Часть 3. Этап СГУ (1972- 1997) 1 страница

1972 г.

В июне я перешел на работу на географический факультет СГУ… Мои скромные 9 тыс. руб., переведенные из ИМРа, были первой договорной работой молодого университета…

Летом я провел очередную небольшую экспедицию, а также руководил приемом группы словацких студентов из г. Нитра. Мы посетили Чатырдаг и Красную пещеру, Бахчисарай, после долгих согласований съездили в Севастополь, а основное время отдыхали в Алуште на пляже. Визит прошел успешно и мы договорились о новых встречах (правда, в Нитру поехал не я, а другие преподаватели СГУ).

В конце года я был занят подготовкой лекций: довольно быстро были разработаны базовые и специальные курсы по гидрологии, гидрогеологии и инженерной геологии, карстоведению, математическим методам обработки материалов наблюдений. Этому очень помогла моя работа на Ай-Петри, где мне, геологу, приходилось заниматься вопросами гидрологии. К разделу курса "Мировой океан" много оригинальных материалов и карт передал наш друг, Глеб Борисович Удинцев, который провел на "Витязе" десятки экспедиций.

Как я читал лекции? Вероятно, не мне судить об этом. Но на 3-м курсе тогда учился сын нашего заведующего кафедрой и проректора, Василия Георгиевича Ены. После лекций он прибежал к отцу и сказал: "Такого мы в университете еще не слышали"…

С В.Г. Еной отношения сложились не сразу (меня взяли на работу, когда он был в отпуске). Они нормализовались только после того, как я заверил, что ни при каких обстоятельствах не претендую на заведование кафедрой… Он сразу успокоился.

Параллельно с ведением лекционной работы я развернул экспедиционную деятельность, выступив организатором новой формы обучения – кафедральных (позднее – межкафедральных) научных студенческих экспедиций, выполняющих задания производственных организаций (Мингео УССР и РСФСР, Госстроя СССР, Управления курортами СССР), а также Советов министров Грузинской, Армянской и Туркменской ССР по изучению карста в хозяйственных целях. Экспедиционные работы проводились в основном на Западном Кавказе, иногда перемещаясь в Грузию (Ново-Афонская пещера), Армению (пещера Арчери), Туркмению (Бахарденская пещера) и в Приуралье (Кунгурская пещера). Однако карстовые районы Украины и Крыма постоянно оставались в моем поле зрения.

Г.

ЧЕХОСЛОВАКИЯ. Центральным событием 1973 года был VI спелеоконгресс в Чехословакии. Г.А. Максимович на него не заявлялся и на сей раз москвичи не выпустили меня… Все необходимые документы были представлены в срок и лежали в Управлении внешних отношений Академии Наук. Когда мы с Любой и детьми на автомашине ехали отдыхать в Карелию, я, проезжая через Москву, лично проверил это. Но, возвращаясь, я через 20 дней еще раз зашел в УВС. Документов не было…

За 15 лет работы в Крыму у меня сложились неплохие деловые отношения в соответствующих органах (я неоднократно консультировал их по самым разным вопросам, связанным с пещерами). Я позвонил в Крым и объяснил ситуацию. Ответили: "пока будете ехать, этот вопрос попробуем решить…".

Я водитель с большим стажем (на тот момент более 20 лет), но ездил очень осторожно. За эти годы мы объездили весь Крым, побывали на Северном Кавказе, в Европейской части СССР, в Прибалтике и Закарпатье. Суммарный пробег нашего "Москвича" превысил 200 тыс. км. Из Москвы до Крыма мы ехали 3 дня. Дома меня ожидала телеграмма из Чехословакии, в которой сообщалось, что я награжден золотой медалью конгресса и все расходы по пребыванию в стране несет принимающая сторона.. Я зашел к моим знакомым. "Вопрос решен", – сказали они… "Вы едете от Крымского общества дружбы с зарубежными странами, но только за свой счет". Я показал им телеграмму…

Позвонил Володя Илюхин. Делегаты ВЦСПС (он и неизвестный мне Сергей Николаевич) выезжают из Москвы завтра, а вся группа – через два дня. Я взял билет на поезд Симферополь-Киев с таким расчетом, чтобы "подсесть" на проходящий поезд Москва-Прага. У нас с Володей была уйма деловых разговоров. Не обошли молчанием и мое "исключение" из делегации. Вдруг вмешался Сергей Николаевич: – "Давайте сыграем втемную. Пусть считают, что Вы – член нашей делегации…". Это предложение сулило много интересных возможностей и я с благодарностью принял его.

