Май 2008 года

Опять все та же мутота.

Эдуардо не знал ни как этот клуб называется, ни как именно он сюда попал. Он помнил, что находится в Нью‑Йорке, в районе бывших мясокомбинатов.[40]Помнил, что ехал на такси. С ним были несколько университетских приятелей, а в какой‑то момент нарисовалась еще и девица – куда ж тут без девиц. Про нее Эдуардо помнил – она была ничего себе, даже, возможно, азиаткой, и, видимо, он с ней целовался.

Но где‑то между такси и клубом она испарилась, и теперь он, в одиночестве развалившись на ярко‑синем кожаном диванчике, рассматривал собственное отражение в стакане скотча, любовался, как черты его лица расползаются на тающих кусочках льда – это было похоже на комнату смеха или на картину Сальвадора Дали, одну из тех, что они обсуждали на «базовом курсе». Кажется, курс назывался «Точки и мазки» и, как ожидалось, должен был познакомить с современным искусством школяров, которые в гробу видали это искусство.

Он был один и пьян – не то чтобы совсем в стельку… Его сознание было замутнено не только алкоголем, и даже не им в первую очередь. Эдуардо страшно страдал от недосыпа. Уже недели три он не ложился раньше четырех. Все это время разрывался между новым проектом, связанным со здравоохранением, социальными сетями и еще много чем; судебной тяжбой, на которую уходила уйма времени; и, разумеется, тусовками, которые звали его то в Бостон, то в Нью‑Йорк, а то и в Калифорнию – и, разумеется, в «Феникс», непременный и неизбежный «Феникс». Там никому не было дела до того, что он на несколько лет старше студентов – ведь все члены клуба были братьями и навсегда ими останутся. К тому же все в «Фениксе» знали, кто он такой. Что он совершил. Притом что за стенами клуба никто и не подозревал о его существовании. Притом что у всего мира Facebook ассоциировался с одним‑единственным именем.

Как же Эдуардо устал! Несколько недель он почти не спал. Устроившись поудобнее на диванчике, он было уставился на стакан скотча – когда вдруг в памяти у него всплыл один давнишний эпизод.

Дело было такой же пьяной ночью лета 2004 года, которое он проводил в Нью‑Йорке. Эдуардо не помнил день и месяц, но эпизод явно относился ко времени после того, как он заблокировал злосчастный банковский счет, после телефонных переговоров с Марком, ставших, как он знал теперь, началом конца, трещиной, со временем превратившейся в открытый перелом. От злости и обиды Эдуардо тогда, так же как сегодня, захотелось напиться, по такому случаю он очутился в клубе, похожем на этот.

Он танцевал, увиваясь за какой‑то девчонкой, когда заметил у края танцпола парня, который смотрел в его сторону.

Эдуардо его узнал – потому что не узнать его было трудно. Высокий, мускулистый, с физиономией кинозвезды и телосложением олимпийца. Эдуардо не раз встречал его в университете в компании брата‑близнеца. Эдуардо не знал, какой именно из братьев стоит в десяти шагах от него. Просто в безымянном нью‑йоркском клубе ему встретился один из близнецов Винклвосс.

В тот момент Эдуардо пошел на поводу эмоций и алкоголя. Возможно, в глубине души он уже предчувствовал, во что выльются его отношения с Марком. А может, он все сделал просто спьяну.

Что бы им при этом ни двигало, но Эдуардо подошел к Винклвоссу и пожал ему руку.

Винклвосс остолбенело уставился на Эдуардо, когда тот проговорил сквозь зубы:

– Сочувствую, брат. Меня он тоже поимел, как и вас.

Потом молча развернулся и смешался с танцующей толпой.

Эпилог