Исторические этапы развития грузоподъемных машин 15 страница

Определяя место моральной оценки в системе революционизирующих общество сил, Ф. Энгельс писал, что люди начинают отвергать определенные общественные порядки (в частности, отношения распределения) с точки зрения «так называемой вечной справедливости» тогда, когда эти порядки уже наполовину изжили себя. «Эта апелляция к морали и праву в научном отношении нисколько не подвигает нас вперед; в нравственном негодовании, как бы оно ни было справедливо, экономическая наука может усматривать не доказательство, а только симптом».(138) Симптом – очень точное слово! Оно подчеркивает начальный

[206]

и неопределенный характер моральной оценки, которая никак не может считаться точным социальным диагнозом. Этическая критика действительности оказывается эффективной, гуманистически действенной только тогда, когда переходит в практическую – экономическую, политическую, культурно-воспитательную – деятельность по преобразованию реальных форм жизни. В этой включенности этики в действительную борьбу по изменению мира, в служении передовым общественным силам – гарантия против ее просветительски-морализующей ограниченности. Решительное преодоление морализаторства (назидательности, проповедничества), высокомерно-негативного отношения к живому нравственному опыту, склонности к системосозиданию, конструированию «вечных» законов является несомненной исторической заслугой и одновременно постоянно решаемой задачей марксистско-ленинской этики.

Примером научно выверенных этических обобщений являются выводы XXIV–XXVI съездов КПСС, определяющие основные направления и задачи нравственного воспитания в советском обществе. Партийные формулы о комплексном подходе к воспитанию, выработке активной жизненной позиции, обеспечении единства слова и дела, органическом сочетании идейно-воспитательных, организационных и хозяйственных задач предохраняют практику коммунистического воспитания как от книжно-просветительской ограниченности, так и от упования на автоматизм среды. Они исходят из понимания нравственного воспитания как многостороннего социально-деятельного процесса, в котором этическая просвещенность занимает важное, но отнюдь не определяющее место.

Этические знания не являются самодовлеющим воспитательным фактором и тогда, когда речь идет об отдельной личности. Они выявляют свою нормативно-воспитательную действенность в той мере, в какой совпадают со стремлением индивида к нравственному совершенствованию. На вопрос, кому изучение этики может принести пользу, можно ответить так: человеку, в котором получили развитие нравственные мотивы. Решающие мысли по этому поводу сформулировал еще Аристотель. С помощью рассуждения, говорил он, нельзя или, по крайней мере, очень трудно изменить то, что закреплено нравами. Тот, кто не может

[207]

владеть своими страстями и воздерживается от дурного не из чувства стыда, а из опасения наказания, является неблагодарным объектом этического воздействия. Человек, подверженный порокам, не будет слушать рассуждений о добродетели, а если и будет, то даже может, пожалуй, использовать этические знания для прикрытия своих дурных страстей. Нужно, говорил Аристотель, «чтобы душа слушателя благодаря привычкам была заранее подготовлена для правильного наслаждения и ненависти, подобно вспаханной земле, готовой взрастить семя»,(139) и тогда только сила суждения может стать средством нравственного возвышения юношества. Несколько заостряя вопрос, можно сказать: само по себе усвоение знаний о морали, как правило, не способно совершить духовный переворот в индивиде; оно не может, скажем, превратить нравственно испорченного индивида в добродетельную личность. Но этика может укрепить нравственного человека в сознании своей правоты, помочь ему строже сформулировать свои нормативные установки, находить правильные решения, особенно в сложных ситуациях, научить критически относиться к своим субъективным намерениям и корректировать их реальным значением поступков; она может, словом, направить его нравственные порывы в правильное русло.

Воспитательные возможности этики имеют, следовательно, свои границы. Она является лишь одним из средств нравственного воспитания. Основное оружие этики – слово. А слово, как известно, играет в деле морального воспитания роль важную, но не определяющую. Нравственное воспитание личности есть прежде всего практический процесс. Оно является практическим, по крайней мере, в двух отношениях: а) моральный облик личности решающим образом зависит от ее жизненной позиции, меры и направленности общественной активности; б) передача нравственных ценностей от индивида к индивиду, от поколения к поколению осуществляется не столько в вербальной форме, сколько в форме личного примера – поступка, поведения, биографии. Из сказанного не вытекает, будто воздействие словом вообще ничего не значит

[208]

в процессе нравственного воспитания (слово также может стать делом!). Но оно выявляет свою позитивную воспитательную роль только тогда, когда оно сопряжено с практическими воспитательными воздействиями, вписано в общественную активность самого воспитуемого, совпадает с его тягой к добродетельным поступкам.

