ГЛАВА 9. В отношениях Николая и Лизы произошла трещина

В отношениях Николая и Лизы произошла трещина. Николай не мог ей простить ухода из дома, расценивая его как самое настоящее предательство. Больше недели они не разговаривали и отдельно спали. По вечерам он нарочно долго сидел за учебниками в кухне, ждал, когда она заснет, сам ложился на диване. Утром старался встать первым, готовил завтрак и уходил из дома, когда Лиза еще спала. Он видел, что она страдает, слышал, как она плачет по ночам, но не мог ей уступить: у нее характер, и у него тоже характер, он не позволит обращаться с собой, как с игрушкой, вить из себя веревки. В любом другом случае он сам пошел бы на уступки, все простил бы, но не этот поступок.

Лиза не выдержала первой.

– Коля, – окликнула она его однажды, когда он на цыпочках пробирался к дивану, – хватит валять дурака, иди сюда. – Она взяла его за руку и потянула к себе. – Давай поговорим, так больше не может продолжаться. Я сознаю свою вину и сама себя достаточно наказала.

Он присел на край кровати.

– О чем нам с тобой говорить? Я был уверен, что у нас с тобой полное взаимопонимание, верил тебе, как самому себе. А ты, оказывается, пока я тебя здесь ласкал и целовал, думала о том, как от меня уйти и больней наказать.

– Плохо же ты меня знаешь: я на это не способна. Все произошло спонтанно, когда я прочитала письмо твоих родителей. Я была неправа, но и ты меня пойми: мне стало обидно, что они так ко мне отнеслись.

– Не надо было им писать, я тебя предупреждал...

– Я им не писала.

– Тогда откуда они о тебе узнали?

– Не знаю…

– Ты, правда, в Ромны не писала?

– Нет. Мне, Коля, тогда пришла мысль, что ты им обо мне написал что-то очень плохое, и они так отреагировали…

– Что ты говоришь, Лиза, – он взял в руки ее лицо, пытаясь рассмотреть в темноте ее глаза. – Неужели ты всерьез могла так подумать?

– Да! – она вырвалась из его рук и уткнулась в подушку.

Он притянул ее к себе, лицо ее было мокрое от слез.

– Все равно, ты не должна была так поступать, сказала бы мне, мы с тобой спокойно все обсудили.

– Коля, ты бы знал, как я сама мучилась и переживала все эти дни, пока жила у тети. Я ждала тебя…

– А то, что я мучился, тебе было все равно?

– Нет. Но я не могла переступить через свою обиду.

– Значит, если бы не ранение Иннокентия, ты бы до сих пор там сидела?

– Да, но умерла бы с горя...

– Какой же ты еще ребенок, глупый, неразумный и ужасно упрямый.

– Значит, мир? – обрадовалась Лиза. – Пойдем завтра к нашим, они очень переживают за нас.

Николай хотел тут же серьезно поговорить с ней о том, чтобы она бросила, наконец, своих анархистов, но она была такая счастливая, что он оставил ее в покое, а вскоре она сама завела об этом речь.

* * *

Долгое время Лиза ни с кем из группы не общалась и даже не знала, в курсе ли они того, что произошло с Кешей и остальными товарищами, участвовавшими в ограблении Дуплянского. Однажды она забежала к Пизовым. Софья была в гимназии. Евгения Соломоновна сказала, что они все знают от Сережи Войцеховского, который поддерживает связь с Борисовым.

– Здесь, Лиза, затеваются такие дела. Борисов организовал боевой отряд, ищет надежных людей. Из Женевы приехал Николай Рогдаев, опять восстанавливает группу. Я сама многого не знаю. К тебе должна прийти домой Ита, она введет в курс дела.

– Домой! Я бы этого не хотела, а у вас с ней нельзя встретиться?

– Она бывает редко. Борисов приказал строго придерживаться конспирации.

– Кеша мне рассказал об отряде. Не знаю, смогу ли я Борисову чем-нибудь помочь. Для терактов я не гожусь. И вообще у меня с мужем недавно была крупная размолвка, только что помирились.

– Помнишь, я тебе как-то говорила, что мне страшно за всех вас, сейчас я совсем потеряла покой. Сережа – чуть ли не главный помощник у Борисова. Софьюшка, наконец, пришла в себя, у них что-то с Сережей выстроилось, и – на тебе, они опять занялись опасными делами. То она за Иваном готова была идти хоть на край света, теперь повторяется та же самая история с Сережей. У меня предчувствие, что вся эта затея с новым отрядом плохо кончится.

Евгения Соломоновна так печально посмотрела на Лизу, что та не выдержала и обняла ее.

–– Евгения Соломоновна, старайтесь не думать о плохом.

– Да, вот еще что, Лиза, Сережа давно просил тебе передать, если ты зайдешь. Большевики заняли у нас крупную сумму денег, и все время переносят сроки возврата. Попроси через мужа, чтобы они срочно их вернули.

– Хорошо, я передам Коле.

Теперь она с тревогой прислушивалась к шагам на лестнице, ждала Иту, опасаясь, что она придет вечером, когда возвращается Николай. Так оно и случилось. Это было в одну из сред, когда Николай не поехал в Чечелевку, и они решили выбраться хоть раз в кино. Пошли на последний сеанс и вернулись домой около двенадцати. Только они сели ужинать, как раздался длинный звонок. Встревоженный Николай пошел открывать дверь и крикнул ей из коридора: «Лиза. Это к тебе!»

