Глава одиннадцатая. Через две недели Ньюлэнд Ачер обосновался у себя в кабинете в новом офисе «Леттерблеяр, Лэмсон и Лоу»

Через две недели Ньюлэнд Ачер обосновался у себя в кабинете в новом офисе «Леттерблеяр, Лэмсон и Лоу». Это была частная юридическая фирма, в которой работали адвокаты, предоставлявшие свои услуги нью‑йоркской аристократии. Глава ее, прервав послеобеденную медитацию Ачера, пригласил молодого человека подняться к нему.

Старый мистер Леттерблеяр, аккредитованный советник по юридическим вопросам, служивший интересам, по крайней мере, трех поколений нью‑йоркских «сливок общества», восседал за письменным столом из красного дерева. Вид у него был несколько растерянный. Пока он поглаживал коротко остриженные усы и убирал взлохмаченные седые волосы со лба, его непочтительный молодой партнер сравнивал его с лечащим врачом, выведенным из себя пациентом, чей недуг не поддавался врачебно‑медицинской диагностике.

«Дорогой сэр, – он всегда так обращался к Ачеру, – я послал за вами, чтобы ознакомить вас с одним делом… Но о нем, в настоящий момент, я предпочитал бы не упоминать в присутствии мистера Скипворда или Редвуда.»

Джентльмены, которых он назвал, являлись его старыми партнерами. Так уж было заведено в старом Нью‑Йорке, что все юридические фирмы, с момента их основания, сохраняли в списках имена всех своих партнеров. Мистер Леттерблеяр, таким образом, по возрасту мог вполне сойти за внука одного из своих экс‑партнеров.

Мистер Леттерблеяр, нахмурив брови, откинулся на спинку кресла и продолжал:

«Речь идет о семействе Минготов, – он многозначительно улыбнулся. – Миссис Мэнсон Мингот приглашала меня вчера к себе. Ее внучка, графиня Оленская, хочет возбудить дело о разводе со своим мужем. Ко мне в руки попали кое‑какие бумаги… – он выждал некоторое время, барабаня пальцами по поверхности стола, а потом продолжал: – В связи с вашим альянсом с этой семьей, я бы хотел проконсультироваться именно у вас. Пожалуй, стоит рассмотреть это дело с вами прежде, чем мы предпримем дальнейшие шаги».

Ачер почувствовал, как кровь стучит у него в висках. С тех пор, как он побывал у графини дома, они виделись всего один раз, не считая мимолетной встречи в Opera в ложе Минготов. Она как бы отошла на задний план в его мыслях и чувствах, которые теперь по праву принадлежали только Мэй Велланд. Об ее разводе он впервые услышал от Дженни, чей домысел он сразу же отверг, как необоснованную сплетню.

Внутренне он восставал против самой идеи развода; в этом отношении он был вполне солидарен со своей матерью, которая разводов терпеть не могла. Поэтому, его раздражало то, что мистер Леттерблеяр (без сомнения поддавшийся влиянию старой Кэтрин Мингот) планировал поручить это дело ему, о чем ясно дал ему понять. В конце концов, у Минготов есть свои адвокаты, готовые взяться за подобную работу. Но он‑то не Мингот и, к счастью, никогда не будет носить эту фамилию, даже после женитьбы.

Ачер дождался прихода одного из старейшин. Мистер Леттерблеяр захлопнул папку и извлек из стола пакет.

«Если вы удосужитесь просмотреть эти документы…»

Ачер нахмурил брови.

«Прошу прощения, сэр, но именно в связи с тем, что я собираюсь вскоре породниться с этим семейством, я бы предпочел, чтобы по этому вопросу консультировали мистер Лоу или мистер Лэмсон».

Мистер Леттерблеяр посмотрел на него с недоумением и легкой обидой. Где это видано, чтобы стажеры отказывались от ведения такого дела?

Он покачал головой.

«Я ожидал, что у вас будут сомнения на этот счет, сэр. Но это дело такое деликатное, что, надеюсь, вы передумаете и сделаете то, что я прошу. Вообще‑то поручить это дело вам мне посоветовали миссис Мэнсон и ее сын. Я побывал у Ловелла Мингота и встретился с миссис Велланд. И они все назвали ваше имя».

Ачер почувствовал внутреннее напряжение. За последние две недели он не давал втянуть себя ни в одну историю и предоставил себе полную свободу наслаждаться обществом своей прекрасной невесты, не обращая внимания на несколько навязчивую опеку со стороны Минготов. Но этот новый приказ миссис Мингот вызвал в нем внутренний протест. Итак, клан уже готов манипулировать им, как будущим зятем миссис Велланд? Роль, которую ему навязывали, раздражала его.