(1) Мы оставляем в стороне вопрос о разделении понятий «предмет науки» и «объект науки». Точку зрения, согласно которой «предмет науки» является гносеологическим понятием, фиксирующим определенный качественный уровень развития той или иной отрасли знания, а понятие «объект науки» обозначает изучаемую ею область внешней действительности, в целом следует признать правомерной. Тем не менее, ее перенесение в этику вызывает ряд возражений: объект науки в этике (мораль) отчасти принадлежит к той же реальности, что и сама наука, а именно к области общественного сознания; он текуч, подвижен и присущий ему динамизм вполне сопоставим, а может быть, и превышает динамизм самой науки.

(2) См.: Кедров Б.М. Наука // Философская энциклопедия. T. 3. М., 1964.

(3) См.: Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. О классификации общественных наук // Вопросы философии. 1964. № 11.

(4) В той или иной форме эта мысль неоднократно высказывалась в нашей литературе. «Моральные отношения – это и есть нормы поведения людей» (Уледов А.К. Структура общественного сознания. М., 1968. С. 82). «Иначе говоря, в логических формах морального сознания и в присущих им эмотивно-волюнтивных значениях проявляются различные виды отношения субъекта нравственной деятельности к общественной реальности и ее oбъективно-историческим потребностям» (Дробницкий О.Г. Понятие морали. М., 1974. С. 260).

(5) Наиболее развернуто различные точки зрения марксистских авторов по данному вопросу представлены в книге «Предмет и система этики» (Москва, София, 1973), а также в дискуссии «Этика и моралеведение» (Вопросы философии, 1982, № 2).

(6) По мнению Я.А. Мильнера-Иринина, «этика отнюдь не есть наука о том, что есть, было или будет, пусть это настоящее, прошлое или будущее характеризуется как явление того же морального сознания – она единственно наука о том, что в соответствии с сознанием человечества должно быть» (Актуальные проблемы марксистско-ленинской этики. Тбилиси, 1967. С. 15). Выраженная здесь точка зрения является недвусмысленно моралистической. В такой резкой и определенной формулировке она встречается в советской литературе редко. Значительно шире этический априоризм представлен в скрытой форме, когда мораль понимается как совокупность требований, предъявляемых к поведению человека.

(7) Спиноза Б. Этика. М.; Л., 1933. С. 82.

(8) Эти традиции не получили, к сожалению, в советской этике широкого развития, и ее эмпирические разделы развились не столь интенсивно, как теоретические. Тем более отрадно отметить появление таких работ, как «Дружба» И.С. Кона и «Сократ и мы» В.И. Толстых, в которых дается глубокий анализ реальных нравственных феноменов. Одна-две ласточки, конечно, не делают весны, но, может быть, они предвещают ее.

(9) В свое время И. Кант, отвечая на критику в свой адрес, что в «Критике практического разума» «не устанавливается новый принцип моральности, а только дается новая формула», заметил: «Но тот, кто знает, что значит для математика новая формула, которая совершенно точно и безошибочно определяет то, что надо сделать для решения задачи, не будет считать чем-то незначительным и излишним формулу, которая делает это по отношению к долгу вообще» (Кант И. Соч. Т. 4. Ч. 2. М., 1965. С. 319).

(10) Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 43. 26

(11) Возможность рассмотрения истории этики как единого процесса подготовлена многолетним развитием марксистской историко-философской науки. Важное значение имели обобщающие очерки по истории этики: Шишкин А. Ф. Из истории этических учений. М., 1959; Очерк истории этики. М., 1969; Очерки истории русской этической мысли. М., 1976; Джафарли Т.М. Из истории домарксистской этической мысли. Тбилиси, 1970; Иванов В. Г. История этики древнего мира. Л., 1980.

(12) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 421.

(13) Там же. С. 30.

(14) Кант И. Соч. Т. 4(1). С. 242.

(15) См. об этом: Hoffman M. Die ethische Terminologie bei Homer, Hesiod und den alten Elegikern und Jambographen. Tubingen, 1914; Лосев А.Ф. Гомер. М., 1960.

