута говорит о том, что имя Riuze склонялось по типичной для средневерхненемецкой этнонимии словообразовательной модели с суффиксом -)ап. В древнебавар- ском) в этой позиции исчезает (ослабляется в е) еще в течение IX в., от­куда с неизбежностью следует вывод, что имя Русь должно было быть заим­ствовано в южнонемецкие говоры не позднее IX столетия.

Таким образом, лингвистические наблюдения и хронология первых упоминаний о Руси в немецких источниках независимо друг от друга приводят нас к важному заключению: начало до­статочно интенсивных контактов носителей имени Русь (ведь толь­ко при условии интенсивных контактов могло произойти заим­ствование этнонима в разговорный язык) с представителями южнонемецких диалектов приходится на IX в.

Это обстоятельство, весомое само по себе, важно также для правильного представления, что же такое Русь IX в. Например, оно заметно подрывает позиции тех историков Руси, которые, как уже упоминалось (гл. 1.1), ищут ее очаги IX столетия непремен­но только на севере Восточной Европы — будь то в Ладоге, Смо­ленском Верхнем Поднепровье или Ярославо-Ростовском По­волжье, т.е. в областях массового распространения скандинав­ских древностей IX—X вв.

Убедившись в немалой пользе, какую может принести для ис­торика лингвистический взгляд на его источники, сделаем еще один шаг в этом направлении.

Весь ареал немецких диалектов в языковом отношении делился на две боль­шие зоны — нижненемецкую (север Германии) и верхненемецкую, южную. В ис­тории последней выделяются в самых общих чертах три периода: древневерх­ненемецкий (до второй половины или конца XI в.), средневерхненемецкий (со второй половины или конца XI в. примерно до конца XV в.) и нововерхненемец­кий; соответственно и в нижненемецком. Главным представителем нижненемец­ких диалектов в средневековье был древнесаксонский, южнонемецких — древ- небаварский и древнешвабский диалекты.