Коммерческое право России 12 страница

Они отделяют себя от этой среды и совершают добровольные и

целенаправленные действия по достижению своей цели. Они активно

приобщались к задаваемому обществом канону на манер того, как ов-

ладевают иностранным языком взрослые, т.е. действуя вполне целе-

сообразно. Эти молодые люди предавались самотворчеству и сами се-

бя нормировали. Речь идет о добровольном самоконтроле. Именно из

этих молодых людей и получились советские люди.

Встает вопрос, а кто, собственно, придумал идеологему и канон со-

ветский человек, такой идеальный, здоровый, идеологически выдер-

жанный, соревнующийся в труде, проводящий свои досуги культурно.

Порою по некоторым работам складывается впечатление, что чуть ли

не Политбюро ВКП(б). Этот канон можно считать официально про-

изведенным. Вероятно, можно даже определить, когда именно он был

задан, когда сменил собой канон <нового человека>, бытовавший в

20-е годы, а также в начале 30-х. Новый канон <советский человек> был

провозглашен в 1934 г. на XVII съезде ВКП(б), съезде <победителей>.

Советская идентичность, <советскость> - канон, который пред-

лагался <сверху>. Для того чтобы канон жил и не канул в Лету, он

должен социально воспроизводиться, т.е. вырабатываться людьми в

процессе совместной деятельности, быть общим продуктом. Бытова-

ние его возможно, только если он социально воспроизводится в пра-

ктиках и жизненных стилях тех, кто его принимает. Он должен был

обрести жизненный смысл для тех, кто жил в тогдашнем обществе.

Должна была иметь место риторическая работа общества.

Как это происходило?

Канон <советский человек> подразумевал <идеологическую вы-

держанность>. Идеологический дискурс, как он был, представлен мо-

делью Краткого курса истории ВКП(б). Он был суров и требовал

практически буквального воспроизводства.

Молодые люди проявляли интерес к языку идеологии как капита-

лу, который функционировал в поле установления баланса власти.

Они делали свои ставки в социальной игре, выигрышем в которой бы-

ла не только жизнь, но и социальная мобильность. Еще раз подчерк-

нем: новые идеологемы навязывали, но в этом поле велась игра, в ко-

торую вступали добровольно.

Молодые люди обращались к этому языку как к средству ориента-

ции. Посредством цитат из идеологического дискурса они стремились

не только самоопределиться, обрести идентичность, найти свое место

в обществе, вступить на путь социальной мобильности, но и упорядо-

чить пространство жизни. Деревенский мир распался, городской был

для них нов, надо было его собирать. Сегодня люди вряд ли могут

представить себе ужас незнания при столкновении с событиями и об-

стоятельствами, у которых нет имени.

Имена <основоположников> - Маркса, Ленина, Сталина - были

именами-мифами, символическим и аффективным инструментом

приобщения. Цитаты из идеологических брошюр становились мета-

форами, которыми люди жили. Они превращались в идиомы повсе-

дневного языка.

Таким образом, мы попадаем в область, где субъективные желания

и объективные возможности соотносятся, где желают неизбежного, а

из необходимости делают добродетель. Определяемые социально и

исторически конкретными условиями, воспроизводства действия

производятся свободно. Мы в который раз наблюдаем, как искусство

<социального изобретения> дает практически непредсказуемые ре-

зультаты, но при том, что многообразие проявлений этого искусства

социально же ограничено. В конечном счете, результат социального

изменения никогда не совпадал с тем, что планировался сверху.

На непредсказуемость результатов социального изменения рабо-

тало еще одно обстоятельство. У социального образца, который на-

зывался <советский человек>, помимо идеологии была еще одна со-

ставляющая- культурность. Это слово еще отсутствует в докладе

Сталина XVI съезду партии. В Отчетном докладе XVII Съезду

ВКП(б) оно встречается неоднократно^.

Культурность не равна <высокой культуре> как системе ценно-

стей. Это культура в антропологическом понимании, представленная

в стиле жизни. Культурность подразумевала не только социально

одобряемые речевые практики, но и <культурный>, т.е. нормативный

литературный язык. Она предусматривала гигиену, еду и одежду. Эта

идеологема включала программу правильного поведения на публике и

маркирование связей между людьми через приобретение вещей, спо-

соб репрезентации завоеванной социальной позиции и самообраз дос-

тойного человека. Здесь область добровольной репрессиипо отноше-

нию к самому себе, т.е. самоограничения и самоконтроля, резко рас-

ширяется. Идеологические и телесные практики выступают в нераз-

рывном единстве.