(16) Jaeger W. Paideia. Вd. 1. Berlin; Leipzig, 1936. S. 82.

(17) Гесиод. Работа и дни. Земледельческая поэма. М., 1927. С. 45.

(18) Там же. С. 47.

(19) См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 75–76.

(20) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 40. С. 55.

(21) Маковельский А.О. Досократики. Ч. 1. Казань, 1914. С. 37.

(22) Материалисты Древней Греции. М., 1955. С. 44.

(23) Там же. С. 41.

(24) Там же. С. 41.

(25) Там же С. 45.

(26) Как замечает А.С. Богомолов, выход из парадоксальности человеческой жизни (неразрывная сопряженность в ней добра и зла, удовольствий и несчастий; беспомощность действий, когда люди уподобляются «спящим» и не ведают последствий своих действий) состоит, согласно Гераклиту, в «познании, приобщающем к Логосу» (Богомолов А.С. Диалектический Логос. М., 1982. С. 62).

(27) Выражая своеобразие философии Гераклита, ее синкретичную сущность, А.О. Маковельский писал: «Высшее начало философии Гераклита – Логос есть одинаково высший принцип бытия, познания и долженствования» (Маковельский А.О. Досократики. Ч. 1. Казань, 1914. С. 131).

(28) Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. М., 1969. С. 316.

(29) Материалисты Древней Греции. М., 1955. С. 172.

(30) Платон. Соч. в трех тт. Т. 1. М., 1968. С. 119.

(31) Чтобы понять логическую оправданность такого перехода, надо иметь в виду, что понятие добродетели в античности, в том числе и у Аристотеля, имело более широкое содержание, чем делание добра. Оно означало добротность некоего явления, его соответствие своему назначению, идеальному образу. В этом смысле говорилось о добродетели животного (например, лошади), органа (глаза, руки и т.д.), профессии. Быть добродетельным означало быть в своем роде совершенным. Оно охватывало все, что имело «преимущественную значимость для индивида или вещи, будь то практического, нравственного, интеллектуального или физического свойства» (Schmidt L. Die Ethik der alten Griechen. Bd. 1. Berlin, 1882. S. 295).

(32) Этика Аристотеля. Спб., 1908. С. 26–27.

(33) См.: Виндельбандт В. О свободе воли. М., 1905.

(34) Этика Аристотеля. С. 4.

(35) Ritter I. Metaphysik und Politik. Fr./M., 1969. S. 57.

(36) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 40. С. 67.

(37) Там же. С. 65–66.

(38) Материалисты Древней Греции. С. 210.

(39) Там же. С. 212.

(40) Там же. С. 217.

(41) Там же. С. 220.

(42) История философии в марксистском освещении. М., 1924. С. 32–33.

(43) Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1972. С. 235.

(44) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 467.

(45) Кстати заметить, формулируемое здесь «золотое правило нравственности» возникло значительно раньше и вне религиозной традиции.

(46) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 313.

(47) Соколов В.В. Средневековая философия. М., 1979. С. 13.

(48) Гегель. Соч. Т. XI. С. 83.

(49) Аверинцев С. Христианство // Философская энциклопедия. Т. 5. М., 1970. С. 449.

(50) Там же.

(51) Исповедь Блаженного Августина. М., 1914. С. 277.

(52) Там же. С. 169.

(53) Творения Блаженного Августина. Ч. 2. Киев, 1880. С. 163.

(54) Исповедь Блаженного Августина. С. 9.

(55) Творения Блаженного Августина. Ч. 5. Киев, 1882. С. 7.

(56) Творения Блаженного Августина. Ч. 7. Киев, 1893. С. 23.

(57) Творения Блаженного Августина. Ч. 5. С. 29.

(58) Творения Блаженного Августина. Ч. 4. Киев, 1882. С. 242.

(59) Творения Блаженного Августина. Ч. 6. Киев, 1887. С. 430.

(60) Творения Блаженного Августина. Ч. 5. С. 29.

(61) Творения Блаженного Августина. Ч. 4. С. 245.

(62) Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. М., 1979. С. 320.

(63) См. об этом: Бронзов А. Аристотель и Фома Аквинат в отношении к их учению о нравственности. Спб., 1884.

