Вор и память

Я посылаю Раймонде разделенное воспоминание с приглашением встретиться на нашем месте в Монгольфьевиле. Ответ приходит быстро: она придет. Через Лабиринт я иду под прикрытием гевулота и надеюсь, что новое воспоминание, созданное «Перхонен» для противодействия криптархам, будет работать, как и задумано.

Раймонда уже сидит на скамейке со стаканчиком кофе в руке и смотрит на воздушные шары. Увидев, что я один, она удивленно поднимает брови.

– А где твоя оортианская дуэнья? Если ты собираешься устроить романтическое свидание…

– Тише.

Я запускаю ей вирус‑воспоминание. Она принимает его и морщит носик. Болезненное выражение на ее лице сменяется изумлением. Отлично. Работает. Единственным побочным эффектом, который я замечаю, является стойкий неприятный запах.

– Что за дьявольщина? – Раймонда моргает. – У меня сразу разболелась голова.

С помощью слов и разделенных воспоминаний я посвящаю ее в детали исследования мозга Унру, рассказываю о визите криптарха и о наших с Миели разногласиях, хотя и опускаю некоторые интимные подробности.

– Ты это сделал? – удивляется она. – Никогда бы не поверила…

– Ты можешь поступить с этим вирусом как тебе угодно, – говорю я. – Устроить революцию. Предоставить другим наставникам в качестве оружия. Мне все равно. У меня не так много времени. Как только Миели очнется, она вырубит меня. Если у тебя есть возможность надавить на иммиграционные службы, попроси, пожалуйста, замедлить этот процесс. Сначала мне необходимо разыскать свои тайны.

Она опускает глаза.

– Я не знаю, где они спрятаны.

– О!

– Я блефовала. Я была очень сердита. Я хотела продемонстрировать тебе… кем я стала. Хотела доказать, что сильно продвинулась. И хотела получить средство воздействия на тебя.

– Понятно.

– Жан, ты настоящий ублюдок. Ты всегда был ублюдком. Но на этот раз ты сделал нечто хорошее. Я не знаю, что еще сказать.

– Ты можешь позволить мне вспомнить, каким я был ублюдком, – предлагаю я. – Вспомнить все.

Она берет меня за руку.

– Согласна, – отвечает Раймонда.

Это ее воспоминания, а не мои. Но как только она открывает свой гевулот, в моей голове что‑то щелкает. У меня такое чувство, будто ее воспоминания питают цветок, и он растет и раскрывается, лепесток за лепестком, часть меня объединяется с частью ее, и образуется нечто большее. Разделенный секрет, скрытый от архонтов.

Марс, двадцать лет назад. Я очень устал. На меня давит тяжесть многолетних превращений в различных людей, гоголов, зоку и членов копи‑кланов; жизни в одном теле, во многих телах, в частицах мыслящей пыли; похищений драгоценностей и мыслей, квантовых состояний и миров, принадлежащих алмазным разумам. Я похож на собственную тень, худой, бледный и постоянно напряженный.

В предоставленном мне Ублиеттом теле все становится намного проще, и сердце бьется в унисон с тиканьем Часов, вызывая приятное ощущение определенности. Я иду по Устойчивому проспекту и прислушиваюсь к человеческим голосам. Все кажется мне новым.

Сидящая на скамейке девушка любуется бликами лучей, пробивающихся между воздушными шарами. Она молода, и на лице еще сохранилось удивленное выражение. Можно подумать, что в ней отражаются мои чувства. Я улыбаюсь, и она почему‑то улыбается мне в ответ.

Даже в обществе Раймонды очень трудно забыть о своей сущности. Ее подруга Джилбертина бросает на своего возлюбленного такие взгляды, что мне хочется их украсть. Раймонда узнает об этом. Она покидает меня и возвращается в свой медленногород.

Я бросаюсь за ней в Нанеди‑сити, где белые домики растянулись по склону долины, словно белозубая улыбка. Я прошу прощения. Умоляю. Она меня не слушает.

И тогда я рассказываю о своих секретах. Не всё, но достаточно, чтобы она ощутила их тяжесть. Я говорю, что они мне больше не нужны.

И Раймонда прощает.

Но это еще не все. Искушение всегда рядом, только принимает разные формы, чтобы труднее было устоять.

Мой друг Исаак рассказывает мне о дворцах памяти и девяти божественных достоинствах.

Я строю собственный дворец памяти. Это не просто мысленное пространство для хранения запоминаемых образов. Мои тайны гораздо тяжелее. Сотни лет жизни. Артефакты, похищенные у Соборности и зоку, мысли и обманы, тела и профессиональное мастерство.

Я возвожу его из зданий, человеческих существ и сцепленных кубитов, из самой ткани Города. Более того, из своих друзей. Они так доверчивы, так открыты, с такой готовностью все принимают. Они ни о чем не подозревают, даже когда я дарю им сделанные на заказ Часы, мои Девять Достоинств. Я наполняю их экзопамять принадлежащими мне воспоминаниями. В девяти зданиях я закладываю украденные у Соборности пико‑сборщики, чтобы в случае необходимости можно было все восстановить.

