Часть 3. Этап СГУ (1972- 1997) 8 страница

Летом по просьбе новых владельцев карьера известняков в пос. Мраморное, татар из ближнего села, мой отряд провел его геологическую и гидрогеологическую съемку. Этот карьер – постоянное место проведения геологических экскурсий (здесь проходит один из региональных разломов, по которому, по новым представлениям, произошел крупный надвиг).

Мы начали с топографической съемки, затем наложили на нее сетку разломов. Стало ясно, почему из одного блока получают кондиционные известняки, а породы других блоков пригодны только на щебенку. Но нас интересовало не только это. Борта уступов карьера отрабатывали взрывами. Мы выяснили их мощность и показали, что массовые взрывы определенной мощности могут влиять на обрушение натеков в пещере Мраморная. Более того, при крупных взрывах возможно сползание остаточной глины с бортов трещин и ходов в Аянской пещере. Это может привести к внезапному закупориванию питающих каналов и временному прекращению стока источника, который питает Симферополь.

Для гидрологических расчетов не хватало данных: замеры расходов воды в балке Биюк-Янкой никогда не проводились. Мы сидели в лагере и искали выход. Я спросил студентов, какие характеристики стока они помнят. Назвали расход, объем и слой стока. "А как используется модуль стока?". Молчание. Я пояснил, что он характеризует "единичный" расход с 1 кв. км. На западном склоне Чатырдага этих данных нет, зато они есть на его восточном, где протекает р. Ангара. Условия балки Биюк-Янкой (высота над уровнем моря, геологическое строение, облесенность и пр.) схожи с условиям верховьев Ангары. Для Ангары модуль стока 7 л/с·км². Площадь балки у карьера 0,5 км². Значит, расход воды в балке 3,5 л/с. Так мы получили все необходимые данные для расчета загрязнений, которые могут быть вынесены с территории карьера. Пользование карьером (с ограничением по мощности взрывов) нашим заказчикам было разрешено.

В июле 1992 г. в Перми состоялся давно задуманный нами международный симпозиум "Инженерная геология карста". К этому времени ушли из жизни Игорь Александрович и Андрей Игоревич Печеркины, тяжело болел Леонид Адреевич Шимановский. На заседании Оргкомитета совещания было решено поручить мне доработку пленарного доклада об основных направлениях развития инженерного карстоведения. В совещании участвовало много советских и зарубежных специалистов. Издание его трудов легло на плечи наших пермских коллег В.Н. Катаева, К.А. Горбуновой, Г.В. Бельтюкова и В.П. Костарева.

Мы завершали работы 1992 г., сдали все отчеты, Галя "положила на стол" законченную докторскую диссертацию с удивительно коротким названием: "Парагенезис карст – подтопление". Думали – отдохнем… Наши мечтания прервал звонок из Ленинграда. Звонила жена Алеши, Ирина: на него совершено разбойное нападение, он в больнице, врачи говорят: положение безнадежное, приезжайте в черном… Галя сразу вылетала в Ленинград, я задержался (еще шли занятия) и прилетел 31 декабря.

Меня встретил отец Ирины. "Сделали черепно-мозговую операцию, Алексей парализован и без сознания", – сказал он. Пришла из больницы Галя, черная, усталая, с запавшими глазами… На следующий день я пошел с нею в больницу и спросил лечащего врача, можно ли мне провести с Лешей некоторые йоговские процедуры (я помнил наш спелеосеминар у Воронцовки и лекции, которые читал Ю. Лобанов). Врач с удивлением посмотрел на меня и безнадежно махнул рукой: "Хуже не будет"…

Несколько дней я занимался с Алешей. Сперва "запустил" ногу, затем, чтобы проверить себя, пальцы руки, а потом – и всю руку… Галя была немногословна: она только посмотрела на меня своими лучистыми глазами и благодарно пожала руку. Алеша постепенно пришел в себя, долго болел эпилепсией. Сейчас он инвалид, на лекарствах, но немного работает. Семья его распалась, сложилась другая. Дети его любят. Сейчас они оба учатся в вузах.

А мы с Галей, вспоминая все, что пережили в 1981-1982 и в 1991-1993 гг., часто думаем: за что нам такие испытания?..