(64) Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 2. М., 1969. С. 841.

(65) Там же. С. 841.

(66) Там же. С. 840.

(67) Там же. С. 824.

(68) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 314.

(69) См.: Гоббс Т. Избр. произв. в 2-х тт. Т. 2. М., 1965. С. 153.

(70) Там же. С. 157.

(71) Там же. С. 170.

(72) Гоббс Т. Избр. произв. Т. 1. М., 1964. С. 536, 539.

(73) Спиноза Б. Этика. М.; Л., 1933. С. 154.

(74) Спиноза Б. Этика. С. 201.

(75) Там же. С. 190.

(76) Historisches Worterbuch der Philosophie. Bd. 2. Basel; Stuttgart, 1972. S. 728.

(77) Кант И. Соч. Т. 4(1). М., 1965. С. 274.

(78) Там же. С. 354.

(79) Там же. С. 387.

(80) Там же.

(81) Там же. С. 223.

(82) Там же. С. 427.

(83) Там же. С. 260.

(84) Там же. С. 270. О разных формулировках категорического императива, их теоретических и нормативных нюансах см.: Скрипник А.П. Категорический императив И. Канта. М., 1978.

(85) Швейцер А. Культура и этика. М., 1973. С. 289.

(86) Вундт В. Введение в философию. Спб., 1903. С. 280–302.

(87) Mehring F. Gesammelte Schriften. Вd. 13. Berlin, 1977.

(88) Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 309.

(89) Дробницкий О.Г., Кузьмина Т.А. Критика современных буржуазных этических концепций. М., 1967. С. 89.

(90) Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях. С. 131.

(91) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 95.

(92) Ленин В.И. Полн.собр.соч. Т. 23. С. 47.

(93) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 3.

(94) Сэв Л. Марксизм и теория личности. М., 1972. С. 161.

(95) Ильенков Э.В. Что же такое личность? // С чего начинается личность. М., 1983. С. 330.

(96) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 62.

(97) Изард К.Е. Эмоции человека. М., 1980. С. 371.

(98) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 293.

(99) Там же. С. 26.

(100) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 100–101.

(101) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 40.

(102) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 462–463.

(103) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 159.

(104) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 486.

(105) Духовное производство / Под ред. В.И. Толстых. М., 1981. С. 164.

(106) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 99.

(107) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 89.

(108) Ш. Летурно приводит любопытное рассуждение одного из представителей племени, которое практиковало каннибализм: «Почему же и не есть людей? Птицы пожирают друг друга, люди едят собак, а собаки людей. Что же дурного в том, что мы едим врагов, убитых на войне, врагов, которые бы, наверно, поступили бы с нами также, если бы только могли? Мы не едим, однако, наших родных» (Летурно Ш. Прогресс нравственности. Спб., 1910. С. 77).

(109) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 26.

(110) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 482.

(111) См. об этом: Титаренко А.И. Структуры нравственного сознания. М., 1974.

(112) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 26.

(113) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 478.

(114) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 31.

(115) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 99.

(116) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 176.

(117) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 426.

(118) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 99.

(119) Там же. С. 100.

(120) Там же. С. 108.

(121) Овидий. Метаморфозы. М., 1977. С. 170.

(122) Brunner E. Der Mensch im Widerspruch. Zurich; Stuttgart, 1965. S. 164.

(123) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 294.

(124) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 105.

(125) Там же. С. 105.

(126) Там же. С. 101.

(127) В нашей этической литературе за последние годы наряду с понятием коммунистической нравственности было введено и получило широкое распространение понятие социалистической нравственности (см., например: Квасов Г. Г. Этические проблемы развитого социализма. М., 1974). Это вполне оправдано и обязывает к большей четкости и, самое главное, к большей исторической строгости при пользовании понятиями. Поскольку разграничительные линии между ними все еще остаются предметом спора, представляется целесообразным оговорить свое понимание. Под коммунистической нравственностью в самом общем виде подразумевается нравственность коммунистической формации. Окончательные контуры она, разумеется, приобретет только в будущем, на второй фазе коммунизма. В этом смысле ее можно считать идеалом, долженствовательной программой. Однако марксисты никогда не понимали идеал как мертвую точку, некое находящееся впереди состояние, имеющее для реальных индивидов в лучшем случае лишь эталонный смысл, а всегда связывали его с реальными общественными процессами. Коммунистическая мораль не составляет исключения. Она в та кой же мере является сущим, в какой и должным — представляет собой историческую тенденцию изменения общественных нравов, охватывает и обобщает те новые формы общественных связей между индивидами, которые складываются в процессе преодоления классовых, собственнических, вещных зависимостей между ними. В этом смысле она существует уже сейчас, на социалистической стадии развития и даже еще раньше — среди борющегося пролетариата. Как социализм является первой фазой коммунизма, так социалистическая нравственность является начальной формой (еще, разумеется, незрелой, несущей на себе следы старых нравственных отношений) коммунистической нравственности.