Канон культурности был не столь жестким, как идеологический.

Компонент удовольствия был выражен достаточно ярко. Внешний

контроль на эту область распространялся меньше. Неразрывность,

единство идеологически одобряемых поступков и достижений и удо-

вольствия от <культурности> лежали в культуре тогдашнего общест-

ва на поверхности.

Не только в дневниках молодых людей, но и в воспоминаниях ста-

риков, которые могли быть написаны уже в 70-80-е гг. XX в., как

<Страна грамотная и культурная>, <бурный рост культурности>, <зажиточная

культурная жизнь>, <культурно-развитые трудящиеся> и др. (Сталин И.В.

Соч. - Т. 13. - М., 1951. - С. 306, 358, 360 и др.)

правило, отмечались важные покупки наравне с другими знаками до-

стижений: часы, мандолина, новое пальто, дорогие билеты в театр,

первая встреча Нового года в компании городской молодежи. Получе-

ние комсомольского билета (значимая ритуальная практика инициа-

ции) или книжки ударника выступали на равных с обретенным умени-

ем танцевать новые танцы, новой городской едой и одеждой. Практи-

ки культурности воспроизводились совместно верхами и низами.

Нельзя сказать, что они инициировались сверху. Скорее, наоборот,

верхи подхватывали низовые инициативы.

Романы с идеологическим языком и игры культурности были тес-

но взаимосвязаны. Те, кто не участвовал в идеологических играх эпо-

хи, кто не шел на них добровольно (пусть даже на какой-то момент),

не получали нового социального и культурного капитала. Отсутствие

капитала приковывало к месту. Те, кто не участвовал, оказывались в

первой группе молодых людей. В дальнейшем они составили низы но-

вого общества.

То, что происходило с молодыми людьми из второй группы, мы

сравнивали с изучением иностранного языка. Этот процесс можно

сравнить и с примеркой масок. Желая <быть как все>, молодые люди

начинали тренироваться в примерке масок. Они учились конструиро-

вать свой жизненный проект, а заодно, кстати, вообще <обучались>

тому, что такое биография. Складывалось представление о возможно-

сти множества ролей у одного человека, традиционному обществу не

свойственное.

Роли примерялись как маски. Человек, который был образцом для

подражания, выступал в качестве зеркала. Это мог быть и комсо-

мольский вожак, и <буржуазный специалист>.

Театр стал своего рода метафорой превращения. Театр был клю-

чевой фигурой тогдашней культуры. Это касается, впрочем, и других

переходных эпох. Хождение в театр служило средством означивания

новой (не традиционалистской) идентичности. В шкале оценок театр

стоял на высоком месте.

В фильме <Становление советского театра (1920-1930 гг.)>

(авт. сценария - д.ист.н. С.В.Стахорский) использованы киноза-

писи 30-х годов: самодеятельный спектакль в военной части: <Го-

ре от ума> Грибоедова под руководством актеров Малого театра.

Театр шефствовал над военной частью. Конец спектакля, апло-

дисменты, исполнитель роли Чацкого выходит к рампе, срывает

с себя парик и фрак. Под париком - стриженая голова, под фра-

ком - гимнастерка со значками ГТО. Сейчас мы видим иронию

происходящего, ибо гимнастерка - тоже костюм, который напя-

лил на себя бывший крестьянин.

Оппозиция культурного и некультурного времяпрепровождения,

культурности и отсталости - знак эпохи. Эта оппозиция - органиче-

ский элемент классификации мира. Она задавалась теми, кто властву-

ет над классификациями. В то же время, подчеркнем еще раз, она

принималась добровольно.

Вот ряд записей, в которых <культурность>, <культурный> -

ключевые слова. Они сделаны молодым человеком - бывшим

крестьянином, поселившимся в Москве в 30-е годы. Его дневник

хранится в Центре документации <Народный архив> (ф. 30). От-

рывки приводятся в соответствии с орфографией оригинала.

Большое число орфографических и прочих ошибок свидетельст-

вует: человек только учится пользоваться литературным языком.

