Дмитрий, Немец и Пантера

Любимые гаражи вдоль ЖД ветки…

Сколько всего с ними связано…

Раньше, до его отъезда на Украину, они сюда ходили по восемь, а то и по десять человек. Девять отважных мальчиков и одна отчаянная девушка, стремившаяся не уступать парням, стремившаяся выделиться в глазах Дмитрия, стремившаяся доказать ему безумными поступками свою по-детски чистую любовь…

Да, им было по десять лет…

И он был младше нее на несколько месяцев.

А они с Немцем были ровесниками.

Его звали Дмитрий. Немец был его друг, прозванный за корни. Его семья уехала из германии в Россию. Возвращаться на историческую родину он не планировал. В его компании был также самый маленький и вечно отстающий на шаг от друзей Жека, имеющий прозвища «Лампочка», «Мелкий», «Шибзик» и «Лысик». За ним гонялась по пятам Алена из первого подъезда в седьмом доме по переулку Асбестовскому. Она его обнимала, целовала, прижимала к себе. А он вырывался. Алена в их компанию не входила, поскольку водилась с гламурной Кристиной. Кристину он называл за ее спиной «Курицей». Алену, правда, тоже.

Как они познакомились с Пантерой? Кто их свел? Жили в одном доме, но не общались… начали общаться с десяти лет. Может, их свели Курицы. Может, игроман Буторин, мечтавший жениться на компьютере Пантеры. Может, случайно встретились. Эти моменты стерлись из голов Немца, Дмитрия и Пантеры. Она была умная, интересная, красивая и очень открытая девочка. Она полюбила Дмитрия с первого взгляда. Но она к нему не приставала. Никогда. И она тянула с признанием целых четыре года, мучаясь от того, что они просто друзья, но гордясь посвящением в мальчишеский клуб. Немец и Дмитрий учили ее паркуру, они вандалили. Они прыгали по гаражам, подсматривали за людьми, бросались ягодами в девочек, играли в компьютерные игры, катались на велосипедах, даже фильмы собственные снимали по сценариям Пантеры. Например, «Год Красного Быка». Они искренне считали, что все у них получается хорошо.

Самое яркое воспоминание с той поры у них? Наверное, пересечение грани дозволенного. Немец был зачинщиком, и позвал друзей в путешествие до озера Шарташ на велосипедах в шесть часов вечера. Не так поздно, ехать мало, но ведь они втроем уехали без разрешения родителей. Парни – в джинсах и в черных майках. Пантера – в розовой трикотажной облегающей маечке на бретельках и в зеленых леггинсах до колен. Они потом испачкались пятном крови, когда колесо велосипеда поехало вдоль трамвайных путей, а велосипед едва не убил девочку с длинными каштановыми волосами и лучезарной, открытой улыбкой. Ехали они по жаре. Вспотели, пока добирались до озера. Пантера закомплексовала, что людей много, а она единственная, у кого нет с собой купальники, а трусы и бюстгальтер разных цветов.

- Мы же тоже в трусах! – Скривил рот в усмешке светловолосый Немец, скидывая майку и джинсы. Пантера и Дмитрий ненамного от него отстали, и они с шумом погрузились в воду. Натаскали водорослей, начали друг в друга бросаться. Дмитрий метко попал в чашечку бюстгальтера Пантеры. Она занервничала, что мама ее убьет, ведь он белого цвета! Но потом ее дикая натура взяла верх, и она больше ничего не боялась. И ей было начхать, что она едет на велосипеде, на нее косо смотрят люди, потому что у нее нет сухой одежды, и лиф с трусами просвечивают мокрыми пятнами. До дома высохнут, твердо знала она. А Дмитрий и Немец поступили еще лучше: они тупо сняли трусы и надели джинсы на голые ноги. Майки привязали к задку велосипедов.

Пантере было четырнадцать лет, а Дмитрию с Немцем пока что еще тринадцать, когда Дмитрий и Пантера начали отдаляться от общества вечно клеящегося хвостом за Дмитрием Немца. Тогда-то, наедине, Пантера сказала заветные слова. Она поняла, что дольше тянуть не сможет. К ее изумлению, Дмитрий обхватил руками ее лицо, и нежно ее поцеловал. И дети перестали быть детьми, начиная познавать прелести взрослой любви.

Их роман был бурный, яркий, горящий разными красками, но быстротечный, как и все самое лучшее в жизни, согласно великому закону подлости. Он длился всего лишь три недели. Родителей Дмитрия требовали вернуться на Украину. А они не разрешили ему остаться жить в Екатеринбурге. Накануне отъезда, он пригласил Пантеру к себе на ночь. И они не спали. «Уезжаешь очень скоро, уезжаешь навсегда», - потом писали дрожащие от переизбытка чувств пальцы Пантеры, сжимающие черную ручку. Слезы капали на листок с первым в жизни стихотворением, придуманным без помощи родителей.

Теперь, четыре с лишним года спустя, пару месяцев назад вернувшийся в Россию Дмитрий, поселившийся по прежнему адресу и снова давший знать о себе таким великим личностям знакомого двора, как Немец, Лысик, Серега-Бомж, Пузырь, Буторин и его друг Рома стоял в шаге от будки сторожа гаражей, вместе со своим другом Немцем, и вскользь вспоминал прошлые красивые года. Вспоминал обещание, что непременно позвонит Пантере с Украины, и пригласит ее в скором будущем к себе в двухэтажный коттедж на берегу моря. Вспоминал ее чистые зеленые глаза, руку, с мольбой протянутую к нему… Вспоминал, думая о том, что сейчас он собирался поджечь сторожа и «сгаситься» с места происшествия… и думая о том, в какого зверя переродилась его Пантера. Его ласковая, но дикая Черная Пантера, какую ни одним замком не запрешь, ни в одной клети не удержишь.

