Беглец воспаленным взором обвел склонившиеся над ним лица

…Стояла ветреная, дождливая майская ночь 59-го года — самое удобное время для темных дел и, наоборот, побегов от них, которыми был так богат этот год, как, впрочем, и весь первый век первого тысячелетия нашей эры.

Небо было укутано аспидно-черной пеленой туч, сквозь которую отчаянно рвалась на волю круглая, как истертый мельничный жернов, луна. Когда ей удавалось сделать это, можно было различить очертания утеса над морем и силуэт одномачтового парусника, матросы которого, воровато оглядываясь, спешно сгружали в лодки мешки и бочонки.

— Быстрее! Быстрее! — торопили они.

— Не гоните, сами торопимся! — огрызались на лодках.

— Трезубец Посейдона вам в глотку! Куда товар положили?

— Не тебе же на голову!

— Ты как разговариваешь с капитаном?!

— Ай!..

— Марш в воду за мешком! И без него не выныривай!

— Скорее, скорее!..

— Всё, последняя лодка!

Опасная работа подходила к концу, когда на берегу послышалось хриплое дыхание бегущего человека, топот копыт и крики настигающих его людей.

Луна на мгновение выхватила из темноты бегущего сквозь заросли кустарника мужчину в рваном хитоне. Погони еще не было видно, но чувствовалось, что она вот-вот настигнет беглеца.

Снова наступила темнота. Затем луна опять вырвалась из плена и, заливая расплавленным серебром округу, сняла завесу ночи с парусника, с заметавшегося на краю утеса мужчины и вылетевших из-за деревьев всадников. Их было двое, судя по одежде и небольшим крепким лошадям — скифы. Один с острой седой бородой, другой помоложе.

— Уйдет, уйдет! — в отчаянии закричал он.

Бородатый привычно потянул из-за спины лук, порылся в колчане, выбирая стрелу, и прицелился.

— Ну, что ты медлишь? Стреляй!.. — не выдержал молодой.

Тонко пропела тетива.

Черная стрела медленно перечеркнула белое пятно луны, и раздалось сытое чмоканье наконечника, нашедшего свою жертву.

Одновременно послышались болезненный стон, одобрительный возглас молодого скифа и команда на паруснике:

— Поднять якорь!

Не раздумывая больше, беглец, прямо с торчащей из спины стрелой, бросился со скалы в море, вынырнул и поплыл к кораблю.

Скифы, не сговариваясь, пустили лошадей вскачь и остановились на самом краю обрыва.

— Эх, ушел!.. — с досадой воскликнул молодой.

Стрелявший хмуро усмехнулся:

— Да, в царство теней!

И, точно подтверждая правоту его слов, снова наступила полутьма, в которой заметались быстрые, уродливые тени от деревьев, туч, скал...

Молодой скиф с суеверным ужасом покосился на них и вопросительно взглянул на спутника.

— Я пустил стрелу с черным пером! — объяснил тот.

— А, ну тогда мы можем спокойно ехать обратно!..

Скифы развернули своих лошадей и снова скрылись в кустарнике.

Тем временем беглец, отчаянно работая руками, успел доплыть до парусника в тот самый момент, когда якорь уже показался из воды. Он ухватился за него, вместе с ним поднялся до края борта и только собрался позвать на помощь, как вдруг что-то наверху насторожило его, заставив отказаться от своего намерения.

На палубе звучали короткие, хриплые команды капитана. Хлопали паруса. Судно быстро набирало ход.

Вспомнив о стреле, беглец крепко зажал ее в кулаке, стиснул зубы и рывком дернул из раны. Стрела поддалась подозрительно легко… Несколько мгновений беглец тупо глядел на оперенный тростник без наконечника. Поняв, наконец, что тот остался в теле, он нахмурился и, что было сил, потянулся рукой назад. Однако все его отчаянные попытки достать наконечник оказались тщетными...

Тогда беглец накрепко поясом привязал себя к якорю. Взглядом, который выдавал в нем опытного моряка, попробовал определить курс корабля по небу. Но тучи окончательно закрыли луну вместе с редкими звездами.

И наступила полная темнота…

…которую сменило яркое солнечное утро. На небе не было ни тени вчерашней непогоды. Парусник, подгоняемый попутным ветром, легко и быстро рассекал ослепительно-синюю гладь.

— Человек на якоре! — раздался вдруг звонкий юношеский крик.

Его оборвал хриплый со сна голос капитана:

— Ох-ох-ох!.. Юнга, ко мне! Это еще что за команда? Надо говорить: человек за бортом... за бортом... за бортом!