<Культурно оделся сходил в кино, очень хотелось сходить в

парк культуры и отдыха денег не хватило> (18 июня 1934 г.).

<Она была весьма развитой дивчиной из культурной состоя-

тельной семьи. Из семьи советской аристократии...> (20 декабря

1937 г.).

<В последнее время чувствую что начал расти культурно и в

сравнение с прошлыми годами вырос неузнаваемо. Это еще имеет

значение что нахожусь среди ребят тоже культурных. Какое гро-

мадное значение в жизни имеет обстановка в которой находишься,

люди среди которых вращаешься. Заимел хороший костюм. На

днях купил плащ. Одет культурно чисто, и сам в смысле чистоты

акуратен. Материальная сторона неплохая. Прорыв громадный в

материальной стороне. Это прорыв куда нада. Бросить все силы

всю энергию пока непоздно, а то время осталось совсем немно-

го...> (18 июня 1934 г.).

<... вращаясь в кругу делекторов и вообще людей материально

обеспеченных хорошо одевающихся всегда чистых людей я сам

всегда старался быть...одетым аккуратным с накрахмаленным во-

ротничком выглаженным костюмом. Это прививало мне внеш-

нюю культуру> (1 января 1936 г.).

Следующие записи позволяют понять, насколько связано ов-

ладение идеологическим языком и размышления над соответст-

вующими предметами и стремление к <культурности>.

В одном отрывке совмещаются знаки успеха и удовольствия и

сообщения о попытках чтения идеологических текстов: <...купил

себе мандолину. Вторая вещ которую я купил за свои собственые

деньги добытые трудом. Первая вещ были часы купленные в ию-

не 1932 года. Отпуск погулял с ними с форсом. Ну пора спать.

Зачитался газетами. Сегодня интересный доклад Мануильского

о XII пленуме ИККИ (ИККИ - Исполнительный комитет

Коммунистического Интернационала. - Н.К.). Легко и захва-

тывающе читается> (2 ноября 1932 г.).

Еще один отрывок: <Вчера в связи с 50-летием смерти Карла

Маркса в библиотеке Ленина была лекция из Комакадемии о его

деятельности. Я присутствовал. Не так уж реч как замечательный

читальный зал. Большой, чистый уютный, и вообще культурный>

(15 марта 1933 г.). Что интересует его больше - юбилей Маркса

или возможность побыть в <культурности> чистого и уютного за-

ла, от пребывания в котором он явно получал удовольствие? Зал,

который был так не похож на его собственное бедное жилище:

комнатку в московской коммуналке, которую он делил с матерью

и отцом, раскулаченным крестьянином с Украины.

Те, кто участвовал, начинали пользоваться новыми видами капи-

тала.

Именно в результате описанных игр люди начинали использовать

более сложные формы воспроизводства жизни. Бывшие крестьяне

обращались к языку больших идеологий. В качестве средства воспро-

изводства использовалось образование. Как следствие - усложня-

лась социальная структура, возникали новые социальные группы, со-

ставившие то, что можно назвать советским средним классом. Соци-

ум становился более прочным и жизнеспособным. За неимением луч-

шего понятия свершившееся называют модернизацией. В процессе

воспроизводства как общество в целом, так и облик людей, его соста-

вляющих, менялись.

Этим молодым людям - в случае социальной удачи - казалось,

что они получили от советской власти все. Они с гордостью называ-

ли себя советскими людьми. Идентичность уже была не ситуацион-

ной, но постоянной, надситуационной, длящейся во времени. Если их

спросить, почему они советские люди, они способны отчитаться за

свою советскость.

Имеет место самоконтроль за нормами и правилами, схемами вос-

приятия и оценки, способами постановки и решения жизненно-прак-

тических проблем. Именно в этом случае можно говорить о принятии

значения позиции человеком - социальным агентом. Речь может ид-

ти о своего рода <строительстве>, конструировании идентичности.

Здесь <Я> социального агента срастается с его позицией.

Именно в условиях Модерна в массовом порядке появляются лю-

ди, у которых <Я> представляет собой рефлексивный проект (см. те-

му 6). Этот рефлексивный проект состоит в поддержании связных, но

постоянно подвергающихся ревизии биографических повествований.

Осуществление этого проекта происходит в контексте множественно-

го выбора, профильтрованного через абстрактные системы. В нашем

случае абстрактная система представлена идеологией, которая, кста-

ти, задавала и канон <правильного> жизненного пути.

