Разновидности общей делопроизводственной документации

Носителем верховной власти в России был московский великий князь, а с 1547 г. царь. От имени самодержца исходили грамоты. Великокняжеские или царские грамоты начинались торжественным титулом «Божиею милостью мы, великий государь царь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец...» Подобное начало читается, например, в жалованных грамотах.

Боярская дума как орган, участвовавший в принятии решений совместно с верховным правителем, возникла в давние времена. В условиях Русского централизованного государства она сохранилась и просуществовала до начала XVIII в. Боярская дума обладала законосовещательными, судебными, военно-административными [124] дипломатическими функциями. В нее входили представите и боярской аристократии - бояре московского князя, бывшие. Сдельные князья и их бояре. Иногда в работе думы участвовали. Представители высшего духовенства. Такие совместные заседания бояр и духовных лиц назывались думными соборами.

Поскольку комплекса документов, отразившего деятельность Боярской думы XV-XVII вв., сегодня нет, постольку ее документацию исследователи пытаются реконструировать. В историографии высказывалось мнение о том, что Боярская дума имела развитое делопроизводство. Однако, существует мнение и о том, что этот орган управления не имел собственной канцелярии и делопроизводства.

Вместе с великим князем (царем) или без него Боярская дума принимала важные государственные решения, которые оформлялись в виде приговоров. Если решение принималось в отсутствие великого князя (царя), то из Боярской думы исходил приговор с характерной начальной фразой: «По указу великого государя бояре приговорили...», которая подчеркивала то, что инициативной стороной выступила верховная власть, а бояре самостоятельно приняли решение. Еще одну разновидность приговоров принято называть указом с боярским приговором. Он принимался думой совместно с великим князем (царем). Его отличительная начальная формула такова: «Государь указал, а бояре приговорили...»: «192-го (1683 г.) декабря в 30 день в[еликие] г[осудари] ц[ари] и в[еликие] к[нязья] Иоанн Алексеевичь, Петр Алексеевичь в[сеа] Б[елыя] и М[алыя] и Р[оссии] с[амодержцы] и сестра их великая княжна Софиа Алексеевна, выслушав сей выписки и статей (докладной выписки Стрелецкого приказа о мерах предпринимаемых «впредь для опасения от шалостей стрелецких и от иного своеволства») в комнате, указали, и бояря приговорили...»[6]. Если решение не было принято Боярской думой, то в приговоре употреблялась формула «Бояре приговорили и о том, как государь произволит...».

К числу высших органов управления Российским государством с конца XV в. до конца XVII в. относятся Земские соборы – государственный представительный орган в системе сословной монархии. Состоялось более 50-ти Земских соборов: первый – в 1549 г., последний - в 1683-1684 гг. Соборы собирались нерегулярно, для решения особо важных государственных вопросов: определения линии во взаимоотношениях с некоторыми государствами, утверждения реформ, принятия новых кодексов законов, выбора царя (по пресечении царской династии) и утверждения его и т.д. В глазах современников Земский собор являлся совещанием представителей «земли», посвященным государственному строительству.

В ходе работы Земского собора возникали соборные акты или Дела, т.е. протоколы их созыва, обсуждения поставленных вопросов, [125] с приговором в конце (или без приговора). Первым дошедшим до нас соборным актом является акт 1566 г. с мнениями «чинов» о продолжении войны с Польшей.

В XVII в. сложился определенный формуляр соборного акта. Он достаточно полно передает ход работы собора. Наиболее развитый текст акта содержал несколько разделов: указ о созыве собора, доклад правительства (царя или от его имени – дьяка) перечень сословных групп и изложение их речей, царский указ на основе Соборного Уложения.

Особую разновидность документации, возникавшей в ходе заседаний некоторых Земских соборов, представляют так называемые утвержденные («утверженные») грамоты на царство. Такие грамоты возникли при избрании царем Бориса Годунова в 1596 г. и Михаила Романова в 1613 г.

Система приказов – центральных постоянно действующих государственных учреждений – сложилась к середине XVI в. Предшественниками приказов были так называемые избы. С конца 40-х гг. XVI в. появилось несколько центральных ведомств-изб с функциональным характером деятельности. Среди них Посольская и Челобитная избы.