Крым. Группа студентов – исследователей Мраморной пещеры. 1993 г.

Г.

В 1993 г. мы продолжали работы по заказу Козлова на Чатырдаге, а также провели исследования его бортов в связи с изучением смещенных блоков. Самый интересный результат – находка на его западном борту небольшой "дующей" шахты с температурой воздуха всего 5°С. Это свидетельствует о наличии связей полостей нижнего и верхнего плато (мы предполагали это по наличию "опрокинутой" тяги в пещере Мраморная). Очень интересной была находка гальки на южном склоне Чатырдага, что свидетельствовало о том, что палеогеографию района следует изучать дальше. Сейчас это с успехом делает мой ученик Геннадий Амеличев.

Г.

СИМФЕРОПОЛЬ. После распада страны находить договорные работы стало все сложнее, да и возраст сказывался. Если до 60 лет я был уверен, что при необходимости унесу и пострадавшего, и его рюкзак, то после 60 и свой рюкзак стал проблемой… Но "выживать" надо (к этому времени меня перевели на полставки), и мы стали искать работу на месте. Я устроился в коммерческий институт, который создали у нас в городе, и подрабатывал по договорам.

До последнего времени считалось, что на второй гряде Крымских гор карст развит относительно слабо. Но внезапно в газете "Крымская правда" появилась заметка о том, что при проходке канализационного коллектора глубокого заложения в Симферополе "вскрыта подземная река". Мы запросили редакцию, откуда эти данные. Оказалось, что при проходке головной части коллектора из трещинных зон в моноклинально падающих на север палеогеновых известняках действительно наблюдались значительные водопритоки. А подземные реки – это "поэтический вымысел" корреспондента.

Мы немедленно связались с проектировщикам. Оказалось, что проблемы действительно есть: при выходе в долину Салгира коллектор проходит по аллювиальным отложениям, постепенно приближаясь к поверхности. Ознакомившись с проектом, мы дали заключение, что в районе железнодорожного вокзала над ним возможны обрушения, а при проходке под железнодорожными путями станции Симферополь – аварии…

Здесь "зашевелилась" администрация. Начались совещания и комиссии. А коллектор продолжали строить, пока в предсказанном нами месте не произошел провал (к счастью, над ним находилось нежилое здание). Стройку остановили и привлекли нас к разработке дополнений к проекту.

Вот тут-то и пришлось помучиться… Коллектор уже выведен на такие отметки, которые не дают простора для маневра. Материалов бурения почти нет, денег для бурения новых скважин – тоже… Большую помощь в работе оказала опытный гидрогеолог Инна Андреевна Никифорова, работавшая в лаборатории Галины Николаевны в КИПКСе. Она вспомнила о структурных скважинах, которые бурились в 1950-е гг. на севере города. Наконец, новая трасса выбрана и согласована. Но мы предупредили, что при проходке возможны неожиданности. И они не замедлили появиться: перед железнодорожным вокзалом был отмечен усиленный водоприток в тоннель, связанный не только с аллювиальными водами, но и с подтоком карстовых вод по разломам. Попытки пройти этот участок с замораживанием долго не давали результата. При проходке коллектора под железнодорожными путями пришлось даже останавливать движение поездов.

Но самое неожиданное ждало нас в шахте за путями: проходчики встретили в аллювиальных отложениях сливные песчаники, которые не берут отбойные молотки… Эта находка поставила в тупик не только проходчиков. Лучшие геологи города ломали над нею головы, так как в геологическом разрезе на таких отметках песчаников нет. Лишь просмотрев описания старых буровых скважин, мы нашли их на левом борту Салгира, но в полукилометре от дна долины и в 40 м выше по разрезу. Это оказался древний оползень, захороненный в аллювии… Чтобы пройти коллектор, на территории вокзала пришлось применять взрывы.