Понятно, что может иметь место ситуация, когда агент может не-

гативно относиться к собственной позиции, но тем не менее иденти-

фицироваться с ней. Значимость этой позиции для человека налицо.

Советский человек как способ самообозначения сохранял лично-

стную значимость вплоть до 70-х годов нашего века. Бывший кресть-

янин из представителя <отживающего класса> становился <нормаль-

ным> членом общества.

Идентичность <советский человек> оказалась удобной и для тех, кто

происходил из <бывших> (детей священников, купцов и дворян, старо-

го чиновничества и мещанства). Прошлое несло опасность. Положе-

ние слишком многих было социально неустойчивым. Социальный ка-

нон советский человек для многих был якорем спасения. Ведь подра-

зумевалось: я не бывший, я не крестьянин, я не попутчик. Я советский

человек, а значит, нормальный член общества.

Новых людей не могло быть много по определению. Советские

люди составили значительную часть населения.

3. ПОБЕДИТЕЛИ ИПРОИГРАВШИЕ

Вторая группа молодых людей, в свою очередь, тоже делится на

две.

Одни добились желаемого: овладели идеологическим языком,

вскарабкались по социальной лестнице. Так, бывший крестьянин, по-

том красноармеец кончал военное политическое училище и становил-

ся комиссаром. Другой становился выдвиженцем, а затем советским

чиновником. Третий трудился у станка, а потом кончал рабфак и вуз.

Их жизненный стиль не похож на крестьянский образ жизни. Напом-

ним советский анекдот. К преуспевающему чиновнику приезжает

мать в деревенском платочке: <Сынок, а ты не боишься, что придут

большевики и все отберут?>.

Канон советской идентичности у этой группы людей в целом был

жестким и отличался простотой. Если вновь обратиться к образу

маски, то это маска, которая приросла к лицу. Новый язык, на овла-

дение которым они потратили столько усилий, набросил на них сеть.

Эту сеть сами они не ощущали. Во многом через этот язык они кон-

ституировались в социальный корпус выдвиженцев: партийных ра-

ботников, преподавателей марксизма и истории КПСС, советских

чиновников.

Как правило, у них происходил полный разрыв с прошлым: они го-

дами не виделись с родственниками, о прошлой жизни они старались

не говорить даже сами с собой. Если они и пытались вспомнить био-

графию своей семьи, то разве что по канонам соцреалистических ро-

манов: прошлое с его ошибками и заблуждениями - лишь подготов-

ка безупречного настоящего. Они конструируют себе новую биогра-

фию (<исправляя>, например, отца-середняка на отца-бедняка) и на-

чинают согласно этой биографии жить. Лишь много позже, завершая

свой жизненный путь, они начинают вспоминать, как было <на самом

деле>. Часто им этого сделать уже не удается, ибо они в вечном зато-

чении у своего языка.

Существовала, однако, и другая группа людей. Молодые люди хо-

тели того же, что и все, но потерпели неудачу. Им пришлось тяжело

в жизни. Зато языковая маска не приросла к лицу. Они в полной мере

почувствовали собственную <невписанность> в роль, несоответствие

себя самого роли (или ролям). Они раздваивались. Раздваиваясь, они

видели то, чего другие, <удачливые> члены общества не замечали.

Еще один важный момент. Неудачников часто разоблачали, тем са-

мым выталкивая в прошлое. Власть пыталась произвести <обратное

превращение>. Именно поэтому радикального разрыва с прошлым у

них нет. Что получается в результате?

Именно возврат в прошлое делит жизнь на <до> и <после>. Это

значимая ступень складывания идентичности, типологически уже не

принадлежащей традиционному обществу. Здесь момент индивидуа-

ции.

Этот процесс очень труден. Сначала молодые люди осмысливали

реальность посредством готовых классификаций идеологического

языка, лишь подвергая идеологические оппозиции инверсии (пере-

ворачиванию). Так, те, кто по официальной номенклатуре являются

<перерожденцами>, подвергаются переназыванию, превращаясь в

<прославленных героев труда> и пр.

Это - не свобода, но лишь призрак ее, ибо за пределы властно-

го поля эта игра еще не выходит. Сам способ классификации опре-

деляется властью. Однако властную игру эти люди явно портят, обо-

рачивая ее в свою пользу. Но правила не меняются. В противопо-

ложность удачникам они ощущают неуютность и крайнюю степень

одиночества.

