Коммерческое право России 8 страница

подвижности людей, которые жили в доиндустриальную эпоху: они

легче плакали, радовались, не задумываясь, на удар отвечали уда-

ром. Кроме того, традиционное общество обладало социальными

механизмами снятия напряжений, которые вырабатывались века-

ми. К числу таковых относятся разного рода ритуалы, праздники,

во время которых <добровольно-принудительно> осуществлялась

разрядка^. В современных обществах праздников намного меньше,

чем в традиционных.

Тревоги порождаются и умножением возможных жизненных

^Юнг К.Г. Воспоминания. Сновидения. Размышления. - Киев, 1994. - С. 150.

^Слово принудительно не случайно: в празднике должны были участвовать

абсолютно все члены общности. См.: Мосс М. Обязательное выражение чувств

(Австралийские погребальные словесные ритуалы) // Мосс М. Общества. Обмен.

Личность. Труды по социальной антропологии. - М., 1996.

миров. Жизнь становится вечно меняющейся, мобильной. Индиви-

дуальная биография начинает восприниматься как последователь-

ность движения по разным мирам, ни один из которых не воспри-

нимается как дом. Ключевая метафора современности - бездо-

мность. Именно в культуре Модерна возникает романтический об-

раз странника. Отсюда же навязчивый мотив одиночества в элитар-

ной культуре.

Самые опустошающие последствия современность имеет в сфе-

ре религии и веры. Неопределенность и плюрализация повседнев-

ной жизни (биографии) приводят к серьезному кризису, который

может проявляться в экзистенциальном беспокойстве. Оказывает-

ся подорванной старая и, вероятно, главная функция религий: при-

давать определенность человеческому существованию. Социаль-

ная бездомность становится метафизической. Дома нет нигде, и это

трудно перенести. Ведь зло продолжает существовать, человек ос-

тается смертным, а жизнь его хрупкой. Важен вопрос, в какой сте-

пени культурные обстоятельства обеспечивают веру в когерент-

ность (связность) повседневной жизни.

Выше говорилось, что ответом общества на эти тревоги было

появление области приватности, разделение жизни человека меж-

ду общественной и частной сферами.

Частная жизнь - род балансного механизма, который обеспе-

чивает компенсацию тревог, привносимых <большими> структура-

ми. Частная жизнь представлялась прибежищем от угроз аноним-

ности. Прозрачность и понятность частной жизни делают выноси-

мой непрозрачность жизни публичной. Недаром в эпоху современ-

ности даже религия становится приватной. До этого никогда не го-

ворили о религии как о частном деле.

Решение частной жизни помогало и помогает многим людям.

Но оно имеет <встроенную> слабость. Отсутствуют институты,

которые бы надежно структурировали человеческую повседнев-

ность. Понятно, что в частной жизни есть свои институты. На-

пример, семья, получающая государственную легитимацию. Со-

храняются религиозные институты (церкви), добровольные орга-

низации, клубы и пр. Но ни один из них не <отвечает> за частную

жизнь как целое. Они видятся произвольными и искусственными,

так как не способны дать чувство стабильности и надежности. Ес-

ли же они надежность обеспечивают, то воспринимаются людьми

как бюрократически-анонимные, абстрактные, порождающие

аномию.

Понятно, друг наш язык залечивает раны с помощью клише. На

помощь приходят привычки, обычаи и другие рутинные действия.

Это надежное противоядие от тревог, угрожающих чувству онтоло-

гической безопасности. Таким образом создается защитный кокон,

который помогает продолжать жизнь. В практической повседнев-

ной жизни мы принимаем как данность существование вещей, дру-

гих людей, социальных институтов. Тем не менее ритуальность об-

ществ Модерна значительно ниже по сравнению с традиционными.

Жизненный путь перестает структурироваться ритуальными пере-

ходами из состояния в состояние. Каждый порог опыта может по-

рождать кризис идентичности.

В частной жизни индивид конструирует прибежище, которое

должно служить ему домом, но холодные ветры бездомности угро-

жают этим хрупким конструкциям. Напрашивается вопрос о хруп-

кости самого проекта современности. Это ощущение так передает

французский социолог Ж. Фурастье: <Человек доиндустриальных

обществ жил на земле сотни тысяч лет. Он страдал от голода, хо-

лода, болезней, но он, во всяком случае, доказал свою способность

к длительному историческому существованию. Индустриальный

человек живет на земле менее двухсот лет. Но он успел нагромоз-

дить столько проблем, что уже сейчас неясно, будет ли он сущест-

вовать завтра>^.

5. СОЦИАЛЬНОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ БЛАГ И ТРЕВОГ

Темы Модерна не охватывают все общество одновременно. Об-

щество многомерно. В процессе изложения материала все время

подчеркивалось, что темы Модерна в разных социальных про-

странствах звучат по-разному. В повседневную жизнь всех людей

вторгаются отдаленные события. В разных социальных стратах

это происходит с разной скоростью.

Сравним мысленно жизнь крестьянина, тесно связанную с мес-

том, и жизнь поколений английских или голландских купцов, не од-

но столетие торгующих, допустим, с Индией. Люди, входящие в по-

следнюю группу, легко перемещаются во времени, на огромные

расстояния и мысленно и реально. Купцу или промышленнику пе-

ресчет времени на деньги кажется естественным, самоочевидным.

Рабочему - бывшему крестьянину это представление приходится

навязывать, часто сугубо насильственными методами. Однако и

для него оно становится постепенно самоочевидным. Способность

к новым способам деятельности, новые классификации мира, но-

вое видение оказывается встроенным в тело, часто через <запись

на теле>.

Существуют социальные пространства, где культивируются

приватность и ценности индивидуальности. Есть области, где гос-

подствует экономическая рациональность. Существуют области,

где вхождение в Модерн осуществляется в первую очередь через

репрессивные дисциплинарные практики.

Эта сторона Модерна стала привлекать внимание ученых имен-

но в XX в. Над этой проблемой работал, в частности, знаменитый

^Fourastie J. Lettre ouvert a quatre milliards d'hommes. - P., 1970. - P. 35.

французский философ М. Фуко в работе <Надзирать и наказы-

вать>^.

Дисциплинарные процедуры, обеспечивающие баланс власти в

традиционных и современных обществах, различны, но они всегда

имеют место. В традиционных обществах власть осуществлялась в

форме взимания произведенного продукта, захвата вещей, людей,

земель. В традиционных обществах наказуемый, как правило, под-

вергался пытке. Это был насильственный телесный ритуал. Он

осуществлялся не только в тайных подвалах и застенках. <Испыта-

ние> преступника могло превращаться в род социального театра,

превращающего в драму триумф порядка над <злодеями>.

В обществах Модерна, подчеркнем еще раз, закон выступает в

форме универсальной нормы. Идеология и дисциплинарные прак-

тики оказываются и взаимосвязанными, и автономными. Идеология

Просвещения стояла на революционных позициях относительно

уголовного наказания. Реформистские проекты, начиная с XVIII в.,

базировались на просветительских установках. Идея равенства

всех перед законом была здесь ключевой. Целью этих проектов

было изобретение наказания, которое было бы применимо ко всем.

Оно различалось по степени в зависимости от совершенного пре-

ступления. Наказание должно было быть полезным для общества и

назидательным для осужденных.

Нормирование осуществлялось за счет дисциплинарных проце-

дур, т.е. эти процедуры были подчинены цели, выступали в качест-

ве средства. Однако дисциплинарные процедуры быстро <оторва-

лись> от идеологических проектов. Как и любое средство, они <са-

ми собой> усовершенствовались не только в тюрьме, но и в армии,

и в школах, быстро победив обширный и сложный юридический

аппарат, построенный Просвещением. Эти техники рафинирова-

лись и распространялись без опосредования идеологией. Через эти

процедуры осуществляется универсализация единообразного нака-

зания - тюремного заключения. Тюремное заключение - главная

форма наказания в современном мире. Через дисциплинарное со-

циальное пространство, одинаковое для всех и каждого (школьни-

ков, солдат, рабочих, преступников, больных), эти техники превра-

тились в инструмент, способный дисциплинировать и подвергать

контролю любую человеческую группу. Детали побеждали тео-

рию. Возникла своего рода диктатура средств.

Вновь подчеркнем: трудно оценить свершившееся положитель-

но или отрицательно. Так или иначе, в обществах Модерна возмож-

ности надзора расширяются. Средства усовершенствуются, а это

порождает асимметрию власти. Возрастание рефлексивности об-

щества в целом идет параллельно интенсификации административ-

ного контроля.

Блага и тревоги современности не распространяются равномер-

^Foucault М. Discipline and punish: The birth of the prison. - N.Y., 1979.