Сооружение коллектора помогло нам в организации рационального освоения закарстованных территорий Крыма. Администрация автономной республики обычно не очень прислушивалась к рекомендациям геологов. Тогда я использовал опыт А.Е. Ферсмана, который в 30-е годы при изучении апатитов Кольского полуострова убедил Сергея Мироновича Кирова, тогдашнего секретаря Ленинградского обкома партии, обязать своих сотрудников пройти "ликбез" по геологии. С этого времени отношение к геологам изменилось…

Для "воспитания" администрации Крыма мы с Галиной Николаевной написали и издали за свой счет небольшую книжку "Карстовая республика" (1996). В ней, кроме новейших данных о карсте Крыма, были разделы "водо-, сельско-, лесо-хозяйственное, промышленное и инженерно-строительное освоение закарстованных территорий Крыма", а также "проведение на них горнодобывающих и рекреационных работ" и "освоение подземных пространств".

Книжка особого успеха у чиновников не имела: "Вот если бы с цветными фото…", – сказали нам… Однако авария коллектора и наш доклад о карсте Крыма в ОКСе республики помогли утвердить разработанную Галиной Николаевной комплексную программу исследований карста Крыма…

Успешно шла работа и над подготовкой задуманной нами работы по ГОСТу "Карст". Подобной работы нет еще нигде в мире. Его появление было бы существенным прорывом в инженерной геологии – мы бы лучше понимали друг друга, так как одно понятие "карст" имеет в литературе до 60 определений… О необходимости упорядочения терминологии карста неоднократно говорил наш учитель Г.А. Максимович, однако идея подготовки такой работы целиком принадлежит Гале. Когда я показал ей изданную в Москве нашу книгу "Терминология карста" (1991), она сперва сказала "Молодцы". Я был горд ее похвалой, не зная еще, что последует дальше. А дальше она сказала, что это только первый шаг; второй шаг – "Толковый словарь", где термины, выбранные из предыдущей работы, поясняются формулами, графиками, рисунками; третий шаг – подготовка ГОСТа "Карст", где сотня наиболее употребляемых в инженерной геологии терминов получает нормативное определение, которое на срок действия ГОСТа становится законом.

Подготовка "Толкового словаря" – длительная работа. И поэтому Галя предложила сразу приступить к разработке ГОСТа. Она съездила в Киев, договорилась с НИОСПом и работа началась. Тезаурус и первый вариант ГОСТа (111 наименований) мы подготовили и согласовали быстро. Заминка вышла при переводе на украинский язык^[30]. Я предложил, чтобы вариант перевода готовился у нас. Но Киев отказал: Крым – "русскоговорящая" территория, и передал проект ГОСТа во Львов. Когда я посмотрел их перевод, у меня волосы встали дыбом… Приведу только один пример. Во всех европейских языках эквивалент термина "воронка" – "лийка". Львовяне вытащили откуда-то староукраинский термин "вырва"… Я забраковал весь перевод. Мы передали на рецензию наш вариант в Институт языкознания ("мовознавства…") в Киеве и 95% наших терминов было принято… Вот вам и "русскоговорящий Крым", господа…

К сожалению, реализовать комплексную программу и выпуск ГОСТа (он уже был подписан к печати) помешал наш отъезд из Украины в 1997 г.

Г.

КИСЕЛЕВ. Утром нас разбудил телефонный звонок: погиб Киселев… Владимира Киселева, одного из самых выдающихся спелеологов-исследователей нашей страны, знали все. На его счету свыше 500 экспедиций в 300 пещер бывшего Советского Союза. Его спелеодеятельность была исключительно многообразной и продуктивной. Вспомним только отдельные ее вехи. Это работа в пещерах (первопрохождения, погружения в сифоны, топо- и фотосъемка, выполнение спецнаблюдений, экскурсии с иностранцами и пр.) в центре и на севере России, на Урале, в Сибири, на Северном и Западном Кавказе, в Западной Украине, в Крыму, в Абхазии, в Грузии, Армении. Это самые "глубокие" спуски в пещеры (-970 м, Илюхина, Арабика).

Это 167 погружений в 118 сифонах 46 пещер (62 первопрохождения), в том числе в самые длинные в США (Мэдисон-Блю, 450 м; Девилс Ай, 540 м) и самые глубокие (Мчишта, -40 м; Гегская, -55 м). Это выдающееся погружение на дне шахты Солдатская (Крым, -500 м), прохождение четырех сифонов в шахте Илюхина (Арабика) и сухих полостей между ними, узких сифонов с раскопками ила на дне в пещере Алешина Вода (Крым), открытие за коротким входным сифоном (10 /-1) 11-километровой пещеры Хабю (Абхазия). Володя участвовал в спасательных работах в шахтах Майская, Мчиш, Назаровская, Ручейная и в г. Спитак (после землетрясения 1988 г.).