Свобода (от языкового плена) начинает брезжить тогда, когда

восстанавливается разорванная цепь повседневности. Разоблачая их,

им напоминали, кто они есть на самом деле: дети классовых врагов,

скрывшие свое происхождение. Так они переставали отрекаться от

себя самих, т.е. от тех, какими они были раньше, от семьи, от пред-

ков.

Даже если они не сумели переломить баланс власти в свою поль-

зу и не попадали на желаемый <остров благополучия>, при них оста-

валась вновь обретенная биографическая идентичность, приватное

пространство, дар рефлексии. Кроме того, при них остается обре-

тенный культурный капитал: способность писать и говорить на ли-

тературном языке, слушать и понимать музыку, новый стиль жизни.

Получается, что подчинение (в частности, через овладение языком

доминирующих) обладает потенциалом освобождения.

Человек становился другим. И именно тогда происходит преобра-

жение, в результате которого они получают свою награду, - если,

конечно, дар рефлексии можно счесть наградой.

Путь этих людей часто был очень тяжелым. Если бы с ними не

случилось то, что случилось, они продолжали бы воспроизводить

традиционное общество. Без того, что с ними случилось, крестьяне

бы остались крестьянами. Большая часть людей, которые сейчас

живут в России, не были бы теми, кто они есть сейчас.

Люди, принадлежащие к поколению, о котором здесь идет речь

(те, кто входил в советское общество и выстраивал свою жизнь в

30-50-е годы), не обладали устойчивым ощущением безопасности,

которое может давать, например, высокий статус в стабильном об-

ществе. Они пришли из иных социальных пространств.

Канон <советский человек> в силу самой своей новизны делал людей

открытыми для пропаганды. Это приводило к буквализму в восприятии

канонов. Люди этого поколения не обладали собственным стилем жиз-

ни, они лишь создавали его. Риторическая работа общества с идеоло-

гемой культурность - органическая часть выработки нового жизнен-

ного стиля (не только собственно советского, но и городского).

Заниженное представление разных социальных групп о себе,

комплекс вины, который к тому же культивировался пропагандой,

вели, во-первых, к невозможности противостоять авторитетам, во-

вторых, к проявлениям крайней нетерпимости в микросреде. Во

многом отсюда - атмосфера взаимного доносительства. Отсюда -

огромная роль централизованных систем насилия.

Когда под вопросом продолжение жизни, люди истово воспроиз-

водят ритуалы. Советскую идентичность дольше всех хранят именно

бывшие крестьяне, как принадлежавшие к социальному слою, само

существование которого было под угрозой. Желая стать социальны-

ми удачниками, они культивировали техники как телесного, так и

вербального самоконтроля. Эти техники - часть механизма защиты

границ тела, которые должны быть защищены от вторжения.

Если вновь вернуться в широкий социально-исторический кон-

текст вхождения обществ в Модерн, то можно напомнить и о следу-

ющем. Люди этого поколения пережили стремительное дистанциро-

вание (расхождение) пространства и времени. Они были резко вы-

рваны из традиционной общности. Защитная сеть малого, локально-

го сообщества и традиции оказались разорванными в кратчайшие

сроки. <Я> и <общество> вдруг оказались взаимосвязанными слиш-

ком тесно, связь между ними была слишком короткой. Отсюда -

отдавание себя без остатка в руки власти.

Для этих людей вопрос <веры> в связность повседневной жиз-

ни, а также символические интерпретации экзистенциальных воп-

росов времени, пространства, континуальности и идентичности

были не просто актуальными. Это была проблема продолжения

жизни. Каждый индивид должен был заново создавать защитный

кокон, который мог бы помочь преодолеть превратности повсе-

дневной жизни. Надо было заново конструировать свою идентич-

ность. Отсюда - огромная роль идеологии, которая подсказывала

готовые ответы. Вообще исторически <свежим> человеком, а

именно таковым и был бывший крестьянин, любые языковые кли-

ше (пришедшие из литературы или идеологии) воспринимаются

как открытия.