Каждое слово капитан для вразумления сопровождал увесистой затрещиной.

— Да знаю я, что правильно — за бортом! — держась за затылок, оправдывался юнга. — Но разве я виноват, что этот — на якоре?..

— Где?! — Капитан подошел к борту, наклонился и озадаченно крякнул.

Внизу, действительно, висел привязанный морским узлом к якорю человек. Голова его бессильно падала на грудь. Его качало из стороны в сторону, и если бы не пояс, он давно бы упал с якоря в волны.

Удивлению капитана не было границ:

— Поднять человека... тьфу, якорь! — не замечая мстительной ухмылки юнги, скомандовал он.

Матросы, недоуменно переговариваясь, осторожно подняли якорь на палубу, отвязали беглеца и уложили перед капитанским помостом.

— Ба! Клянусь трезубцем Посейдона! Да ведь это — Сизиф! — наклоняясь над ним, в изумлении воскликнул капитан.

При упоминании этого имени один из работающих на палубе матросов, судя по лицу и одежде — эллин, разогнулся и бросил быстрый, цепкий взгляд на лежавшего. Другой, в сарматских штанах и лицом варвара, с неподдельным изумлением уточнил:

— Тот самый, которого ваши боги заставили поднимать на гору камень, что все время падает?

— Нет, то вечный узник Аида! — ответил ему капитан. — А это — капитан Сизиф. Его так прозвали за чудовищное невезение. Никто даже не знает, как его и звать на самом деле. То ли Александр, то ли Кассандр... Он строит один за другим корабли и, словно какой-то рок тяготеет над ним, каждый раз лишается их. То шторм, то за долги... Эй, Сизиф, что случилось с тобой на этот раз? — встряхнул он за плечи беглеца.

Послышался громкий протяжный стон.

Беглец открыл глаза и воспаленным взором обвел склонившиеся над ним лица.

— Карнеад... Ты?! Хвала богам! — с облегчением выдохнул он. — А я думал, опять пираты!..

— Ох-ох-ох! Какие же мы пираты? Так — всего лишь перевозим грузы, хозяева которых почему-то не хотят, чтобы об этом знали власти! Надеюсь… ты не выдашь нас?

— Что ты, дружище! Я ведь и сам порой занимаюсь тем же! Точнее, занимался... Всё! Больше опять не на чем. Моя несчастная «Артемида», лучшая в Аполлонии триера, ограбленная и сожженная, покоится теперь на морском дне!

— Ты что, действительно, повстречался с пиратами? — болезненно сморщился Карнеад, и матрос-эллин с еще большим интересом посмотрел на беглеца.

— Да, Карнеад!.. — капитан Сизиф, несмотря на острую боль, порывисто ухватил капитана за руку: — Уже больше месяца прошло, а я до сих пор не могу прийти в себя от того кошмара… Они неожиданно вылетели на нас из-за мыса…

— Эх-эх-эх! Можешь не продолжать — дело известное! Тех, кто сопротивлялся — перебили, остальных взяли в рабство, товары себе, а судно — морю? Одного не могу понять — как тебе удалось бежать? Они ведь строго следят за своими пленниками. Боятся, чтобы никто не проболтался о них!

— Они и меня пытались остановить. Сначала погоней. А потом вон, видишь? — со стоном кивнул себе за спину беглец. — Стрелой!

— Так ты ранен?!

— Да... И кажется не на шутку!

Карнеад с сочувствием тронул беглеца за плечо и подбадривающе улыбнулся:

— Ничего, к счастью, у меня есть человек, который кое-что смыслит во врачевании. Не Гиппократ, конечно, и даже не врач, но все же... эй, Янус!

— Здесь я! — охотно отозвался тот самый матрос-эллин, который так интересовался капитаном Сизифом.

— Ну-ка, окажи помощь моему старому другу! Клянусь Посейдоном, за это я даром доставлю тебя в Афины, хотя ты и отработал проезд только до Синопы…

— …Синопы?..

При упоминании портового города Понтийского царства, капитан Сизиф сделал попытку привстать и что-то сказать. Но Карнеад остановил его и приказал Янусу поторапливаться. Тот понимающе кивнул, достал из походной сумки кинжал и стал накаливать его на жаровне, где варилась бобовая похлебка для матросов.

Капитан Сизиф следил за каждым его движением расширяющимися от предчувствия предстоящей боли глазами.

— Я готов! — сказал, наконец, ему Янус. — А ты?