Первое упоминание приказа как учреждения (им был Разбойный приказ) относится к 1571 г. Число приказов на протяжении XVI –XVII вв. постоянно менялось. За весь период существования приказов их насчитали около 90. Одни из приказов существовали длительное время, другие – непродолжительное. Название учреждения, как правило, отражало его основное назначение. Например, Поместный приказ занимался в первую очередь вопросами обеспечения земельными поместьями за службу, Холопий приказ – вопросами зависимого населения, Судный приказ осуществлял судебные процессы и т.д.

Центральными учреждениями были также «четверти» (или «чети»), создававшиеся для управления отдельными территориями. Например, существовали Владимирская, Галицкая, Костромская, Новгородская, Устюжская четверти. Первое упоминание «четверти» как учреждения относится к 1569–1570 г.

В иерархии учреждений приказы и четверти находились, с одной стороны, между высшими органами власти и управления – царем, Боярской думой и Земскими соборами, а с другой – местными учреждениями (губными, земскими, приказными, или съезжими избами). В результате взаимодействия органов власти всех уровней и откладывался комплекс материалов, который относится к общему документированию, иначе говоря, к системе документации, одинаковой по назначению и форме, но различающейся конкретным содержанием.

Созданные в приказах документы можно разделить, используя современную терминологию, на входящие и исходящие. [126]

Рассмотрение какого-либо дела в приказе могло инициироваться челобитной. Этот входящий документ начинался с обращения к царю: «Царю государю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии бьют челом холопи твои хатмынские переежие черкасишка Васька Сподарухин, да Микитка Тасютенков, да Лукашка Фесовисов с товарыщи 20 человек»[7]. Далее в челобитной описывалась ситуация, которая заставила челобитчика или челобитчиков обратиться к великому князю (царю) с просьбой, и излагалась сама просьба. Так, Васька Сподарухин с товарищами, обращаясь в 1651 г. к царю, просили жалованья: «Милосердый государь царь и великий [князь] Алексей Михайлович всеа Русии, пожа[луй нас], холопей своих, бедных и беспомощных пере[езжих и]ноземцов, своем царским денежным жалованьем [против] иных своих государевых городов, в которых [государевых] украенных городех наша братия [переез]жие черкасы служат тебе, государю, чем [тебе], милосердному государю, об нас бедных Бог [извес]тит». Любая челобитная завершалась стандартной фразой «Царь государь, смилуйся, пожалуй».

Если прошение, изложенное в челобитной, принималось к рассмотрению, на обороте записывались решения, принятые царем или Боярской думой, а также в приказе. Например, на цитированной выше челобитной 1651 г. имеется помета: «Выписать». Иногда встречаются пространные записи. Они позволяют увидеть, какие документы создавались при принятии решения по конкретному делу. Так, на челобитной запорожского старшины Власка Федорова сына Иванкиева, перешедшего вместе с другими казаками в подданство России, о выдаче жалования имеются следующие пометы: первая – «147-го (1639 г.) июля в 18 день. Государь пожаловал в приказ велел дать 4 рубля» и вторая – «Память отпущена по отписке и по челобитной в Большой приход тово ж числа»[8].

Челобитные могли содержать не только прошения, но и жалобы, заявления. Они исходили от частных лиц, корпораций (монастырей, купцов, крестьянских общин, казаков). Прошения крестьянских или посадских общин назывались мирскими челобитными. В приказном делопроизводстве некоторые группы челобитных имели определения, учитывавшие их содержание. Например, использовалось такое определение как известная челобитная, являвшаяся доносом (изветом). По способу подачи челобитные назывались заручными, т.е. подписанными, а если челобитные записывались со слов челобитчика в самом приказе, то они получали наименование словесных челобитных.

Другая разновидность входящих в приказ документов носила характер отчетов о выполнении поручения. Это отписки, которые поступали в приказ от какого-либо официального лица (посла, воеводы, губного старосты и т.д.). Начало отписки похоже на вступительную часть челобитной. Отписка также начиналась с [127] обращения к царю: «Государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Великия и Малыя и Белыя России самодержецу, холоп твой Мишка Лодыженский челом бьет». Различия начинались далее, поскольку в отписке излагалось задание, которое получало должностное лицо: «По твоему государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малые и Белые России указу и наказу, каков дан мне холопу твоему, да дьяку Федору Тонкого на Москве за приписью дьяка Григория Протопопова велено мне, холопу твоему...», далее следовал пересказ царского указа, в котором изложено поручение. Заканчивалась отписка сообщением о том, что было выполнено по силе полученного указа.

