Теоретико-идеологические основы капиталистической экономики

То, что теперь принято называть «экономической наукой», слу- жило мишенью столь уничтожающей критики и имело так мало общего с действительностью, что само обращение к данной дисци- плине может показаться анахроничным и бесполезным занятием – попыткой травить мертвую собаку. Но как я уже отмечал, идеологи- ческое попятное движение ныне столь интенсивно, а дебри, порож- денные этими теориями во многих умах, столь непроходимы, что нам не обойтись здесь без краткого обзора их содержания.

Существовала определенная классическая форма политэконо- мии, получившая свое завершение у К.Маркса. При этом, как от- мечал и сам Маркс, то, что у классиков было серьезной попыткой анализировать новую складывавшуюся социальную действитель- ность, в руках эпигонов Адама Смита и Давида Рикардо сразу же превратилось в дело прославления нового режима. По окончании фазы буржуазной апологетики политэкономия надела математи- ческое облачение, что позволило ей претендовать на «научность». Но постоянные попытки выступать от лица существующего режи- ма, изображая его неизбежным и оптимальным, выдавали идеоло- гический характер также и этой формы политэкономии. Для нас не составит труда показать, что для достижения этого идеологическо- го эффекта достаточно было бы любого из названных достоинств: неизбежное одновременно является и оптимальным – лишнее упо- минание об этом способно набить оскомину. Поэтому ограничимся задачей выявления ряда основополагающих постулатов названной идеологии, дабы показать их бессодержательность и отсутствие у них всякой связи с реальностью.

Господствующей здесь является идея отдельности, делающая возможной обращение с данной сферой как с самостоятельной. На деле же экономический аспект, как и все вообще аспекты жиз- ни социума, не является ни чем-то отдельным, ни чем-то неразли- чимо слитым с прочими – ясно, что само представление о сферах, аспектах используется в чисто метафорическом смысле. Что ка- сается экономической деятельности, то действующего внутри нее индивидуума или фирму, конечно же, можно помыслить как сущ- ности, совершенно независимые от других; при этом, однако, все аспекты их деятельности постоянно перекрещиваются с деятель- ностью неисчислимого множества других индивидуумов и фирм – перекрещиваются многообразными и совершенно неразделимыми способами. Когда какая-то бизнес-структура принимает решения, она делает это в соответствии с «общей атмосферой мнений»; ее решения, сколь бы незначительными они ни были сами по себе, изменяют эту атмосферу. Независимо от желаний самой фирмы ее действия либо облегчают (внешнеэкономическая целесообраз- ность), либо осложняют (внешнеэкономическая нецелесообраз- ность) функционирование других фирм; кроме того, и сама она бу- дет претерпевать положительные или отрицательные воздействия

со стороны других фирм и других факторов общественной жизни. Так что приписывание деятельности какой-либо фирмы опреде- ленного экономического результата носит чисто условный, про- извольный характер; оно ориентируется на границы, очерченные законом о частной собственности, бытующими условностями и обычаями. Столь же произвольно происходит приписывание тому или иному производственному фактору, будь то «капитал» или

«труд», экономической выработки. Капитал (в смысле произве- денных средств производства) и труд вместе участвуют в создании продукта, причем ни тот, ни другой не может выделить в этом про- цессе собственного вклада за исключением самых тривиальных случаев, в которых подобное тоже не просто сделать. То же можно сказать и о различных производственных операциях на фабрике, равно как и о функционировании различных отделов предприятий торговли. Мало того, данное суждение применимо и к «трудовой выработке» любого индивидуума. Никто не в состоянии делать то, что он делает, не будучи погруженным в синергию общественно- го производства, не воплощая своими мыслями и делами аккуму- лированного опыта предшествующей истории. Все эти факторы молчаливо принимаются классической политической экономией за «дары истории», но результаты этих даров вполне ощутимы; мы замечаем их, например, при сравнении производительности труда европейского населения с производительностью населения стран, находящихся на докапиталистической стадии12. Общественный продукт есть результат кооперации коллектива, границы которого расплывчаты. Представление о некоем индивидуальном продукте есть наследие юридической договоренности/института, связанное с первым пришествием «частной собственности». Эти представле- ния – как о разделимости продукта вообще, так и, в частности, о возможности что-либо приписать индивидууму – суть допущения, имплицируемые постулатами экономической теории.