В Оломоуце нас встречали как "делегацию СССР". Мы побывали у организатора Конгресса, Владимира Паноша. Он прожил непростую жизнь, большая часть которой посвящена исследованиям карста и пещер. Закрытие университетов в начале второй мировой войны не позволило ему завершить образование. Панош оказался в Италии, а затем в Великобритании, где поступил на службу в Королевские, а затем в Канадские воздушные силы. Панош был пилотом и штурманом, принимал участие в боевых действиях, был награжден рядом боевых медалей. В свободное время он начал изучать метеорологию и климатологию в Кембриджском университете. После войны в звании генерал-майора он преподавал в военной школе пилотов и завершил свое географическое образование в университете Оломоуца.

Изменения в политической системе Чехословакии в начале 50-х гг. привели к увольнению его из школы пилотов и из университета. Он поступил в туристский кооператив, который занимался разведыванием пещер Моравии. Моравский географ, известный профессор Витасек помог Паношу закончить географическое образование в университете Брно. В 1955 году в Брно была создана лаборатория геоморфологии и Панош вернулся к научной работе. Со временем лаборатория превратилась в институт географии, где Панош в 1962 г. защитил докторскую диссертацию по карсту. В 1964-65 гг. Панош занимался геоморфологическим картированием на Кубе. В 1969 гг. он перешел на географический факультет университета в Оломоуце, где вскоре стал профессором.

Интересы Паноша в науках о Земле весьма разнообразны. Это геоморфология и гидрология карста, геоморфологическое и геологическое картирование, изучение перигляциальных явлений, форм выветривания и гидротермокарста, палеогеография и палеокарстология, спелеотерапия и изучение пещерной атмосферы. Панош опубликовал почти 400 научных работ. Он был почетным членом ряда спелеологических обществ, членом Бюро и вице-президентом Международного союза спелеологов.

Побеседовав с обаятельным Паношем, мы уехали на предконгрессную экскурсию. Советским делегациям обычно выделяли отдельный автобус, что ограничивало общение с иностранцами. А здесь мы ехали общим автобусом. Познакомились и подружились с поляками (Мариан Пулина, Збигнев Вуйцик, Мария Маркович и др.), венграми (Георг Денеш), канадцами (Дерек Форд) и многими другими коллегами.

Осмотрели несколько пещер, в том числе знаменитую Катаржинку. Она поразила нас организацией использования. Пещера обвалоопасна, поэтому в начале сезона над ней производят довольно мощный взрыв, затем обирают своды и спокойно эксплуатируют целый год. Наш Госгеолтехнадзор на такое категорически не способен…

Я почти всю экскурсию сидел рядом с полячкой Марией Маркович, которая провела войну в СССР и великолепно владела русским. Она много расспрашивала меня о карстовых районах страны, а я много рассказывал, стараясь увязывать свой рассказ с теми объектами, которые нам показывали. Моя трактовка виденного часто не совпадала с тем, что нам рассказывали, и Мария была поражена уровнем развития нашей спелеологии. Через два дня мы вернулись из экскурсии и встретили советскую группу туристов, только разбирающую чемоданы…

Основные заседания Конгресса проходили в Оломоуце, со времен наполеоновских войн бывшем базой русских армий. На его открытии вручены золотые медали конгресса. От СССР их получили Н.А. Гвоздецкий, Г.А. Максимович (медаль для Г.А. Максимовича была вручена его супруге, Кларе Андреевне Горбуновой) и я.

Чехословакия. Памятник на поле битвы Аустерлица. 1973 г.

Нашу тройку по-прежнему рассматривали как особую и устраивали для нас отдельную программу. Мы побывали в нескольких небольших пещерах, на поле битвы 2 декабря 1805 г. в Аустерлице, где сооружен красивый памятник. По вечерам пили пиво и "собирали сплетни" в полурусской (по жене) семье Иржи, секретаря парткома университета, ответственного за прием иностранных делегаций. Долго так продолжаться не могло и нас пригласил к себе в номер руководитель советской группы Н.А. Гвоздецкий. Мы договорились, что от нас переговоры будет вести Сергей Николаевич, имеющий большой опыт дипломатической работы.