«Пусть этим делом займутся ее дяди», – предложил он.

«Они уже занимаются. Все семейство поставлено на ноги. Им не по душе эта мысль о разводе, но графиня тверда, как алмаз, в своем намерении начать бракоразводный процесс и оформить все законным путем через суд».

Молодой человек молча воззрился на пакет в своей руке: он в него еще не заглядывал.

«Графиня снова собирается выйти замуж?»

«Не исключено, хотя она это и отрицает».

«Тогда…»

«Не соблаговолите ли вы, мистер Ачер, первым делом просмотреть эти бумаги? А после, когда мы приступим к обсуждению самого процесса, я выскажу свое мнение».

Ачер медленно вышел из кабинета, держа в руке навязанные ему документы. С тех пор, как они с графиней виделись последний раз, он подсознательно пытался избегать всех дополнительных нагрузок, связанных с делами мадам Оленской. В тот час, который он провел наедине с графиней в интимном полумраке у камина, между ними на какое‑то время установилась связь, основанная на взаимной симпатии, но она разрушилась в момент неожиданного вторжения князя Сан‑Острейского вместе с миссис Лемюэль Страферс, когда графиня, не помня себя от радости, бросилась встречать их. А за два дня до этого он, Ньюлэнд Ачер, участвовал в комедии, которую они с матерью разыграли перед Ван‑дер‑Лайденами, чтобы защитить «бедняжку Элен Оленскую».

Но стоит ли, в самом деле, ломать копья ради особы, которая пренебрегает нью‑йоркскими порядками, но зато прекрасно знает, как отблагодарить влиятельных стариканов, посылающих ей корзины с цветами? Нуждается ли она в утешении и защите такого скромного молодого человека, как он? Если взглянуть на это дело через призму собственного восприятия, то оно и гроша ломаного не стоит. Он не мог себе представить Мэй Велланд в подобной ситуации, выставляющей напоказ свои личные проблемы и не упускающей случая поплакаться в жилетку чужому человеку. Никогда еще Мэй не казалась ему такой прекрасной и лучезарной, как в те дни. Он даже смирился с мыслью, что их свадьбу отложили на долгий срок. Пусть так, если у Велландов на то есть свои причины. На все его мольбы приблизить долгожданный день бракосочетания, она неизменно находила какой‑нибудь контраргумент.

«Вы же знаете, что ваши родители не станут чинить вам препятствия, если вы захотите сделать все по‑своему. Вы ведь уже взрослая!» – внушал он ей. И она, глядя ему прямо в глаза, отвечала: «Да, это так! Но именно поэтому я и не могу оказывать на них давление. В конце концов, это не так важно!»

Такой ответ был вполне типичным для старого Нью‑Йорка; и Ачер в душе надеялся, что его будущая жена всегда будет отвечать именно так и не изменит себе. Тот, кто с рождения привык дышать нью‑йоркским воздухом, понимает, что порой все, не имеющее чистоты кристалла, меркнет при свете дня…

Документы, которые он отложил в сторону, так и не дочитав до конца, не содержали достаточно информации; ему не удалось почерпнуть из них ничего, кроме сведений, которые шокировали его и вывели из душевного равновесия. В основном в них содержалась переписка адвокатов графини Оленской с одной французской юридической фирмой, в которую она обращалась с просьбой урегулировать ее финансовые дела. Он обнаружил также короткое письмо от графа, адресованное жене. Прочтя его, Ньюлэнд Ачер внезапно поднялся, засунул документы в конверт и решительно направился в офис мистера Леттерблеяра.

«Вот бумаги, сэр, – сказал он подавленно. – Если хотите, я готов встретиться с мадам Оленской».

«Спасибо, спасибо, дорогой мистер Ачер. Если у вас нет никаких планов на этот вечер, хочу пригласить вас поужинать со мной. За ужином мы могли бы все обсудить, а завтра вы позвоните нашей клиентке».

Выйдя из офиса, Ачер направился прямо домой, никуда не заходя. Это был прозрачный зимний вечер. На небосклоне, над крышами домов, сиял молодой месяц. Ачеру захотелось наполнить свою душу этим чистым сиянием, и не вступать ни в какие разговоры до тех пор, пока он не встретится с мистером Леттерблеяром за ужином. Он окончательно решил взяться за это дело и не допустить, чтобы кто‑либо чужой копался в прошлом мадам Оленской. Жгучая волна сострадания захлестнула его: от равнодушия и нетерпимости не осталось и следа. Да, эта женщина и в самом деле была униженным и оскорбленным существом. Ее нужно было вытащить из трясины безысходности, в которую она продолжала погружаться.