(128) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 447.

(129) Встречаемое в литературе разделение понятий «коммунистический общественный идеал» и «коммунистический нравственный идеал» нам представляется недоразумением, возникающим из-за того, что коммунизм меряется не по его собственным критериям, а по критериям, заимствованным из старого общества.

(130) Мандевиль. Басня о пчелах. М., 1974. С. 69.

(131) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 236.

(132) Ленин В.И. Полн. собр. Соч. Т. 41. С. 309.

(133) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 445–446.

(134) Ленин В.И. Полн. собр. Соч. Т. 41. С. 313.

(135) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 420–421.

(136) Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981. С. 57.

(137) Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 313.

(138) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 153.

(139) Аристотель. Соч. в 4-х тт. Т. 4. М., 1983. С. 288.

Исторические этапы развития грузоподъемных машин

Первые экземпляры грузоподъемных механизмов и устройств появились еще в глубокой древности. На самом раннем этапе развития у человечества уже остро возникла потребность в подъеме различных тяжелых грузов. Примером успешной работы грузоподъемной техники могут служить египетские пирамиды, сложные архитектурные объекты и строения древнего Рима, гидротехнические сооружения в Китае.

Существует теория, согласно которой первый грузоподъемный механизм представлял собой конструкцию, состоящую из рычагов, катков и наклонных плоскостей, систем противовесов. Использовался данный грузоподъемный механизм без помощи цепей, канатов и тросов. Уже позже при грузоподъемных работах начали использовать подъемники с применением дополнительных элементов – веревок, сплетенных веток, которые являлись аналогом современных стальных канатов и тросов. Грузоподъемное устройство в Древней Греции называлось «журавль», в переводе на немецкий – «краних», что послужило причиной назвать русский грузоподъемный механизм – «кран». С помощью крана проводились строительные работы по возведению крепостных стен, также, подъемный кран широко применялся для театральной бутафории.

В Индии, древнем Китае, в странах Востока подъем воды осуществлялся с помощью рычажных подъемников, еще до н.э. в Китае активно применялись вертикальные и горизонтальные вороты с ручным приводом.
При строительстве конных ворот, транспорта, подъеме руды из шахт древние греки использовали сложные подъемные установки и конструкции, полиспасты (от греч. натягиваемый многими верёвками или канатами). Полиспаст представляет из себя современную таль. Грузоподъёмное устройство, состоящее из собранных в подвижную и неподвижную обоймы блоков, последовательно огибаемых канатом или цепью, и предназначенное для выигрыша в силе (силовой полиспаст) или в скорости (скоростной полиспаст). Этот подъемный механизм включал в себя наклонные столбы, раскрепленные канатами, которые имели переменные углы наклона к горизонту.
К I веку до н. э. в Древнем Риме последующее усовершенствование подъёмных механизмов привело к созданию поворотных подъёмных кранов. Конструкция такого крана ограничивалась креплением на прочных деревянных брусьях, способных поворачиваться на катках в разные стороны. Максимальная высота подъёма груза таким механизмом достигала 12 метров. Также римляне стали основателями самого первого лифта - клетёвого подъёмника.

В XI-XII вв. дальнейшее совершенствование грузоподъемной техники переместилось на территорию Западной Европы, где происходило интенсивное развитие мореплавания, торговли и горно-металлургической промышленности, что способствовало строительству новых грузоподъёмных механизмов.

В XIV-XV вв. стала активно развиваться механика, что подстегнуло к совершенствованию конструкций грузоподъёмников. С появлением лебедок и полиспастов появилась возможность поднимать грузы большего веса, с большей скоростью затрачивая на работу меньше усилий. Благодаря соединению ворота с полиспастом или блоком появилось множество разнообразных конструкций похожих на поворотные и переносные краны. Таким образом, значительно повысилась грузоподъемность механизмов и эффективность работы по подъему грузов.