В московском приказе, куда подавалась отписка, на ней отмечалось, когда и кем доставлен документ. Так, на одной из отписок белгородского воеводы Федора Хилкова в Посольском приказе сделана запись: «153-го (1645 г.) апреля в 21 день з белгородцким сотником стрелецким со Власом Стерлеговым». Как и на челобитной, на отписке отмечалось ее продвижение по инстанциям. Вторая помета на отписке Хилкова такова: «Государю чтена. Послать государева грамота, велеть польским и литовским купецким людем торговать за острогом на гостине дворе, а в острог пускать не велеть. А Густынского монастыря потому ж и на Дон никово не пускать»[9]. Во исполнение распоряжения царя указ Хилкову был послан из Разрядного приказа 29 мая 1645 г.

К числу входящих в приказ документов относится память. Она присылалась из другого приказа, для которого этот же документ был уже исходящим. Одно учреждение посылало в другое запрос по какому-либо делу либо просто информировало о чем-то и т.д. Поскольку приказы как равные учреждения переписывались между собой памятями, постольку эти документы не имели обращения к царю. Текст памяти, например, из Посольского приказа в Казенный приказ о выдачи подарков послам Запорожского войска начинается так: «Лета 7128-го (1620 г.) марта в 10 день по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии указу память казначею Микифору Васильевичю Траханиотову да диаком Ждану Шилову да Булгаку Милованову. Указал государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии дати своего государева жалованья черкасом запорожским, которые приехали ко государю из Запорог ото всего Запорожского Войска з грамотою и с крымскими языки...»[10].

Тексты исходящих из приказов документов оставались в них в виде черновиков, которые назывались отпусками. Они сохранялись для контроля за исполнением решения и документооборотом.

Наиболее распространенным исходящим документом являются указы, которые составлялись в приказах от имени царя. Часто встречаемое в текстах указов самоназвание документа – «грамота». [128] Указ носил распорядительный характер, поэтому в начале текста обязательно назывался адресат, которому передавалось царское распоряжение. Указ начинался формулой «От царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии на Елец воеводе нашему князю Ондрею Дмитриевичу Звенигородцкому, да Ивану Микитичю Мясному».

Далее в тексте указа выделяются две большие части. В первой части сообщалась суть дела, содержавшаяся в каком-либо инициативном документе, т.е. поступившем из другого учреждения, от корпорации, должностного или частного лица (памяти, отписке, челобитной): «Били нам челом толмачи: Булгак Олексеев да Пердона Титов, а сказали: наше жалованное поместьеце за ними на Епифани, и как приходили в нынешнем в сотом году на Украину крымские царевичи, а поместьице деи их вывоевали и крестьян в полон поймали, а ныне де достальные крестьяне из их поместья...»

Вторая часть излагала принятое царем решение по данному делу. В приказах подготавливались также наказы (инструкции) для должностных лиц, направленных для исполнения решения на месте.

Особенности наказов можно увидеть на примере так называемых губных грамот конца 30-х – середины 50-х гг. XVI в. Это наименование документам, раскрывающим смысл губной реформы, было дано историками в XIX в. Однако оно не вполне соответствует настоящему месту этих документов в системе делопроизводства второй четверти и середины XVI в. При сопоставлении формуляра губной грамоты и ее стилистики с грамотой, исходившей непосредственно от верховной власти, выявляются их некоторые различия. В отличие от царской грамоты так называемая губная грамота, например, 24 сентября 1555 г. Владимирскому уезду начиналась с даты: «Лета 7064-го сентября в 24 день царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии пожаловал в Володимере на посаде и в Володимерском уезде...»[11] (далее перечисляются все категории жителей уезда. – Авт.). Царское пожалование было ответом на челобитную владимирцев, которую кратко пересказывает документ: «Что нам били челом, а сказывают, что, де, У них...» Все, выше обозначенное, представляет собой своеобразную преамбулу, где указаны причины появления данного документа. Следующий раздел документа излагает распоряжение царя: «И аз, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, по их челобитью пожаловал: велел есми у них быти в Володимере на посаде и в Володимерском уезде в тех станех и волостях у розбойных и у татиных дел в губных старостах Микифору Остафьеву сыну Есипову да Рахману Колзакову да с ними губным целовальником». Далее помещена подробная инструкция о том, как сыскивать и наказывать «лихих людей, татей и разбойников», какое делопроизводство необходимо вести в губных избах. В [129] конце текста есть замечания: «К сему списку царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии велел печать свою приложити. А у подлинной государевы царевы и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии грамоты припись дьяка Бориса Алексеева сына Щекина».

