Реализм в высшем смысле» и фантастическое начало в творчестве Достоевского

. (рассматриваю «хозяйку» из раннего, «Бобок»73 год, «Карамазовы», «Бесы»).

В чем вся прелесть, что очень редко у ФМД присутствует мистика в чистом виде, она опосредована реализмом, иногда натурализмом: то есть намешано и реальное, и мистическое.

В «Хозяйке» непонятная двойственность образа старика, который может и колдун,3 а мжет это просто больное воображение Катерины, про которую старик говорит, что она чекнутая, а он –старик- за ней приглядывает. В «Хозяйке» обращение к гоголевск «Срашной мести», где старик отец уговаривал дочь выйти за него замуж, приходил в разных образах, убил ее мужа и сына. В Хозяйке Катерина тоже говорит, что старик «над ней власть имеет». Но вот в финале главный 7герой узнает, что Катерина типа нездорова. И вся фишка в двойственности финала: может и мистика, а может и больное воображение.

«Бобок»: мртвецы на клдбище, уже захороненные развратничают, играют в карты, хотят оголится. Автор в шоке от того что в последние минуты (герои уже умерли, но какое-то время в могилах еще могут думать, говорить, существоваь) они не о вечности, а о ерунде какой-то а ля «давайте ничего не стыдиться!». И это разговоры и игры всяких генералов и чиновников, рядом с ними могила простого человека, крестьянина,который говорит (как слышит автор): «-- Ох-хо-хо! воистину душа по мытарствам ходит!-- раздался было голос простолюдина».

В Карамазовых мистика опосредована:разговор Ивана с чертом. Это и раздвоение личности, и одновременно мистика.

В «Бесах» это тема беснования в целом, тема одержимости, желание разрушать. И это противопоставляется Евангелию (исцеление человека, бесов из него Христос изгнал в свиней, которые бросились в море).

В «Дневнике писателя» Достоевский сам определил свой метод как «реализм в высшей степени». Д. изображает все глубины души человека. Самое интересное – это найти человека в человеке при полном реализме. Чтобы показать истинную природу человека надо изобразить его в пограничных ситуациях, на краю бездны. Перед нами предстает пошатнувшееся сознание, заблудшие души (Шатов в «Бесах», Раскольников в «Преступлении и наказании»). В пограничных ситуациях раскрываются все глубины человеческого «я». Человек находится во враждебном ему мире, но без него он не может жить.

По поводу реализма Достоевского говорили, что у него «фантастический реализм». Д. считает, что в исключительных, необычных ситуациях проявляется самое типическое. Писатель замечал, что все его истории не выдуманы, а откуда-нибудь взяты. Все эти невероятные факты – это факты из действительности, из газетных хроник, с каторги, где Достоевский провел в общей сложности 9 лет (1850-1859, с 1854-59 служил рядовым в Семипалатинске) и куда его сослали за участие в кружке Петрашевского. (Сюжет «Братьев Карамазовых» построен на реальных событиях, связанных с судебным разбирательством над мнимым «отцеубийцей» омского острога поручика Ильинского)

Разрабатывая принципы "реализма, доходящего до фантастического", Достоевский, вообще говоря, не ставил своей целью создание нового направления. По мысли Достоевского и сам принцип, и метод "фантастического реализма" исполняют сугубо служебную роль, помогают раздвинуть границы подлинно реалистического искусства, обогатить и обновить, придать должную "стереоскопичность" восприятию первой действительности. Он определял свою художественную систему как "реализм в высшем смысле. Сама мысль о том, что действительность по содержащимся в ней смыслам, возможностям и "парадоксам" превосходит всякое писательское воображение, неоднократно декларировалась в письмах, в критических и художественных произведениях Достоевского (например, в "Идиоте", в "Бесах", в "Дневнике писателя").

В "Дневнике писателя" на 1876 год (март, глава вторая) находим такую запись:
"Всегда говорят, что действительность скучна, однообразна; чтобы развлечь себя, прибегают к искусству, к фантазии, читают романы. Для меня, напротив: что может быть фантастичнее и неожиданнее действительности? Что может быть даже невероятнее иногда действительности?

У Достоевского "фантастическое" - это не уход от действительности, но отчаянная попытка передатьнеизрекаемое другими словами, реконструировать ту часть необходимой жизненной полноты, что выпадает из внимания изобразителя традиционного, "нефантастического" сюжета. Этот важный отправной момент художественных поисков Достоевского содержит в себе по крайней мере два измерения. Первое - это этимология понятия "фантастический" в понимании Достоевского, второе - генезис "фантастического рассказа" в творчестве Достоевского.

В устах Достоевского эпитет "фантастический" в приложении к реальности ни в коей мере не являлся попыткой щегольнуть конструированием нового тропа. "Фантастический" и "реалистичный" в употреблении Достоевским вовсе не являются антонимами, "фантастический реализм" на самом деле не может считаться каким-нибудь игривым оксюмороном.

подзаголовком "Фантастический рассказ" снабжена Достоевским "Кроткая", формально не содержащая ничего фантастического с обыденной точки зрения. "Фантастическими" же (т. е. в принципе непознаваемыми) для Достоевского являются обстоятельства самоубийства молодой девушки или любой другой человеческой драмы, благодаря судебной хронике ставшей объектом внимания потрясенного жестокостью, равнодушием или невиданными страстями общества (Т.13, с. 319.).

Еще одно важное соображение касается соотношения фантастического и чудесного. Действительно, чудесное никоем образом не может быть причислено к разряду нереального, ибо, по мысли Достоевского, вера в чудесное и составляет основу основ мировоззрения настоящего реалиста. Вера сама по себе способна быть столь же ясным прибежищем рационалиста, сколь и реалиста:
"Алеша был даже больше, чем кто-нибудь, реалистом. О, конечно, в монастыре он совершенно веровал в чудеса, но, по-моему, чудеса реалиста никогда не смутят. Не чудеса склоняют реалиста к вере. Истинный реалист, если он не верующий, всегда найдет в себе силу и способность не поверить и чуду, а если чудо станет пред ним неотразимым фактом, то он скорее поверит своим чувствам, чем допустит факт. Если же и допустит его, то допустит как факт естественный, но доселе лишь бывший ему неизвестным. В реалисте вера не от чуда рождается, а чудо от веры. Если реалист раз поверит, то он именно по реализму своему должен непременно допустить и чудо..." ("Братья Карамазовы". Т. 9, сс. 29-30).