Иту было не узнать: красивая, элегантная женщина, в длинной узкой юбке, меховой жакетке и черной шляпке под вуалью. Николай пригласил ее поужинать вместе с ними, но Ита сказала, что ей надо сначала поговорить с Лизой. Они прошли в комнату. Ита спустила чулок, вытащила из самой глубины сложенный листок и дала его Лизе прочитать, чтобы сразу ввести в курс дела. Это было «Заявление о создании «Боевого Интернационального отряда». Лиза быстро пробежала его.

– Я уже знаю об этом. Но чем я смогу помочь?

– Основная база отряда будет тут, в Екатеринославе. Борисову нужны связные. Войцеховский посоветовал обратиться к тебе. С тобой будем связываться или я, или Хана, есть такая девушка, которая выполняет поручения Сергея, когда он живет в Одессе.

– А ты где сейчас живешь?

– Везде, – ухмыльнулась Ита, в глазах ее вспыхнули веселые искорки.

Она огляделась по сторонам, подошла к окну, подожгла листовку и выбросила пепел в форточку. Лизе это не понравилось: запах жженой бумаги пошел в кухню, Николай, наверное, кипел там от возмущения.

– Ну, как, – спросила Ита, вернувшись на место, – согласна?

– Хорошо. Только я не хотела бы, чтобы эти встречи проходили у меня дома и об этом знал мой муж...

Ита опять спустила чулок и вытащила из его глубины фотографию Ханы.

– Запомнила? У нее на подбородке в самом центре крупная родинка, так что ни с кем ее не спутаешь. Хана будет встречать тебя на улице. Борисов нам не разрешает заходить в дома, только в исключительных случаях, как сегодня. Ты ни на минуту не оставалась одна. Значит, я передам Борисову о твоем согласии?

– Да, – сказала Лиза, надеясь, что Ита теперь уйдет. А та прошла в кухню, уселась пить чай и затеяла с Николаем нудный спор об эмансипации женщин (было о чем говорить, на ночь глядя). Николаю это надоело, и он сбежал в комнату.

– Он у тебя всегда такой?

– Какой такой?

– Сердитый!

– Человек устал после работы, а ты к нему пристала со своими глупостями.

– Мне интересно было узнать мнение по этому вопросу большевика.

Лиза на нее была сердита и за разговор об эмансипации, и за большевика, но не подала вида. Она боялась, что Ита останется у них ночевать. Однако у той уже был куплен билет на трехчасовой поезд и вскоре она ушла.

Лиза на цыпочках подошла к кровати. Николай спал или делал вид, что спит. Она обняла его и прижалась головой к его спине, думая о том, что завтра опять предстоит неприятный разговор. Утром он не стал ей ничего говорить, применив свою тактику молчания, что для нее было просто невыносимо, особенно, когда он проходил мимо нее, как неживого предмета, как будто ее здесь не было, – так обычно делал Григорий Аронович.

– Коля, – не вытерпела Лиза. – Ты говорил, что мы должны доверять друг другу, и все спокойно обсуждать.

Он хмыкнул и удивленно посмотрел на нее.

– Я хочу с тобой поговорить о своих товарищах. Только, пожалуйста, не перебивай меня. Ты всегда требовал, чтобы я с ними порвала. Я не могу этого сделать, я с ними связана давно, это близкие мне люди, в конце концов, это мой выбор. Ты выбрал марксизм, я – анархизм. Я же от тебя не требую, чтобы ты бросил своих друзей и перестал общаться с Димой Ковчаном. Твоя работа, выступления на митингах так же опасны, как дела моей анархистской группы.

– Ты не права, мы – не террористы, анархистов же чуть не каждый день казнят пачками.

– А сколько ваших отправили после революции на каторгу, да и вы с Сергеем находитесь под следствием. А Миша Колесников? Вы рядом стояли на трибуне, могли убить тебя, а не его. Коленька, я не хочу тебя ни в чем обманывать. Даю слово, что не буду ходить на митинги и собрания, но я хочу оставаться в группе и обещала выполнять разные поручения.

– Что значит разные?

– Пока не знаю, но не опасные.

– Не опасные. Таких в нашем деле не бывает. Любое, даже мелкое поручение может оказаться опаснее самого крупного. Теперь я хорошо понимаю твоих родителей, почему они так о тебе беспокоились. Я бы сейчас сам приставил к тебе Зинаиду.

– Потому что вы все смотрите на меня как на свою собственность, а я – личность...

– Ты – женщина, хрупкая, беззащитная, тебя каждый может обидеть. Мне за тебя страшно.

– А мне страшно за тебя, когда вы куда-то с Димой уходите. Я тебе уже говорила, что никогда не сплю, когда ты исчезаешь по ночам, все время подхожу к окну, плачу.

– Делай, что хочешь, – сказал Николай, сраженный такой убедительной аргументацией и не желая с ней больше конфликтовать, – только выполняй, что обещала.

– Коля... Ваши товарищи брали у нас деньги взаймы, срок их возвращения давно истек. Ты можешь поговорить с комитетом?

– Нет, уж, Лизонька, – он столько вкладывал в это слово нежности, что у нее каждый раз сладко замирало сердце, – в этом меня уволь. Я отказал Ковчану, когда он хотел через тебя занять эти деньги, и сейчас ничего делать не буду. Решайте все сами, без посредников.

... Вечером перед тем, как ложиться спать, Лиза достала из шкафа бархатный футляр, вытащила оттуда золотой медальон на цепочке, раскрыла его и показала Николаю вложенную туда свою фотографию.

– Я купила два одинаковых. Себе с твоей фотографией я уже повесила, – она расстегнула на блузке пуговицы и вытащила оттуда такой же медальон, – теперь ты надень с моей фотографией. Это наши талисманы: пока они есть у нас, мы всегда будем вместе.