Итак, в тексте есть самоназвание документа – «грамота». В то же время документ имеет еще одно самоназвание. Он называл себя «наказом», «наказным списком»: «...а вершить им дела по сему наказному списку. А судити старостам и целовальником в розбойных и татиных делах по сему наказу». Такие же самоназвания отмечены и в других так называемых губных грамотах – Переяславлю-Рязанскому (21 ноября 1555 г.) и Старой Рязани (20 декабря 1555 г.).

Смешение наименований может быть объяснено тем, что в условиях становления разновидностей общего делопроизводства еще не было четкости в различении грамот, исходящих непосредственно от имени государя, и грамот, подготовленных в избе (позднее приказе) от имени царя. Напомним, что указ назывался грамотой даже в XVII в.

Стилистика губной грамоты также необычна. Дело в том, что наказ адресовался конкретным исполнителям, но в тексте нет обращения к ним во втором лице. Об исполнителях речь идет в третьем лице. Скорее всего, эта стилистическая особенность отражает генезис наказа как одной из разновидностей делопроизводственной документации. До появления изб и приказов наказ говорился великим князем дьяку, затем устно же пересказывался дьяком тому лицу, которому он предназначался. Таким образом, выстраивалась цепочка в передаче устной информации: от великого князя – дьяку – исполнителю поручения. Дьяк был передаточным звеном в этой цепочке. Для него исполнитель, которому он устно передавал наказ, был человеком, с которым он общался непосредственно и, обращаясь к которому, он мог бы употребить местоимение во втором лице: ты (вы), тебя (вас) и т.д. Однако в текстах наказов употребляются местоимения в третьем лице: он (они), его (их), ему (им) и т.д. Это обстоятельство подчеркивает посредническую роль дьяка в передаче информации. В дальнейшем, когда наказы стали фиксироваться письменно, в них надолго сохранились грамматические формы, отражающие многоступенчатость в передаче устной инструкции. Формуляр этой разновидности документа и ее стилистические особенности сохранялись на протяжении XVI, XVII и начала XVIII вв., например, в инструкциях послам.

Еще один момент важен при характеристике так называемых губных грамот. Дело в том, что в XV –XVII вв. сосредоточение административной, судебной и законодательной власти в руках одного человека, приводило к тому, что не существовало различий между административным распоряжением, судебным решением [130] и законом. Это привело к тому, что некоторые указы, исходившие от имени царя, приговоры Боярской думы и земских соборов в источниковедении относят (по назначению и содержанию) к законодательным источникам.

Свидетельством нерасчлененности административных распоряжений и законов в XVI в. и служат так называемые губные грамоты. По своему назначению и содержанию они могут быть определены как законодательные акты, вводившие новые нормы на значительной территории государства. Грамоты содержали закон о создании губных изб и их функциях, порядке судопроизводства в них, но оформлен он в виде обычного наказа.