Ачер вспомнил, что мадам Оленская вскользь упоминала о просьбе миссис Велланд не скрывать от нее всей правды, какой бы горькой она ни была. Вероятно, именно поэтому, в Нью‑Йорке в тот вечер всем дышалось легко.

«Увы, мы все – хуже фарисеев!» – подумал он, пытаясь не терзать себя мыслями о подлости человеческой натуры, но вспомнить о том, что в сущности человек – существо слабое.

Впервые он понял, что его собственные жизненные принципы всегда были слишком упрощенными. Он прослыл рисковым молодым человеком, и прекрасно знал, что его тайная любовная связь с миссис Торли Рашворт (все давным‑давно в прошлом!) вскоре всплыла наружу, создав ему сомнительную славу опасного донжуана. Что касается самой миссис Рашворт, то она принадлежала к типу женщин – недалеких, тщеславных и, вместе с тем, скрытных от природы, – которых скорее прельщает дух авантюризма амурных похождений, нежели мужское обаяние партнера. У него едва не разбилось сердце, когда он понял, с кем имеет дело. Но все это осталось в прошлом, и не причиняло ему больше жестокой боли. В конце концов, большинство его ровесников проходит через это; и эти молодые люди начинают непоколебимо верить в то, что между их возлюбленными подругами, которых они уважают, и женщинами, готовыми доставить им наслаждение и, в конечном счете, ими презираемыми, лежит глубокая пропасть. В подобных случаях молодых людей всегда покрывают их матери, тетушки и другие родственницы (как правило, умудренные жизненным опытом). Подобно миссис Ачер, они полагают, что «если такие вещи случаются», то, без сомнения, как результат легкомысленного поведения со стороны молодых мужчин и преступного – со стороны женщин. Все престарелые дамы, с которыми Ачер был знаком, считали всех женщин, ищущих любовных утех, хищницами, готовыми пойти на все, лишь бы заполучить какого‑нибудь неопытного юнца. Единственный способ, думали они, оградить любого молодого человека от навязчивых домогательств, – это как можно скорее женить его на хорошей девушке, предоставив ей заботиться о нем.

А в старушке‑Европе, размышлял Ачер, любовные связи, вероятно, еще более запутанны и вообще с трудом поддаются классификации. В обществе богатых и праздных людей, стремящихся получить от жизни все, подобное, должно быть, происходит на каждом шагу. Стоит ли удивляться, что женщина достаточно тонкая и чувствительная, к тому же иностранка, попала в одну из скандальных историй, запятнав тем самым свое доброе имя? Одинокая и беззащитная, она окончательно запуталась в этом «клубке» интриг.

Возвратившись домой, Ачер написал записку графине Оленской с просьбой сообщить ему, в котором часу следующего дня она готова принять его. Мальчик‑посыльный вскоре вернулся с ответом. Графиня написала ему короткое письмо, из которого явствовало, что утром следующего дня она собирается отбыть вместе с Ван‑дер‑Лайденами в Скайтерклиф на весь уик‑энд. Она сообщила ему также, что если он пожелает, она готова принять его после ужина. Записка была написана на измятом клочке бумаги и не содержала ни даты, ни обратного адреса. Но почерк графини был твердым и размашистым. Его несколько удивило решение Ван‑дер‑Лайденов пригласить графиню в место своего уединения в Скайтерклифе, но потом он подумал, что такой отдых, несомненно, пойдет ей на пользу. Там она сможет немного развеяться и отдохнуть от грустных мыслей в компании двух достойных людей. Прибыв к Леттерблеяру ровно в семь, он сказал, что вынужден будет скоро откланяться, поскольку у него назначена встреча. После изучения бумаг, которые ему были доверены, он сделал свои собственные выводы. Ему не особенно хотелось обсуждать подробности этого дела со своим шефом. Мистер Леттерблеяр был вдовцом. Они ужинали в одиночестве, не спеша поглощая обильную еду. В комнате царил полумрак. На стенах ее, оклеенных старыми обоями, висели пожелтевшие от времени репродукции: «Гибель Чатема» и «Коронация Наполеона».