Гвоздецкий сразу начал разговор на высоких тонах: дескать, негоже, чтобы страну представляли две делегации. Сергей Николаевич спокойно возразил, что делегация, обладающая правами, одна – от ВЦСПС (и он выложил на стол соответствующие "верительные грамоты"). А вторая – простите, не делегация, а просто группа научных туристов…

Тон был сразу снижен. Договорились, что мы объединяемся в одном автобусе и действуем вместе, но в пределах своих полномочий. При этом Сергей Николаевич еще раз подчеркнул, что наши полномочия шире: ВЦСПС по ряду позиций поручил нам вести переговоры… О моем статусе речь не возникала, и поэтому некоторые мои действия (на которые я тоже имел разрешение от посылавшей меня организации) иногда вызывали шок у Чикишева и Гвоздецкого…

Дальше все шло спокойно. Мы выступили с докладами и установили контакты с рядом специалистов. Наибольшее впечатление осталось от встречи с Алексеем Николаевичем Мартыновым. Я привез ему в подарок пластинку с песней "Русское поле". Мы с Володей вручили ее вместе с мешочком русской земли (об этом он умолял еще в Югославии) и просили, чтобы он прослушал ее один, без иностранцев. Поздно ночью кто- то стал стучать к нам в номер. Открываем – растрепанный Мартынов с бутылкой французского вина в руках… "Ребята, вы не знаете, что вы сделали… Я весь вечер плакал над нашим полем…". А сколько таких "потерянных колосков" осталось по всему миру…

Экскурсионная часть Конгресса также прошла хорошо. Мы посетили карстовые районы на склонах Высоких и Низких Татр, Малой и Великой Фатры, а затем – Словенского Рудогорья. Из Рожнявы Володя и Сергей Николаевич уехали домой, а я, проводив их, остался. Новая загадка для руководства советской группы…

Здесь же состоялся короткий, но очень полезный разговор с В.М. Муратовым. Это геолог, работавший на Кубе и, так же как Панош, "прихвативший" гистоплазмоз… Я рассказал ему о начатых нами исследованиях нового карстового района Алек на Западном Кавказе. При этом посетовал, что эти работы приходится вести без финансирования. "А Вы не пытались обратиться к гидрогеологу Лазаревской партии А.Б. Островскому?", – спросил он. Мы договорились, что по возвращении домой он напишет ему о моих идеях. Так из случайного контакта родилось многолетнее очень полезное сотрудничество.

После посещения пещеры Домица мы пересекли границу и побывали в ее продолжении – венгерской пещере Аггтелек. Это вызвало панику у наших руководителей: виз в ВНР ни у кого не было… Их успокоили, сказав, что все договорено и визы не нужны.

Около пещеры нас встретил Георг Денеш. Он обнял меня, сунул в карман 100 форинтов и записку на немецком языке: "Спасибо за Крым". Мы были в Венгрии только у Аггтелека и поэтому я потратил форинты на приобретение разных "пещерных" безделушек, которыми одарил "безденежных" членов нашей группы. Но за обедом ко мне подсел сибиряк Оводов и, по просьбе Чикишева, начал расспрашивать, откуда у меня венгерская валюта. Я ответил, что надо иметь друзей…

Венгерскую часть Словацкого Карста иногда называют Аггтелекским Карстом. Сложен он триасовыми известняками, в которых развиты карры, воронки, котловины, реликтовые формы тропического кегелькарста, а также ряд больших пещер. Наиболее известна пещера Аггтелек (Барадла), которая является продолжением пещеры Домица в Словакии. Длина венгерской части пещеры 20 км. Она состоит из ряда залов, по дну которых протекает р. Стикс. Резкие изменения ее уровня, приводящие к внезапному подтоплению пещеры, связаны с притоком воды с правобережных водосборов, сложенных некарстующимися породами. Большой Концертный зал пещеры обладает прекрасной акустикой, его потолок украшают сталактиты. Незабываемое впечатление оставляет программа органной музыки, сопровождающаяся световыми эффектами. Особенно понравился нам "Танец с саблями" Хачатуряна.