Я запираю свой дворец памяти в полной уверенности, что никогда больше в него не вернусь. Я запираю его дважды: один раз ключом и второй раз – ценой.

Я отдаю ключ Раймонде. И некоторое время снова чувствую себя свободным и молодым. Я начинаю новую жизнь вместе с Раймондой. Я проектирую здания. Я выращиваю цветы. Я счастлив. Мы оба счастливы. Мы строим планы.

Пока не появляется Ларец.

Я сажусь. Трогаю свое лицо. Оно кажется мне плохо подогнанной маской – под ней другая личность, другая жизнь, и хочется царапать его ногтями, пока не сойдут все фальшивые слои.

Раймонда тоже выглядит иначе. Не просто девушка с веснушками на лице и нотными листами в руках и не Джентльмен. Ее окружает ореол воспоминаний, призраки бесчисленных эпизодов. И сознание того, что она больше не моя.

– Что произошло? – спрашиваю я. – С тобой, с ними?

– Что происходит со всеми людьми? Они живут. Двигаются вперед. Становятся Спокойными, потом возвращаются. И потихоньку становятся кем‑то другим.

– Я не помню никого из них. Исаак. Батильда. Джилбертина. Марсель. И остальные. Я не помню тебя. Я заставил себя все забыть. Чтобы в случае ареста никто не смог вас отыскать.

– Мне хочется думать, что ты поступил так именно поэтому, – говорит Раймонда. – Но я слишком хорошо тебя знаю. Не пытайся себя обмануть. Ты сбежал. Ты нашел то, что стало для тебя важнее, чем мы. – Она грустно улыбается. – Неужели с нами ты чувствовал себя в ловушке и потому предпочел от нас избавиться?

– Я не знаю. Правда не знаю.

Раймонда придвигается ко мне.

– Несмотря ни на что, я тебе верю. – Она смотрит на воздушные шары, удерживающие в воздухе домики. – После того, как ты исчез, это было особенно трудно. На какое‑то время я нашла тебе замену. Это не помогло. Потом раньше срока стала Спокойной. Это помогло, но лишь отчасти. А когда я вернулась, я все еще злилась на тебя. Безмолвие показал мне, что злость может быть направлена на что‑то полезное.

Она подносит пальцы к губам и прикрывает глаза.

– Мне все равно, что хочет с твоей помощью украсть эта оортианка, – заявляет она. – Самое худшее ты уже сделал. Ты похитил то, что могло быть. Похитил у меня и у себя. И никогда не сможешь этого вернуть.

– Ты не говорила мне, что произошло… – начинаю я.

– Нет, – перебивает она. – Не надо.

Некоторое время мы оба молчим и разглядываем домики под воздушными шарами. В голову приходит безумная мысль обрезать канаты и отпустить их в свободное плавание по бледному марсианскому небу. Но в небе жить невозможно.

– Твой ключ у меня, – говорит Раймонда. – Ты все еще хочешь его получить?

Я смеюсь.

– Не могу поверить, что когда‑то держал его в руках. – Я закрываю глаза. – Не знаю. Он мне нужен. Я должен вернуть долг.

В глубине души я хочу его больше всего на свете. Но цена? Жизни полузабытых незнакомцев. Какое мне до них дело?

– Когда ты мне его дал, ты попросил, чтобы я направила тебя к Исааку.

– Спасибо. – Я встаю со скамейки. – Я так и сделаю.

– Хорошо. Я намерена поговорить с Безмолвием и остальными наставниками. Дай мне знать, когда решишь, как поступить. Если ты все‑таки захочешь получить ключ, тебе стоит только сказать об этом.

– Когда все закончится, тебе, возможно, придется переписать оперу, – говорю я.

Она целует меня в щеку.

– Скоро увидимся.

Исаак живет в маленькой квартирке одной из башен Лабиринта. Я посылаю анонимное сообщение о приходе гостя и в ответ узнаю о том, что он дома. Он открывает дверь и хмурится, но стоит мне приоткрыть гевулот, как его бородатое лицо проясняется.

– Поль! – Он заключает меня в медвежьи объятия, потом хватает за лацканы пиджака и основательно встряхивает. – Где ты пропадал? – ревет он так, что я ощущаю вибрацию его широченной грудной клетки.

Исаак бесцеремонно втаскивает меня внутрь и швыряет на диван.

– Что ты, черт побери, здесь делаешь? Я думал, ты стал Спокойным или тебя поглотила Соборность!

Он закатывает рукава фланелевой рубашки, демонстрируя мускулистые, покрытые густыми волосами руки. На одном широком запястье я вижу массивные медные Часы и вздрагиваю, хотя пока не могу еще прочесть выгравированную надпись.

– Если ты снова собираешься трепать нервы Раймонде… – ворчит Исаак.

Я поднимаю руки.

– Невиновен. Я здесь… по делам. И хотел увидеться с тобой.