На буфете, между коробками со столовыми приборами с эмблемой Шератона, стояли высокий графин и бутылка портвейна из коллекции Ланнингсов (подарок клиента!), которую расточительный Том Ланнингс продал за год или два до своей гибели в Сан‑Франциско при невыясненных обстоятельствах. Семью не столько унизила его глупая смерть, сколько разбазаривание фамильного добра и, в том числе, распродажа винного погреба.

Покончив с ароматным устричным супом и закуской из сельди и огурцов, они приступили к жареной индейке с кукурузными оладьями под смородиновым соусом и майонезом с сельдереем. Мистер Леттерблеяр, чей ланч традиционно состоял из сэндвича с чаем, ужинал основательно, и настоял на том, чтобы его гость тоже не стеснялся. Когда с едой было покончено, они убрали салфетки, закурили сигары, и мистер Леттерблеяр, откинувшись на спинку кресла и отодвигая в сторону бутылку портвейна, сказал:

«Вся семья возражает против развода. И я думаю, что они правы».

Он пододвинулся поближе к камину и блаженствовал, ощущая приятное тепло огня.

Ачер вдруг почувствовал в себе готовность выступить в защиту самой идеи развода.

«Но почему, сэр? Если обстоятельства побуждают ее…»

«Да, но зачем ей это нужно? Она – здесь, а он – там; между ними – целый океан (Атлантический)! Она все равно не получит и доллара из своих денег, если, конечно, он не вернет ей хоть какую‑нибудь часть по доброй воле. А все эти их идиотские брачные договоры! Если все и дальше так пойдет, то Оленский может преподнести ей сюрприз и оставить ее без единого пенни».

Молодой человек это знал, но в ответ не проронил ни слова.

«Хотя, насколько я понимаю, – продолжал мистер Леттерблеяр, – деньги ее волнуют меньше всего. И все же я согласен с ее семьей в этом вопросе: они разошлись, так чего ради затевать этот процесс?»

Час тому назад Ачер прибыл в этот дом, придерживаясь точно такого же мнения. Но когда оно было высказано вслух этим эгоистичным, сытым и совершенно равнодушным пожилым господином, ему вдруг вновь послышался протест фарисействующего общества, старающегося оградить себя от всего, причиняющего дискомфорт.

«Я думаю, она сама должна все решить».

«Гм… Не забывайте о том, что ей угрожает, если она пойдет на развод».

«Вы говорите об угрозе, содержащейся в письме ее мужа? Пустое! Этот отпетый негодяй просто запугивает ее».

«Допустим. Но если начать этот процесс, вы представляете себе, какая вокруг всего этого поднимется шумиха?»

«Шумиха?» – взорвался Ачер.

Мистер Леттерблеяр удивленно приподнял брови, и молодой человек, видя, что бесполезно что‑либо объяснять, молча поклонился, а его старший партнер продолжал:

«Развод – это всегда вещь неприятная».

Они помолчали некоторое время, а потом мистер Леттерблеяр спросил, как бы подводя итог их беседы:

«Так вы согласны со мной?»

«Разумеется», – ответил Ачер.

«Ну, тогда я могу на вас рассчитывать. И Минготы тоже. Ваше неприятие идеи развода поможет всем нам».

Ачер заколебался.

«Но я не даю вам твердой гарантии: вначале я должен переговорить с графиней Оленской», – сказал он после долгой паузы.

«Мистер Ачер, я вас не понимаю. Вы что же, хотите войти в семью, над которой повисло это скандальное дело о разводе?»

«Не думаю, что одно с другим связано».

Мистер Леттерблеяр поставил на стол стакан с портвейном и окинул своего молодого партнера изучающим взглядом.

Ачер понял, что еще немного, и его могут вообще отстранить от ведения этого дела. Но в силу какой‑то скрытой причины, это его уже не устраивало. Теперь, когда он взялся за работу, у него не было ни малейшего желания выходить из игры.

Но, в пылу дискуссии, он почти разубедил этого, лишенного всякого воображения старика, что способен вести это дело. А ведь в глазах Минготов не кто иной, как мистер Леттерблеяр являлся признанным авторитетом в области юриспруденции.

«Не сомневайтесь, сэр, – сказал Ачер. – Я не начну действовать, прежде чем дам вам полный отчет о происходящем. Я имел в виду только одно: что мне не следует делать выводы, пока я не выслушаю мадам Оленскую.»

Мистер Леттерблеяр одобрительно кивнул. На всякий случай не мешало подстраховаться: осторожность в старом Нью‑Йорке давно стала доброй традицией. А молодой человек, бросив взгляд на часы, сказал, что у него назначена встреча и поспешил откланяться.