Изумительные по красоте форм натечно-капельные образования пещеры Аггтелек, к сожалению, имеют следы копоти (от факелов, которые раньше применялись для освещения пещеры). Достопримечательностями пещеры являются сталагмит Обсерватория (28 м высотой), а также громадный зал Великанов с хаосом обвалившихся глыб и сталагмитов. В пещере работает биоспелеологическая научно- исследовательская станция, которая зарегистрировала здесь свыше 270 видов животных.

Советская делегация на 6-м спелеоконгрессе в Чехословакии. 1973 г.

В пещере Мира (8,7 км) оборудован санаторий для больных, страдающих астмой. Пещера Вашш Имре (1,0 км) – один из объектов научно-исследовательской станции. В ней проводились наблюдения по иридиевым стержням за смещением стенок пещеры вследствие приливно- отливных сил Луны и Солнца, а также гидрогеологические исследования.

Уезжали мы из Аггтелека уже затемно. Я подошел к шоферу, достал карту и стал следить за дорогой. На одном из поворотов попросил остановиться, пожелал коллегам счастливо вернуться на Родину, одел рюкзак… и ушел в ночь...^[12]

Пройдя десяток километров по хорошо маркированной тропе, я пришел к пещере Гомбасек, где проходил семинар спелеологов. Я послушал сообщение о работах американских подводников в пещерах Мексики и ушел спать. Утром меня разбудила целая "делегация". Ее интересовало, действительно ли я из СССР? Один? Без сопровождающих из КГБ? Не может быть! Пришлось "разочаровать" их и прочитать лекцию о спелеологии в СССР. Особый интерес вызвали слайды: о нашей стране, действительно, знали мало …

Затем я поучаствовал в работах на плато Плешивец и с удивлением убедился, что здесь немного нивально-коррозионных полостей (причина – не количество снега, а особенности его стаивания). За мною приехали мои друзья из Нитры и повезли меня в Беланские Татры. Там забрали оставленный мною чемодан, и отвезли в Братиславу, где меня ждал инженер Цебецауэр. Ночной разговор о пещерах Словакии, короткое знакомство с городом и Иван усаживает меня в поезд Братислава-Прага, откуда у меня был обратный билет в СССР.

Так закончилось мое участие в работе конгресса. Он дал много новых знакомых, и, что более важно, представителей СССР включили в его рабочие комиссии. Нас начали признавать…

Мой переход в вуз предусматривал вступление в партию… До 43 лет я избегал всех связанных с нею "нагрузок". Моим мерилом отношения к ней было только что написанное великолепное стихотворение Расула Гамзатова:

Собрания! Их гул и тишина,
Слова, слова, известные заранее.
Мне кажется порой, что вся страна
Расходится на разные собрания.

Взлетает самолет, пыхтит состав,
Служилый люд спешит на заседания,
А там в речах каких не косят трав,
Какие только не возводят здания!

Собрания! О натруженные рты!
И словеса ораторов напористых,
Чья речь не стоит в поле борозды,
Не стоит и мозолей рук мозолистых…

Через год работы в СГУ меня встретил секретарь парткома и спросил, где мое заявление. Я попытался отшутиться, что серьезные дела не решаются на лестнице, но он вернулся в кабинет и "мы поговорили серьезно". За 20 лет в партии я прошел путь от рядового коммуниста до постоянного члена парткома. Мою деятельность характеризует беседа в городской парткомиссии по выездам за границу. Подписывая мои документы, председатель комиссии сказал: "Мы проанализировали деятельность парткома СГУ. Нас настораживает, что Вы постоянно голосуете против его решений". Я ответил честно: "А как я должен голосовать, если на одном заседании партком с соответствующими мотивировками рекомендует члену партии N. развестись с женой, а на следующем (с не менее вескими доводами) объявляет этому же N. выговор за развод...?". Вопрос был закрыт.

