Социальная эволюция, эволюционное и неэволюционное развитие

Не вдаваясь более в анализ различных взглядов на социальную эволюцию, напомним, что нам кажется в целом продуктивным предложение Х. Й. М. Классена рассматривать эволюцию как «процесс структурной реорганизации во времени, в результате которой возникает форма или структура, качественно отличающаяся от предшествующей[14] формы» (Классен 2000: 7). Хотя само это определение принадлежит Ф. В. Воже (Voget 1975: 862), однако именно Классен наиболее последовательно отстаивает это определение в рамках социокультурной антропологии (Claessen and van de Velde 1982: 11 ff.; 1985: 6 ff.; 1987: 1; Claessen 1989: 234; 2000; Claessen and Oosten 1996 и т. д.); см. также, например, работы Р. Коллинза и С. К. Сандерсона (Collins 1988: 12–13; Sanderson 2007). Мы также полностью согласны с Классеном, когда он утверждает: «Тогда эволюционизм превращается в научную теорию, ориентирующую на поиск закономерностей в структурных изменениях подобного рода» (Классен 2000: 7)[15].

Конечно же, подобное понимание эволюции принципиально отличается от понимания эволюции Гербертом Спенсером, который и ввел это понятие в научный дискурс. Хотя спенсеровское определение эволюции как «изменение от несвязной однородности к связной разнородности»[16] (Spencer 1972 [1862]: 71) сохранило концептуальную и даже эстетическую привлекательность вплоть до настоящего времени, классеновское понимание эволюции существенно лучше и полнее отражает сложность эволюции в современном ее понимании (в особенности в биологической науке). Спенсеровское определение трактует эволюцию в основном как двуединый процесс дифференциации и интеграции, что сильно суживает спектр эволюционных изменений, поскольку процесс, описанный Спенсером, – далеко не единственный эволюционный процесс. Иными словами, в рамках классеновского понимания эволюции спенсеровская эволюция будет лишь одним а) из возможных типов эволюционных процессов, который существует наряду с
б) эволюцией от сложных к простым структурам и системам и
в) структурными сдвигами на одном и том же уровне сложности[17].

Тем не менее, процесс, описанный Спенсером, заслуживает особого внимания уже потому, что под его определение подпадает одна из важнейших разновидностей эволюционных процессов. Однако отнюдь не всякое движение от несвязной однородности к связной разнородности тождественно эволюции, поскольку такое движение, как мы увидим ниже, не всегда связано с качественными эволюционными изменениями. Эволюция же и в нашем понимании, и в вышеприведенном определении Классена и Воже, есть процесс качественных изменений. И если рассматривать процесс, описанный Спенсером, только в аспекте качественных трансформаций, тогда он, в нашем понимании, представляет собой ничто иное, как развитие, точнее особый вид развития. Ведь, как известно,, в биологии достаточно четко различаются процессы развития отдельного организма в течение его жизненного цикла – онтогенез, и развитие биологического вида – филогенез. Но при этом эволюционным является только филогенетическое развитие. Также важно подчеркнуть, что в биологии онтогенетическое развитие и эволюция рассматриваются как совершенно разные процессы. Биологическое онтогенетическое развитие ни в коей степени не является частным случаем эволюции.

В отличие от этого в социальной эволюции развитие в основном связывается с эволюционным развитием или социальным прогрессом. В общественной жизни найти полный аналог биологической дихотомии филогенетического и онтогенетического развития оказывается невозможным, хотя о неполных аналогах и можно говорить. Тем не менее, и в жизни общества существуют разные типы развития (в частности, не только движение как бы по восходящей линии, но и развитие в виде повторяющихся фаз определенного циклического процесса, без явной качественной трансформации от цикла к циклу).