Первый из этих постулатов, явно или косвенно присутствую- щий даже в ее смягченных формах, есть идея «экономического человека». Она распространяется не только на индивидуумов, но также и на организации (организации бизнеса и государства, хотя любопытно, что последнее, кажется, избегает постулата рацио- нальности, характеризующего всех прочих акторов экономической жизни; несомненно, это из-за того, что она нарушается вмешатель-

ством политических факторов. Тот факт, что эти коллективные тела вырабатывают собственные формы отношений, специфические

«рациональности» и особенно «иррациональности», не слишком волнует данных теоретиков. Их «экономический человек» отли- чается уникальной и полной просчитываемостью. Он ведет себя, как компьютер, ежеминутно максимизирующий/минимизирую- щий результаты собственных действий. Этой картиной легко рас- смешить любого, достаточно только с предельной ясностью пред- ставить себе последствия подобной фикции: например, что такой человек каждое утро, перед тем как встать с постели, бессозна- тельно перебирает в уме миллиарды возможностей, дабы сделать предстоящий день максимально приятным и минимально неприят- ным; он сравнивает различные комбинации, так что, спуская ноги с кровати, он уже готов к действию; мало того, он готов пересмо- треть результаты сделанных выводов в свете новой поступающей информации. Подобно тому, как тот общий взгляд на капиталисти- ческую систему, которого придерживаются его апологеты, види- мо, ничего не знает о ее истории, этнологии и социологии, данный постулат также желает игнорировать психологический, психоана- литический и социологический аспект функционирования групп и организаций. Никто не ограничивает свою деятельность непре- станной максимизацией «пользы», прибылей или минимизацией

«вреда», затрат, и никто не захочет так жить. Ни один потребитель не знает и не может знать всей механики рынка, всех достоинств и недостатков товаров. Никто не руководствуется исключительно соображениями пользы или личной «оптимальности по Парето». Каждому приходится делать свой выбор в конкретной наличной среде; на всех влияет реклама и общественное мнение; вкусы каж- дого отражают массу социальных влияний, с экономической точки зрения более или менее случайных. Это в равной мере касается и решений, принимаемых организациями. Мало того, что управля- ющая бизнесом бюрократия располагает неполной информацией о предмете и по большей части руководствуется ложными крите- риями; сами ее решения не являются выводами, основанными на

«рациональной» процедуре; она принимает их в соответствии с исходом борьбы клик и кланов, каждый из которых ведом рядом мотиваций, помимо максимизации ее прибылей – мотива, часто не являющегося самым важным.

Постулат математизации явно дополняет постулат «рациона- лизации», понимаемой в исключительно количественном смыс- ле. Учебники и ученые труды по политической экономии пестрят уравнениями и графиками, почти всегда бессмысленными и год- ными разве что в качестве простейших упражнений по дифферен- циальному исчислению и линейной алгебре. У этой бессмыслен- ности несколько причин.