— Да! — стискивая зубы, ответил капитан Сизиф. — Начинай…

По знаку Карнеада матросы перевернули беглеца на живот и тут же уселись сверху, крепко прижимая его к палубе.

Янус, склонившись, быстро сделал надрез ране, ставшей за ночь красным бугром, просунул в нее пальцы и, вцепившись ногтями в металл, выдернул наконечник. От нестерпимой боли капитан Сизиф закричал и потерял сознание.

Янус внимательно осмотрел длинный, толщиной в палец наконечник, с заусенцем, который не позволил капитану Сизифу вытащить его из тела, и с отвращением, словно змею, бросил за борт.

— Скифский! — хмуро сообщил он Карнеаду, показывая взглядом, что остальное хотел бы досказать наедине.

Однако пришедший в себя капитан Сизиф не позволил ему сделать этого.

— Отравленный? — чуть слышным шепотом спросил он и так властно посмотрел на Януса, что тот невольно кивнул в ответ.

— И… сколько же мне, по-твоему, осталось жить?

— Сизиф, дружище! — умоляюще остановил его Карнеад, незаметно показывая Янусу кулак. — Ты проживешь еще пятьдесят, нет — сто лет!.. Построишь, наконец, самую красивую и большую триеру на всем Эвксинском Понте...[1]

— Ну? — не слушая его, потребовал честного ответа от эллина беглец. — Неделю? Пять дней?.. Три?..

Янус неопределенно пожал плечами, показывая глазами на небо: мол, на все теперь воля богов.

Голос капитана Сизифа дрогнул:

— Значит, поездка в родную Аполлонию мне уже не по плечам, точнее, не по плечу! — с горечью пошутил он. — Но Синопу... ты ведь туда идешь, Карнеад? Синопу еще навестить успею. Слушай, дружище!.. — он попросил капитана склониться над ним ниже, ниже, еще — вот так, к самым губам. — Ты говоришь, как я сумел убежать от пиратов?.. Так вот!.. Один бы я, и правда, от них не ушел. Мне помог купец, которого я вез на своей «Артемиде»... Рискуя собой, он отвлек охрану и дал мне возможность уйти… Лакон его имя! Я дал ему слово найти в Синопе его сыновей и передать им записку, чтобы они как можно скорее выкупили его!..

Карнеад жестом приказал отойти всем, кроме Януса, который, делая вид, что хлопочет над раненым, на самом деле прислушивался к каждому его слову.

— Они щедро заплатят тебе, только помоги мне добраться до них, — уговаривал беглец. — Да и Лакон озолотит всякого, кто поможет ему выйти на свободу. Он поклялся в этом всеми небесными и подземными богами! Я сам готов подтвердить каждое его слово. Проклятые пираты бросили нас под землю нагревать воду для городских бань. Это настоящий земной аид! За один глоток чистого воздуха там можно отдать все состояние!

— Ах-ах-ах… я бы лично, с радостью отвел бы тебя! Но… сам понимаешь, с моим товаром мне никак нельзя задерживаться в Синопе… — огорченно покачал головой Карнеад. — Даже не знаю, чем и помочь тебе…

— Может быть, мне пойти с ним? — вкрадчиво предложил Янус. — Синопу я знаю, как свою собственную ладонь, помогу быстро отыскать нужный дом!

— А что? Прекрасная мысль! — обрадовался Карнеад и знаком велел Янусу дожидаться ответа в стороне. — Как, Сизиф, возьмешь себе в провожатые лекаря?

— А кто он? Могу ли я на него положиться?

— Да так — один из тех, кто ищет удачи во всех концах римского мира! Я взял его по рекомендации надежного человека. А кто он и откуда... — Карнеад неопределенно развел руками: — То знают лишь боги да он сам!

— Мне кажется, я где-то уже видел его... — поморщился капитан Сизиф. — И не в самой приятной гавани моей памяти! Он случайно не из людей пиратов? Тех, что шпионят на них во всех крупных портах!

— Ох-ох-ох! После того как ты попал к пиратам, они теперь всюду мерещатся тебе! Смотри сам. Так это или иначе, он — единственный человек, которого я могу отпустить с корабля...

— Ладно... Мне не выбирать — я согласен!

— Вот и хорошо! Эй, Янус! — Карнеад пальцем поманил к себе просиявшего эллина и, развязав кожаный кошель, достал из него несколько серебряных монет. — Вот тебе одна, даже две драхмы за услугу. А это — чтобы мой друг ни в чем не нуждался в пути! И помни, мое обещание доставить тебя в Афины остается в силе, когда и где бы ты ни попросил об этом!..