В ходе рассмотрения какого-либо дела в приказах могли возникать выписки из различных документов. Так, выписки, сделанные в Разрядном приказе в 1651 г., посвящены одному из многих вопросов – устройству на постоянное жительство в России украинцев-переселенцев. В документе содержатся выписки из распорядительной части указов, ранее посланных воеводам в пограничные Путивль, Брянск, Севск. В этих указах велено отправлять пришедших украинцев в Яблонов. Упомянут «государев указ» в Яблонов воеводе князю Борису Александровичу Репнину с повелением отсылать переселенцев оттуда на Коротояк, Воронеж, Козлов. Затем вкратце пересказывались отписки воевод, в которых сообщалась ситуация в связи с переселением украинцев. Воеводам не хватало информации о том, на каких условиях будут поселять украинцев в Коротояке, Воронеже, Козлове. Поэтому в выписке приведена просьба воевод: «...и государь бы им о том велел свой государев указ учинить». Изложена отписка Репнина о настроениях среди украинцев, которые «готовятца итти на государево имя, сухари сушат и всякие запасы готовят...». Сообщается о назначении нового воеводы в Брянск, а также передается кратко содержание, очевидно, одного из пунктов полученного им наказа, касавшегося поселения украинцев в Коломне и в Калуге. В конце выписки поставлен вопрос о том, «в которых местех на вечное житье строить и какою их (украинцев) государскою милостью обнадежить», если они будут переселяться «многими людьми», поскольку «...по черте от литовские стороны и до Челновой реки за Козлов больших людей устроить негде, больших земель и присадошных лесов, где поселитца, нет»[12].

Таким образом, выписки давали довольно полное представление о состоянии вопроса на каком-то отрезке времени: здесь учтены все документы, созданные по конкретному делу, очерчены вновь возникавшие проблемы.

Подобные выписки могли служить основой для докладов, которые по мере надобности составлялись по конкретным вопросам в приказах и направлялись царю или Боярской думе. Доклады сообщали об исполнении приговора, полученного от вышестоящей инстанции, также содержали предложения о дальнейшем рассмотрении [131] или окончании конкретного вопроса и т.д. Доклад включал в себя выписки из всех документов (иногда документы воспроизводились полностью), которые возникли в ходе рассмотрения дела: инициативного документа и резолюции на нем, а также документов, отразивших ход исполнения (например, наказа, памяти, отписки) и результат выполнения (например, выдержка из составленной дозорной книги). На докладе записывалось решение царя или Боярской думы, принятое после слушания доклада.

Сошлемся на доклад, подготовленный в Посольском приказе в 1652 г. в связи с челобитной приехавшего с Украины в Москву переводчика киевского старца Арсения. В начале текста дана формула, обозначавшая назначение текста: «Написано в доклад». Затем кратко сказано о времени и цели приезда старца в Москву. Старец Арсений, по-видимому, занимался в России не только переводческой деятельностью, но и выполнял секретные дипломатические поручения. Приказ счел необходимым напомнить царю об этом: «А что он (старец. – Авт.), приехав к Москве, каких вестей сказал, и что он, будучи в литовской стороне, ис книги выписал, и про то государю ведомо». Сказано, какое жалованье на пропитание старец Арсений и его служка получали в момент составления доклада. Далее указана непосредственная причина появления доклада: «А ныне государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии бьет челом старец Арсеней: по государеву де указу велено ему книгу латинскую на словенский язык перевести...». Далее приведена челобитная старца, в которой он просил прибавить ему жалования. После челобитной в докладе идет раздел «И выписано ему на пример», где перечислены прецеденты выплат жалования украинским переводчикам и певцам в прошлом. Этот раздел, приводя информацию об аналогичных случаях, должен помочь высшим инстанциям в принятии решения по челобитной Арсения, иначе говоря, служил своеобразной подсказкой. По местам склейки сставов, на которых написан доклад, имеется помета: «1[60]-го (1652) года майя в 2[5] день государь пожаловал киевского старца Арсенья, велел ему поденного корму давать по гривне на день, да питье попрежнему. Домаскину Птитцкому поденного корму давать и с прежним по 4 алтына на день»[13]. Она свидетельствует о рассмотрении царем одновременно не только доклада по делу старца Арсения, но и киевлянина Дамаскина Птицкого, прибывшего в Москву в 1651 г.

После утверждения доклада верховной властью в приказе подготавливался указ в соответствии с принятым решением.