14.

Руза.

Остро встал у Рузы вопрос о ночевке. Мать, отец, собака и братья и сестры с «таджиками» остались ТАМ – в Ревде и в Кировграде. Ее высадили на Блюхера. Автобус до Ревды очень сильно поменял маршрут после разворота. Варианты были. До Сабика к Татьяне, можно и к Дарье. До Дарьи лучше – ближе. Но Дарья разочаровала Рузу: у нее уже ночевали. Татьяна тоже подвела. Ей родители не разрешили. Ситуация, видите ли, серьезная. Извини, Руза, никак. Не сегодня. Позвонила бы ты вчера, или предупредила бы заранее… А откуда, Таня, я могла узнать, что из Екатеринбурга меня не выпустят?! Зато положительно ответил Ренат, мальчик, на три года младше Рузы. Он питал к ней слишком ласковые чувства, и торопил события. Между ними ничего быть не могло. Руза не собиралась начинать отношения с ребенком. Ренат ей рассказал, что уже заправил постель на двоих, и приготовит средства предохранения… Рузу затошнило. Она, не стесняясь в выражениях, обзывая его «бесклювым попугаем», «Сросшаяся-Бровь-На-Грядке-Морковь» и «извращенцем», рассказала ему все его плохие стороны. Видно, придется воспользоваться последним вариантом. Прикусив язык и отогнав плохие мысли о том, что по ночам делает Ренат и что при этом представляет, она позвонила Беркут. Спросила без всякой надежды в голосе: можно ли к тебе с ночевой? Утром я уеду. Ладно, приходи – после раздумья ответила Беркут. Переходи Уральскую, спускайся до парка, проходи парк насквозь по главной дорожке, и иди к первой же двери с домофоном первого же дома. Если заблужусь, то я тебя наберу, и встретишь меня, хорошо? Повеселела Руза. Конечно, встречу. Что у нее с голосом? – спросила саму себя Руза, сбрасывая и следуя указаниям Беркут.

Во-первых, рассуждала девушка, в каком направлении мне следует перейти Уральскую? Двигаться к «Аиде» или к «Мясному№5»? Не верю, что лесопарк находится за крупным торговым центром с перевязанной ленточкой вишневой «Шевроле» на платформе. Значит, я иду к Мясному. – Пошла. – Насколько вниз? Пока не увижу парк? Там улица долго продолжается. Не паникуй, Рузочка, смотри по сторонам… Освещение слабое, или зрение садится. – Посмотрела влево, вправо. – А! Справа появились какие-то деревья, наверное, парк. Страшно! Темно! Как я по парку пойду? Стоит мне сейчас звонить Беркут, чтоб она меня встретила? Безопаснее. Но я совсем трусишка. Нет. Я Беркут позвоню только если совсем крайний случай будет, совсем, скажем, приспичит. Главная дорога парка. – Вошла она в парковую зону. Холод начал пробираться пауками под кожу Рузы, ставшую гусиной. – Вижу. Эта широкая. Иду. Так… Она заворачивает! Завернуть или нет? Да или нет? Думай! Заворачиваю. Уговорили.

- О, бомж какой-то! – Последнюю мысль Руза озвучила. Человек, названный девушкой «бомжом», освещенный слабым желтоватым светом фонарей около подземной стоянки, окруженный пустыми бутылками светлого «Клинского», спал, свесив одну руку вниз, так, что тощие белые пальцы почти касались снега. Он был высокий, худой, в черном пальто в пол, черноволосый. Руза надеялась, что мужчина находится в состоянии глубокого сна или сильного опьянения. Она поняла, что сказала вслух, едва лишь его голова начала поворачиваться, и зажегся карий глаз, уставившись прямо на нее. – Проклятье! – Просипела Руза, звоня Беркут и моля ее встретить. – Прости, Вик! Я тут в десятке метров от тебя, почти вышла из парка. Но за мной следит с лавочки возле помойки, притаившись, маньяк, пьяный! Встретишь? Очень прошу? Постараюсь не паниковать, - в этом Руза была неуверенна. Чем же ей обороняться, если он вздумает на нее напасть? А если захочет изнасиловать?! Господи! Вряд ли жесткие джинсы и подштанники с длинным пуховиком его остановят. Лети скорее, Беркут! Спаси меня! – мысленно кричала Руза, не двигаясь с места, как парализованная, или окаменевшая, или загипнотизированная глазом мужчины. Невольно подумала, что лицо «притаившегося на лавочке» маньяка как срисовано с «того актера из фильма «Константин», который ноги в тазик опускал». Ни капли не легче.

- Рузанна? – Руза шагнула навстречу голосу, и впервые обняла Беркут. – Как ты?

- Вааай, какие люди! – Успокоилась Руза. – Спасибо, что встретила. Давай уйдем к тебе. Я… не могу тут находиться. Он до сих пор на лавочке меня подкарауливает.

- Этот-то? – Небрежно показала в сторону спящего и пославшего мир к рогатому Киану Ривза Беркут. – Он не похож на бомжа или маньяка. Просто человек попал в беду. Ему не нашлось места, поэтому он заснул на лавочке. Устал всего лишь.

- Надо ему одеяльце вынести, а вдруг замерзнет. – Совсем успокоилась Руза, чувствуя, что сердцебиение замедлилось до нормального. Беркут провела ее до подъезда.

- Я тебе шаурму приготовила. Только советую внутрь не смотреть: оттуда кто-нибудь может глядеть на тебя.

15.