Владимир Киселев достойно представлял нашу страну за рубежом. За 19 лет он 34 раза побывал в 18 странах Мира (Австрия, Бельгия, Болгария, Великобритания, Венгрия, Германия, Канада, Италия, Испания, Непал, Польша, Словакия, Словения, США, Франция, Чехия, Швейцария, Эфиопия). Каждая поездка – это встречи с десятками спелеологов, выступления с докладами, показ слайдов, обмен литературой, спуски в десятки пещер.

В 1980-90-гг. В. Киселев активно работал в комиссиях МСС: библиографии, условных обозначений, обучения, спелеодайвинга. Володя участвовал в приеме в СССР всех спелеологов, приезжающих как по линии Академии наук (Гарни, США; Эрасо, Испания; Триммель, Австрия; Форд, Канада и др.), так и по спортивным делам. Он был настоящим "полпредом" отечественной спелеологии, безусловно, самым известным спелеологом России за рубежом, достойно представлявшим ее в десятках спелеоклубов мира.

Меня связывала с Володей много лет творческая дружба. Он был единственным из знакомых мне спелеологов (включая даже В. Илюхина), кто откликался на письма сразу и всегда присылал больше материалов, чем я просил… Его смерть в сифоне одной из пещер Пинежья – огромная потеря для всей нашей науки…

СУРБ-ХАЧ. Летнее поле мы провели на совершенно новом объекте. В Крыму много памятников архитектуры разных времен и народов. Один из самых интересных – армянский монастырь Сурб-Хач у Старого Крыма. Его давно исследовали наши археологи.

Неожиданно моя бывшая студентка привела ко мне в лабораторию руководителя Армянского общества Крыма. Эта немногочисленная и, как потом выяснилось, небогатая организация стояла перед проблемой: чтобы начать благоустройство монастыря, надо иметь заключение о его геологических, гидрогеологических и инженерно-геологических условиях. Такие работы обычно выполнял УкрГИИНТИЗ, который запросил за нее такую сумму, которой у Общества не было. Мой авторитет в Крыму очень высок, и кто-то посоветовал обратиться в нашу лабораторию. Я за такие работы обычно тоже не брался, но сейчас рядом была Галина Николаевна, которая имела опыт таких исследований. Договорились и о стоимости работ: мешок риса и автомашина для доставки отряда с оборудованием на место работ и обратно…

Монастырь расположен на северном склоне восточной части Крымских гор, где нет карстовых массивов. Поэтому я слабо знаком с геологией этого района (бывал только в Старом Крыму, в доме-музее и на могиле Грина…). Здесь развиты моноклинально залегающие верхнемеловые отложения, представленные мергелями с прослоями песчаников и алевролитами. Речные долины ограничивают небольшие холмы, на северном склоне одного из которых в лесу и расположен монастырь. На склоне выходит небольшой каптированный источник, но старые фонтаны внутри монастыря не работают.

Несколько дней мы потратили на рекогносцировки, выходя далеко за пределы интересующей нас территории. Как обычно, работу делаем с топопривязкой, но на сей раз теодолитной. Ребят приходится учить (они уже забыли то, что знали на первом курсе…). Затем проводим опыт с окрашиванием источника и начинаем детальную съемку зданий монастыря. Попутно намечаем точки ручного бурения и отбора проб. Вот здесь пригодились лежавшая много лет без дела инженерно-геологическая лаборатория Литвинова… Постепенно накапливался материал для четырех крупномасштабных (1: 2.000) карт: коренных и четвертичных отложений, гидрогеологической и инженерно-геологической.