– Хм. – Он недоверчиво смотрит на меня из‑под кустистых бровей. Затем на лице появляется усмешка. – Ладно. Давай выпьем.

Он пересекает комнату, отбрасывая ногами все, что попадается по пути, – книги, одежду, блокноты из недолговечной бумаги – и направляется в маленькую кухню. Оттуда раздается журчание фабрикатора. Я окидываю взглядом помещение. Гитара на стене, обои с изображениями персонажей детских мультфильмов, высокие книжные шкафы, стол, словно не тающим снегом заваленный обрывками распечаток.

– А здесь ничего не изменилось, – говорю я.

Исаак возвращается с водкой в недолговечной бутылке.

– Ты шутишь? Прошло всего двадцать лет. А генеральная уборка проводится раз в сорок. – Он делает глоток из бутылки, потом наливает на два пальца водки в два стакана. – И за это время я только дважды был женат. – Он поднимает стакан. – За женщин. И не говори мне про дела. Тебя привели сюда женщины.

Я не возражаю и чокаюсь с ним. Мы пьем. Я кашляю. Он оглушительно хохочет.

– Ну как, мне придется надрать твою задницу или это уже сделала Раймонда? – спрашивает Исаак.

– В последние несколько дней таких, как ты, набралась целая очередь.

– Иначе и быть не может. – Он льет водку в стаканы обильной струей, но не проливает ни капли. – Так или иначе я должен был догадаться о твоем появлении, когда снова начались эти сны.

– Сны?

– Кот в сапогах. Замки. Я всегда подозревал, что ты имеешь к ним какое‑то отношение. – Исаак скрещивает руки на груди. – Ладно, это не имеет значения. Ты вернулся, чтобы обрести истинное счастье со своей истинной любовью?

– Нет.

– Что ж, хорошо, потому что для этого слишком поздно. Идиот. Я знал, что так и будет. Я должен был предупредить тебя. Ты всегда был неугомонным. Никогда не довольствовался тем, что имеешь. Даже с Раймондой. – Он смотрит на меня исподлобья. – Ты не собираешься рассказать, где пропадал?

– Нет.

– Неважно. Я рад тебя видеть. Без тебя в этом мире было скучно.

Мы снова чокаемся.

– Исаак…

– Собираешься сказать какую‑нибудь банальность?

– Нет.

Я не могу удержаться от смеха. Как будто я никуда и не уезжал. Я так и вижу, как целый день льется водка, а мы сидим и пьем, пока Исаак не начинает читать свои стихи, разглагольствовать о теологии и вести бесконечные разговоры о женщинах, не позволяя мне вставить ни слова. Не могу даже представить, как бы я сумел его прервать.

И это, конечно, тоже включено в цену.

– Извини, говорю я и ставлю свой стакан. – Но мне действительно пора уходить.

Исаак пристально смотрит на меня.

– Все в порядке? У тебя какой‑то странный взгляд.

– Все отлично. Спасибо за выпивку. Я бы остался, но…

– Пф. Значит, это все‑таки женщина. Ничего. К твоему следующему приходу я здесь приберусь.

– Извини, – повторяю я.

– За что? Не мне тебя судить. Вокруг и без того хватает желающих бросить камень. – Он хлопает меня по плечу. – Вперед. В следующий раз приведи мне подружку из другого мира. Зеленая кожа меня устроит. Мне нравится зеленый цвет.

– А что на этот счет говорится в Торе? – спрашиваю я.

– Я рискну, – отвечает Исаак. – Шалом.

Отыскивая дорогу к дому Раймонды, я чувствую себя немного пьяным.

– Я не ждала тебя так рано, – произносит она, открывая дверь.

Я протискиваюсь мимо синтбиотических дронов, наводящих порядок. Повсюду, словно паутина, висят покрывала из недолговечной материи.

– Извини за беспорядок, – говорит Раймонда. – Но ты сам виноват.

– Я знаю.

Она внимательно смотрит мне в глаза.

– Итак?

– Дай мне на него посмотреть.

Я сажусь на недавно сфабрикованный, довольно хрупкий на вид стул и жду. Раймонда возвращается и протягивает мне завернутый в ткань предмет.

– Ты никогда не говорил мне, как он работает, – произносит она. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Я беру револьвер и рассматриваю его. Он кажется мне более тяжелым, чем в прошлый раз, когда я держал его в руке, и уродливым из‑за короткого ствола и объемного барабана с девятью пулями, девятью божественными достоинствами. Я кладу револьвер в карман.

– Я должен идти, надо еще кое‑что сделать, – говорю я Раймонде. – И если мы больше не увидимся, спасибо тебе.

Она не отвечает и отводит взгляд.

Я закрываю за собой дверь и на лифте возвращаюсь на уровень улиц. Мой гевулот как‑то странно подрагивает, и внезапно рядом со мной на проспекте появляется молодой темноволосый парень. Он шагает в ногу со мной. У него мое лицо, но чужая непринужденная улыбка. Я жестом предлагаю ему показывать дорогу и следую за ним.