Глава 16: Картина последовательного развращения скита Сервия

По смерти того недостойного игумена стал игуменом другой, начавший делать еще большие отступления от монашеской жизни; скитяне до такой степени уклонились в погибель, что, наконец, сделались самоглавными, т. е. без игумена, сами собой начали управляться. Ибо после смерти этого второго игумена не поставили больше никого игуменом, остались самочинными; если один тащил в гору, другой тащил - под гору. Один выразился так: «Устав Сервия есть душеспаси­тельный, поэтому мы признаем только то, что есть в этом уставе, и больше ничего». Согласились все на том, чтобы покоряться уставу Сервия. Однако единодушие это в них бы­ло не божественное, а сатанинское; они лишь тогда прибегали к уставу Сервия, когда хотели кому сотворить зло и найти придирку, что он преступил устав скита. Но кто же именно преступал сей устав на самом деле? Никто, как только все должностные. Тайно преступали, а явно благоговели. Так как должностные были противниками устава Сервия, то и не желали ставить игумена. Причина была та, чтобы свободнее делать злые похотения свои; ради того говорили, что у нас игуменом - устав Сервия, ему мы и покоряемся. Да, покоряе­тесь, но только тогда, когда это вам на руку; когда устав был им не на руку, они и слышать об уставе не хотели, как ткачи, т. е. на основе устава ткали какие угодно узоры. Устав скитский говорил, чтобы никто не выходил наружу во время богослужения, но должностные духовники и прочие проэстосы выходили, да еще как выходили! Предпочитали стоять всю ночь вне богослужения, снаружи церкви, чтобы исполнять злые дела свои, чем быть внутри и слушать последование. Младшие же боялись выходить наружу во время богослужения, чтобы должностные не покарали их по уставу скита.

Был у одного брата некий знакомый, упрашивавший брата прийти в селение. Брат, узнав, что просят его прийти в се­ление, решился не ходить, потому что устав запрещал, и послал письмо, что не придет. Был же некий другой брат, который намеревался идти в селение по окончании богослуже­ния, т. е. утрени. Первый, услыхав, что сей идет в село, вывел его из церкви во время службы и спросил, когда пой­дет он в село? Брат говорит: «Как только окончится служба, немедленно пойду». Тот говорит ему: «Если пойдешь, то ска­жи такому-то, что я не приду, хотя и просит он, ибо я не свободен». Должностные увидали, что они разговаривают снаружи, вне богослужения, сейчас же подозвали их и говорят им: «Как посмели вы, несчастные, разговаривать снаружи во время службы?» Брат говорит: «Простите мне, отцы, необ­ходимость была нам; ради этого мы разговаривали». Говорят тщеславные: «Не могли вы разве потерпеть до отпуста церков­ного, и тогда разговаривать? Как осмелились вы преступить устав скита»? Брат говорит: «Тем ли преступили мы его, что вышли сказать нужное слово? Вы всю ночь собеседуете между собою о суетных и ложных, не применяя к себе устава, а теперь во мне нашли вину, чтобы применить к действию устав скита». Тщеславные, услыхав, что так разговаривает он с ними по правде Божией, сейчас же сотворили ему зло, изгнав его из скита. Так они и всегда делали, т. е. прибегали к уставу, чтобы творить злые свои пожелания.

Исполняя свое зло, они преисполнили (меру долготерпения Божия); тогда сбылась над ними клятва Сервия, и обитель подпала вражескому нашествию. Начали должностные скита попирать устав. Чин скита был разорен, как только стали приниматься молодые и были допущены женщины в скит. Один говорит: «Это сестра моя», другой - «Тетка моя», тре­тий - «Крестная моя» и т. д.; вследствие таких отговорок скит никогда не освобождался от женщин; начали принимать и безбрадых. Пришел один юный, проэстос (первый скита) принял его в свои послушники, и тот служил ему. Юноша был столь красив, что превосходил красотою самую красивую девицу Крита; давал такой соблазн скиту, что все братия осквернились и начали говорить о необходимости его изгнания. Но проэстос о сем и слышать не хотел; когда он услыхал, что честь устава требует удалить юношу, то возмутился, весьма разгневался и сказал: «Какое мне дело до устава? Такого устава я не признаю!» В скиту образовалось две партии. Одна, презирая устав Сервия, столь уклонилась, что стала есть мясо, другая же так постилась, что воздерживалась и от масла. Погибель есть скат, по которому всякому легко сбежать в пропасть; посему стали и другие уклоняться в погибель (т. е. из числа добродетельных постников); осталось лишь немного избранных, державших устав Сервия, их в насмешку называли: «уставщики», а «уставщики» называли тех «скором­ники» (ибо они разрешали себе есть мясо). Державших устав осталось весьма мало, как говорится: много званных, но мало избранных; те же, которые ели мясо, умножались в числе; осталось благословенных «уставщиков» всего семь келлий, а других («тщеславных» или «скоромников») было шесть­десят три келлии. Итак (из семидесяти) только семь про­должали держать устав.