В XIV-XV вв. в Европе начали создавать стреловые, поворотные и цепные краны на деревянной основе с конным приводом через топчаки. Такие краны были более похожи на современные, чем все ранее созданные устройства. Самое активное развитие строительства кранов приходится на конец XVIII и начало XIX в., когда был изобретён паровой двигатель.

Все грузоподъёмные устройства и механизмы, которые были изобретены до XIX в. были выполнены на деревянной основе. Стальными были лишь некоторые детали механизмов, такие как крюки, оси, храповики.

Первый мостовой кран был построен в Париже в первой четверти XIX столетия, выполнен он был всецело из дерева. Использовались деревянные и деревянно-металлические мостовые и козловые кран вплоть до конца XIX в.

Все подъёмные механизмы, созданные до появления парового двигателя, приводились в действие мускульной силой животных или человека. Водные и ветряные двигатели редко использовались для грузоподъёмных машин. Усиленное развитие промышленности и транспорта в начале ХХ века привело к массовому строительству кранов большой грузоподъёмности с машинным приводом.

В Англии в 1846-1847гг. был введен в эксплуатацию первый кран с гидравлическим приводом. Работа такого механизма заключалась в подаче воды под давлением в рабочие цилиндры. Широкое распространение гидравлического привода на подъёмниках началось только во второй половине XIX в.

Наряду с кранами в 1811 г. В России был построен первый прототип современного экскаватора, который был оснащён несколькими небольшими ковшами и работал при помощи парового двигателя. Наряду с созданием конструкций портальных и мостовых кранов в 80-х годах XIX в. произошло строительство первого железнодорожного кабельного парового крана. В 1872 году в Англии был построен первый стационарный подъёмный кран с паровым двигателем, но из-за несовершенства конструкции они не приобрели всеобщего распространения. В конце XIX в. начали совершенствоваться паросиловые установки и постепенно они полностью вытеснили гидравлические краны.

В 1880 году немецкие изобретатели построили первый подъёмник, где движущей силой было электричество. Двигатель такого подъёмника состоял из зубчатых колёс и червячной передачи, которые зацеплялись с зубьями неподвижной направляющей рейки. В то же время в Германии осуществлялось строительство электрического мостового крана. Особенностью такого крана являлся привод всех механизмов от одного электродвигателя. Чуть позже и американцы начали использовать первый электрический мостовой кран, который обладал отдельные электроприводы для подъёмного механизма, перемещения грузовой тележки и передвижения крана. В 1885 и 1891 годах электрический привод начали использовать на стационарных, полупортальных и козловых кранах. Использование двигателя внутреннего сгорания для передвижных кранов началось с 1895 года.

В начале ХХ века активно развивалось жилищно-промышленное строительство, поэтому потребность в кранах различного назначения сильно возросла. Первый башенный кран с подъёмной стрелой был создан в 1914 г., а немногим раньше были созданы свободно стоящие поворотные стационарные и передвижные башенные краны.

С давних времён в России тоже использовали различные приспособления для поднятия тяжёлых грузов. Так, к примеру, знаменитый Царь-колокол весом в 130 т. был поднят в Московском Кремле в конце XVII века. Для его поднятия использовали ручные лебёдки, противовесы и рычаги.

Основными источниками энергии для грузоподъёмных устройств до XVIII века была сила падающей воды и мускульная сила животных или людей.

Самым уникальным событием было установка цоколя памятника Петру I, которая происходила в 1769 г.. Гранитный камень, который использовали для этого цоколя весил около 1000 пудов, и доставлялся на место использования при помощи лебёдки, полиспастов и катков с большого расстояния.

Установка 2-х ярусной колоннады Исаакиевского собора в 1828-1830 гг. и Александровской колонны в 1832 г. производилась при помощи деревянных лесов и воротов.

Дореволюционная Россия ещё около 150 лет на Костромском механическом заводе вела индивидуальное показное производство подъёмных кранов. В конце XIX в. крупнейшие машиностроительные заводы, такие как Сормовский, Брянский, Путиловский и Коломенский освоили выпуск различных типов подъёмного оборудования.