но на общество в целом, на всех людей, которые в обществе живут.

Они распределяются отнюдь не поровну. Балансы власти неравны.

В истории блага всегда сосредоточиваются в одном, весьма ограни-

ченном социальном пространстве, беды сосредоточены в другом

социальном пространстве. Первое - пространство доминирую-

щих, второе - пространство доминируемых.

В социальном пространстве доминируемых концентрация бед

намного превышает концентрацию благ, хотя в процессе истории

соотношение между первыми и вторыми может меняться в сторо-

ну выравнивания. Но в целом история обществ - свидетельство

тому, что существуют социальные группы людей, несущих глав-

ным образом утраты. Приобретения (в виде индивидуальности,

свободы, универсализма, приватности и пр.) долгое время проходят

мимо них. В течение более чем полутора веков тех, кто это про-

странство населяет, называли пролетариатом. Этим именем обо-

значали людей, которые были лишены тех видов капитала, кото-

рые бы позволяли чувствовать себя в современности уютно. Про-

странство, в котором эти люди обитают, обширно. В начале XX в.

В. Зомбарт отмечал: <... масса пролетариата столь велика, что

своеобразные черты ее жизни, а особенно свойства пролетарской

психики приобретают все большее значение для общества в це-

лом>^.

Именно эти люди в первую очередь становятся объектами дис-

циплинарных практик. Они меняются, перестают быть крестьяна-

ми, бродягами, ремесленниками через <запись на теле>. В первую

очередь по отношению к ним применяются выработанные общест-

вом техники дисциплинирования, надзора и наказания. Будто прой-

дя большой мукомольный жернов, люди выходят оттуда в виде

вполне однообразной массы, которая говорит только на одном язы-

ке: одинаковые воззрения, одинаковые моды, одинаковые песни

там, где царило бесконечное разнообразие. Они обретают новый

ритм: ритм производственный, скучный, однообразный, машин-

ный. Возникает новый габитус. Появляется новая телесность, ме-

няется <физическое естество> и ментальность.

Напомним о логике нашего рассуждения. Свойства габитуса

буржуа были перенесены на предприятие, а затем распространи-

лись на общество в целом. Социальные изобретения <благородно-

рожденных> также распространились. Новые общественные отно-

шения формируют новый габитус - как через техники дисципли-

ны, так и через добровольный самоконтроль - у достаточно боль-

шого числа людей. Эти практики воспроизводятся. Уходя из одних

областей общества, они перетекают в другие.

Об этих людях написано очень много. Обратимся к одному из

описаний: <Необходимо обратить вспять естественный ритм орга-

низма, который должен научиться спать днем и просыпаться в са-

^Зомбарт В. Пролетариат. - СПб, 1907. - С. 9.

мые глубокие ночные часы. Скорость всех движений должна быть

увеличена... Их организмы трансформируются в живое орудие тру-

да. Обучиться делу... - обрести ритм... Это означает также способ-

ность работать быстро, причем в течение 10 часов, перекусить, не-

много поспать и вернуться к работе через несколько часов в пол-

день, и так день за днем... Это означает тренированность тела, спо-

собность жить на нервах, именно в тренировке и перестраивании

своего физического естества и заключается смысл института под-

мастерьев. Таким образом, можно сказать: в то время, когда пека-

ри готовят хлеб, последний печет их. Если народу хлеб нужен, что-

бы жить, то ремесленные формы производства алчут тела булоч-

ников, дабы выжить. Производственные отношения рождают лю-

дей, которые затем их и воспроизводят>.

Можно подумать, что приведенный отрывок взят из работы

Ф. Энгельса <Положение рабочего класса в Англии>, в которой

речь идет о происходящем в первой половине XIX в. Текст принад-

лежит, однако, перу наших современников, французских социоло-

гов Д. Берто и И. Берто-Вьям, которые пишут о сегодняшних

французских пекарях^.

Как происходит обучение? Новая дисциплина труда и новое

представление о времени формируются одновременно. В аграр-

ных обществах время исчисляется через ориентацию на трудо-

вые занятия. Подчеркнем еще раз: здесь нет различения <рабо-

ты> и <жизни>. Работа <по часам> непонятна. В России еще в на-

чале XX в. мануфактурные рабочие (например, на производстве

веревок и канатов) сами определяли, сколько им надо было рабо-

тать, чтобы выполнить задание. Они могли после обеда поспать,

а потом вновь возобновить работу. У нас на Урале существовали

рабочие, которые сочетали работу на заводе с крестьянским тру-

дом. Такие же рабочие существовали и в других странах.