Такая математизация в сущности является количественной (алгебраизированной). Реальная же экономика являет собой пара- докс присутствия полного набора качеств, математизировать ко- торые возможно разве что на самом элементарном уровне. У них, конечно, есть физические качества, но они, как известно, разно- родны. Их невозможно суммировать или вычитать одно из друго- го, если только они не копируют друг друга в точности (здесь я не веду речи об инженерном расчете). И тем не менее на рынке или в национальных бухгалтерских балансах они суммируются, буду- чи представлены в ценовом выражении. Но устанавливаемые этим путем значения имеют смысл лишь в узких понятийных рамках. Их, например, невозможно сопоставлять с показателями другой эпохи или другой страны. Только показатели внутри системы теку- щих цен поддаются суммированию, они есть «снимок» лишь дан- ного момента с ограниченными смысловыми параметрами. Строго говоря, в сравнении, например, величин национального продукта в различные периоды смысла мало, даже если это близко приле- гающие друг к другу периоды: их состав все равно уже изменил- ся, а методы, изобретенные для того, чтобы обойти пресловутую проблему индексирования, не слишком точны. Это не подрывает истинности заявлений типа: «В нынешнем году производство упа- ло по сравнению с предыдущим годом», – но это делает поистине смехотворными соответствующие фиксации изменений, затраги- вающие лишь сотые или тысячные доли показателей.

Политическая экономия продолжает считать «капитал» фак- тором производства, понимая под этим всю совокупность произ- веденных средств производства. Но по-настоящему измерить эту совокупность невозможно, и вот почему: ее состав разнороден; со- ставляющие ее оценки рыночных цен товаров меняются изо дня в день и зависят от уровня спроса и ожидания прибыльности; на стоимость составляющих ее элементов влияют постоянно вмеши-

вающиеся технические изобретения (новые машины способны совершенно обесцениться, если на рынке появятся более совер- шенные), также влияет на «стоимость» этих элементов перемена

«вкусов» – то есть более или менее устойчивые модификации в структуре потребительского спроса. Все это, конечно, не мешает учебникам по политэкономии и даже нобелевским лауреатам рас- суждать о «производственных функциях» и спорить о том, какую форму они должны принять.

В то время как дифференциальное исчисление имеет дело с постоянными величинами, существующие в экономической сфере количества дискретны, независимо от того, имеете ли вы в виду их «физическое» обличье или их стоимость, выраженную в теку- щих ценах. Производные и дифференциалы, которыми наводнены тексты по экономике, представляют собой насмешку над матема- тикой. Все кривые «маржи», представленной будь то в ценовом выражении или в виде «пользы» и пр., абсолютно бессмысленны. Правда, этот же вопрос об основополагающих принципах возни- кает и в квантовой физике: здесь дифференциальное исчисление используется, несмотря на предполагаемо дискретный характер, присущий подструктурам. Тем не менее доступная наблюдению реальность является достаточно «псевдоконтинуальной» для того, чтобы служить оправданием для подобного обращения с собой; в пользу этого вывода свидетельствует научная эффективность ис- пользуемых в физике методов. Это же относится и к уравнениям статистической термодинамики. Точки предполагаемой кривой допускают «интерполяцию» их на уровень носителей значений, доступных для крайне подробного наблюдения, и благодаря это- му становится возможным вычисление некой производной. Но график, на котором нам дано установить далеко не все точки, не может быть объектом математического анализа. Это относится ко всем сферам экономики, но в особенности – к капиталу и произ- водству. Вот впечатляющий пример (он ни в коей мере не исклю- чителен): авиакомпания, желая увеличить пассажиропоток, может сделать это только через покупку оборудования, любая единица ко- торого стоит не менее десяти миллионов долларов.

Все это позволяет сказать, что в экономике понятие функ- ции не обладает необходимой достоверностью. Понятие функции предполагает наличие закономерности, устанавливающей совер-