Затем я оставил ребят бурить ручным буром скважины, отбирать и обрабатывать пробы. Попутно поставил еще одну, пока совершенно неясную задачу: склоны холма покрыты какими-то бугорками, похожими на структуры оползания. Что это? "Озадачив" их, я улетел в Одессу на заседание совета по защите диссертаций. На спуске я поскользнулся и немного повредил сломанную несколько лет назад в кисти правую руку. Ее "срастили" неудачно и она очень мешала мне под землей. Приехал я в Одессу с рукой на перевязи…

Пока ехал поездом туда и обратно, думал над поставленной студентам задачей. В беседе с моим спутником, профессором В.Н. Соломатиным пришло решение: вероятно, это солифлюкция, "течение" грунтов в перигляциальных условиях… Этот неизвестный мне факт свидетельствовал о довольно суровом климате Крыма в отдельные эпизоды четвертичного времени. Он подтверждал наши представления о роли оледенения в формировании нивально-коррозионных полостей Горного Крыма… Вернувшись в Сурб-Хач, я порадовал ребят.

Сотрудница Галины Николаевны И.А. Никифорова помогла нам в оформлении карт; наш отчет был принят с отличной оценкой; ребята через год защитили по нему три дипломные работы. А мешок риса в поле мы не одолели и "подкормили" им сотрудников кафедры…

Г.

Мои полевые работы осложнились: из них "выпали" сперва Боря Вахрушев, а затем и Гена Амеличев. Надо сказать, что этому немало способствовал я сам… Деканом географического факультета СГУ с 1967 г. был его выпускник, керченский геолог Иван Григорьевич Губанов. Существенных претензий к нему со стороны руководства университета и коллектива не было, однако годы брали свое... На новый срок готовились несколько претендентов. Я хорошо знал этих конъюнктурщиков и был не в восторге от открывающихся перспектив… Серьезно поговорив с Борей Вахрушевым, я убедился, что он готов отложить на несколько лет свои личные научные планы и взяться за эту нелегкую работу.

После разговора с ним я пошел к ректору, которым стал бывший первый секретарь Крымского Обкома КПСС, затем Председатель Верховного Совета Автономной республики Крым, Николай Васильевич Багров. Я уважал этого человека, прошедшего сложный путь партийного деятеля в один из самых трудных периодов истории страны. Об этом он хорошо рассказал в книге "Крым. Время надежд и тревог" (Симферополь, 1995). Но я знал его потенциал как научного и вузовского работника… Он любил Крым и крымский университет. Предложенная мною кандидатура была неожиданной.

Николай Васильевич спросил прямо: "А сможет ли?". Я ответил: "В связи с известными Вам событиями Вахрушев был высажен в Болгарии, довел свое соединение до Праги и вернул его на родину без потерь… С факультетом он справится". Вскоре Б.А. Вахрушев был избран деканом факультета^[31].

КРЫМ-5. Полевые работы продолжались на смещенных массивах северных склонов и южных обрывов ЮБК. В этом году их вел Б.А. Вахрушев, я же выезжал на самые интересные и "спорные" объекты.

В знаменитом пионерлагере "Артек" нас интересовали находящиеся в море, в нескольких сотнях метров от берега, скалы- отторженцы Адалары. Мы объехали их на лодке (я не садился за весла более 30 лет…), прошли по тропе по склонам одного из них, где когда-то был ресторан, наметили, что надо делать дальше. А нужно было многое: построить батиметрическую карту между останцами и до берега, "связать" останцы с Пушкинской и Генуэзской скалами- отторженцами у Гурзуфа и Артека, изучить их трещиноватость, провести маршруты по сложенным таврикой склонам до Бабуганского массива… Я "озадачил" всем этим Борю, мы потолковали о его докторской диссертации (эти беседы традиционно велись уже несколько полевых сезонов). А затем я посетил еще несколько объектов, на которых не был раньше.

Один из них – дворец царя Александра-III над Массандрой. Там много лет была госдача, да и сейчас доступ разрешен только в его нижнюю часть. Я приехал как раз в момент, когда нынешние "хозяева" уезжали. Проводив глазами их пышный кортеж, я подошел к КПП. Там сидел толстый полковник, который сперва принял меня не очень любезно. Но когда "профессор" и "академик" показал ему свои документы (и головку специально заготовленной бутылки из полевой сумки), он "оттаял" и даже отвез меня на мотоцикле к тропе, по которой любил ходить царь.

По преданию Александр-III поднимался к первой скале-отторженцу, выпивал там рюмку водки, которую наливал из специального штофа его адъютант, кричал "ура" и шел дальше. У второй скалы он выпивал вторую рюмку, кричал "браво" и довольный спускался вниз. Скалы сохранили эти названия до наших дней.

