Эко У. Имя розы. — Минск, 1989

Эпштейн М. Книга, ждущая авторов // Иностранная литература. — 1995. — № 5. — С. 36-38

Якимович А. О лучах просвещения и других световых явлениях (культурная парадиг­ма авангарда и постмодернизма) // Иностранная литература. — 1994. — № 1. — С. 52-56.

КУЛЬТУРА РОССИИ

Самобытный феномен российской культуры достаточно давно являет­ся предметом пристального культурологического изучения как в самой России, так и за ее пределами. Однако единой точки зрения в вопросах о том, что составляет культурную сущность этого феномена и как следу­ет оценивать роль российской культуры в мировом культурно-историче­ском процессе, на сегодняшний день, пожалуй, не существует не только у западных, но и у отечественных исследователей.

Западные культурологи (как и общественное мнение на Западе) порой видят в России непредсказуемого и потому опасного «культурного кентав­ра», возникшего в результате неудачной попытки синтеза «азиатских» и «европейских» культурных форм и систем ценностей (примером критиче­ского «европейского взгляда» на Россию может служить трактовка ново­европейского периода в истории российской культуры как периода куль­турного «псевдоморфоза», данная в «Закате Европы» О. Шпенглером). В то же время, культурологическая мысль Запада может быть достаточно чуткой и к мнению самой российской культуры о себе, и вполне содержа­тельной в оценках роли России в мировой истории (примером «взвешен­ного европейского взгляда» может служить позиция А. Тойнби, который указывал на то, что российская культура вполне успешно синтезировала внутри себя византийско-православное духовное наследие и европейские традиции, выполнив не столько подавляющую, сколько приобщающую к мировой цивилизации роль среди различных народов, проживающих на территории российского государства).

В самой России спор о том, «кто мы» и «куда идем», ведется особенно активно с эпохи петровских реформ, которые, с одной стороны, были мо­ментом искусственного разрыва с культурной и духовной традицией Ки- евско-Московской Руси, но с другой — в определенном смысле слова ес­тественным этапом развития вошедшей в тесный контакт с «мировыми державами» российской цивилизации, избежать который вряд ли было возможно. С конца XVIII века споры о самобытности российской культу­ры стали вестись вокруг оппозиции «Восток — Запад», которая постепен­но трансформировалась в оппозицию «Россия — Европа». В XIX столетии одна часть российского просвещенного общества придерживалась точки зрения, что поворот России «в Европу» (осуществленный Петром) приведет рано или позно к ее духовному и политическому краху (избежать который можно, лишь сориентировав всю культуру на традиционно-православные ценности и создание культурного союза славянских государств, отстаи­вающего свою самобытность перед лицом «бездуховного Запада» («славя­нофилы» — A.C. Хомяков, И.В. Киреевский, К.С. Аксаков; «почвенники» К. Леонтьев, Н. Данилевский и др)). Другая часть общества, напротив, считала, что европейская ориентация России реализуется не в той степе­ни, в которой это необходимо для модернизации страны, и призывала ак­тивизировать процесс перестройки политической и культурной жизни в соответствии с теми стандартами, которые декларировал Запад («запад­ники» — А.И. Герцен, Т.Н. Грановский, Н.П. Огарев и др.).

Русская революция 1917 года на 70 лет прервала внутри России спо­ры о том, что является ценным и непреходящим в ее культуре, по край­ней мере, в тех категориях, в которых они велись ранее (поскольку со­ветская власть провозгласила идею дистанцирования и от религиозных и от демократических культурных доминант, по поводу которых спори­ла старая русская интеллигенция). Отныне российская культура стала пониматься как официальная «культура Советской России», культура, призванная, порвать со своим «феодальным и буржуазным прошлым», ради того чтобы стать послушным инструментом распространения среди национальных образований в составе СССР (а вместе с тем и в мире в це­лом) марксистско-ленинской идеологии. В русской эмиграции, впрочем, уверенность в том что советская власть рано или поздно уйдет в небытие, никогда не угасала и поэтому работа культурологической мысли также не прекращалась. Так, в 20-30 гг. в среде русских эмигрантов возникла концепция «евразийского» истолкования феномена российской культу­ры, как феномена, не относящегося ни к Западу, ни к Востоку, но синте­зирующего в себе все их достижения (кн. Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, Г.В. Флоровский и др). Идеи «евразийцев» со временем потеряли свою популярность в эмигрантских кругах, но культурфилософское осмысле­ние российского прошлого и настоящего продолжилось в работах таких философов росиийского зарубежья, как Н. Бердяев, Г. Федотов, Г. Фло­ровский, П. Сорокин и др.

В 90-е годы XX столетия вопрос о том, как соотносятся в российской культуре «Запад» и «Восток» и какое отношение «Россия» имеет к «Ев­ропе», вновь стал актуальным как для российских интеллектуалов, так и для всего российского общества. Сегодня, как и в прошлом, при ответе на этот вопрос высказываются самые разные позиции (среди отечественных исследователей российской культуры есть и «западники», и «славянофи­лы», и «евразийцы») и можно лишь констатировать, что для того, чтобы достичь какого-то взвешенного результата в обсуждении проблемы само­бытности российской культуры, необходимо чтобы в этом обсуждении учитывались и факт поликультурности России, и факт наличия у нее бога­того исторического прошлого и духовных традиций, и факт опасности для

России любых форм пренебрежения ценностями европейской культуры, среди которых основными, являются свобода и права человека.

Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856 гг.) — русский пи­сатель, философ и публицист. Закончил Московский уни­верситет, участвовал в войне 1812 года, был членом «Сою­за благоденствия» и «Северного общества» декабристов. В 1829-1830 гг. Чаадаев создал свое главное произведение — «Письма о философии истории» («Философические пись­ма»), в которых он резко критиковал культурную политику русской монархии, высказывал прозападные взгляды в оцен­ках культурной истории России. Письма были опубликова­ны в журнале «Телескоп» и вызвали резкое недовольство властей. По приказу императора Чаадаев был объявлен су­масшедшим и помещен под домашний арест. Ответом на об­винения в непатриотизме стала «Апология сумасшедшего» (1837). Не имея возможности публично выступить в печати с объяснениями своей позиции, Чаадаев все же оставался влиятельным мыслителем, оказавшим значительное воздействие на представителей раз­личных направлений философской мысли, как на западников, так и на славянофилов. Ос­новные работы П.Я. Чаадаева следующие: «Философические письма» (1829-1830), «Апо­логия сумасшедшего» (1837),«Несколько слов о польском вопросе» (1831-1832),«Отрывки и разные мысли» (1828-1850) и др.

Петр Яковлевич Чаадаев философические письма