Люди не могут выжить, если они не в состоянии упорядочить со-

бытия, дать им имя, включить в фонд символов общности. Они поль-

зовались наличным языковым материалом. Классификации мира ус-

ваивались в школе. С новыми словами-цитатами из идеологическо-

го дискурса молодые люди связывали исполнение желаний. Эти сло-

ва и имена выступали в прагматической, риторической и магической

функциях. Риторические фигуры идеологического языка выступали

как фигуры замаскированного желания.

Переходные этапы жизни всегда требуют психической реоргани-

зации. В традиционных культурах, там, где порядок вещей от поколе-

ния к поколению был более или менее стабильным на уровне коллек-

тивности, границы изменения идентичности были четко очерчены,

например, ритуалами инициации при переходе от юности к зрелости.

В этих ритуалах роль индивида относительно пассивна. В последнее

время многократно и справедливо отмечалась ритуальность совет-

ской культуры. Новые советские ритуалы, замещающие старые, во

многом были аналогичны последним (праздники, вступление в пионе-

ры, в комсомол, в партию).

Здесь хотелось бы еще раз обратить внимание на следующее.

Именно ментальный контроль за телом и повествованием о себе со-

ставляет новизну ритуалов советских в отличие от традиционных. На-

пример, вступая в партию или комсомол, человек должен был расска-

зать автобиографию, т.е. изложить именно свой жизненный путь, а не

только рассказать пути рода или группы, к которой индивид принад-

лежит или желает принадлежать. Фиксация на письме процесса кон-

струирования идентичности (который проявляется и в фактах конст-

руирования автобиографии) - свидетельство отхода от традицион-

ных типов конструирования идентичности. Такое конструирование

немыслимо в традиционных крестьянских общностях. Искусство

<бытия в настоящем> порождает самопонимание. Оно необходимо

для того чтобы планировать и конструировать жизненную траекто-

рию в соответствии с внутренними желаниями индивида.

Модерн идее судьбы противопоставляет представление об открыто-

сти событий. Принадлежащие к первому поколению советских людей -

бывших крестьян были выброшены в большое общество. Их габи-

тус, заданный первичной социализацией, <диктовал> тем не менее <при-

верженность> формам предопределенности, которым модерный взгляд

противостоит. Это еще один фактор, способствующий огромной роли

абстрактных систем, представленных идеологическим повествованием.

Доверие - решающий порождающий феномен развития лично-

сти. В документальных следах, оставленных советскими людьми, мы

не часто встречаем радикальное экзистенциально болезненное сомне-

ние. Чаще - беззаветное доверие авторитету. Для того чтобы ситуа-

ция изменилась, потребовалась смена поколений.

Тем не менее хотелось бы подчеркнуть, что описываемые здесь

процессы изменения человека имеют огромную социально-историче-

скую значимость.

Здесь можно лишь сказать, что, несомненно, предпосылкой кризи-

са советской идентичности является превращение ее в массовом мас-

штабе в идентичность ситуативную, т.е. не важную жизненно. Это

происходит со второй половины 50-х годов после смерти Сталина, по-

сле XX съезда, когда тоталитарный дракон почти перестал кусаться.

Когда <классическая> советская эпоха осталась позади, людям уже не

надо было подтверждать свою советскую идентичность постоянно.

Правда, семейная социализация тех, кто рождался в 40-50-е гг., про-

ходила еще в классический советский период. Принадлежащие к это-

му поколению помнят собственное чувство умиления от приобщения

к большим идеологическим повествованиям эпохи. Лишь во второй

половине 70-х советская идентичность утратила значение, превратив-

шись в ничего не значащий ярлык.

В этой точке разговор о советском человеке кончается и начина-

ется новая история.

Отход от советской идентичности происходит по-разному. Нельзя

приуменьшать значение прихода новых визуальных средств коммуни-

кации, которые вместо определенности, обещанной большевистским

просвещением, предложили коллаж жизненных стилей и обстоя-

тельств.

Идентичность, которая была протяженной во времени, стала пре-

вращаться в мозаичную. Это можно интерпретировать как переход к

постсовременности.

Тема 9

НОВЫЕ ЧЕРТЫ СЕГОДНЯШНЕЙ СИТУАЦИИ ЧЕЛОВЕКА

Что нового во всем этом, так это

то, что старые полюса притяжения -

нации-государства, партии,

профессии, институции

и исторические традиции -

утрачивают привлекательность...

Каждое <Я> соотносится с самим

собой. И каждый знает,