Поэтому для обозначения процессов развития в социальной динамике мы предлагаем использовать два термина, описывающих два принципиально разных типа социального развития: эволюционное и неэволюционное развитие. Соответственно ниже “спенсеровский” тип эволюции обозначается как эволюционное развитие, выступающее применительно к социальным системам в какой-то мере как аналог филогенетического развития в биологии. А тип не эволюционного социального «развития», представляет некоторый (хотя в любом случае и неполный) аналог биологическому онтогенетическому развитию в рамках описанной выше дихотомии.

В частности, определенные фазы циклов функционирования/воспроизводства социальных систем (включающие и составляющие развития) в обществах на определенных временных отрезках можно, видимо, рассматривать как в значительной степени запрограммированные существующими в них системами культурных кодов, ценностей и структурами власти. Такое «развитие» следует рассматривать именно как не эволюционное, поскольку под эволюционными сдвигами в этом случае нужно было бы понимать именно изменения «программирующих» систем и структур, оказывающих свое воздействие на ход и направление функционального, неэволюционного развития соответствующих обществ.

Достаточно наглядно различие между неэволюционным общественным развитием и эволюционными сдвигами видно при рассмотрении социальной динамики конкретных обществ в ходе последовательных социально-демографических циклов. Например, в период восстановительного роста, последовавшего вслед за политико-демографическим коллапсом западноханьской социально-политической системы, произошедшим в 10-е гг. I в. н. э. (уже после узурпации власти Ван Маном), наблюдалось самое интенсивное восстановительное развитие, по мере того как новая ханьская система воссоздавалась из хаоса 10–20-х гг. (Lee Mabel Ping-hua 1921: 178–179; Бокщанин, Лин Кюнъи 1980: 30; Крюков и др.1983: 32; Малявин 1983: 30; Bielenstein 1986; Loewe 1986: 292–297; Нефедов 2002a: 140)[18]. В ходе этого процесса возникали субсистемы (в частности, сбора налогов, создания резервных запасов, регистрации населения и т. п.), между которыми устанавливались все более прочные и эффективные связи. Таким образом, налицо, несомненно, был двуединый процесс дифференциации и интеграции, движение от хаоса к высокоорганизованной империи, то есть именно развитие.

Однако можно ли рассматривать этот восстановительный процесс как эволюционное развитие? На наш взгляд, нельзя. Действительно, в результате данного восстановительного процесса появилось нечто, исключительно похожее на предшествующую западноханьскую империю. В данном случае мы имеем дело с процессом, действительно очень сходным с процессом биологического онтогенетического развития (напомним, полностью отличного от биологической эволюции). Ведь развитие здесь направлялось именно своего рода культурным генотипом, то есть система развивалась в соответствии с представлениями китайской элиты (частично зафиксированными и в письменных текстах) о том, как должна быть правильно устроена централизованная империя, к восстановлению которой эта элита (насколько можно судить, при поддержке большинства рядового населения [Bielenstein 1986]) стремилась. В результате на выходе (в конце периода восстановительного развития) сформировалось нечто, удивительно похожее на предшествовавшую восточноханьской (конец III в. до н. э. – начало I в. н. э.) социально-политическую систему (но, естественно, не идентичную ей).

Это, конечно, не значит, что никакого эволюционного развития традиционная социально-политическая система Китая (и других сверхсложных аграрных обществ с характерными для них «вековыми» социально-демографическими циклами) вообще не испытывала. Напротив, ряд важных эволюционных сдвигов (в большинстве случаев, впрочем, достаточно частных) здесь, конечно, можно проследить. Такое органическое сочетание неэволюционного и эволюционного развития дает возможность предварительно показать некоторые важные различия между социальной и биологической эволюцией, касающиеся процессов биологического и социального воспроизводства (полную систему таких различий мы проанализируем ниже).