Сегодня, через 30 лет, я с горечью вспоминаю о нашей Партии. Потеряв ее, мы "выплеснули с водой и ребенка" – исчезли коллективизм, чувство локтя, то регулярное общение, которое давали изрядно надоевшие тогда собрания…

ЛАЗАРЕВСКОЕ. Осенью 1973 г. я получил ответ от Островского и поехал к нему. Долетев до Адлера самолетом, пересел на автобус и через несколько часов был в Лазаревском. Позвонил из автовокзала Островскому. Он сказал, что выезжает за мной, так как его партия находится довольно далеко в ущелье. Мы с ним знакомы не были, поэтому я сел у входа и просматривал все приходящие автомашины. Наконец из машины вылез плотный высокий человек. Он зашел в холл, скользнул взглядом по моей выгоревшей штормовке и прошел в зал. Сделав круг, он вернулся и стал недоуменно оглядываться. Я подошел к нему. – "Вы не меня встречаете?". У него на лице было полное недоумение: он ждал почтенного профессора…

Сомнения Островского рассеялись после первых часов разговора. Мы быстро согласовали содержание будущих работ по массиву Алек, который интересовал его как область питания крупного пресного источника и, возможно, минеральных вод района. Геология Западного Кавказа довольно сложна и я, чтобы у нас в дальнейшем было взаимопонимание, попросил провести обзорный маршрут на Алек. Он был занят и "прикрепил" ко мне молодого геолога, бывшего моряка, Юрия Янушевича. Утром мы выехали на Алек. Меня смутили костюм и обувь Янушевича, совершенно непригодные для полевого маршрута. Но когда я осторожно намекнул о своих опасениях, Юрий ответил, что "он не раз водил на экскурсии профессоров".

Машина подошла к началу подъема на Алек. Янушевич уверенно направился к первому же обнажению и начал рассказывать мне о надвиговых структурах палеогена Сочинского района… Со многим я не был согласен, но молчал. Через полчаса он закончил рассказ и повернул к машине. "Куда Вы?, – удивился я. – "Домой", – отозвался он. Но я сказал ему, что знакомство с Алеком только начинается…

В районе Сочи юрские, меловые и палеогеновые отложения образуют три параллельных антиклинальных хребта: Ахунский, Ахштырский и Алекский. Алекский хребет наиболее удален от моря и приподнят на высоту до 1100 м. Его прорезают глубокие долины, в верхних частях которых развиты некарстующиеся отложения, поросшие куртинами каштанов. Сток с них, выходя на известняки, покрытые уже буковым лесом (как позже показал один из моих студентов, здесь четко "работает" фитоиндикация), поглощается, образуя крупные карстовые полости. Спелеологи разведали несколько из них – Величественную, Назаровскую, Географическую. Но в целом массив оставался загадкой: складчатые структуры его были разбиты сеткой тектонических нарушений, отдельные блоки приподняты, опущены или даже входят в состав надвиговых структур…

Вот по этому лабиринту загадок я и провел под дождем Янушевича. У первых обнажений он еще отстаивал свою точку зрения, затем смолк и только чертыхался, выливая воду из своих "городских" туфель… Когда вечером, покачиваясь от усталости, мы вернулись к машине, Юрий обнял меня и сказал: "В первый раз получил такой урок. И где? В "своем" районе...". Все было просто: геолог-съемщик, "связанный" требованиями нормативов, должен набрать для каждого планшета за сравнительно небольшое время определенное количество точек наблюдений. Поэтому он ходит в основном по тропам. А спелеологи в поисках входов в пещеры лезут в самую чащу…

Контакт "профессора" и полевых геологов был установлен. В дальнейшем меня связала с Александром Борисовичем прочная дружба. Я сдал ему отчеты по массивам Алек, Ахцу, Дзыхра, Воронцовский, Ахштырь и Ахун, замахнувшись даже на расположенный севернее Фишт. К сожалению, Юра Янушевич на одном из горных маршрутов погиб, его смерть так и осталась загадкой…

В дальнейшем Островский переехал в Ессентуки. Мне посчастливилось побывать с ним на обзорном маршруте в Приэльбрусье, поработать вместе на плато Бермамыт, участвовать в проведении диспута по минеральным водам, который он провел для северокавказских гидрогеологов. В 1998 г. Александр Борисович ушел из жизни. Память об этом светлом человеке и великолепном специалисте я буду хранить до конца жизни. О совместной работе мне напоминает грамота, полученная от Северо-Кавказского территориального управления за "консультативную помощь в изучении карстовой гидрогеологии Северного Кавказа и Черноморского побережья, что способствовало открытию и разведке пресных и минеральных вод"…

Г.

