Одержимость

Идея вломиться в синагогу принадлежит Исааку. Но возможность проникнуть внутрь обеспечивает, конечно, Поль. Это он нашептывает что‑то в оформленный в виде раковины белый гевулот здания, пока тот не показывает ему одну из дверей под высокой аркой с затейливо расписанной штукатуркой.

– После вас, рабби, – говорит Поль, отвешивая шутливый поклон и едва не спотыкаясь.

– Нет, после вас, – настаивает Исаак. – Или, черт возьми, войдем вместе.

Он кладет руку на плечо молодого человека, и они бок о бок входят в святилище.

Они пили четырнадцать часов. Исааку нравится грубое воздействие алкоголя, вызывающее шум в голове, это намного лучше, чем изощренные наркотики. Стремительно уменьшающаяся трезвая часть его сознания воспринимает это скорее как традицию, нежели реальный процесс, – тысячелетняя культура отравления алкоголем, почитание Бахуса, заложенное в его изготовленном в Ублиетте теле.

В любом случае важно то, что мир вокруг теперь подчиняется странной, искаженной логике, и сердце в груди бьется так, что Исаак готов взобраться на одну из защитных стен и прокричать вызов мрачным порождениям марсианской пустыни. Или сразиться с самим Богом, в чем и состояло его первоначальное намерение.

Но тихое святилище синагоги, как всегда, заставляет его почувствовать себя ничтожным. Негасимый свет – яркая ку‑сфера – горит над дверцами ковчега, и его сияние смешивается с первыми лучами рассвета, проникающими сквозь золотисто‑голубые узоры витражных окон.

Исаак садится на стул лицом к кафедре, вынимает из кармана куртки походную металлическую фляжку и встряхивает ее. Судя по звуку, сосуд полупустой.

– Ну, вот мы и на месте, – говорит он Полю. – Что ты задумал? Рассказывай. В противном случае мы потратили уйму выпивки впустую.

– Хорошо. Но сначала ответь мне: зачем нужна религия? – спрашивает Поль.

Исаак смеется.

– А зачем алкоголь? Раз попробуешь, а потом очень трудно отказаться. Он открывает фляжку и делает глоток. Водка обжигает язык. – Кроме того, это путь избранных, друг мой: тысяча всевозможных правил, которые ты должен просто принять, ибо все они иррациональны. И никакого детского лепета о том, что будешь спасен, если просто веришь. Ты должен как‑нибудь попытаться.

– Спасибо, но я отказываюсь. – Поль направляется к дверям ковчега, и на его лице появляется странное выражение. – Прекрасный звук законов нарушенья, – бормочет он. Затем оборачивается. – Исаак, ты знаешь, почему мы с тобой друзья?

– Потому что я ненавижу тебя не так сильно, как остальных идиотов, которых этот гнусный марсианский город тащит на своей спине, – отвечает Исаак.

– Потому что у тебя нет ничего, что я мог бы захотеть.

Исаак смотрит на Поля. В свете витражей и сквозь туман водочного опьянения он кажется очень юным. Исаак вспоминает их первую встречу: спор в баре для приезжих из других миров, вышедший из‑под контроля. Когда застарелая ярость Исаака стала вырываться из него, словно кашель, началась драка, во время которой он с радостью заметил, что молодой парень рядом с ним не прячется под гевулотом.

Некоторое время Исаак молчит.

– Позволю себе не согласиться, – наконец произносит он, поднимая флягу. – Вот, подойди и возьми. – Он долго и громко смеется. – Серьезно, что тебя гложет? Я знаю, из‑за чего бывают эти продолжительные возлияния. Только не говори, что это опять из‑за девчонки.

– Может быть, – отзывается Поль. – Я сделал глупость.

– Ничего другого я и не ожидал, – говорит Исаак. – Хочешь получить от меня взыскание? Или хочешь, чтобы Бог тебя наказал? Я с радостью выполню твое желание. Подойди поближе, чтобы я смог тебя отшлепать.

Он пытается подняться, но ноги не слушаются.

– Слушай, ты, сумасшедший ублюдок. Я не врезал тебе при первой встрече только по одной причине: я увидел одержимость. Я не знаю, что тобой владеет, но ты не можешь этого от меня скрыть. Для меня все вокруг просто стереотипы: червяки в голове, религия, поэзия, каббала, Революция, федоровская философия, выпивка. Для тебя – нечто другое. – Исаак нащупывает фляжку в кармане, но руки оказываются слишком большими и неуклюжими, словно в рукавицах. – Что бы это ни было, ради этого ты собираешься отказаться от чего‑то хорошего. Избавься от этого чувства. Не повторяй мою ошибку. Отрекись.

– Я не могу, – отвечает Поль.

– Почему? – спрашивает Исаак. – Больно будет только один раз.

Поль прикрывает глаза.

– Есть… кое‑что. Оно сильнее меня. Я думал, что сумею избавиться от этого, но не сумел: всякий раз, когда я хочу заполучить какую‑то вещь, это нечто приказывает мне взять ее. И я могу это сделать. Это несложно. Особенно здесь.

Исаак смеется.

– Не стану притворяться, что я что‑нибудь понял. Все это какая‑то чужеземная чепуха. Воплощенное познание. Множество разумов и тел и прочая чушь. А по‑моему, ты похож на маленького хнычущего мальчишку, у которого слишком много игрушек. Избавься от них. Если не можешь их уничтожить, запри где‑нибудь, откуда очень трудно достать. Так меня когда‑то давно, еще на Земле, отучили грызть ногти. – Исаак откидывается назад и чувствует, что съезжает по гладкому деревянному сиденью. Его взгляд останавливается на резных львах, украшающих потолок. – Будь мужчиной. Будь выше своих игрушек. Мы всегда выше вещей, которые делаем. Откажись от них. Начни что‑то новое, используй собственные руки и мозги.

Поль садится рядом с ним и смотрит на двери ковчега. Затем вытаскивает из кармана Исаака флягу и пьет.

– И как все это помогло тебе самому?

Исаак дает ему пощечину. И, к собственному удивлению, не промахивается. Поль роняет фляжку и изумленно смотрит на него, держась одной рукой за горящую щеку и ухо. Фляжка со звоном подпрыгивает на полу, расплескивая остатки содержимого.

– Нет, ты посмотри, что ты заставил меня сделать, – говорит Исаак.