Историк британского рабочего класса Э.П. Томпсон так опи-

сывал приход нового порядка. <Первые десятилетия XIX в. труд

не был регулярным еще из-за праздничных дней и ярмарок. Хотя

еще в XVII в. воскресенье заменило отмечавшиеся раньше дни

святых, народ упорно придерживался прежних традиционных

праздников.

Впервые о дисциплине рабочего времени говорится в относя-

щемся к 1700 г. своде правил железоделательного завода Кроули:

<Чтобы разоблачить леность и гнусность, наградить добрых и

усердных, устанавливается расписание и объявляется, что от пя-

ти часов утра и до восьми ве чера, или от семи утра и до десяти ве-

чера - это 15 часов. Из них вычитается 1,5 часа на завтрак, обед

и т.д. Итого получается 13,5 часов аккуратной работы. Не будет

^См.: Берто Д., Берто-Вьям И. Ремесленное хлебопечение во Франции: как оно

существует и почему выживает? // Биографический метод. История. Методология.

Практика. - М., 1994.

учитываться время, проведенное в пивных или кафе; игры; сон,

курение, чтение газет, споры - все, что не касается работы>.

Надсмотрщику и привратнику предписывалось представлять кон-

трольную карту, на которой с точностью до минуты обозначает-

ся время прихода и ухода рабочих. Так уже на пороге XVIII в. мы

вступаем на почву промышленного капитализма с его дисципли-

ной, с контрольной картой, надсмотрщиками, доносчиками и на-

казаниями.

Некоторые мастера старались лишить рабочих возможности

следить за временем. По свидетельству одного современника, ра-

ботавшего на фабрике, некого мистера Брэда, летом там работа-

ли, пока не стемнеет. Часы имели только мастер и его сын. У од-

ного рабочего были часы, но их у него отобрали и отдали на хра-

нение мастеру. Другой рабочий сообщал, что у них на фабрике

мастера утром и вечером передвигали стрелки на часах. Часто

хозяева старались сократить время обеденного перерыва, возве-

щая его не вовремя. Однако... постепенно рабочие научились вос-

принимать время так, как его понимали работодатели, и усвоили

формулу <время-деньги>. Первому поколению фабричных рабо-

чих вдалбливали, что значит время; второе поколение боролось

за сокращение рабочего дня; третье - за оплату сверхурочных

часов... Разделение труда, контроль, наказания, отсчет времени с

помощью удара колокола и по часам, денежное стимулирование,

проповеди, упразднение ярмарок и народных увеселений - все

это были меры, которые, в конечном счете, способствовали вы-

работке новых рабочих привычек и новой дисциплины времени.

Но нерегулярные рабочие ритмы сохранились и в XX в., особен-

но в Лондоне и в больших гаванях. Можно ли вообще утверждать,

что с переходом к индустриальному обществу произошло ради-

кальное преобразование социальной природы человека и его

трудовых привычек?> (Изложено по: История ментальностей.

Историческая антропология. Зарубежные исследования в обзо-

рах и рефератах. - М., 1996. - С. 195-196).

Этот процесс в Британии имел место начиная с XVIII в. В

России он вовсю развернулся в XX в. Советские законы о преда-

нии рабочих и служащих суду за три прогула в месяц (1938 г.), за

опоздание на работу (1940 г.) - аналог заводских порядков, о ко-

торых пишет Э.П. Томпсон. Суровость этих законов определя-

лась не только жестокосердием властителей, но и общими зако-

номерностями вхождения в Модерн. Масса новых рабочих - го-

родских жителей и бывших крестьян подвергалась дисциплини-

рованию.

Результат жестокого обучения проблематичен. Человек выбро-

шен из локальной общности и пущен в свободное плавание. Утратив

семью традиционную, он не обрел ни приватности, ни нуклеарной

семьи. Его одиночество - не одиночество романтического странни-

ка. Он одинок, но это одиночество в тесной телесной близости с дру-

гими: в работном доме, в бараке. Вместо дома у него в лучшем слу-

чае комната. Можно сказать: дома у него нет дома. Он стремится на

улицу - в трактир, в пивную, в массу... Трактир и публичный дом мо-

гут показаться небом по сравнению с адом пролетарских жилищ.