шенно жесткую привязку одного или нескольких значений неза- висимой переменной к одному или нескольким значениям зависи- мой переменной. Но даже в случае измеримости этих переменных остается тот факт, что подобных жестких зависимостей в эконо- мике не существует. Конечно, в ней есть масса относительных за- висимостей; без них было бы невозможно реальное функциони- рование экономики. Однако правильная оценка этих зависимостей и их адекватное применение экономическими акторами – дело в основном практического искусства, а не науки. Можно с извест- ной долей уверенности утверждать, что если потребность в товаре увеличивается относительно более или менее неизменного пред- ложения, то цена на товар будет расти. Но было бы нелепостью пытаться вычислить размеры этого роста математически. Анало- гичным образом увеличение спроса в общем и целом порождает рост производства. Но конкретное распределение покупательной силы дополнительного спроса в условиях взаимодействия повы- шения цены и повышения и увеличением предложения в сфере производства зависит от сонма не поддающихся измерению и во- обще анализу факторов: например, от степени монополизации от- расли, от того, оценят ли различные фирмы данный взлет спроса как преходящий или как устойчивый, и т. п. Да и саму возможность увеличения предложения в сфере производства в подобном случае нельзя определить a ppprriiioorrrii. Определить производительность постоо- янного капитала с точностью возможно только в малом количестве отраслей (например, в производстве доменных печей). В большин- стве производственных отраслей эта производительность будет ко- лебаться в зависимости от 1–3 факторов, от того, возможно ли вве- дение на данном производстве работы в одну, две или три смены. Степень, в которой возможно использовать постоянный капитал, бывает разной; это же (хотя и в меньшей мере) можно сказать о том, с какой интенсивностью возможно эксплуатировать рабочую силу. И вообще, говорить о «законах» в экономике значит назы- вать вещи не своими именами. Исключение составляют здесь те немногие тривиальные вещи, которые сами по себе и не подлежат строгому количественному анализу. Даже на незначительном вре- менном отрезке, даже в аспекте экономической «статики» состоя- ние системы и ее эволюция в основном зависят от действий и ре- акций индивидуумов, групп и классов, не будучи подчинены стро-

гому детерминизму. Еще в большей степени сказанное относится к средне- и долгосрочной эволюции, а она отчасти зависит от темпов и содержания технологического прогресса, который непредсказу- ем по самой своей сути. Если бы технологические изменения были предсказуемы, их, как заметила Джоан Робинсон в 1951 г., мож- но было бы осуществлять одним махом13. Эволюция технологий определяется, с одной стороны, отношением групп бизнеса, бу- дучи мотивируема, помимо прочих «иррациональных» факторов, их ожиданиями, правильность которых никогда не гарантирована. С другой стороны, она определяется поведением трудящихся масс, предугадать которое так же трудно (например, расположенность выдвигать требования, равно как и успешность этого предприятия, зависит от психологических, политических и других факторов).

И последнее: основные аргументы [ l'essentiel des raisonnements ] академических экономистов касаются изучения положения «рав- новесия» и условий возможности такового. Одержимость идеей

«равновесия» имеет два корня, оба из которых носят идеологи- ческий характер. Состоянию равновесия отдается предпочтение потому, что только оно допускает детерминацию и единодушие в решениях: в этом случае системы парных уравнений создают видимость строгой научности. В то же время равновесие всегда изображается в виде эквивалента «оптимизированных» ситуаций («очистка» рынков, полная занятость на предприятиях, полное удо- влетворение потребителей и т. д.). В результате вплоть до 30-х гг. ХХ в. постоянная разбалансированность (она же катастрофиче- ское или неоптимизированное «равновесие», «равновесие» моно- полистических или олигополистических рынков, предполагающее сверхэксплуатацию потребителей, или «равновесие» неполной за- нятости) обычно маскировалась или упоминалась между делом. Некто Артур Сесил Пигу преуспел даже в изображении случаев массовой неполной занятости в качестве относительно успешных состояний «равновесия», поясняя, что на деле безработные «сами ушли с рынка» в знак несогласия с постоянным падением уровня оплаты их труда и для того, чтобы найти другую работу. Подобные глупости процветают по сей день в виде утверждений, что уни- чтожить безработицу в Европе можно будет лишь в том случае, если «предложение труда» станет более «гибким», иначе говоря, если рабочие смирятся с урезанием зарплат и пособий. Но капита-

листической экономике присуще движение от одного дисбаланса к другому, в результате чего ожидания становятся беспочвенны- ми, а сиюминутный спрос – находящимся во власти «пережитков» (Джоан Робинсон).