АНДРЕЙ. В 1974 г. Андрей закончил школу. Учился он средне и в Севастопольский приборостроительный институт не прошел. Год он проработал на случайных работах, а в 1975 г. поехал сдавать экзамены в Одесский госуниверситет на геофак. Свои связи в Одессе мы принципиально не использовали, но "подстраховались" справками об участии Андрея в геологических, палеонтологических и археологических экспедициях (что было сущей правдой). Он получил полупроходной балл, но справки подействовали и он прошел.

Андрей и Юрий Дублянские. 1974 г.

Через месяц Андрей приехал в Крым и удивил нас заявлением: "Ты, Па, надеюсь, возражать не будешь"… И показал новый паспорт, в котором стояло: "Дублянский Андрей Викторович…". Как ему удалось сменить фамилию и особенно – отчество, не знаю до сих пор… Но он привез не только паспорт, но и девочку… Ольга сразу покорила нас тем, что побежала к бабушке на кухню. Оказалось, они познакомились еще в Севастополе. Оля бросила первый курс приборостроительного института и "перебежала" вслед за Андреем в геологию.

Годы обучения Андрея и Ольги в ОГУ были спокойными: ребята часто приезжали в Крым, ходили на лыжах, начали ездить в альплагеря… Когда Андрей первый раз сказал, что ему нужны горные лыжи, я ответил: "Мы должны тебя кормить, одевать и помогать в учебе.. Для прочего в Одессе есть железнодорожный вокзал и порт, а у тебя есть руки…". "Па, все понял", – сказал Андрей, и на следующий раз приехал в Крым со своими лыжами… Я часто вспоминаю об этом разговоре, когда вижу сегодняшних студентов, приезжающих на лекции на купленных родителями автомобилях …

Через год Андрей и Ольга поженились. Было это на практике в Крыму. Мы с Любой привезли на весь курс еду и канистру легкого крымского вина… Жалоб на эту процедуру ни от студентов, ни от преподавателей не было… Зато мы сами с горечью услышали, как спорят по любому пустяку наши молодожены. Отъехав от базы МГУ, где проходили практику одесситы, мы остановились и долго обсуждали услышанное. Люба печально сказала: "Ребята не будут счастливы. Ольга не то, за что себя выдает…". Эти слова оказались пророческими…

НОВЫЙ АФОН. Сенсацией 1961 г. было открытие близ Сухуми огромной (по объему больше, чем все известные тогда пещеры Крыма) Ново-Афонской пещеры. Мы побывали в ней в 1972 г., на этапе оборудования. Экскурсию для нас провел корифей грузинской спелеологии, один из первооткрывателей пещеры З.К. Тинтилозов^[13]. Мы попали в пещеру через только что пройденный железнодорожный тоннель, прошли по огромным залам, полюбовались натеками Белой горы и Геликтитовым салоном. Да, наших коллег можно поздравить с несомненным успехом.

"Как Вы будете эксплуатировать пещеру? Ведь она подтапливается почти до свода многих залов?", – спросил я. "Нет", – уверенно возразил Тинтилозов, – "Это древние уровни". Мои спутники, Борис Николаевич Иванов, Юрий Шутов и я недоуменно переглянулись: уровни на стенах явно не были древними. Они находились на разной высоте и накладывались друг на друга, что свидетельствовало о неоднократном повторении паводков. Но спорить с хозяином дома о конструкции его водопровода неудобно… И мы скромно промолчали…

Грузинские спелеологи долго не запускали пещеру в эксплуатацию и мы забыли о наших опасениях. Дальше события разворачивались как в детективе. В августе 1974 г. я зашел по каким-то делам на работу. Внезапно зазвонил телефон. Это была правительственная "вертушка": "Нам нужен Дублянский". "Я у телефона". "Вы можете через час вылететь в Сухуми?". "???". "Вы можете через час вылететь в Сухуми?". Я был в те годы начальником одного из отрядов Крымской горно- спасательной службы и сложенный рюкзак всегда лежал у дверей. Поэтому я не задумываясь ответил: "Могу"…

В аэропорту меня вызвали по громкой связи, усадили в "Волгу" и вывезли на поле. Там приземлился ЯК-40 и, притормозив, спустил трап. Меня буквально вбросили в самолет и он ушел на взлет. Я осмотрелся: около десятка незнакомых людей. Наскоро представившись, я постарался выяснить, в чем причина такого аврала. Никто ничего толком не знал, но кто-то слышал слово "пещера". Я понял, что речь может идти только об Анакопии. Состав группы – представители Госстроя, Министерства геологии, энергетики, строители, экономисты… и ни одного карстоведа или спелеолога… Я поделился с коллегами своими соображениями.