Так как адъютанта у меня не было, я повторил царский променад без рюмки. Выйдя на скалы, я сам был готов кричать "ура": передо мною был небольшой амфитеатр между двумя контрфорсами. Правый слагали юрские известняки, самым верхним выходом которых и была скала "Браво". Левый контрфорс был лишен известняков (от них осталась только шапка в виде скалы "Ура"). Сами известняки лежали в виде груды глыб на дне амфитеатра…

Я вспомнил свои встречи со специалистами по землетрясениям, москвичом А.А. Никоновым и иркутянином В.П. Солоненко. Они много рассказывали о "сорванных" землетрясениями и перемещенных на десятки километров вершинах Памира и Забайкалья. Сейчас передо мною типичный для крымских масштабов пример… Я спустился вниз в хаос, замерил размеры и ориентировку слагающих его глыб и довольный нырнул под проволочное ограждение госдачи… Обработав свои замеры методами математической статистики, я с удовольствием убедился, что в залегании глыб имеется порядок: они явно сброшены с левого контрфорса…

Вторым объектом была таинственная гора Кастель над Алуштой. Приезжая в Алушту купаться, я часто глядел на ее профиль с непонятной выемкой в верхней части. Но Кастель – лакколит и не моя область научных интересов. Сейчас же меня интересовали следы древних гравитационных движений в любых породах, в том числе и в изверженных…

Еще академик Кеппен описывал на склоне Кастеля "вулканическую трещину". Позже в нее пытались спуститься солдаты, обслуживающие сооруженный на вершине горы локатор. Здесь мне повезло меньше. Майора, обслуживающего локатор, не было, на замещающего его лейтенанта мои "верительные грамоты" большого впечатления не произвели. Очередная бутылка помогла частично: мне было разрешено заглянуть в таинственную трещину только во время перерыва в работе локатора. "Услышишь сирену – беги", – напутствовал меня лейтенант. Я спустился к трещине, замерил ее элементы, убедился, что она не вулканическая, а гравитационная. Но тут раздался противный вопль сирены… Чтобы избежать облучения, я, не разбирая дороги, бросился вниз, к морю.

КРЫМ-6. Летом состоялся неожиданный выезд в Севастополь, в Балаклавское рудоуправление. Оно решило "запустить" для производства флюсовых известняков Гасфортский карьер в бассейне р. Черной. Проект был составлен, как всегда, без учета его "карстовой" природы. Но долина р. Черной – основной резерв водоснабжения Севастополя. Пришлось немало повозиться, чтобы доказать, что расчет загрязнений "по фронту" карьера в карсте неправомерен. Загрязнения будут поступать концентрированно, из нескольких трещиноватых и закарстованных зон. При этом их величины во много раз превысят допустимые…

Обсуждение, в котором участвовали представители правительства, приняло очень острый характер. Между прениями мы совершили небольшую экскурсию по Балаклаве, прежде закрытой для посещения (здесь находилась база подводных лодок Черноморского флота).

Экскурсию вел я. Когда мы подошли к знаменитым генуэзским башням, возвышающимся над бухтой и уцелевшим в Великую Отечественную войну, я вспомнил далекий 1937 год… Тогда мы с родителями приехали в Балаклаву из Севастополя на трамвае и я шагал по склону, гордо распевая только что появившуюся песню "Широка страна моя родная".

Мое заявление "Здесь я был 60 лет назад", – вызвало реплику у проходивших девушек: "А он неплохо сохранился"… И это было действительно так: мы бодро поднялись на крутой склон, обошли по заброшенной "следовой полосе" пограничников бухту, вышли на берег Черного моря. Действительно, и страна стала не такой "широкой", и вокруг стояли покрытые пятнами сурика, какие-то "облезшие", много хуже сохранившиеся корабли украинского флота…

В конце 1996 г. произошло еще одно событие, которое подтолкнуло нас к важному решению. По опыту России украинское правительство решило создать у себя МЧС – министерство чрезвычайных ситуаций. В конце года остались деньги и МЧС провело огромное, неуправляемое совещание (500 участников...). На доклад каждому давалось 10 минут. До меня выступило около пятидесяти человек, все тужились, но кое-как говорили по-украински.