Ему уже чуждо подчинение авторитету, но у него отсутствует ин-

дивидуальная идентичность и чувство уверенности. Он одинок, но не

индивидуален. Ряд исследователей характеризуют это состояние как

<непродуктивную индивидность> (А. Кара-Мурза).

Традиция и обычай утрачивают качества скрепы - умиротворяю-

щей, цивилизующей. Эти люди видятся людьми <голыми>, не подоз-

ревающими о существовании не то что свободы, но, порой, и пробле-

мы добра и зла. Они живут в мире самых простых потребностей. Они

оставлены на них самих, т.е. наедине с самими собой. Ситуация наеди-

не с самими собой нова для них. Как отмечалось выше, в традицион-

ных обществах наедине с собой они никогда не оставались. Они не

приобщились к благам современности, они выпали из иерархии, если

иметь в виду, что общество - это всегда иерархия (Ф. Бродель).

Эти люди пребывают в непривилегированных социальных про-

странствах. Такие пространства постоянно воспроизводятся. <Быв-

ший> западный пролетариат в XX в. приобщился к благам современ-

ности. В то же время подобные пространства продолжают сущест-

вовать в третьем мире. В России они также обширны.

Доминируемые не являются пассивными объектами дисципли-

нарных практик. Люди внизу, доминируемые - не пассивная мате-

рия, на которую доминирующие лишь накладывают социальную

форму. Их активность оказывает влияние на результат социального

изменения.

Городские низы действуют примерно так же, как крестьяне. На-

помним, что крестьяне используют тактики повседневного сопроти-

вления власти, позволяющие им выжить. Единое нерасчлененное

тело выступает против тех, кто всегда одерживает верх. Этот хор,

как правило, невидим и неслышим. Он становится замечаемым в

эпохи перемен. В истории люди, которые составляют этот хор, все-

гда оказывались побежденными. Они практически всегда действуют

по правилам, которые не ими заданы. Правила игры налагаются гос-

подствующим властным порядком. Не меняя правил, люди <снизу>

влияют на результат игры. Они разрушают и одновременно воспро-

изводят. Громогласному и бросающемуся в глаза производству соци-

ального порядка, представленному, например, в политических реше-

ниях, противостоит другое производство. Оно называется потребле-

нием. Тихое, почти невидимое, оно проявляет себя через способы

употребления продуктов, предлагаемых доминирующим порядком.

Это - присваивание чужого пространства.

Здесь нет базы, позволяющей капитализировать преимущества,

подготовиться к экспансии, сохранить независимость. Не имея мес-

та, тактики зависят от времени. Здесь чуждые цели оборачиваются

в собственную пользу. Так становятся возможными победы слабых

над сильными (людьми во власти, насилием разного рода и т.д.) с по-

мощью трюков, охотничьего чутья, сложных маневров. Здесь ис-

пользуются двусмысленные ситуации, обнаруживаются щели и зазо-

ры, в которые можно проскользнуть. Слабый не может победить

сильного, но он его использует. Системы институтов, отношений,

взаимодействий слишком огромны, абстрактны и мощны, чтобы

можно было ощутить их как свои. Они слишком опутывают, чтобы

можно было их избежать. Движения слабых способны оживлять, до-

пустим, бюрократическую систему. Без таких <трепыханий> эта си-

стема вряд ли прожила бы долго. Подобные способы действия напо-

минают мимикрию растений и рыб. Этого рода тактики как будто

пришли из лесов и океанов на улицы наших деревень и городов. Они

выходят на поверхность исторической жизни тогда, когда нарушает-

ся локальная стабильность. Историкам больше известны социаль-

ные движения, нежели формы сопротивления, которые не заметны

на поверхностный взгляд.

В процессе исторического развития возникают каналы, через ко-

торые осуществляется давление <снизу>. В качестве таких каналов

выступают массовые движения и организации. Появление массовых

политических организаций в XIX в. свидетельствовало об изменении

балансов власти в сторону доминируемых. Происходит снижение

властного дифференциала. Сегодня ни один правитель не скажет,

что он правит оттого, что принадлежит к благородному сословию,

или потому, что власть дана ему от Бога. Правители вынуждены ле-

гитимировать себя в глазах подданных через соотнесение с неличны-

ми принципами и идеалами. В частности, они должны предлагать

программы, которые ставят целью совершенствование социальных

отношений. Правители пытаются одержать победу над массами,

предлагая пути улучшения жизни рядовых людей. Так осуществляет-

ся процесс демократизации. Он свидетельствует об относительном

изменении в распределении власти между доминирующими и доми-

нируемыми. Баланс власти уравновешивается. Рост взаимозависи-

мости приводит к тому, что люди в большей степени ощущают и

осознают внеличный характер отношений. В то же время рождает-

ся возможность восприятия обществ как функциональных цепей,

объединяющих взаимозависимых людей^.