В Сухуми нас ждали четыре "Волги" и через полтора часа мы сидели за традиционной выпивкой на турбазе Нового Афона. Оказалось, что зимой 1973 г. в горах прошел паводок (в поселке сильного дождя не было), и пещеру подтопило так, что из портала тоннеля "выстрелило" двумя электровозами. Вода промыла в склоне горы большой овраг и снесла несколько домов. Строительство законсервировали. Летом об этом узнал отдыхавший в Пицунде А.Н. Косыгин. Он позвонил в Москву и распорядился создать комиссию, "но без грузин".

Утром мы начали работу. Нас провели по пещере (свежие уровни воды на стенах не достигали до максимальных старых), а затем начали показывать документацию. Я сразу обратил внимание на отсутствие геологических разрезов через Иверскую гору. "А к чему разрезы?", – удивились проектировщики, – "ведь через нее уже проведен совершенно сухой обводной железнодорожный тоннель и пешеходный тоннель на платформу Агараки…". Но я возразил, что севернее платформы проходит крупный сброс, с которым связаны несколько пещер и выходы источников. Вероятно, он является барражом для подземных вод пещерного блока, вызывая быстрый подъем уровня воды в нем.

"О каком разломе идет речь? Мы ставили в тоннеле геофизику и не обнаружили его…". Смотрим крупномасштабную геологическую схему масштаба 1: 5.000. Меня смутили очень "правильные" контуры изолиний рельефа. Переворачиваем ее и видим "скромное" примечание: "скопирована с карты масштаба 1: 25.000". Просим эту карту и с ужасом находим примечание: "скопирована с карты масштаба 1: 100.000"… Немая сцена…

Три дня мы "распутывали" документацию (некоторых томов отчета нам так и не показали: "они находятся в Тбилиси…") и обнаружили много недоработок. Общий вывод: материалы проекта дефектны. Исследовать надо не только пещеру, но ее ближние и дальние водосборы. Необходим хотя бы годичный цикл комплексных гидрогеологических и гидрохимических исследований. Так как в составе комиссии специалистом по карсту был только я, их проведение поручили СГУ (рук. В.Н. Дублянский) и ИМРу (Симферополь, рук. Б.Н. Иванов). Мне было поручено также общее руководство полевыми работами. Это решение было очень остро воспринято в Тбилиси…

Положение осложнялось тем, что начинался учебный год. Мне пришлось потратить много сил, чтобы освободить от лекций мою исследовательскую группу, состоявшую в основном из студентов, организовать отбор проб воды и сопутствующие замеры уровней и температур в источниках района и в пещере. Конечно, мы привлекли к работе и лучших спелеологов страны. Был и ряд бытовых трудностей: нам не предоставили жилья у пещеры и мы разбили полевой лагерь в 10 км от нее; начались обычные в Абхазии осенние дожди, студенты начали болеть...

На обычные "полевые" проблемы накладывался "местный колорит". Маркшейдер Е.И. Мамулия, у которого находились ключи от пещеры, недоумевал: "Зачем тыбе, дорогой, идти в эту пещеру? У мине дома хванчкара есть, а на пляже – девочки". Сперва мы отшучивались, но когда нас перестали пускать нас в пещеру для проведения наблюдений, я оставил воевать с ним "крутого" Геннадия Пантюхина, а сам с Юрием Шутовым уехал в Тбилиси.

Тяжелые двухдневные переговоры в Совете Министров показали, что "варяги" им не нужны. Договор был расторгнут, но мы пообещали выдать свое заключение по результатам режимных наблюдений. Шутов улетел в Симферополь, а я вернулся автобусом в Новый Афон. Прошел сильный ливень и я промок до нитки. Сухие вещи в лагере. Прихожу на его место и застаю "мамаево побоище": палаток нет, все истоптано, грязь по колено…

Спрашиваю хозяйку: "Где ребята и автомашина"? Она пожимает плечами и отдает мне записку Пантюхина: "Виктор Николаевич! Вам будет очень больно это читать, но мы все заболели и уехали в сторону Симферополя… Крот".