При появлении нового биологического организма изменение генотипа (в результате мутации) происходит только в незначительном меньшинстве случаев, хотя и практически всегда имеет место, поскольку репликация целого генома абсолютно без ошибок тоже почти невероятна. Однако их роль для эволюционного развития, как правило, несущественна за исключением действительно очень редких случаев (впрочем, исключительно важных как раз в эволюционном плане, ибо мутации являются необходимым условием биологической эволюции). При переходе же от одного социально-демографического цикла к другому те или иные значимые (но при этом совсем не обязательно ароморфные) изменения «социокультурного генотипа» происходят всегда[19]. Происходят они уже потому, что межпоколенная передача сколько-нибудь значительных объемов социокультурной информации абсолютно без всяких изменений в принципе невозможна. Также неизбежно и неосознанное искажение передаваемой культурно значимой информации (что в известной мере можно трактовать едва ли не как полный аналог биологических мутаций)[20]. И уже одно это само по себе может приводить к определенным социоэволюционным сдвигам (Коротаев 1997). Однако значительно более важно для нас здесь сознательное изменение этой информации ее носителями. Хотя многие до сих пор убеждены, что «история никого никогда ничему не учит», уже элиты сложных аграрных обществ достаточно часто пытались учитывать ошибки своих предшественников и модифицировать «социокультурный» генотип, чтобы их избежать. Вспомним, например, о вполне осознанном изменении основателями сунской династии в Китае (960–1279 гг.) положения военной элиты с целью заблокировать возможность «военных переворотов», подрывавших стабильность политической системы их предшественников (Wright 2001).

Другим, едва ли даже не более важным отличием является то, что в процессе биологической эволюции благоприобретенные признаки не наследуются, тогда как в процессе социальной эволюции они могут закрепляться[21].

Если вы обучите свою собаку самым разнообразным командам, ни один из этих навыков ее потомству ни в какой степени не передастся. Если аграрное общество освоит в ходе данного социально-демографического цикла новые эффективные технологии или разовьет показавшие свою высокую эффективность политические, социальные и т. п. институты, то эти технологии/институты будут с очень высокой вероятностью воспроизводиться и новыми поколениями в последующих социально-демографических циклах. Поэтому социоэволюционные сдвиги накапливаются намного быстрее, чем биологически полезные изменения фенотипа, обусловленные мутационным процессом. Вот почему каждый цикл не похож на другой, и вот почему после завершения периода восстановительного роста дальнейшее социальное развитие (в ходе которого возникают формы и структуры, отличные от всех предшест-вовавших форм и структур) уже должно рассматриваться именно как эволюционное развитие.

Может показаться, что дихотомия социальной эволюции и неэволюционного (функционального) развития утрачивает свое значение для современных (индустриальных и постиндустриальных) обществ, основанных на индустриальном и научно-информа-ционном принципах производства (Гринин 2003; 2007), так как в них процессы социального развития оказываются составляющей
(и при этом важнейшей составляющей) общего процесса социальной эволюции. Дело в том, что в них «встроена» потребность в постоянных изменениях и инновациях, отсутствие которых воспринимается как нарушение нормального цикла воспроизводства
социальных систем. Поэтому развитие приобретает все более осознанный характер, становясь частью макроэволюционных измене-ний. При этом «вековые» социально-демографические циклы исчезают в связи со спасением населения из «мальтузианской ловушки» (см., например: Коротаев, Комарова, Халтурина 2007;Artzrouni, Komlos 1985). Вместе с тем не надо забывать про свойственные современным обществам более короткие многолетние циклы[22], на начальных фазах которых имеются составляющие развития, в некоторых существенных чертах повторяющие составляющие развития начальных фаз предшествующих циклов.

Кроме того, в современных обществах никуда не исчезают и естественно обусловленные циклы (прежде всего годовые и суточные). Современный тип производства – это, как правило, расширенное воспроизводство, причем всегда с теми или иными инновациями. Однако обычно годовой цикл все же не несет в себе радикальных (и тем более ароморфных) эволюционных изменений. Поэтому такое несомненное развитие все же в рамках короткого периода можно рассматривать как немакроэволюционное, но уже в более длительных временных границах (иногда даже порядка 5–
10 лет) именно как макроэволюционное.