6. КТО НАЗВАЛ ПРОЛЕТАРИАТ ПРОЛЕТАРИАТОМ?

Попробуем взглянуть на проблему с другой стороны. Что же сам

<пролетариат>? У него - иные мотивы. Мы можем ощутить их, об-

ратившись к тому, что говорят представители, ибо рядовые, как пра-

вило, безгласны. Обратимся к высказыванию одного из лидеров чар-

тизма, мощного движения английских рабочих в начале XIX в.: <Це-

^Elias N. What is Sociology? - N.Y., 1978. - P. 66-67.

лью чартизма как политического движения не является достижение

права голоса ради права голоса... Проблема всеобщего избиратель-

ного права - это, по сути, проблема вилки и ножа... проблема хле-

ба и сыра... Если кто-то спросит меня, что я имею в виду под всеоб-

щим избирательным правом, я отвечу, что для меня оно означает

право каждого трудового человека страны иметь теплую куртку на

плечах и... хороший обед на столе>^. Люди внизу вкладывают свои

смыслы в понятия избирательное право, классовая борьба. Эти

смыслы тесно увязаны с потребностью продолжения повседневного

существования. Часто те, кого называют пролетариатом, не борют-

ся за новый мир, но защищают старые установления и границы. Их

волнует то, что у них отнимают. Им не так уж важно и принципиаль-

но, как их называют. Они начинают играть с идентичностью, с само-

названием только тогда, когда это важно для осуществления малень-

ких жизненных целей.

Тех, о ком здесь идет речь, можно назвать новыми городскими

людьми, в отличие от старых городских людей: буржуа, бюргеров. В

XIX в. их называли пролетариатом. В XX в. часто называют массой.

Слово масса имеет отрицательные оттенки значения. Тогда получа-

ется, что пролетарий, человек массы, новый городской человек, -

историческое извращение, даже монстр.

Вряд ли целесообразно взвешивать на весах <положительные> и

<отрицательные> черты человека массы- что перетянет... Главное -

учитывать глубинную значимость массовых процессов. То, что

называют массой, - люди. Масса состоит из людей. Мы употребля-

ем имя масса, когда люди действуют за пределами всех и всяческих

представителей и представленностей. Масса - и слабое, и сильное

место социальной реальности. Баланс власти складывается, как пра-

вило, не в ее пользу, но у нее есть сила. И объяснять массовые про-

цессы невозможно, основываясь на субъектных, персоналистских

логиках, базируясь на социологии нормы. В истории люди массы не

действуют как автономный ответственный субъект.

Подобное понимание массового, конечно же, заставляет прини-

мать человека таким, каков он есть. Не надо, быть может, предъяв-

лять ему высокое требование непременно быть субъектом. Для мно-

гих это требование может оказаться завышенным. У одних над веч-

ными архетипами постепенно нечто надстраивается - разум, созна-

ние, субъектность. У других нет, но они тоже люди, и таких людей в

мире сколько угодно.

Множество социальных мыслителей скорбели над свершившим-

ся фактом появления новых городских людей. Казалось, что они

возникли ниоткуда и несли опустошение в области морали и нравов.

Мир новых городских людей характеризовали как мир тьмы - без

надежды, без упования. <Опустошение в области морали! Неудиви-

тельно, когда вдруг погибли все традиционные запасы нравственно-

^Поулсен Ч. Английские бунтари. - М., 1987. - С. 240.

сти, которые в течение тысячелетий были собраны старыми обще-

ственными организациями, как оплот против зверя в человеке, и лю-

ди очутились друг перед другом (точно зверь перед зверем) без ка-

ких бы то ни было норм, объективно определявших их поведение...

Нарождается безнравственный народ!> - писал В. Зомбарт^.

Следует отметить неслучайность зоологических метафор: <чело-

век-зверь>, <вьючное животное>. Темы скифства, одичания, варва-

ризации сопровождают объективный процесс численного роста го-