В приказах стремились получить дополнительную информацию, которая помогала бы в их деятельности. Одним из основных каналов дополнительной информации были расспросы разных людей: купцов, послов, священников, перебежчиков и т.д. Результаты расспросов фиксировались в так называемых распросных речах. Это были записи устных рассказов людей о каких-либо [132] интересующих учреждение событиях. В начале текста более или менее подробно записывалось, когда, где и кто «в роспросе сказал». Например, запись рассказа купца, посланного к Богдану Хмельницкому в 1652 г., начиналась так: «А на Москве гостиные сотни торговой человек Перфирей Зеркальников в роспросе сказал: в нынешнем де во 160-м году по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии указу отпускай он с Москвы с его государевою грамотою к запорожскому гетману к Богдану Хмельницкому о обидном деле путивльцов торговых людей. А к гетману де он приехал генваря в 4 день... А отпустя де тех польских посланцов... А как де он, гетман, поехал в Суботово... И того ж де дни генваря в 9 день призывал его, Перфирья, к себе писарь Иван Выговской и говорил ему...»[14] и т.д. Стилистической особенностью этих документов является присутствие в тексте частицы «де», которая является сигналом записи устной речи.

Такую же стилистическую особенность имели сказки. Это был документ, информация которого записывалась с чьих-то слов в связи с каким-либо делом. Так, в сказках могло содержаться подтверждение информации, изложенной в челобитной. Подобная сказка возникла, к примеру, в Разрядном приказе в связи с проверкой данных о поместном окладе и денежном жалованьи жильцов {жильцами называли лиц, которые находились на службе лично при государе, о них подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин в сочинении, получившем название «О России в царствование Алексея Михайловича», писал: «Чин их таков: для походу и для всякого дела, спят в царском дворе») Гаврилки и Ивашки Кузьминых детей Совина, обратившихся к царю Михаилу Федоровичу с просьбой по-прежнему оставить их в жилецком списке. В Разрядном приказе нашелся прежний подлинный жилецкий список, где имена обоих братьев записаны. Однако данные о размерах их поместных окладов и денежном жалованьи, извлеченные из официального делопроизводства, не совпали с данными, изложенными в челобитной, где размеры оклада и жалованья были завышены. Для проверки информации челобитной был проведен «сыск», который заключался в устном опросе дьяками большого числа людей. «Единое» показание опрошенных зафиксировано в сказке: «И 122-го (1614 г.) генваря в 11 день в Роз-ряде дьяком думному Сыдавному Васильеву да Марку Поздееву в сыску дворяне и жильцы и дети боярские розных городов Петр Нечаев сын Перфирьев, Офонасей Охлебаев, князь Микита Шеховской, Дмитрей Вахромеев, Иван Вельяминов, Офонасей Есипов, Иван Озеров, князь Иван Шеховской, Иван Хрипунов, Федор Вельяшев, Савелей Охлебаев, Селиверст Володимеров сказали по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии крестному целованью: придано государева жалованья при царе Василье Гаврилу Совин за троетцкой бой и за московское сиденье помесья к старому ево окладу к 500 четям [133] 100 чети, денег из чети ко 16 рублем 4 рубли; Ивану Совину за службу, что он был при царе Василье в Колязине монастыре з боярином со князем Михаилом Васильевичем Шуйским, помесья к старому ево окладу к 400 четям 100 чети, денег из чети ко 12 рублем 3 рубли; да к той скаске и руки свои приложили»[15]. Рукоприкладства свидетелей расположены на обороте столбца. Формула рукоприкладства повторяла наименование документа: «К сей скаске Петр Перфирьев руку приложил...» Особенность приведенной сказки в том, что она не фиксировала показания каждого свидетеля, а суммировала все показания в едином тексте, который подтвержден всеми опрошенными лицами.

Местные учреждения (съезжая, губная, земская, таможенная избы) представляли собой канцелярии, делопроизводство которых имело много общего с делопроизводством центральных органов управления. Основным исходящим документом были отписки, которые воеводами и губными старостами посылались в вышестоящие органы управления. О том, что главы местных учреждений поддерживали отношения со многими приказами, свидетельствуют данные о деятельности каширского губного старосты Семена Ермолаевича Кашина во второй половине XVII в. Он направлял отписки в Ямской, Судный, Разбойный, Поместный, Стрелецкий, Монастырский приказы, Галицкую четь. Местные должностные лица, посылавшиеся администрацией для сбора сведений по какому-либо делу, составляли отчеты – обыски. В местных учреждениях – приказных избах – создавались также распросные речи, сказки.