Я свободно владею украинским языком, но доложил ситуацию с карстом Украины по-русски. В президиуме появился один из членов Правительства. Он прервал меня и заявил: "Чому ви докладаете не рiдною мовою?". Я ответил, что "слишком люблю язык Шевченко и Леси Украинки, чтобы говорить на нем так, как члены Вашего правительства". От возмущения Василий Васильевич стал заикаться и перешел на русский… Началась перепалка, в конце которой я спросил, помнит ли он сказки Киплинга? Он возмутился: "До чого тут казки?". Тогда я напомнил ему слова мудрой черной пантеры Багиры на Совете распавшегося племени волков: "Вы хотели свободы? Ешьте ее, о волки…". И ушел с трибуны.

По дороге в Крым у меня было достаточно времени, чтобы еще раз обдумать, куда идет "украинский поезд". Вернувшись домой, я попросил Галю сесть за стол и написать расписку. Она удивилась, но была еще больше поражена, когда я продиктовал ее содержание. Оно было примерно следующим: "Я, Дублянская Г.Н., обязуюсь "не пищать", как бы ни сложилась наша жизнь при переезде в Пермь". Она посмотрела на меня, и спросила: "Ты это серьезно?". Я ответил одним словом: "Абсолютно"… И мы начали прорабатывать эту идею.

В конце 1996 г. я поставил перед Госкомприроды Крыма вопрос о создании банка данных по карстовым полостям Крыма. Единственное условие – представление в постоянное пользование компьютера. В ноябре 1996 г. компьютер был поставлен и начата работа над кадастром.

Г.

Симферополь. Перед отъездом в Пермь. 1997 г.

КРЫМ-7. Галя первой завершила свои дела и уехала в Пермь. Это было непросто, так как за 15 лет многое связало ее с Крымом. В 1982-1985 гг. она работала старшим научным сотрудником отдела геодинамических процессов ИМР МинГЕО УССР и занималась подтоплением; в 1985 г. по предложению Крымского обкома КПСС перешла в Симферопольский филиал Днепропетровского инженерно-строительного института, который в 1990 г. был преобразован в Крымский институт природоохранного и курортного строительства. В КИПКСе она работала доцентом кафедры оснований и фундаментов; с 1990 по 1997 гг. – доцентом, профессором, заведующей созданной ею совместно с ректором А.П. Трощеновским кафедры инженерной экологии, в 1995 г. – проректором по научной работе.

В 1990-1993 гг. она работала над докторской диссертацией "Парагенезис карст – подтопление", которую успешно защитила в 1994 г. в Институте геологических наук АН Украины в г. Киев^[32]. Галя опубликовала лично и в соавторстве более 150 научных работ по геологии, гидрогеологии, карсту, подтоплению, охране геологической среды. В их числе находились монографии "Методические указания по составлению карт пообластного инженерно-геологического районирования по степени подтопления территорий под влиянием естественных и техногенных факторов масштаба 1: 200.000" (1986), "Картографирование, районирование и инженерно-геологическая оценка закарстованных территорий" (1992), "Карстовая республика" (1996). В 1987 г. она выступила инициатором подготовки карты распространения карстующихся пород на территории СССР масштаба 1: 2.500.000, а в 1993 г. – России (1: 5.000.000).

Она разработала методику составления карты и координировала работы по ее составлению специалистами 25 организаций разных министерств и ведомств бывшего СССР. Результаты этой работы доложены на международном симпозиуме "Инженерная геология карста" (Пермь, 1992). С ее авторством подготовлена карта карста СССР в обзор ЮНЕСКО в масштабе 1: 40.000.000 (Пекин, 1985).

В 1990 г. она организовала в НИЧ КИПКС научно- исследовательскую лабораторию по геоэкологическому картированию урбанизированных территорий. В 1995-1997 гг. под ее методическим руководством и при непосредственном участии подготовлен комплект карт по карсту и подтоплению территории Крыма м-ба 1: 1.000.000 и 1: 200.000; г. Симферополя м-ба 1: 25.000; участков городов Севастополя и Симферополя (м-ба 1: 2.000).